Он родился поздней ночью в канун Рождества. Погода тогда свирепствовала: оконные ставни жалобно скрипели под натиском страшной пурги, были слышны передвижения бегающего по чердаку сквозняка, чьи завывания отдавались по всему дому. Приехавший с опозданием врач едва успел к появлению на свет ребёнка. К счастью, мать не пострадала, несмотря на плохо протекающую беременность. Уставшая, с громоздкими синяками под глазами и трясущимися руками, она обнимала кричащий комок и улыбалась лишь глазами, ибо сил не хватало. Несмотря на свой вид, женщина выглядела самой счастливой, и об этом так явственно говорила та нежность, коя была присуща каждому прикосновению.
Они с мужем долго спорили насчёт имени ребёнка, но сейчас его не было. Наверное, из-за непогоды задерживается на работе, а значит ей дали возможность решать самой.
Его назвали Мадара, как потом ему скажут, в честь прадедушки, но ни одного упоминания о нём он больше не услышит. Впрочем, делить имя ему и не казалось приятным.
Возможно, благодаря сезону рождения, а может, как он сам говорил, только из-за личностных предпочтений, но мороз и снег были единственно любимыми ему вещами вплоть до своих шести лет. Рос он ребёнком тихим, малоэмоциональным и практически не имеющим увлечений. Родители на это внимания не обращали, лишь радуясь, что их чадо проводит всё время за книгами, коих у отца было много − достались от бабушки, которая в коллекционировании нашла спасение после смерти мужа. К тому же ребёнок не просил, как это делают практически все дети, каких-нибудь игрушек, сладостей и тому подобных радостей детства. Не сказать, что из жадности, но достаток семьи сейчас был полностью направлен в бизнес, поэтому приходилось во многом отказывать. Из детских воспоминаний остались моменты, когда отец, который дома бывал редко, усаживал сына на колени перед пылающим камином и рассказывал о своих мечтах о светлом будущем, в котором он, Мадара, сможет возглавить успешную компанию, поставит её на ноги, добьётся всего того, чего сам не успеет его отец. Ребёнок слушал и понимал каждое слово, но интереса это не вызывало. Ничего интереса не вызывало, вплоть до одного жаркого июньского дня.
Мадара сидел в тени, отбрасываемой густой кроной старой ивы, и читал, силясь сфокусироваться, но мысли витали где-то на вопросах о том, почему так жарко, зачем нужно это время года. Будь его воля, он оставил бы только пронизывающую до костей студёную зиму, в один из дней которой он родился. Ему об этом не рассказывали, но он знал и так.
Мать подошла тихой лёгкой поступью, которая сопровождала её повсюду. Мадара помнил, что она была одета в голубое льняное платье, помнил её длинные чёрные волосы, которые развевались от слабых порывов душного ветра, помнил соломенную шляпу с лентой, помнил, как она присела рядом, а на губах у неё заиграла улыбка столь необыкновенная, что мальчик сразу отложил книгу и потянулся руками к лицу матери. Женщина мягко накрыла маленькие ручки своими и сказала то, что вскоре изменило всю судьбу этого ребёнка. «У тебя будет братик, Мадара».
Эта улыбка навсегда останется символом счастья.
Мать не ошиблась.
Вспоминая сейчас, Мадара может поклясться, что февраль того года был самым красивым в своём безумстве стихии, а день, принесший ему смысл жизни, самым холодным. Возможно, ему просто хочется так думать, но в тот момент, когда он, будучи ещё мальчиком, вглядывался в подхватываемые ветром сугробы снега, а по дому разнёсся крик, юный Учиха тяжело выдохнул, встал с излюбленного места рядом с окном и зашёл в комнату. Несколько вызванных врачей что-то делали, переговаривались на ходу, передавали какие-то предметы и кружили над лежащей на кровати матерью. Мадара помнил, как она ссорилась с отцом, не соглашаясь ложиться в больницу, как говорила, что и второго ребёнка родит здесь, а отец просил её передумать, убеждал, что сейчас у них нет причин отказывать себе в этом. Мать, однако, была непреклонна. Отец же снова был на работе.
Мадара сразу заметил, что в руках одного мужчины находился тот самый кричащий виновник проблем. Не было видно ни его лица, ни даже маленькой части тела, что смогла бы подтвердить его действительное существование. Лишь истошный вопль и суматоха вокруг.
