... не войной...

«Почему, блядь, они не заведут себе кинотеатр? — зло подумал Гарри. — Или цирк какой-нибудь». Гермиона первой сориентировалась в полутемной, заставленной лавками и креслами комнате и оттолкнула Рона и Гарри к стене. Впереди мерцала блестящая черная поверхность, похожая на экран огромного телевизора. Нетерпеливый шепот, шуршания и вздохи полусотни зрителей и в самом деле напоминали толпу перед началом сеанса. — Двери нет, — мрачно сказал Рон. — Похоже, вход в комнату, что за стеклом, где-то с противоположной стороны этажа. — Не успеем, — согласилась Гермиона. — Лучше как-то отвлечь их, а потом... Погоди, я где-то видела. Или читала... Сейчас, сейчас... Отчаяние и твердая решимость идти до конца боролись в душе Гарри, и внутреннее сражение отнимало последние моральные силы. Он был готов драться за Снейпа с Дамблдором, с Волдемортом, дементорами и каждым из четырех дюжин волшебников, собравшихся здесь, но у него был единственный шанс на удачный исход, и страх ошибки приковал к ногам железные ядра. Он боялся даже шелохнуться, чтобы не спровоцировать присутствующих, и едва сдерживался, чтобы не кинуться вперед и не разнести это проклятое стекло, за которым должен быть Северус, его Северус. Он почувствовал, как Гермиона трясет его за руку и тихо ругается на ухо такими словами, которых он никогда от нее не слышал. Наверное, именно это и отрезвило его. Или ее резкий выдох: — Вспомнила! Вот только... были бы с нами Фред и Джордж... — Трое Уизли, конечно, лучше одного, — пробурчал Рон, — но, может, и я на что сгожусь. Если разбить зрителей на группы и к каждой быстро применить Инкарцеро плюс Конфундус… — То кто-то непременно окажется быстрее, — возразил Гарри. — Усыпляющее? Петрификус? — Да нет же, — перебила Гермиона. — Помнишь, Фред и Джордж дарили в прошлом году на День святого Валентина такие коробочки... Рон фыркнул: — Ага, всем девчонкам школы с первого по седьмой курс, чтобы никого не обижать. — Крутые чары невероятного уровня, — пояснила она свистящим шепотом. — Полчаса иллюзий, грезы наяву. От них невозможно оторваться, и мира вокруг словно не существует. Вот если бы такие наложить на стекло... Рон улыбнулся и с чувством чмокнул ее в кончик носа. У Гарри вдруг потеплело где-то внутри — эти двое все еще были вместе и все еще были с ним, готовые сражаться и рисковать ради него. Он краем уха уловил, как Рон гордо похвастался: — Один из самых ходовых товаров, я сам сделал не меньше сотни. Пустяки. Поможешь мне, и тогда... — Я тупо проломлю стену и вытащу его, — закончил Гарри. — Дементоров мне, что ли, бояться? — Заметано, — Рон протянул ему руку, а Гермиона накрыла их сжатые ладони своей. Гарри почувствовал, как изголодавшаяся магия жжет кончики пальцев и осязаемо перетекает в длинную узловатую светлую палочку. — Не разнеси здесь все, — рассмеялся Рон, перехватил запястье Гермионы и заставил повторить несколько пассов. — Мы не сможем тебе помочь, чары подействуют и на нас, а ты или прикрой глаза, или смотри в сторону. Рон скороговоркой прочел заклинание, и от стены по комнате поползла едва видимая розовая дымка. Зрители замерли, уставившись на светлеющее стекло. За ним постепенно проступали очертания камеры, контуры лежащего на возвышении тела и тень черного плаща. Гарри застыл в оцепенении и не мог оторвать взгляда от полупрозрачной стены, пока Рон не наступил изо всех сил ему на ногу. — Давай! Десять минут максимум, — прохрипел он. — Сдерживать такую толпу сложно. Гарри сделал несколько шагов по проходу между креслами, убедившись, что все застыли с мечтательным и внимательными лицами, и направил взрывающее заклинание в стену. Магия рванула, как теплая шипучка из-под корковой пробки — неудержимо и мощно, с оглушающим хлопком. Черное стекло вздулось пузырем и разлетелось в мелкую