Окоченевшая тварь

Ждать помощи неоткуда. Почему-то особенно отчетливо Ханзо понял это в момент, когда утром его выдворяли на улицу, по которой едва начинали ползать по своим делам безразличные серые жители. Ни знакомых, ни работы, ни пристанища, ни каких-либо зацепок к тому, чтобы хоть что-то из этого заполучить. Усталость, болью отдающая в травмированную ногу, и лук, висящий через плечо мертвым грузом. Так еще и голодный желудок жалобно давал о себе знать. Утренняя влага оседала на пропитанной кровью и потом потрепанной одежде (да какая одежда — одни лохмотья). И под разливающийся над площадью звон колокола, Ханзо впервые допустил сокровенную мысль: «а что если бы он умер?» Не этому его учили. Впрочем, не учили и выживать на улице. Воспитание прошлых лет не позволяло опуститься до ползания по помойкам в поисках съедобных объедков. Но есть хотелось. Пить тоже. Да только припасов совсем не осталось. Пару лет назад он бы даже не подумал, что может кончить вот так — грязным бродягой на улице негостеприимного города. Его даже не похоронят. Скинут труп вместе с другими нищими в очередную безымянную братскую могилу и забудут. Это в лучшем случае. О худшем Ханзо не хочется думать. Пережитками старых традиций ему кажется, что умереть вот так — это страшно. Ниже его чести. Шанс у него один-единственный: память услужливо подкинула образ кошмарной ночи, когда звериные зубы клацали за спиной, а когти скрежетали по камню. И силуэт незнакомца, который спас его в самый, казалось бы, последний момент. А что если?.. На самом деле, он мало что помнил о той ночи. Усталость, животный ужас и боль перекрывали почти все, и как выглядел его спаситель Ханзо представлял очень смутно. Высокий, широкий, лица, прикрытого маской, он тем более не разглядел, а одежда… навряд ли могла считаться надежной зацепкой в поисках. Да и сами поиски пока представлялись весьма туманно. Города Шимада не знал, а шарахающиеся неразговорчивые жители и вовсе делали эту затею почти что безнадежной. Потому гибель от голода или заражения в ране оставалась скорее вопросом времени. — Простите?.. — Прохожий окинул его презренным взглядом, прямо как Шимада и думал, и, пробормотав себе под нос что-то вроде «денег нет», поспешил уйти прочь. Ничего, не так уж он и похож на него. Не такой широкий, пониже, пусть и одежда вроде схожа. Успокаивать себя только так и выходило — большинство людей этого города выглядели маленькими и скрюченными, словно пытающиеся казаться меньше и незаметнее. Каждый сам за себя. Дальше от площади тоже не везло — Ханзо старался не уходить слишком далеко, опасаясь затеряться на узких улочках. Хотя, в этом не было смысла: на соборной площади ему тоже ждать помощи не от кого, но пока она все равно оставалась единственным ориентиром и местом, где хотя бы один человек обмолвился с ним несколькими словами. Впрочем, сегодня утром знакомый уже церковный послушник — Шимада так и не узнал даже его имени — просто выставил его на улицу со словами, что Церковь больше не может быть для него укрытием. Этот был больше похож. Такой же высокий, плотный, даже выслушал сначала все то, что Ханзо сказал, кивнул с пониманием, словно ожидал, что странный человек расскажет именно то, что рассказал — про погоню, про убийство, про то, как чуть не умер сам. Хотелось даже вздохнуть с некоторым облегчением, да только… — Дурак совсем? Я в Охоту на улицу носу не показываю. Мало будто мне приключений. Какую-то сокровенную важность несла эта «Охота» — Шимада слышал про нее уже не в первый раз. Местные боялись темноты, и ему бы следовало побояться тоже, да только толку — спасаться все равно негде. Похожих тут немного — слишком выделяются они из общей серой массы низенькой толпы. Вот только найти того самого оказалось действительно задачей невыполнимой. Ханзо, честно, и не рассчитывал на иной исход, и соборная площадь встречала его расходящейся во все стороны толпой. Люди прятались в домах, кто-то с подозрением поглядывал ему вслед и уводил скорее