Мальчик подошёл ближе и подёргал за халат врача. Тот кинул на него быстрый взгляд, понимания, что именно у него просят, после же нервно посмотрел в сторону кровати и протянул младенца ребёнку.
«Береги его».
Мадара виду не подал, но слова запомнил. Они отпечатались на затворках памяти столь сильно, что ни время, ни обстоятельства не позволили бы их забыть. Младенец продолжал плакать, поэтому он решил вынести его в другую комнату, где не было всего этого шума. Они зашли в его детскую комнату, и мальчик поудобнее сел в глубокое кресло. Держать столь хрупкое существо было волнительно, даже немного страшно, но руки двигались уверенно, будто сами понимали, что лёгкое укачивание будет только на пользу.
Они просидели так около двадцати минут, в течение которых его брат не прекращал плакать, но Мадара лишь скромно улыбался, всматриваясь в сморщенное красное личико. Ему говорили, что дети − самые красивые на свете создания. Какая чушь. Взрослые имеют странное представление о красоте. Тем не менее, хватило пары мгновений и случайно брошенной фразы, чтобы пропитаться какой-то ненормальной, слишком сильной для шестилетнего ребёнка любовью. Видимо, всю свою пока ещё коротенькую жизнь, он экономил искренние детские эмоции и чувства, чтобы потом скопом направить их в одно единственное, едва слышно бьющееся сердечко под правой рукой.
Момент знакомства пробирал до нервных мурашек, а в ту секунду, когда младенец, видимо, поддавшийся на лёгкие покачивания, немного притих и, несколько раз моргнув, поднял расфокусированный взгляд, Мадара заметил, что в недрах этих маленьких радужек можно увидеть синие, холодные переливы. Юное сознание привело в восторг понимание того, что он первым узнал это. Надо обязательно похвастаться матери.
Послышался хлопок входной двери и быстрые, тяжёлые шаги в сторону соседней комнаты. Мадара понимал, что стоит туда вернуться, стоит показать брата отцу и отдать наконец матери, но делать этого не хотелось категорически. Плохо осознаваемое чувство ревности, ведь материнскую любовь невозможно затмить. Как бы он ни старался, но этот человечек, что сейчас так прижимается к нему, всегда будет любить его чуточку меньше, чем родителей. Эта мысль прошлась липким страхом вдоль спины. Ужасная ревность только что родившегося брата к собственным родителям. Вскоре, однако, Мадара осознает, что это было далеко не единственное странное чувство, связанное с братом.
Захотелось остаться в этой комнате навсегда. Непонятная, едва формирующаяся фанатичная привязанность. Пожалуй, он и правда остался бы здесь, но дверь со скрипом открылась и вошёл отец. Бледный, с красными глазами, Мадара сразу увидел ту тень трагедии, которая витала над ним, сковывая лёгкие, отдавая колкими импульсами в сердце. Он увидел, и этого секундного взгляда хватило бы, но в тот момент когда отец сел на колени рядом со своими сыновьями, упёрся лбом о маленькую коленку и тихо заплакал, уверенность окрепла. Испуга не было, как и не было слёз, истерик или отрицания. В свои шесть он прекрасно отдавал себе отчёт о наличии смерти. Более того, он знал множество вариантов того, как люди должны на это реагировать, но всего этого показалось мало, поэтому он просто продолжил сидеть в глубоком кресле, обнимать брата и думать о том, что теперь обязан занять место матери в этом маленьком сердце. Страшные мысли, но практичный подход.
Мрачную тишину комнаты нарушил вошедший врач. Он помялся на месте, явно подбирая слова. «Я сожалею» − всё, что смогли прошептать губы. Отец поднял голову, отрешённо кивнул и, слегка задумавшись, всё-таки поднялся с пола, направляясь в сторону двери. Прежде чем выйти, он развернулся к сыну и кинул холодное: «Попрощайся с матерью». Мадара повиновался. Сейчас он может сказать, что то был последний раз, когда он видел искренние чувства отца − те пара минут, которые он прижимался к ногам сына, сидя на холодном полу комнаты, за стеной которой лежала его покойная жена − единственная женщина, которую он смог полюбить за всю жизнь. После этого он изменится, и Мадара уже никогда не сможет искренне назвать его отцом.
