... не войной...

16 сентября Давно забытого чувства радости и тревожно-счастливого ожидания не могли испортить ни отчего-то мокрые под теплым одеялом края пижамных штанов, ни горящий с самого утра шрам. И точно: всё складывалось как нельзя лучше. Перед завтраком ему улыбнулась Чжоу. Так мило и слегка неловко, словно помнила их встречу наедине в совятне. Поэтому он даже набрался храбрости и пообещал Анджелине, что завтра, в субботу, уж точно явится на тренировку и будет летать, пока не свалится с метлы. Рона с самого утра распирало от новостей, и едва Гермиона успела налить себе сок, как он выпалил: — Я знаю кое-что про Снейпа! Новость оказалась не то чтобы потрясающей. Снейп не ел первокурсников на завтрак и не собирался жениться на Селестине Уорлок. Он даже не планировал увольняться, что, надо сказать, очень обрадовало бы как минимум три факультета. Снейп просто… — Да, Малфой так и сказал. Он притащил вместе с собой на отработку Хенсли с третьего курса. И когда Филч заставил нас натирать полы в Зале Трофеев — руками и воском, как обычных магглов — малый принялся вкалывать за него. А Малфой наорал на Филча и сказал, что тот может хоть вывернуться наизнанку, но Снейп не явится сюда и не увидит, что происходит. Понимаете, что это значит? Вот скажите, за это время вы хоть раз столкнулись с ним в коридоре? Гермиона наморщила лоб: — С начала года он всегда оказывался в классе, когда бы мы туда ни пришли. — Во-от, — поддакнул Рон. — Он не может ходить по школе. Наверное, аппарирует из класса в кабинет и наоборот. — Или между классом и его комнатами существует тайный ход, — сказал Гарри, припомнив сон. — А что еще говорил Малфой? — Да как обычно, я думал, он лопнет от собственной важности. Он, мол, как староста может являться к Снейпу в любое время дня и ночи, а Филч пусть расшибет себе лоб, когда будет стучать тому в дверь. Подумаешь… Я тоже староста, но у меня не возникает мыслей сунуться после отбоя к МакГонагалл и увидеть ее в халате и чепце. Неожиданные желания у хорька. Как думаете, он того… — Чего того? — Гарри и Гермиона непонимающе уставились на друга. Тот смутился: — Ну… этого… К Снейпу, ночью, и Снейп такой в ночной рубашке… А Малфой вечно таскается с этими Крэббом и Гойлом, как будто они… ну… сами понимаете. — Фу, Рон, — поморщилась Гермиона. — Да как ты можешь такое думать? Это же глупость. Ты тоже всюду ходишь с Гарри. Мне уже пора волноваться за тебя? Рон поперхнулся соком и покраснел до корней волос. — Я чего-то не понимаю? — подал голос Гарри. — Почему тебе следует переживать? — Он думает, что Малфой гомосексуалист, — пояснила Гермиона, четко выговаривая длинное слово. — Это значит… — Я знаю, что это значит, — быстро прервал ее Гарри. — Но никогда не думал, что в жизни… в Хогвартсе…. Малфой и Снейп… и Крэбб с Гойлом. — Это богатое воображение Рона, — отрезала подруга, — не более. Неловкий разговор за завтраком, пожалуй, был единственным, что омрачило тот день. Гарри даже умудрился заработать десять баллов, рассказав профессору Спраут об особенностях цветения зубастой герани. И ЗоТИ прошла на редкость спокойно — Амбридж велела им повторно законспектировать главу два, пропищала что-то вроде «надеюсь, в этот раз вы отнесетесь к заданию внимательней» и исчезла из кабинета на весь урок, видимо, с очередной инспекцией. На столе остался прибор, снабженный тремя желтыми глазами с длинными ресницами и пухлыми губами. Стоило кому-то из учеников отвлечься, помесь перископа, стрекозы и журнальной красотки издавала визг и называла нарушителя по фамилии. Заглушающие заклинания отскакивали от нее, как резиновые мячики, а Дин получил легкий ожог, пытаясь