детей, словно он был опасен. Оружие за спиной, да, но вблизи совсем бесполезное, с первого взгляда видно, и кровь, ползущая по грязной штанине — но ведь он не живой мертвец какой-то? Пить хотелось очень, а на дождь даже намека не было — хоть так можно было бы собрать немного воды. С другой стороны, может, оно и к лучшему, спрятаться от холодного ливня совершенно негде. Шимада только и мог, что устроиться около ступеней Церкви, кутаясь в свою потрепанную накидку. В ночном холоде, под восходящей над городом неполной луной, заснуть не получалось. Лишь дышать на немеющие пальцы рук, ерзать, только чтобы быть в движении и не замерзать. На стук ему не ответили ни в одной двери: выглядывали только из мутных маленьких окошек и задергивали шторы раньше, чем он успевал сказать хоть что-то. Хорошо. Хорошо. Нет, совсем не хорошо. Ханзо усмехнулся нервно и прижался к холодным ступенькам, усилием воли игнорируя требовательное урчание пустого желудка. А ведь вспомнить как пару лет назад, еще дома, где в тепле и сытости он до невозможности, как оказалось, избалованный, при свете единственной лампы читал интересные книги на иностранных языках, когда выдавалась, наконец, свободная минутка. Изнуряющие тренировки, занятия, деловые встречи и сделки, которые подчас он терпел сквозь сжатые зубы, казались сейчас совершенно ничтожными, ведь все равно… в тепле и безопасности, под присмотром множества глаз телохранителей. Шимада знал, что не вернется. Но не думать о таком соблазнительном благe, как уютный клановый особняк, где в редкие минуты полной тишины можно было погреться в ванной… Холод кусал пальцы, лето уже давно передавало свои права осени, которая в темном антураже этого города выглядела совсем мрачно. Дома можно было бы сделать чай и посмотреть, как садовники убирают листья под окнами. В суровом «здесь» приходилось закутываться в кокон, чтобы не замерзнуть окончательно. И казалось, что время вовсе остановилось. Зависло в ночной темноте, как сияющая луна в небе. Необычайно яркая, с россыпью искрящихся звезд вокруг. Очаровательно… Хорошо, что день в этом проклятом городишке начинался так же рано, как заканчивался, и люди вылезали в сырой сумрак, который еще не могли пробить лучи утреннего солнца. Ханзо ощущал, как одеревенело непослушное тело. Как не хотелось вставать, как болезненная лень сковывала конечности, а незваный сон внезапно силился закрыть ему веки. Нет, так нельзя. Продрать глаза все же пришлось, и, под недовольный взгляд торговца, разворачивающего свою лавочку неподалеку, подняться, разминая затекшие мышцы. Ногу стрельнуло болью настолько дикой, что на мгновение заслезились глаза. Под бинтами неприятно влажно. Шимада выдохнул. Ходить сложно, да только что ему остается — сидеть на площади у всех на виду идея тоже не самая мудрая. Как же он жалок. Но хотелось все же надеяться на лучшее. Да вот только новый день результатов тоже не принес. Столько людей, столько отвращения на лицах, все те же одинаковые нечленораздельные ответы — все отправляли его прочь, отнекивались отсутствием денег и не давали даже простого совета, который помог бы хоть на толику лучше понять это захудалое место. А мутное описание незнакомца в темном, разгуливающего по ночам и спасающего иностранных бродяг, никто особо и выслушивать не хотел. Ханзо не мог их винить — сам бы вряд ли поверил. Чтобы ночью, да еще спасая из когтей нереального монстра, который будто бы сошел со страниц книг ужасов, и наутро, конечно же, не осталось и следа. Похоже на сказку. Или бред сумасшедшего. Шимада даже попытался найти то самое место, где все произошло, только что совершенно не запомнил дороги. Безуспешно. Либо просто все подтерли настолько, что он не узнавал очертания ночного кошмара. Звучало все еще неубедительно. К новой ночи положение не изменилось. Голод и жажда заглушали желание спать, и под лопаткой сосало настолько, что было уже больно. Настолько, что Ханзо не раз бездумно прикладывался к пустой фляге в надежде, что там