Вечность на ладонях

Лайт злился. Он злился на этот Мир, на Рюука, на Рюзаки. Но больше всего он злился на самого себя, проклиная свою слабость. Потому что, промаявшись весь день и так ничего и не придумав, он возвращался к тому месту, у которого остался Рюзаки. Лайт ругал себя за чрезмерную гордыню и неуместный конфликт, на который он пошёл. Его показушный уход был абсолютно бессмысленным, ведь Лайт понимал, что Рюзаки нужен ему, даже если тот и не собирается с ним сотрудничать. Он просто не мог снова остаться один. Он бы попросту этого не вынес. Так зачем же он сам всё ломает? А вдруг Рюзаки уйдёт? Где его тогда искать? Лайт ускорил шаг, испугавшись этой мысли. Сейчас он готов был извиниться перед Рюзаки, всеми правдами и неправдами заставить его остаться. Однако с самим собой юноша привык быть честным: не только страх одиночества являлся причиной его нежелания потерять Рюзаки. Дело было в надежде. Надежда, которая зародилась в нём, едва он услышал знакомый голос в этих бесплодных краях. Это была не надежда на спасение, которого он так сильно желал, нет. Это была надежда на прощение. Со дня смерти Рюзаки Лайта не покидало это неприятное, тупое чувство, которому люди стараются придать смысловое обозначение такими словами как «грусть», «вина», «совесть», хотя они даже примерно не могут отразить всю глубину и неоднозначность подобного состояния. Хотя Лайт и понимал, что убийство детектива было необходимо для его собственного спасения, он так и не смог простить себе эту смерть. Пока L был жив, Лайт искренне наслаждался их общением. Он жил каждым днём, каждой минутой, а Рюзаки только разжигал огонь в его крови. Пожалуй, только тогда Лайт был по-настоящему счастлив. Он радовался любой возможности обсудить что-либо с Рюзаки, просто побыть рядом с этим удивительным человеком. Навязчивое «если бы всё сложилось иначе» регулярно посещало его мысли, даже своим недолгим присутствием сея семена сомнения в правильности выбранного пути. Но возможности что-либо вернуть уже не было, это понимали они оба. Слишком хорошо понимали. Поэтому кто-то из них должен был умереть, чтобы уйти со сцены раз и навсегда. И эти кем-то стал Рюзаки. После его смерти из души Лайта ушло всякое волнение. Юноше остались лишь воспоминания и глухая тоска в груди. Избавиться от неё можно было только одним способом – добиться прощения Рюзаки, чтобы он принял и помог помириться с самим собой. Но надежда на это ушла вместе с ним в могилу. Иногда он даже завидовал Рюзаки: тот был избавлен от необходимости переживать всё это. И вот слабый отблеск этой надежды вновь засиял где-то в глубине сознания. У Лайта появился шанс всё исправить. Он обязательно придумает, как это сделать, и тогда тоска наконец отпустит его. Он получит свободу, о которой давно перестал даже мечтать. «Что же я за идиот?! Я должен был быть благодарен Рюзаки уже за то, что он вообще согласился разговаривать со мной после того, как я его убил. А я вместо этого оттолкнул его - то единственное, что у меня есть, что я должен хранить и беречь. Вот дурак!» Тут Лайт наконец вышел к тому месту, где ещё недавно встретил свою ожившую надежду. И облегчённо перевёл дух, увидев, что Рюзаки по-прежнему сидит на краю обрыва и никуда не собирается уходить. Юноша осторожно подошёл и сел рядом с брюнетом. Его немного смущало то, что Рюзаки был абсолютно невозмутим, словно ни на минуту не сомневался в том, что он вернётся. Обдумывая, как начать разговор, Лайт заглянул ему через плечо. К огромному его удивлению, в провале он не увидел никакого, пусть даже очень глубокого, дна. Вместо этого там, подобно отражению в колодце, в туманной дымке плескались какие-то смутные образы. - Что это такое? – скорее мысли вслух, чем обращение. Однако Рюзаки решил ответить. - Это портал. Через него Боги Смерти способны попасть в Мир людей, - но, увидев разом вспыхнувшие глаза Лайта, он поспешил разочаровать его. – Нет, мы не можем пользоваться им. Портал существует только для Богов Смерти и нас он просто не пропустит. Я бы даже не рискнул пытаться спуститься вниз. Никто не знает, что тогда может произойти с