набросить сверху мантию. Зелья тоже обошлись без эксцессов, если не считать того, что Снейп вместо практических занятий устроил внеплановую контрольную с заранее подготовленными на доске вопросами. Гарри надеялся, что не сделал больше двух ошибок, и ожидал хотя бы «удовлетворительно». Да и сам Снейп сегодня выглядел немного лучше, говорил громче и не пытался снять баллы ни с кого из присутствующих. — Если так пойдет дальше, — сказал Гарри Рону, — то вечером предлагаю немного полетать. Рон расцвел в улыбке и хлопнул его по плечу. В кабинете Амбридж Гарри вновь ждало обычное перо, чернила и строчка «Я не должен спорить с учителем». «Интересно, что она потом делает с этими пергаментами, — думал Гарри. — На стену в спальне вешает, что ли?» Перо привычно скользило, Амбридж с чашкой следила за ним из-за низкого подсвечника, воздух в кабинете постепенно становился тяжелым и вязким… Пергамент задрожал и удлинился еще на два фута, когда от стола Амбридж послышались шипящие слова: — Гарри Поттер, ну вот мы и встретились снова. Гарри оцепенел. Амбридж, мерзкая жаба, могла сделать что угодно — заставить его изрезать себе лицо, выпустить всю кровь или подвесить на крюк в туалете для девочек. Даже лично выпороть упряжью фестралов. Но то, что она приведет в Хогвартс Волдеморта, чье существование так яро отрицала, невозможно было представить. Он ни секунды не сомневался — урод явился только за ним, и каждый, кто попадется под руку, разделит участь Седрика. Значит, бежать нельзя. За дверью кабинета могли возвращаться с ужина первокурсники или в нише — целоваться влюбленная парочка. Да пусть хоть Филч драит коридор или выгуливает кошку — он тоже не заслуживал Авады. «Все решится здесь и сейчас, — понял Гарри. — Жаль, что так быстро». Он повертел головой, убедился, что Амбридж оставила их наедине, нащупал палочку и, насколько мог спокойно, процедил: — И что тебе нужно здесь? — Попробуй убить меня, — искривился в ухмылке безгубый рот. — Чего же ты медлишь? Гарри чувствовал опасность — удушливую и липкую волну, уже накрывающую его с головой, но Волдеморт не шевелился, сидя за столом. Он сложил руки перед собой, как прилежная школьница, и только красные глаза настороженно следили за Гарри. — Ты знаешь, что должен сделать, — спокойно продолжал тот. — Лучше раньше, чем позже. Однажды ты уже смог. Ты помнишь заклинание. Это просто, не бойся. Гарри до побелевших костяшек сжимал рукоятку палочки. Он еще не успел свыкнуться с мыслью, что когда-нибудь ему все равно придется… Когда-нибудь. Но не так, не сейчас, когда враг неподвижно сидит перед ним и даже не вытащил палочку. — Ты убил Седрика просто так, ни за что, — сказал Гарри. — Как и многих других. Ты убил моих родителей, хотел убить меня. И если хочешь сражаться, то я готов. Но я не ты и не нападу первым. — Ладно, — пожал плечами тот, медленно встал, и в Гарри полетел уже знакомый зеленый луч Авады. Гарри нырнул под парту, сглотнул липкий ком в горле и понял: если дать убить себя сейчас, то Волдеморт равнодушно переступит через его труп и отправится прогуляться по школе. О парту ударилось еще одно мощное заклинание, на этот раз ослепительно-желтое. — Мама, помоги мне, — прошептал Гарри, выскочил из-за укрытия и заорал: — Экспелиармус! Палочка закружилась в воздухе, обрушив по пути книжный шкаф. Волдеморт обернулся на грохот, и Гарри метко послал Ступефай. Тело отшвырнуло к окну, послышался звон разбитого стекла, страшный шум, лязг железа, воздух превратился в мутное марево. Гарри, не задумываясь, швырял Ступефай за Ступефаем — темное пятно перед ним металось, как обезумевший дементор, от стены к стене, пока не рухнуло