пыль. Гермиона поморщилась, крепче перехватив палочку исцарапанной рукой. Должно быть, они представляли казнь как-то иначе, потому что за сломанной стеной оказалась пустая грязная комната с низкой дверью и Снейп — с впавшими глазницами под закрытыми веками, в изодранной мантии, босой и растрепанный — без движения валялся на полу. За эти годы Гарри видел его любым — язвительным, равнодушным, нежным или жестоким; почти мертвым и до одури живым; шепчущим признания и выплевывающим проклятия. Но никогда — таким. Сломленным, поверженным, размазанным по склизким камням тюремной камеры, жалким подобием человека, истлевшим, словно обугленное полено в костре. Он устремился вперед, изо всех сил вцепился в обрывки мантии, пытаясь поднять, оторвать бессознательное тело от пола, когда сквозь окутывающий жар магии почувствовал знакомый леденящий холод. Три дементора втекли в приоткрывшуюся дверь, и Гарри вдруг понял, какая причина собрала здесь сегодня столько зрителей. Вряд ли когда-то им доводилось видеть, как душу рвут на три части, высасывая ее по очереди. Или просто палачи сомневались, что с приговоренным сможет справиться один дементор. Тени подплыли ближе, и в голове Гарри уже был слышен их свистяший шепот — твари были довольны предстоящим пиром и чувствовали присутствие дополнительного угощения. Он вскинул руку, привычно вызывая счастливое воспоминание, но с кончика палочки сорвался сизоватый дымок, словно от неаккуратно притушенной сигареты, и развеялся в затхлом воздухе. Два дементора скользнули вплотную к нему, обдавая запахом гниения, черепная коробка казалась набитой кусками льда, как стакан, прежде чем в него нальют напиток. И каждое воспоминание, что пытался вызвать у себя Гарри, теперь было их лакомством — доставалось без боя и пропадало в жадной вязкой тьме. Слизнулись холодным колким языком блаженство полета, пьянящая эйфория подчиняющейся магии, радость от встречи с друзьями и кольцо рук вокруг собачьей шеи. Восторг избавления от последнего крестража, сказочная легкость и блаженная истома долгих ночей; пальцы, что гладили по волосам; губы, льнущие в поцелуе; так и не сорвавшееся с языка «люблю» — все превращалось в серебристый дымок из палочки и заставляло цепенеть, с расширенными от ужаса глазами наблюдая, как дементор склоняется над распростертым телом и растягивает безгубый рот для поцелуя. — Нет! — из горла вместо крика рвался протестующий хрип, а сам он был словно скован ледяными цепями. — Нет, Северус! Экспекто патронум! В мыслях раздался негромкий довольный шелест: — Как вкусно. Живой, настоящий, влюбленный и отчаявшийся. Деликатес... такая редкость… Давай же, вспоминай. Когда еще ты был счастлив? — Никогда, — сказал ему Гарри. — На самом деле никогда. Любой радостный миг оборачивался для меня ужасными последствиями. Но я мог бы, мог бы быть… Но больше нет. Он не в силах был отвернуться или закрыть глаза, глядя, как дементор касается Снейпа, и тот глубоко вздыхает, размыкая губы в ответ. «Я мог бы», — обреченно подумал он, вдруг ярко и четко представив, как летнее солнце заливает небольшую кухню дома в Коукворте. Берни перекатывается на спину, подставляя брюхо солнечному лучу, а Снейп в одних пижамных штанах сосредоточенно смотрит на закипающий кофейник и улыбается уголком рта, когда Гарри целует его спину между лопаток. На углу стола вперемешку лежат география и зельеварение, и куча разных бумаг, а крупные соцветия на высоких стеблях, доросшие до самого подоконника, настырно лезут в окно снаружи и одуряюще пахнут. «Нельзя столько спать», — говорит Снейп, берет его лицо в ладони, разглаживает следы подушки на щеке и нежно целует заспанные глаза, и касается языком нижней губы, и руки его скользят по коже, а за окном свистит, поет, выводит трели какая-то безумная птица. — Экспекто