Далеко за полночь

Ранним утром Николай, не открывая глаз, натянул на голову одеяло и зарылся носом глубже в подушку. Его мучило и терзало на части безжалостное чувство стыда. Проснувшись в четыре, юноша так и пролежал до самого утра, свернувшись под одеялом, мелко вздрагивая от недавнего возбуждения и жгучей неловкости. Сердце человека единственная дверь, через которую зло может войти в мир, и Яков Петрович, имевший в понимании Гоголя телесную оболочку вселенского зла, нашёл для себя одну. Около полудня на прикроватной тумбочке настырно завибрировал телефон. Николай высунул руку из своего кокона и утянул трубку в тёмные недра одеяла. На экране высветился входящий вызов от абонента: А. Х. Бинх. Гоголь нахмурился. Он совершенно точно помнил, что не говорил свой номер, к тому же, Александр Христофорович испытывал определённые трудности в использовании современной техники, впрочем, он вполне мог позвонить с ботинка или любого предмета мебели абсолютно иного назначения. — Коленька, доброе утро, — голос на том конце звучал крайне взволновано и нервно. От ласкового обращения Николай нахмурился ещё больше, предчувствуя беду. — Распоряжение Ночного Дозора: все иные, инициированные раньше полугода назад, должны придерживаться режима в ближайшую неделю, — не дождавшись ответа, затараторил Бинх. — Позже девяти на улице не появляться, в сумрак не входить, в контакт с Дневным дозором не вступать, всё ясно? — Да, — Гоголь даже понятливо кивнул, — Александр Христофорович, что случилось? Бинх тяжело вздохнул: — Сегодня ночью была убита светлая, — послышался шорох, голос зазвучал неразборчиво, приглушённо: — всё тем же клинком и опять этот всадник… Но есть и хорошая новость! — Голос Бинха вдруг стал почти весёлым. Николай прижал телефон плотнее к уху, сам он положительных моментов пока не видел. — Дневной дозор отозвал все обвинения. Светлый маг вполне мог от переизбытка морального долга убить темного, минуя договор, — Бинх нехорошо усмехнулся, видимо прецеденты уже были. — Но вторая жертва категорически исключает из подозреваемых сотрудника Ночного Дозора, светлый никогда не поднимет руку на светлого… — Николаю приходилось напряжённо вслушиваться в каждое слово. Александр Христофорович уже говорил не с ним, а скорее сам с собой: — А вот тёмный тёмного вполне возможно… Кстати, через три дня Велесова Ночь, будьте особенно осторожны… После девяти на улице не появляйтесь, в сумрак не… В трубке раздались короткие гудки. Николай обиженно посмотрел на погасший экран. Кажется, его только что посадили под домашний арест. Чувство было почти забытым и малоприятным. * Истерика — дочь лжи и внучка беспомощности. Яков Петрович всегда предпочитал молча рвать, не сообщая попутно своей жертве или жертвам, что он сегодня не в духе или находится далеко от морального равновесия. Парень испанской наружности со жгучими чёрными глазами и в несуразной разноцветной рубашке улыбался нагло, во весь белозубый рот, однако с оглядкой. Тёмный маг напротив него смотрел тяжёлым, не предвещающим ничего хорошего взглядом. Таким взглядом хищник смотрит на свою жертву, зная, что попытка бежать будет очевидно бесполезной. — Клан Аморе не отчитывается перед дозором, — с вызовом бросил парень. — Ты мне ещё ваш кодекс вслух зачитай, — сквозь зубы процедил мужчина. Первый снег оседал на красное пальто и идеально уложенную прическу, не оставляя следов. Они стояли напротив театра «Русской Антрепризы», представители семейства Аморе исторически предпочитали назначать встречи на перекрёстках. — Ты стрелял в меня, неделю назад, — Яков Петрович нехорошо сощурился, он не спрашивал, он утверждал. Аморе снова широко улыбнулся: — Тёмный маг, правая рука Дневного Дозора, — ласково пропел он, нагло убирая руки в низкие карманы штанов. Полы его пиджака разошлись в стороны, открывая две кобуры под мышками с двумя серебряными пистолетами. — А знать хотите то же, что и все смертные… — Выстрел был сделан с двух рук? — Яков Петрович собрал всё своё терпение в кулак, — в того юношу ты тоже попал?.. Аморе пожал плечами, его глаза хитро блеснули. Терпение Якова Петровича быстро закончилось, он сделал шаг вперёд к щегольски разодетому не по погоде молодому испанцу и угрожающе толкнул его в грудь наконечником трости. — Я могу сделать так, что ты свои пистолеты больше никогда не увидишь, — без угрозы, просто констатируя факт, предупредил тёмный. — И ты больше не сможешь делать никаких выстрелов: ни парных, ни одиночных, так что давай не будем тратить время на любезности, сам знаешь, какой сейчас в дозорах дурдом из-за недавних убийств. Я просто задаю вопрос и просто получаю ответ. Аморе осторожно, двумя пальцами, продолжая улыбаться, отодвинул от себя трость и окинул разгневанного мужчину шаловливым взглядом: — Любовь не поддаётся на шантаж, — весело сообщил он, озорно подмигнул и растаял в воздухе. Яков Петрович со всей силы ударил ногой о кирпичную кладку ближайшего здания, издав почти животный рык. Он был в бешенстве. * Из заметок клана Аморе: «Одиночные выстрелы, несмотря на всеобщие домыслы, создают любовь гораздо более крепкую, ибо тогда в паре один всегда остаётся в трезвой памяти. Парный выстрел осуществляет судьбу, но лишает обоих силы воли и холодного рассудка». * Николай, разогревая в микроволновке остатки кулинарных шедевров Якима, отстранённо размышлял: будет ли употребление пищи, приготовленной тёмным иным, приравниваться к недавнему запрету Бинха «Не входить в контакт с Дневным дозором»… Но чесночные пампушки со сметанным соусом и борщ пахли так привлекательно, что Николай решил всё-таки пойти на это небольшое преступление. Форточка громко хлопнула о деревянную раму, и к босым ногам Гоголя легко спланировало письмо. На сургучной печати был искусно изображён оттиск птичьей головы. Николай уже видел такую, на ручке трости одного мужчины. Сердце пропустило удар. Николай медленно опустился за стол и кухонным ножом вскрыл печать. Внутри было два пергамента. Один небольшого размера, похожий на визитку или приглашение. На нём сиреневыми чернилами, красивыми извилистыми буквами было выведено всего два слова: «Велесова ночь». Второй содержал два абзаца убористого почерка и довольно сухого содержания: «Николай Васильевич, вам наверняка уже известно то затруднительное положение, в котором оказались Ночной и Дневной дозоры. Эти убийства жестоки и, что гораздо опаснее, бессмысленны. Я располагаю лишь слухами и догадками на основе которых, полагаю, смогу вычислить и поймать убийцу, но мне понадобится ваша помощь. Я ни к чему вас не принуждаю и не обязываю, это лишь дружеская просьба о помощи, которую вы в праве отвергнуть. P.S. Когда все же решитесь дать положительный ответ, захватите с собой карнавальную маску. Думаю, „чёрная лиса“ вам вполне подойдёт. » Николай не смог сдержать улыбку и смущённо прикусил губу. Письмо Якова Петровича было деликатным и наглым одновременно, как и он сам.