Стоя у кровати женщины, которую он всю жизнь с нежностью называл «мамой», Мадара вдруг осознал, что ей так и не удалось увидеть своего второго сына. Дух покинул её тело прежде, чем руки успели почувствовать тепло подаренной жизни. В тот момент он осознал насколько отвратительно ироничной бывает жизнь, но ещё не понял насколько сильно изменится его собственная.
Наличие столь беззащитного существа, что всем своим присутствием заставляет не думать ни о чём, кроме собственных нужд, выматывало и морально, и физически.
Но Мадара не жаловался. Отнюдь, он всячески стремился проводить с этим ребёнком всё своё время, компенсируя отсутствие матери то ли для него, то ли для себя. Так или иначе, после её ухода дом помрачнел. Отсутствие женщины в семье стало замечаться в недостатке свежих цветов в расписной вазе, что так радовали глаз, стоя на подоконнике, в нехватке нежных поцелуев на ночь и доброго пожелания волшебных снов. Исчезли запах уюта и ощущение тепла. Остался брат и убитый горем отец, который, как хотелось верить Мадаре, неосознанно проникся холодом и отчуждённостью к младшему сыну. Вслух он этого никогда никому не сказал, но про себя таил омерзительную обиду за то, что ребёнок отнял у него любовь.
В итоге волей судьбы эгоистичная мысль, пронёсшаяся, возможно, в ту секунду, когда мать испускала последний вздох, воплотится в жизнь. Он действительно станет важнее родителей, которые будут не в силах дарить любовь.
Мадара не знал почему отец решил дать новорождённому такое имя. Слова о том, что это было желание матери не вселяли уверенности, но ему было всё равно. Ему же он будет говорить, что прежде чем мать скончалась, она с улыбкой на губах наградила его этим именем. «Изуна». Пусть будет так.
Позже ему пришлось испытать то, что чувствуют дети, чьи отцы приводят новую женщину. Когда он привёл её домой, Изуне было всего четыре, и на затворках памяти намертво поселился страх, что эта женщина однажды будет восприниматься его братом как мать. Страшнее же должна была ударить мысль, что природа этого опасения брала корни не из нежелания запятнать светлую память женщины, давшую ему жизнь. Тут имела место лишь душащая ревность, поэтому было дано обещание не допустить этого.
Новая госпожа Учиха оказалась приятной молодой особой с добрыми глазами и тёплыми руками. Она с понимаем относилась к холодности со стороны старшего ребёнка, уважала его право отказаться от настояний отца называть её матерью, лишь мягко улыбалась и говорила, что искренне надеется, что однажды сможет стать хорошим другом. Большего не просила.
Мадара, однако, считал иначе. Вместе с так недостающим домашним уютом, который может вдохнуть в дом только женская рука, она принесла в их жизнь ещё одну важную деталь. Её сын был всего на полгода младше Изуны. Будучи тихим и покладистым ребёнком, он сразу признал сводных братьев, воспринимая слова матери как неоспоримую реальность. «Познакомься, Фугаку. Это твои братья. Мадара, надеюсь, ты позаботишься о нём».
Забота подразумевала любовь. Тратить её на кого-то кроме Изуны Мадара отказался. Нового брата не признал. Счастье в новообразовавшейся семье не поселилось, хотя старались все. Кроме Мадары и его отца, который продолжал уходить в работу с головой. Как бы там ни получилось, что бы он ни говорил и как бы себя ни обманывал, но новую жену он полюбить не смог. Мадара всегда считал, что вместе с матерью отец похоронил это чувство.
Сыновья в будущем будут грустно улыбаться, рассказывая о своём детстве, и говорить, что достичь всего смогли лишь благодаря любви и поддержке родителей. На самом же деле в должной мере этого не получил никто. Ни Фугаку, любимый лишь матерью и так и не признанный отчимом, ни Изуна, чью возможность полюбить женщину, которая его воспитает, будут пресекать на корню, а фантомные обвинения отца отводить в сторону, ни Мадара, которому кроме любви брата ничего нужно не было.