патронум! Серебряное свечение заполнило всю комнату. Патронус — все тот же олень с гордо поднятой головой — ударил копытом, высекая из камней сноп искр, и врезался в дементора, что склонился над Снейпом. Черное пятно сжалось, превратилось в змейку тумана и вытекло в дверную щель. Гарри уже не было дела до двух остальных — он кинулся вперед и рывком поднял обмякшее тяжелое тело одним движением. «Не тяжелее тюка с веревками», — почему-то подумал он и потащил его сквозь серебряный туман прочь из камеры. У выхода он перевел дыхание и выбил палочку из рук Рона. Тот мигом пришел в себя, пробормотав: — Еще пару минут гарантирую, — ухватил рукой Гермиону, подставил другое плечо Снейпу, и они понеслись вперед так, как не бегали никогда в жизни. — Если я не смогу перекинуться из анимагической формы, — сказал Гарри, задыхаясь, — оставьте меня здесь и уходите втроем. Я спрячусь и выберусь позже, когда отдохну. Позаботьтесь о нем, ладно? Наверное, я все же опоздал, и дементор... — Не говори ерунды, — зло огрызнулась Гермиона. — Я видела, как светилась комната, когда мы уходили. Ты сделал их всех. — Возможно, слишком поздно, — прошептал он так тихо, что его не расслышал никто. * * * Он лежал на груди человека и мерно покачивался вверх-вниз от его дыхания. Нос утыкался в щеку, поросшую жесткой щетиной, а пахло от кожи, волос и одежды так резко, что хотелось немедленно чихнуть — кислым потом, сладкой гнилью, протухшей едой и только едва уловимо чем-то знакомым, родным и близким. Но он точно знал: его место, самое лучшее место в мире — здесь, где под скользкой от грязи черной тканью ровно и медленно бьется сердце. И вцепился всеми когтями, когда кто-то сверху ухватил его за шкирку и потянул. Такого обращения с собой он не потерпел бы ни от кого, поэтому извернулся, взмахнул в воздухе лапами и цапнул зубами нападавшего, отлетел, сгруппировался и приготовился к драке. — Хороший, хороший, — донесся до него смутно знакомый женский голос. — Ну же, Гарри, не дури, превращайся обратно. Гарри. Точно! Его зовут Гарри, и сейчас у него есть дела важнее, чем драться с неизвестным нахалом. Человек в лодке. Без него плохо. Человек в лодке нуждается в помощи. Его зовут Северус... Северус Снейп. — Мерлиновы кальсоны, — воскликнул Рон, — кальсоны-то мы и не захватили. Куда, к черту, делась твоя одежда? Отвернись, Гермиона. — Можно подумать, что я не видела голых мужчин, — фыркнула она, но прикрыла глаза ладонью, пока Рон стягивал свою мантию, чтобы швырнуть ее Гарри. — Надеюсь, не больше одного голого парня, — пробурчал Рон. — Теперь уже двоих, — примирительно сказала Гермиона. — А у меня все еще никаких успехов в анимагии. — Ну ты и горазд кусаться. Хорек, что ли? И поржал бы я, да очень уж не вовремя. — Мангуст, — пробормотал Гарри. — Дам тебе почитать одну книжку… Не знаю, почему так. И Сириус, и Петтигрю оставались в одежде, когда становились людьми, а я вот... — Это от недостатка опыта, — сказала Гермиона. — Держу пари, ты не практиковался с лета. — Как-то не до того было, а потом ошейник. — Сам говорил, что анимагия не совсем магия, даже странно, что ты не вспомнил, а ведь могло получиться. — Могло и нет. А с врачами в Коукворте, знаешь ли, проблемы, — резко ответил Гарри и кинулся к Снейпу, все еще лежащему в лодке. Ноздри того трепетали и ресницы слегка подрагивали в такт дыханию, но тело оставалось неподвижным и неожиданно тяжелым. На противоположном берегу показались черные точки — зрители возвращались с шоу, и друзья решили поскорее аппарировать. Выражение лица Гермионы стоило не меньше сотни галлеонов, и если бы Гарри так не волновался, то веселился бы от души. Подруга неверяще потерла глаза, когда дверца знакомой машины распахнулась навстречу Гарри, Рону и висящему на их руках Снейпу. — Мама?! — Скорее сюда, а то сейчас