горой на стол. Люстра с полудюжиной свечей оборвалась, огонь лизнул пергамент на полу и взвился к потолку. Гарри увидел, как язык пламени перебрался на мантию Волдеморта, и тот поднялся на ноги, словно заклинания не причинили ему ни малейшего ущерба. Он шел вперед: спокойный, ухмыляющийся, безоружный, вытянув вместо палочки указательный палец с длинным окостеневшим ногтем. Огонь уже подобрался к ботинкам Гарри, а тот все еще стоял, словно окаменевший под алым взглядом. — Круцио, — четко сказал Волдеморт. Гарри вывернуло наизнанку от боли, он рухнул на тлеющую парту и забился, не в силах вдохнуть. — Гарри, Гарри! — он слышал женский голос, понимал, что его зовут, и надеялся, что это мама пришла, чтобы забрать его к себе. Кто-то насильно оттянул его веко, и в глаз ударил яркий свет. Затем повеяло терпким запахом нашатыря, и он понял, что не умер. Пошевелил пальцами правой руки, и палочка со стуком покатилась по полу. — Бедный мальчик, — донесся знакомый вздох, и Гарри рывком сел, открывая глаза. Мадам Помфри склонилась над ним посреди разгромленного кабинета. На месте стола красовалась гора обугленных досок, усыпанная осколками фарфора, люстра с перебитой железной цепью валялась на полу, и вокруг точно не осталось ни одной целой стеклянной вещи, включая окна. Сама Амбридж выглядела так, словно попала под газонокосилку. — Ради блага ребенка, уважаемый Фадж, необходимо что-то предпринять, — преувеличенно громко шептала она, прикрывая окровавленным платком щеку. — Видит бог, я забочусь о каждом из наших милых детей. — Вынужден констатировать, — прозвучал презрительный голос Малфоя, — что наша пресса никогда не ошибается. — Каюсь, — со вздохом сказала Амбридж, — я не сразу поставила в известность совет попечителей и вас, министр. Надеялась, что помешательство несчастного мальчика временное. Но теперь как главный инспектор Хогвартса я с уверенностью утверждаю, что мистер Поттер представляет опасность для других учеников и должен быть изолирован. — Естественно, — согласился Фадж. — Поппи, обеспечьте ему должную заботу и уход. Комиссия министерства безотлагательно займется будущим несчастного сироты. Бедный, бедный ребенок, столько потрясений… — Ты можешь встать? — участливо спросила медсестра. Как ни странно, Гарри чувствовал себя на редкость хорошо, словно это не он разнес в щепки кабинет. — Дамблдор знает? — прошептал он. — Увы, директора нет в школе, — так же тихо ответила мадам Помфри и, придерживая Гарри за плечи, повела из кабинета под сочувственные оханья Амбридж и одобрительное «хм» Малфоя-старшего. — А профессор МакГонагалл? — заговорил Гарри уже в коридоре. — Ей я сообщу немедленно, как только уложу тебя в постель и пойму, что тебе ничего не угрожает. Гарри, Гарри, ты кричал такие страшные вещи и… наверное, поранил Амбридж. Я видела, как ты обрушил люстру, разбил окна и поджег стол. Но это было не похоже на стихийный выброс магии. Хвала Мерлину, их за эти годы я наблюдала немало. Ты принимал какие-то зелья? Маггловские лекарства? Часто ученики злоупотребляют ими, чтобы повысить работоспособность или меньше спать. — Нет, только то, что вы мне давали. — Хорошо еще, что Амбридж вызвала меня, а не кого-то из Мунго. Все-таки без директора она не имеет права распоряжаться судьбой учеников, иначе ты был бы уже в больнице. Но если мне придется… понимаешь… если меня спросят… я же видела тебя каждый день на этой неделе… — Я понимаю, мадам Помфри. Поппи тяжело вздохнула и открыла перед ним дверь больничного крыла. Медсестра оставила Гарри в покое, убедившись, что он чувствует себя более чем нормально. Она долго водила палочкой, озадаченно задавала вопросы