Шли годы, и Мадара с неприязнью осознавал, что школа не способствует знаниям, а дети там не вызывают живого интереса, что должен быть присущ его возрасту. Его сторонились из-за отрешённости и мрачного вида. Тогда Мадара понял, что люди не терпят не похожих на себя. Его не любили за блестящую успеваемость и необычное мышление. Тогда Мадара понял, что люди никчёмны в своём невежестве. Его презирали с каждым годом всё больше, стоило ему взрослеть и становиться с каждым днём всё красивее. Тогда Мадара понял, что такое зависть. Впрочем, со всеми этими вещами он был ознакомлен намного ранее, из книг, кои продолжали быть ему единственными настоящими друзьями. Из них же мальчик в будущем научится относиться к людским порокам с пониманием. Пока же в сердце копилась ненависть, но и она была способна отходить на второй план. Ведь стоило вернуться домой, и в синих глазах загорались огоньки счастья.
Разница в восприятии жизни старшего сына и остальных детей чувствовалась с каждым днём всё сильнее. Это стала замечать мать семьи, проводя всё время дома за хозяйством и воспитанием детей. Несмотря на некую холодность в отношениях, от Мадары она получала любую посильную помощь. Ребёнок не жаловался, не хамил, был крайне вежлив и почти доброжелателен. И если первый год их совместного проживания ей дался сложно, то вскоре проблема себя исчерпала, и в дальнейшем она стала искренне называть его сыном, не вслух, нет, этого он не любил, но глубоко в сердце, которое честно разделила на троих детей. Она, к слову, видела, что между ними существует разлад, но продолжала терпеливо ждать, надеясь, что однажды Мадара сможет относиться к Фугаку чуть теплее.
Мадара же ревностно забирал всё внимание Изуны на себя, не позволяя проникнуть в их уютный мир ни названной матери, ни маленькому сводному брату, который предпринимал частые попытки разделять с братьями игры, гулять во дворе, гоняя мяч или лепя снеговиков, смеяться днями напролёт, а ночью не спать и, зарывший под одеяло, вместе с Изуной слушать истории, что так любил рассказывать Мадара.
Но всё тщетно. Как бы он ни восхищался старшим братом, как бы упорно ни стремился добиться его внимания, Мадара оставался недосягаем, смиряя его чужим взглядом, чтобы через секунду смотреть на Изуну так, как смотрят на искренне любимых родных. Эта разница была усвоена идеально. Та самая братская любовь, что Фугаку не суждено было познать.
Он долго будет отказываться в это верить, продолжая попытки.
Младший ребёнок игнорирование полюбившегося старшего брата воспринимал болезненно, через скрежет зубов, сжатие маленьких кулачков и сдерживание жгучих слёз обиды, которая крепчала с каждым днём. Та самая детская обида, что со временем въестся в каждый лоскут сознания, зарождая уже опасную взрослую ненависть. Впрочем, не к Мадаре, который и правда был виноват. Детское идеализированное представление не хотело видеть реальный источник. Оно предпочло выбрать целью скопления всех негативных чувств младшего Учиху, который, как тогда казалось, специально делал всё, чтобы не позволить делить Мадару с кем-либо. Будучи ребёнком, Фугаку уверовал, что причина всех его разочарований, грусти, слёз и минут одиночества — Изуна. Это убеждение осталось хранимо под сердцем, ожидая времени, когда всё изменится.
По странному стечению обстоятельств, но страшным мечтам глупого ребёнка было суждено сбыться. К сожалению, лишь самой грустной части.
Несмотря на царивший в доме разлад, Мадара вспоминает те времена с ни с чем несравнимым счастьем. Именно тогда он мог проводить с братом столько времени, сколько ему хотелось, мог смотреть за тем, как он растёт, становясь любознательнее чуть ли не больше старшего, а синева во взгляде искрится всё сильнее с каждым новым днём. Мадара упивался собственным счастьем, совершенно не желая замечать, как своим эгоизмом делал хуже всем, включая самого Изуну, который в отличие от своего старшего брата был ребёнком открытым, общительным и очень добрым. Ему нравилось играть с Фугаку в те моменты, когда Мадара был в школе, но он не понимал, почему сводный брат часто злился и обижался. Изуна многое не понимал из того, что творилось в его, как он думал, идеальной семье. Он с искренней теплотой относился к мачехе, уже к шести годам зная, что она не родная мать. Он принимал её заботу со всей отдачей, делая этим женщину счастливее. Однако в памяти намеренно засел момент, когда он впервые назвал её матерью и понял, что ему не нравится чувствовать на себе разочарованный взгляд старшего брата. Больше он её так не называл.