кто-то непременно вызовет полицию! Фред Уизли, широко улыбаясь, сделал пасс палочкой, высунувшись с пассажирского сидения. — Вот так у нас решаются проблемы, миссис Грейнджер, — рассмеялся он, когда машину накрыл защитный купол. — Но советую не задерживаться, пока кто-то не решил припарковаться на пустом с виду месте. Привет, будущая невестка, у тебя классная мама. Был рад ее развлечь. Заходите на рюмку чая. Привет, Снейп, выглядишь, будто только что из Азкабана. Берни недоверчиво обнюхал колени Рона и Гермионы, с легким радостным визгом лизнул неподвижную руку Снейпа и скользнул на переднее сиденье так ловко, будто всю жизнь только и делал, что катался в машине. Фред помог уложить Снейпа назад, отсалютовал им и, бросив: — Джордж меня живьем съест за долгое отсутствие, — поспешил в сторону Косого переулка. — Места больше нет, — широко улыбнулся Рон. — Но раз уж все равно завтра пятница... — Я и не собиралась возвращаться в школу до понедельника, — сказала Гермиона. — Но, мама, как? — У всех свои секреты, — улыбнулась Джин Грейнджер. — Я отвезу их в… туда, где живет Гарри. А ты, если хочешь, приходи в субботу на ужин. Папа будет удивлен, узнав, что ты уже числишься чьей-то невесткой. — Это еще не точно, — смущенно пробормотала Гермиона. — Совершенно точно, — откликнулся Рон. — Просто я даю ей время закончить школу. И тут же получил внушительный подзатыльник от возмущенной подруги. — Тогда приходите оба, разберемся, — и маленькая машинка сорвалась с места, не дав будущим жениху и невесте обменяться с Гарри хоть несколькими словами. — Я даже не сказал им спасибо, — вздохнул он, устраивая голову Снейпа у себя на груди. Сиденье было коротким, и тот полулежал в объятиях Гарри, мерно дышал ему в плечо, но не подавал других признаков жизни. — Скажешь еще, — в голосе Джин слышалась улыбка. — Как себя чувствует мистер Снейп? Сейчас мы остановимся где-нибудь в безлюдном месте, и я осмотрю его. Он точно провел три недели в тюрьме, а не в выгребной яме? И Гарри не выдержал — захлебнулся рыданиями, прижимая к губам прохладную безжизненную ладонь Снейпа, подавился глубоким всхлипом и затрясся в беззвучной истерике. Берни полез через спинку сиденья, стараясь дотянуться до безутешного хозяина и слизать горячие слезы с его щек. Джин ударила по тормозам. — Я не успел, — прошептал Гарри. — На какую-то секунду замешкался, и все. Теперь он... Дементор выпил его душу, а тело пока живое. — Что-то вроде комы, — понимающе кивнула Джин. — Ну-ка, позволь мне. Она бесцеремонно вытащила всхлипывающего Гарри с сиденья, нагнулась над Снейпом, ощупывая, прислушиваясь, приоткрывая сжатые веки, тыча пилочкой для ногтей то в шею, то в бедро, приподнимая и отпуская его руку, от чего та била его по лицу и беспомощно падала на резиновый коврик. Потом Джин оставила его, тяжело привалилась к боку машины и привлекла Гарри к себе, гладя по волосам и вытирая ладонью грязные потеки на лице. — Поехали в больницу, — шептала она. — Это сложно, очень сложно, мальчик. Мне так жаль. Я очень виновата, что не последовала его указаниям, нужно было подождать еще два дня. Прости меня, Гарри. Прости, прости... Есть специальное отделение, там окажут... Нужен уход, внимание до самого конца. Кто знает, как долго это все происходит у волшебников. О боже, прости меня, ты не должен был, он не хотел этого для тебя. — Я хотел, — Гарри все еще дрожал, — и я один во всем виноват. Одно гребаное мгновение стоило ему жизни. Думаете, теперь я брошу его, как ненужный мусор на обочине? Джин тяжело вздохнула и села за руль. — У вас жестокий мир, — сказала она много миль спустя, когда молчание стало совсем невыносимым. — Не понимаю, почему моя дочь находит его привлекательным. Он словно какая-то страшная сказка без доброго конца. Какие-то средневековые порядки, никаких