волшебным образом вдруг оказалась пара глотков воды. Приходил в себя и морщился от собственной беспомощности. Прошлая бессонная ночь отложилась синяками под глазами, и усталость все же сморила — получилось поспать немного перед самым рассветом, когда уже стало чуть теплее, а тонкий плащ показался даже почти что уютным. — Иди отсюда, чего разлегся! — Проснулся он резко, под чужой пинок и недовольное ворчание. Сердце от неожиданности ухнуло вниз, а пустой желудок отдался глухой болью. Утро в этот раз началось без его участия и очередной торговец словно собирался разложить свою лавочку прямо у него на голове. Мозг еще не до конца проснулся, когда Шимада почти что отползал прочь, наваливаясь на грязные ступени перед собором. Хотелось поспать еще немного. Настолько, что даже было неважно, как это выглядит со стороны — грязный бродяга, свернувшийся клубком у их, как ему казалось, святого места. И он бы так и сделал. Если бы сквозь сонную оглушенность из общего гама площади до его ушей не донесся смутно знакомый голос. Это заставило вскинуться на месте и осмотреться. Полностью уверенным в том, что этот мужчина, разговаривающий с приютившим его послушником Церкви у входа в собор, был тем самым ночным незнакомцем, который вытащил его почти что из пасти монстра, Ханзо не был. Но из всех встречных, ошибочно принятых за него, этот был похож больше всего. И это учитывая, что из зацепок у Ханзо была только одежда. Шляпа, красный шарф, виднеющийся из-под черной накидки сюртук, не слишком опрятный (хотя, тогда он вовсе имел дело с чудовищами), брюки и темные, кожаные с виду сапоги. Цепочка на шее, скрывающаяся под одеждой. Ханзо видел что-то подобное у послушников в часовне. Неужели один из них? — Вы… — Шимада сам удивлялся тому, как неуверенно переминался с ноги на ногу — рана сильно болела и давала о себе знать. Мужчина отвлекся от разговора, с подозрением глядя на него. Конечно, Ханзо сейчас похож на прокаженного: грязный и дурно пахнущий, с засаленными неуместно длинными волосами, которые он без толку собирал в пучок. — Вы спасли меня тогда ночью, помните? — В ответ на него посмотрели так, что Ханзо на секунду засомневался, не сошел ли он действительно с ума. Да только штаны в засохшей крови, порванная грязная рубаха, отсутствие колчана и стрел все же наталкивали на мысль, что тот ночной ужас был настоящим. — МакКри, это твой, что ли? — Послушник тоже заметил его. МакКри? Не похоже на имя, скорее, фамилия. — Вы спасли меня ночью несколько дней назад от… — он запнулся, подбирая нужные слова, — …большой собаки. От монстра, желающего полакомиться его плотью — так было бы сказать точнее, но он не был уверен в том, что разгуливающие по ночам чудовища в этом городе — норма. МакКри прищурился, едва заметно, словно делая вид, что вспоминает. И только потом небрежно бросил: — Думаю, Вы обознались. Что-то внутри мучительно оборвалось, постыдно перекрываясь урчанием пустого желудка. — Пожалуйста, мне нужна помощь, — Ханзо выпалил это раньше, чем успел хорошенько обдумать собственные слова. — Кроме Вас здесь я никого не знаю. Я не прошу денег или кров, еды или воды, просто… хотя бы рассказать о городе. Шимада запнулся, судорожно соображая: — Где я смогу найти работу и приют, на что стоит и не стоит обращать внимание, людей, хоть какие-то связи… — Я же сказал: боюсь, Вы обознались, — с явным раздражением, мужчина прервал его едва начавшуюся речь, с нажимом добавив: — Я ничем не могу Вам помочь. Ханзо почти подавился от тупого отчаяния: — Я понимаю, что иностранцам здесь не рады, но… — До свидания. Шимада проглотил остальные слова. Говорить что-то еще, лишь бы удержать его, было лишено смысла. Да и слов не подобрать. И последние надежды как-то потускнели вместе с уходом незнакомца. И что теперь? Сдохнуть на улице, как прокаженной собаке? Ханзо в красках представил себе, как, в надежде полакомиться хоть кусочком, за его окоченевший труп будут драться бездомные животные, и невольно сморщился. Такой гибели