Шли годы, братья росли, волей не волей проникаясь родственными узами. Их нельзя было назвать дружными, но чем старше становился Мадара, тем лояльнее он относился к миру. Он смотрел на окружающих его людей из-под призмы горделивого величия, кое сформировалось на фоне собственных противоречий с мнениями остальных. Поэтому к своим семнадцати годам, когда на горизонте стала маячить более взрослая сознательная жизнь, он приготовился встречать её со всем накопленным высокомерием. В те времена он был уверен, что весь мир у его ног, весь мир, который он собирался отдать единственно любимому брату, человеку, который заставлял сердце сжиматься тошнотворными прутьями страха, ибо были причины, и были они ужасны.
В тот период жизни Мадара осознал, что абсолютно неважно насколько велика уверенность в собственных силах, насколько крепка вера в подвластность жизни, насколько сильна любовь и все остальные светлые чувства скопом. Всё это неважно, когда дело касается другого человека, чья судьба не обещана другим.
Сезоны менялись один за другим, и с каждой новой зимой, с любым наступлением холодов, Мадару окутывало отчаянье и дичайший, неконтролируемый панический страх. Некогда любимая погода с каждым пришествием отнимала силы младшего брата, буквально высасывая из него жизнь своими ледяными губами, заставляя Мадару бессильно наблюдать, как его брат, самый любимый и нежно оберегаемый брат, тает на глазах.
Изуна с детства был слабеньким, болезненным ребёнком, который к своим одиннадцати годам пробыл порядка четверти жизни в больницах, физически уничтожаемый бесчисленным количеством антибиотиков, а постоянно нависающей опасностью и горем семьи – морально. Пожалуй, будь возможность спросить его в сознательной жизни о детских воспоминаниях, он бы назвал белый цвет. Холодный, одинокий, цвет безнадёжности.
То была зима, готовившая его двенадцатилетние. День, который ему не суждено было застать. Мадара, по обыкновению, вернулся после школы во второй половине дня и сразу почувствовал тревогу. Тягучая, болезненная тревога, что зарождает мерзкий ком в горле. Из двора их дома выехала машина скорой помощи, и мигание её проблесковых маячков оцарапало зрение. Да, Изуна болел пневмонией уже в течение месяца, но последние несколько дней было улучшение, так почему сейчас всё говорит о страшном? Дома был только Фугаку, который встретил брата испуганными, ничего не понимающими глазами и крепкими объятиями. Ответ последовал автоматически, но этот жест оказался слишком многословным. Прострация, словно защитный механизм организма, накрыла сразу же, поэтому сложно сейчас вспомнить как именно был пройден путь до ближайшей больницы, и откуда вообще взялась уверенность, что брат именно там. Но это и неважно − спустя столько лет можно оправдать всё чутьём.
Он сделает первый шаг в чрево этого здания, которое по трагичности своих историй способно соперничать с кладбищами, и сразу поймёт, что измерителями здесь являются слёзы. Мачеху он застанет в одном из бесчисленных жутких коридоров. Она будет сидеть на скамейке около стены, и весь её вид ещё долго будет преследовать искалеченную память.
Согнувшаяся, она обнимала себя трясущимися руками, а плечи мелко дрожали, от чего наспех накинутая тонкая кофта сползла почти полностью. Когда Мадара подошёл к ней и аккуратно поправил одежду, женщина резко подняла на него опухшие глаза, а бледные сухие губы устало искривились в одну из тех улыбок, которые таят в себе непосильную скорбь. То был первый раз, когда парень обнял эти хрупкие плечи, понимая, как сильна может быть любовь чужого человека. Странно, но в те томительные минуты ожидания он думал как раз о том, насколько виноват перед ней и братом, своим эгоцентризмом не позволив последовать ответу на искреннюю материнскую любовь. Он молился всем возможным богам, просил их дать ещё один шанс, после которого, он клянётся, всё изменится. Всего ещё одну возможность его брату выбраться из оков болезни, позволить насладиться счастливой жизнью. Он клянётся.