вроде, не тошнит ли его, не кружится ли голова и не клонит ли в сон. Затем еще раз хмыкнула, подоткнула одеяло и, оставив на тумбочке флакон со снотворным, наколдовала у его кровати пару белых раскладных ширм. Предосторожность была лишней — палата и без того пустовала. Гарри рассматривал светло-серые разводы, прикидывая, стоит ли сразу наглотаться зелья и заснуть или попытаться понять, что произошло, когда дверь тихо скрипнула. Он вскочил, жалея, что палочка осталась в кабинете у Амбридж. Если Волдеморт вернулся за ним, то как он сможет сопротивляться? За ширмой послышалось странное пыхтение, потом глубокий вздох, и Гарри мигом успокоился. — Какая-то она короткая, — проворчал недовольный Рон, — пришлось идти на полусогнутых. — И узкая, — добавила раскрасневшаяся Гермиона. — Мы помещались под ней втроем, а сейчас этот увалень едва не задушил меня. Рон сделал вид, что ищет на простыне Гарри какой-то особенный узор. — Мы были у МакГонагалл с еженедельным отчетом старост, когда к ней влетела Помфри, — сказала Гермиона. — У нее было такое лицо… Мы сразу поняли — с тобой совсем плохо. Что случилось? Гарри пришлось выложить всё, что он помнил про сегодняшний вечер и предыдущие отработки. — Почему ты молчал? — Гермиона потянулась, чтобы положить ладонь ему на лоб. — Тебе, должно быть, невыносимо больно. И ты по-прежнему не хочешь сказать об этом Дамблдору? Гарри отпрянул, и рука подруги застыла в воздухе, так и не коснувшись шрама. — Что? — Рон, скорее, следил за подрагивающими пальцами Гермионы, чем за реакцией Гарри, но первым успел задать вопрос. — Он не болит, — глухо сказал Гарри. — Я только что сообразил. Видел Волдеморта, говорил с ним, он напал на меня, а шрам… вообще… совсем… да он каждый день болит сильней, чем сегодня вечером! — Получается… — Гермиона наморщила лоб. — Да что тут думать! Получается, Волдеморт ни при чем. Это проделки жабы! — выкрикнул Рон. Гарри был склонен с ним согласиться, но не успел он открыть рот, вновь послышался скрип двери, и друзья поторопились нырнуть под кровать. — Не спишь? — послышался тихий голос медсестры. — Нет, мадам Помфри. И прекрасно себя чувствую. Можно, я вернусь в спальню? — Послушай, Гарри, завтра здесь появятся медики из Мунго. Но прежде, чем они приступят к освидетельствованию, мы хотим проверить кое-какие свои соображения. Поэтому я вынуждена взять твою кровь для анализа. — Вы тоже думаете, что у меня были видения? Я не сошел с ума, клянусь… — Просто протяни руку. Он повиновался, и Поппи, сохраняя на лице сочувственно-печальное выражение, быстро рассекла ему запястье и нацедила полный флакон темной, почти черной крови. — Сейчас ты должен уснуть, — сказала Помфри. — Если не сможешь — воспользуйся зельем. Утром поговорим. Она испарилась так быстро, словно в Хогвартсе была разрешена аппарация. — Мы тоже пойдем, — сказала Гермиона, выбираясь из-под кровати. Ее волосы были в большем беспорядке, чем обычно, и глаза блестели как-то странно, незнакомо. — Кажется, мадам Помфри тоже что-то заподозрила. Она опытный медик. Иногда практика важнее теории, и поэтому стоит ей доверять. — Постарайся выспаться, — посоветовал Рон. — Если Анджелина еще в гостиной, я как-нибудь ей объясню... — Пусть попробует Джинни на место ловца, — сказал Гарри. — Думаю, должно сработать. Рон только фыркнул, сгреб в охапку Гермиону и накинул на них обоих мантию. — До завтра! — донеслись из-под нее два голоса. — Спокойной ночи! Кто-то тихо вздохнул в ответ. Гарри показалось, что Гермиона. Он завернулся в одеяло, словно в кокон, положил под щеку руки, как самый послушный мальчик на свете, и закрыл глаза. На сегодня с него, пожалуй, хватит.