для себя он точно не желал и даже представить не мог, что все может быть… Настолько плохо. Сил идти куда-то не было. Цели, в общем-то, тоже, а поиски, пусть и не бесплодные, все равно ни к чему не привели. Не стоило так сильно надеяться на это, он потерялся в собственных додумках, не видел реальной картины и не продумал запасные варианты. Наверное, именно так выглядело отчаяние. Хотелось просто закрыть глаза и проснуться в совершенно другом месте и времени. Новая ночь постепенно опускалась на негостеприимный город, который был готов сожрать бродягу с потрохами, и, чтобы спастись от холода, Ханзо не оставалось ничего, кроме как снова кутаться в свой потрепанный плащ, свернувшись клубком под ступеньками собора. Наутро спина будет страшно ныть, все тело одеревенеет, а он, вполне возможно, замерзнет, наконец, настолько, что простудится. За неимением крова и денег на лекарства, воду и пищу, даже такая мелочь будет способна его прикончить. Об этом, почему-то, думать было жутко. А казалось бы… избавление от жалкого существования, которое сейчас он вынужден влачить. А что его рана? Прижимаясь к холодным ступенькам, Шимада поймал себя на мысли, что велик шанс развития гангрены. В сложившейся ситуации ему это грозило не только лишением ноги. Шансы выжить стремились к нулю, а старые грязные бинты присохли и перетягивали до боли. При ходьбе слишком явственно ощущались отклеивающиеся от кроваво-бурой корки края раны. Болезненно, истекая сукровицей. Множество вариантов смертей на выбор. Прижав ладонь к бедру, Ханзо вздохнул — сейчас болело не так уж и сильно. Можно немного поспать. Сон оказался беспокойным, но приятным. Часто выпадал на грань дремы — он не мог позволить себе заснуть слишком глубоко, — но немного успокаивал уставшее тело. Цвет сакуры сохранился в памяти лучше всего остального. Шимада почти не видел лица учителя, который читал задание на английском, но послушно записывал расплывающиеся перед глазами слова. Аккуратно, по букве, стискивая зубы. Каллиграфию он не любил, но за кривое письмо ему грозило переписывать все заново. Снова и снова, пока не станет идеально. Нудно и бесполезно. Тренировки были в разы веселее, хоть какое-то движение в его затворнической жизни. Он даже почти видел манекен, призывно покачивающийся на своей ноге-палке, будто так и манивший к себе. И Ханзо очень хотелось взять в руки свой боккэн — деревянную катану — и как следует выплеснуть накопившуюся во время скучного занятия энергию. Что же, в его интересах написать все красиво с первого раза. Учитель хмурился, когда замечал, что задумчивый взгляд ученика направлен прямо в окно, одергивал его, заглядывая в тетрадь, но, не видя неровных букв, великодушно хмыкал. Ханзо всего этого не видел, но почему-то ощущал настолько явственно, словно делал это сам, одновременно продолжая записывать бессмысленный текст. «Он взбирался по крутой скале так высоко, что добрался до поверхности Луны. Все это казалось странным, пока…» — Прохладно сегодня, Вы не находите, юный господин? — говорил учитель, прерываясь на минуту, и Шимада утвердительно кивал в ответ. На самом деле, холод становился уже просто невыносимым, и казалось, что карандаш покрылся инеем. Внутри тоже все замерзало, и он ощущал непонятную тянущую боль. Такую далекую, привычную, она даже почти не отвлекала. Но… — Мы могли бы закончить на сегодня? — Ханзо спросил аккуратно, зная, как учитель не любит преждевременно прерывать занятия, но тот на удивление был совершенно не против. Кивнул благосклонно, отложил учебник и даже помог собрать вещи. Дома должно было быть лучше, чем в учебном классе, но почему-то совершенно не было. Слуги оделись во все теплое, младший брат натянул свой любимый зеленый шарф до самого носа, а Ханзо побежал в свою комнату. Там, кутаясь в одежду, забравшись под одеяло, мерз все равно. Он отчаянно пытался согреть руки, дышал на них, тер, и ничего не происходило. Только знакомая тянущая боль становилась все сильнее… Кто-то толкнул его в плечо.