Отец не успел приехать до того, как из реанимации вышел врач. Мадару поразило то, с каким выражением лица он смотрел на них − уставший, ничего не выражающий, ему явно не впервой озвучивать трагичные вести. Но как можно к такому привыкнуть, как можно смотреть в глаза людей, которые молятся за жизнь любимого человека, такими бесцветными отчуждёнными глазами? Эта мысль отсрочила понимание услышанного, но лучше бы таких слов в жизни не слышать. Слева прозвучал болезненный выдох, а после женщина грузно осела на скамью и вдоль коридора прошёлся почти истеричный плач, от которого по всему телу пробежала волна раздражения. Пожалуй, невозможно сказать почему это так сильно разозлило, но Мадара нервно повёл плечами, будто физически стряхивая её слёзы.
Опять эта давящая тяжесть где-то в шее. Опять мерзкий привкус во рту, отдающий сталью. Опять это сухое «я сожалею». Мужчина положил руку на плечо и крепко его сжал, выражая таким образом поддержку, до омерзения наигранную и почти дежурную. Мадара простоял молча в течение всего того времени, пока врач о чём-то говорил. Кажется, там даже была озвучена причина смерти − осложнение пневмонии, которая не в первый раз терзала неуспевающий окрепнуть детский организм, и в результате острая дыхательная недостаточность. Он смотрел куда-то в угол двери, а голова почти разбивалась на части от звенящей пустоты.
Пожалуй, предпочтительнее было простоять на этом месте всю жизнь. Казалось, хватит одного опрометчивого шевеления, незначительного трепета ресниц или краткого движения зрачка, и тогда реальность победит, настигнет своей удушающей правдой. Один порывистый выдох, а до этого можно всего избежать, заставить измениться, поверить, что это лишь видение, подкинутое сильнейшими переживаниями. Чья-то очень глупая, несмешная шутка. Как принять существование той роковой секунды, которая способна разрушить всю твою жизнь? Как может существовать то, во что мозг отказывается верить? И он отказывался в течение всего того времени, пока разум находился под властью шока.
Но, к сожалению, момент прошёл слишком быстро.
Понимание того, что имеется опасность чисто физически не пережить накатившее потрясение наступило в миг, когда сердце истерически забилось где-то во рту, а всё тело, включая голову, обдало бесконтрольным тремором. Ледяными онемевшими пальцами была предпринята попытка унять эту дрожь, поэтому Мадара ногтями впился в линию роста волос на лбу и надавил так, что, показалось, пойдёт трещина. Тогда же и были замечены стремительно льющиеся слёзы.
Что бы ни писали авторы в своих книгах, что бы бы ни говорили психологи, ни делились личным опытом и советами люди, но такое принять невозможно. Мадаре не было известно, что чувствует мать, теряя ребёнка, что испытывает человек, теряя любимого, как они это переносят, как живут дальше, но теперь для себя он осознал, что потерять брата − это абсолютно сокрушительная трагедия, которая бесчестно бьёт по детскому восприятию. Потому что не важно сколько тебе лет, какого ты пола или социального статуса, неважно как много у тебя ещё близких, любимых, дорогих людей, ведь именно рядом с родным братом ты навечно удостоен счастья чувствовать себя ребёнком.
Помните эту секунду перед обмороком? Когда подкатывает невозможная тошнота и появляется ощущение погружения под толщу вязкой воды в бесконечный вакуум. Онемевшее тело и спёртое дыхание. А теперь представьте, что вы застряли в этом надолго. Убивающее состояние, вдобавок сопровождаемое периодически проступающими болезненными слезами, теми самыми, когда вы не бьётесь в истерике, не задыхаетесь от нехватки кислорода, нет, вы просто даже никуда не смотрите, а глаза открыты скорее по привычке, будто лишь для того, чтобы из них градом катились солёные капли. Вы забываете как моргать, как сглатывать, как дышать. Каждое привычное движение становится незнакомым, и остаётся лишь гнетущая тяжесть в груди и звенящая пустота в голове.
Состояние тела без души.