понятий о безопасности, прогрессе или равенстве. — Гермиона говорит так же, — с трудом ответил Гарри. — Ведь многие проблемы, — продолжала рассуждать Джин, — легко решить, объединись маги с нами. Даже минимальное взаимодействие в некоторых отраслях принесло бы много пользы. Взять хотя бы эту несчастную девушку, Тонкс. Фред мне рассказал, хоть я толком и не поняла, каким образом она пострадала. Что может предложить ей ваша хирургия — деревянные протезы вместо груди? Какие-нибудь чары, обман чужого зрения? А ведь наши врачи могли бы ей помочь. Пластическая хирургия, стоматология, проблемы с сердцем или зрением, да много еще чего, если как следует подумать. Связь, телевидение, электричество, в конце концов — кто вообще живет без него в конце двадцатого века? Вы лечите простуду не таблеткой, а снадобьем, от которого валит дым из ушей, и целый этаж огромной больницы у вас забит пациентами, нуждающимися в помощи психиатров или нейрохирургов. Но при этом вы такие же люди — руки, ноги, голова, сердце и легкие — только с невероятными талантами. Умеете выращивать кости и быстро заживлять глубокие раны и делаете еще кучу потрясающих вещей. Зачем это скрывать, когда можно объединить наши достижения? Гермиона никогда подробно не расписывала ваш быт, но Фред рассказал мне так много странного. Под ее монолог измотанный Гарри прикрыл глаза и уткнулся лбом в лоб Снейпа. * * * Он всем сердцем желал увидеть живого Снейпа. Но не такого, каким он явился ему во сне. Печальный, молчаливый, с потухшими, словно прогоревшие дыры, глазами и опущенными уголками губ, тот проводил рукой по пуговицам наглухо застегнутой мантии и медленно уходил по выжженной дочерна земле далеко за горизонт, в плотное зеленое марево. И сколько Гарри ни рвался бежать за ним, сколько ни пытался окликнуть, упросить не оставлять его среди бесконечной безжизненной пустоши — ноги не слушались и с пересохших губ не слетало ни звука. Джин растолкала его у самого крыльца. — Если ты так решил, — грустно вздохнула она, — пришлю тебе литературу. И деньги... Денег нужно будет много. Но, прошу тебя, если ты вдруг поймешь, что не можешь… не сможешь больше справляться, не думай — тебя никто не осудит. — Не надо денег, — сказал Гарри. — Теперь я могу снять в банке, и... Джин, умоляю вас, никому не говорите, где мы. Даже Гермионе. Достаточно того, что это знает Дамблдор. Я... Мы с Северусом не хотим никого видеть. Если бы я... Ну, как-то пометил того дементора, то, может быть, смог бы отобрать у него душу Северуса назад. Джин положила ему руку на плечо: — Он был умным и смелым человеком и очень любил тебя, Гарри, очень. Потому что вряд ли на такое можно отважиться, не любя. Если бы у него, как у тебя, был единственный шанс, я думаю, он тоже постарался бы не отдать тебя дементорам, защитить или спрятать, как скрыл тебя в Коукворте. Конечно, я никому не скажу, клянусь. Гарри будто ударила серебряная молния. Слетела с потолка и пробила от макушки до самых пяток. Он удивленно вскрикнул и неожиданно для себя с чувством чмокнул Джин в щеку. Та непонимающе захлопала глазами. — Он не отдал бы меня дементорам, — воскликнул Гарри. — Защитил бы, спрятал, закрыл в доме, запер в сейфе, не отдал бы меня никому. Спасибо, спасибо, Джин! До свидания, привет Гермионе! Он быстро проводил недоумевающую Джин до порога, опустился у дивана, на котором лежал Снейп, взял в ладони холодные пальцы и зашептал: — Если ты меня действительно любишь... Я верю, верю, верю, что так, иначе все напрасно. Ты бы никогда не отдал воспоминания обо мне дементорам, как я защищал мысли о тебе от Дамблдора. Ты бы спрятал их, как прятал от меня то, что я не должен был знать. Тогда они все еще где-то внутри твоей головы. Они с тобой. И пусть это не вся твоя душа, но, значит, еще не все потеряно, Северус.