нашими душами. Зато мы можем наблюдать. Лайт послушно посмотрел вниз, но так и не смог разобрать ничего среди непонятного переплетения линий и красок. Он вопросительно взглянул на брюнета и тот, хоть и не смотрел уже в его сторону, почувствовал на себе этот взгляд. - Если сконцентрироваться на том, кого ты хочешь найти, то ты увидишь его, где бы он ни был. Но как только Лайт попытался последовать его совету и разыскать кого-то из своих близких, Рюзаки вдруг развернулся к нему всем телом и схватил его за руку чуть выше локтя. Огромные глаза, оказавшиеся прямо перед лицом Лайта, заняли собой всё видимое пространство. - Я бы не рекомендовал Лайт-куну смотреть туда сейчас. Собственные похороны – не самое приятное зрелище. Я знаю это по собственному опыту. Лайт вздрогнул, поняв, что тот только что сказал. Он видел! Он всё видел! С помощью этого портала Рюзаки мог свободно наблюдать за всем, что происходит в их Мире. И за ним, Кирой, тоже. И он видел свои похороны… Дольше выдерживать взгляд этих чёрных глаз Лайт был не в состоянии, так что он вынужден был отвернуться, сконфуженный до глубины души. Конечно, он и не сомневался в том, что L знает истинного виновника своей смерти. Да и сам Лайт не собирался ничего отрицать, если бы он спросил об этом. Но узнать, что Рюзаки всё это время следил за ним и его действиями, было неприятно и… стыдно. Потому что когда Лайт был уверен, что никто не может его видеть, он давал волю накопившимся эмоциям, показывал все те стороны своей души, которые обычно старался скрыть. И то, что он устроил на погребении детектива… Чёрт! И как теперь смотреть ему в глаза? Должно быть, Рюзаки было больно это видеть. Если, конечно, он не ожидал чего-то подобного с самого начала. Но такое могло произойти только в том случае, если он изначально не доверял ни одному слову юноши. И хотя было очевидно, что их так называемая «дружба» с самого начала была только ширмой, скрывающей за собой ожесточённую борьбу, что-то заставляло Лайта надеяться на то, что за долгое время, проведённое вместе, они не остались друг другу совершенно чужими. Однако и тот, и другой вариант не приносили облегчения, а только причиняли его душе новую боль. - Рюзаки, я… - Лайт-кун не должен оправдываться. Я всё понимаю. Возможно, даже слишком хорошо. Лайт обернулся. Они сидели друг напротив друга, и в глазах обоих читалось понимание и печаль ещё более сильная, чем когда бы то ни было. Потому что никогда раньше они не были так близки, как в этот час. Все карты раскрыты, все правды сказаны. Больше нечего было скрывать и утаивать. И боль от осознания того, что они смогли достичь этого только после смерти, жгла сердца обоих. - Ты простишь меня? – не голос, а тихий шёпот одними губами. Глаза в глаза, не отрываясь. Еле заметный кивок головы казался секундным миражом, а мягкое, чуть слышное «да» - лишь лёгким вздохом. Но ничто не сравнилось бы с ними по силе вложенных чувств и по эффекту, произведённому ими. Лайт закрыл глаза. И впервые за последние пять лет он смог вздохнуть свободно, полной грудью, которую больше ничего не сковывало. Боже, как важно было для него услышать это короткое слово. Сколько раз он слышал его при жизни! Но только сейчас, оно стало самым главным, самым значимым и самым желанным. Юноша вдруг почувствовал, насколько же он устал. Долгая ходьба, а потом ещё и тяжёлый разговор так утомили его, что он стал всерьёз опасаться, как бы не заснуть прямо так, сидя у края пропасти, ведущей в никуда. Он поднялся на ноги и уже сверху вниз посмотрел на брюнета. - Я собираюсь спать. Ты пойдёшь? Рюзаки покачал головой. - Я не сплю уже несколько лет. В этом нет никакой необходимости. Скоро ты сам привыкнешь к законам этого Мира и поймёшь, что тут можно не есть, не пить и не спать так долго, как ты сам захочешь. Лайт смог только пожать плечами на его слова. Может быть, со временем слова Рюзаки и подтвердятся, но пока что его тело настойчиво требовало отдыха, так что Лайт был не способен его игнорировать. Он отошёл к ближайшей скале, стянул пиджак, устало лег на спину и закрыл глаза. Очередной сон без сновидений ждал его.