киты умирают в лужах бензина

за спиной у хансоля щелчок. юта улыбается ослепительно, только грустно как-то на этот раз. последние несколько недель так. и самое интересное, что оба всё понимают, у обоих в голове план на серьёзный разговор, но сердце всё ещё болит. «я бы хотел разлюбить тебя.» закат бледно-фиолетовым ложится на город, распыляет будто последнее оставшееся время напрасно. задержись ещё немного, солнце. юта фотографирует маленькие моменты, складывающиеся в большие частички. засыпать вместе — разглядывать стены в комнате и улыбаться невольно нахлынувшим воспоминаниям. на снимках их молодость, ещё не закончившаяся, но и начавшаяся уже давно: улыбки, брызги от шампанского, шумные вечеринки, гирлянды. и совсем другие, нежные, окутанные теплом, мягкими, робкими касаниями и взглядами, такими, от которых кровь бурлит и хочется говорить о любви так много, пока не закончится мир. закат — это всегда больно. не важно когда, не важно где и совсем, чёрт возьми, не важно с кем. потому что закат — время, утекающее за горизонт событий. такое хрупкое, эфемерно-хрустальное. едва ощутимое на кончике языка чужим вкусом. время — самое ценное, что у нас есть. сердце собрать по кускам, себя в конце концов тоже. единственное, что не починишь — упущенные моменты. хансоль щёлкает колёсиком зажигалки, задерживаясь на пару мгновений: знает же, что юта восхищённо смотрит и уже заранее думает о том, как одна из тысячных фотографий с огненным всполохом присоединится к остальным. щелчок. юта готовое фото машет из стороны в сторону и провожает взглядом хансоля, что закуривает, ступая по краю новостройки. всё подсвечивает синим и в этом холодном закате утекающее время смотрится ещё более жалко. всё просто, но кажется слишком сложным, когда они снова оказываются наедине. хансоль напоследок целует тэёновы потрескавшиеся, совсем сухие губы и в голове яркими всполохами юта, что громко смеётся, касаясь затем своими губами чужих. от него всегда пахнет лимонами и мятой и вкус у него, если честно, такой же. чайный. это ещё не стало прошлым, но отпустить настоящее не получается. прыгнуть в бездну, сказав, «я люблю другого», зная, что будет дальше. хансоль знает. всё он, блять, знает. с того момента, как сычен неловко здоровался с ютой за руку, выговаривая своё имя и до действия, разгорающегося прямо у него перед глазами. и так дальше: робкими столкновениями взглядами, закусанной губой и касаниями, будто случайными. хансоль видел, хансоль понимал. он и сам виноват. юта влюбился как подросток — ярко, трепетно и будто в первый раз, такое упускать нельзя. хансоль знает. знает, потому что тэён — буквально мечта. одно большое собрание всего, что он так любит за исключением юты. но тупая боль глушит, глушит, глушит всё. за юту обидно, за сычена, за тэёна и за себя в конце концов. юта знает тоже. тоже крошится на осколки и ночами рассматривает сделанные собой фото. обнимает хансоля со спины и дышит в затылок. целует шею, волосы, ухо — всё, что попадётся. и повторяет про себя «люблю, люблю, люблю». и оба знают — скоро всё закончится, но юта делает ещё один снимок и улыбается так грустно-легко, размахивая им из стороны в сторону. а на нём — хансоль, что курит на фоне фиолетового заката и смотрит в кадр. «мы ведь справимся, да?»