***
День похорон помнился плохо, лишь отдельные наполняющие его детали. Например, строгий, потухший взгляд отца и прижимающаяся к его плечу, тихо плачущая в тонкий платок жена. Дрожащие пальцы Фугаку, который до белизны костей впивался ими в руку старшего брата, через это движение передавая плохо скрываемый страх. Или, например, монотонный голос священника, серый оттенок его кожи и сухие на вид руки, что держали книгу. Обилие чёрного цвета и белизна лежащего повсюду снега. Крик ворон на фоне. Бьющий по нервам скрип замёрзшей земли. Белые лилии на соседней могиле, что так любила мать. Но наиболее крепко в память въелся блеск тёмного дерева и его пугающая теплота. Сердце пропустило удар, стоило глазам отметить его размер. Гробы не должны быть такими маленькими. Это неправильно, противоестественно.
По лицу остро полоснули слёзы, и на фоне окружающего холода, они прокатились по щекам обжигающей платиной.
Как бы ни хотелось запомнить этот день, память предательски выжигала его из памяти, силясь избежать помешательства, и была как никогда права − Мадара годами прокручивал бы каждую секунду как заключительное воспоминание.
Последняя закинутая горсть земли ознаменовала неминуемое прощание.
Нельзя точно сказать когда он понял, что остался один. Был пропущен уход всех пришедших, момент, когда мимо промелькнул отец, на мгновенье сжимая плечо, но в глаза так и не посмотрев, как подошла мачеха, чьи холодные даже через перчатки руки нежно овили лицо, а мягкие губы коснулись лба. Было пропущено и то, как Фугаку попытался позвать его, но, увидев отсутствующий взгляд посеревших глаз, испугался и с грустью отпустил руку. Всё прошло мимо. Остался лишь холод, свежая могила и фантомный запах лилий.
***
Неудивительным стал факт того, что Мадара изменился. Стремительно, бесповоротно, он наглухо ушёл в себя, пуще прежнего не позволяя кому-либо приблизиться. Нервное истощение сказывалось на всём организме − он мало ел, не более раза в пару дней механически принимая пищу, из-за чего сильно исхудал; плохо спал, мучаясь от пустых истязающих снов; практически не разговаривал, лишь смеряя нежеланных собеседников омертвевшим взглядом; движения его стали скупы, а эмоции поблекли.
Вспоминая любимого сына в тот горестный период жизни, мать не могла сдерживать дрожание губ и тяжёлый, полный моральной усталости вздох. Нет ничего больнее, чем видеть, как твоё дитя пожирает себя изнутри, закрывается в собственных страданиях, злобно реагируя на любую попытку помочь, поддержать или просто быть рядом.
Он всё больше отделялся от семьи, которая была готова разделить его потерю, но не могла её восполнить. Вдобавок ко всему отец, старающийся найти успокоение в работе, всё же не смог сбежать от навязчивого чувства вины и бессмысленного самобичевания и окончательно утратил психологическое равновесие. Это ещё успеет явственно сказаться на нём, но позже, спустя почти десяток лет.
В конечном итоге Мадара высказал своё намерение покинуть семью, прикрываясь желанием жить поближе к университету. Мать была категорически против. Она просила не уезжать, слёзно молила остаться рядом, понимая, что так может окончательно потерять сына, но вопреки всем её стараниям это не нашло отклика ни в сердце Мадары, ни в сердце отца, который полностью наплевал на семью. День переезда был пропитан её паникой, безысходностью, ощущением брошенности. Но это случилось, и пришлось смириться. А подавленное состояние старшего брата и его уезд сильно сказались на их отношениях с Фугаку.
Неконтролируемые детские мысли оказывают огромное влияние на будущее восприятие, больше всего поражая своей непреднамеренной жестокостью и при этом являясь намного более невинными, чем кажутся, когда озвучиваешь их. Мальчик относительно быстро отошёл от потери и после уверовал, что теперь сможет занять, как ему казалось, освободившееся место в сердце Мадары, будет способен заменить ему ушедшего брата, надеялся, что теперь вся любовь, внимание и забота будут отданы ему так же безвозмездно и искренне, как планировал отдавать их сам Фугаку. Но этого не произошло, и к шестнадцати годам все трепетно хранимые светлые чувства стали обращаться в неприязненные, почти граничащие с ненавистью.
В конечном счёте в семье произошёл непоправимый раскол, сделавший каждого из них по-своему одиноким. Смерть − явление, несущее несравнимый по своему разрушению урон, который ни время, ни обстоятельства, ни люди не могут исправить.
Однако в некоторых случаях появление нового человека всё же способно многое изменить.
***
Впрочем, до этого момента пройдёт не один год, и в течение этого времени Мадара успешно закончит ведущий университет в области инновационного развития. Во времена студенческой жизни единственной отдушиной станет увлечение высокими технологиями, которые в те года только начнут набирать свою популярность, и их успешное, корректное введение в различные сферы. Найти этому объективную причину будет проблемно и останется непонятным, как именно был выбран подобный курс, но в будущем он окажет значительное влияние на развитие семейного бизнеса. Другие же аспекты того периода жизни до́лжно оставить без пристального внимания по причине того, что ничего значимого или просто действительно запоминающегося не будет происходить. Он к этому не будет стремиться, погружаясь опустевшей головой в учёбу, считая, что только так сможет наполнить жизнь неким подобием смысла.
Поэтому на момент окончания университета Мадара обзавёлся большим количеством знакомств, но ни одним дорогим человеком. Друзья, приятели, девушки обошлись стороной и по своей важности были отведены даже не на второй план, лишь изредка без его воли просачиваясь в привычную жизнь. Навязчивость напрягала, но хотя бы в ответном раздражении можно было ненадолго спастись от душевного опустошения.
В это же время дело отца набирало обороты. Вовремя вложенные средства позволили хорошо продвинуться в своей области, давая свои плоды − небольшая фирма в течение пяти лет набрала значимый потенциал. Она развивалась бы и дальше, но здоровье главы семьи резко подкосилось, и устремления поутихли. Мечта осталась мечтой, превращаясь лишь в стабильный источник дохода.
Мадара об этом знал, изредка всё-таки поддерживая связь с родными, но заинтересованность в семейном бизнесе пришла лишь к двадцати четырём годам, после окончания обучения и двухлетнего стажа в одной успешной компании по внедрению инноваций в промышленный сектор. Когда состояние отца достигло той точки, после которой невозможнао полноценное функционирование, − последствия инсульта в виде частичного паралича ног и фрагментной потери памяти - тогда то на Мадару и обрушилась нежеланная ответственность, но, поборов собственный эгоизм, он полностью вернулся в семью, забирая управление в свои руки.
Самым главным решением стало активное привлечение в эту стезю Фугаку, который только достиг возраста совершеннолетия, и сейчас перед ним стоял выбор дальнейшей специализации. После серьёзного разговора и нескольких весомых аргументов он последовал настоянию Мадары, согласившись связать жизнь с той же областью. Ему было дано четыре года, во время которых он должен был старательно погрузиться во все тонкости, чтобы после выпуска сразу же влиться в кропотливо отлаживаемый старшим братом механизм. Хоть он и не говорил об этом вслух, но Мадара всем сердцем желал успехов брата, ибо занимался этим только из-за необходимости.
Тем временем желание жить всё ещё не реабилитировалось. Более того, выедающая пустота разрасталась, медленно, но неотвратимо поглощая надежды вернуться к нормальному существованию. Тяжёлые времена каждый из нас всегда переживает в одиночку. Вспоминая о тех серых, ничего не значащих безыдейных годах, Мадара может сказать, что именно то затишье смогло позволить ему воскреснуть.
Позже этот момент всё-таки наступил, но заслуги самого Мадары здесь не было.
Тщательный разбор прожитой жизни всегда показывает, что всё, что её формирует, заставляет идти или же развернуться в полную противоположность - это лишь воля случайных, непредвиденных обстоятельств. Одним из которых стала никем не ожидаемая свадьба девятнадцатилетнего сына. Девушка была его старше на два года, из порядочной семьи. Кроткий нрав, воспитание, милое лицо и ещё многое из того, что становится причиной выбора жены, но для Мадары стало всё понятно спустя минуту после озвученной новости. Несмотря на то, что эта особа, Микото, действительно обладала всеми из перечисленных качеств и даже больше, реальная причина оказалась более прозаична − беременность, четвёртый месяц.
Можно было похвалить Фугаку за смелость не пойти по более простому пути и выбрать создание семьи, но эти события, а уж тем более ребёнок, никак не входили в долгосрочные планы Мадары. Он прекрасно понимал, что такое семья и какие она влечёт за собой последствия. Помнил, как отец неделями пропадал на работе, лишая собственного сына возможности прочувствовать всю значимость отцовского внимания. Фугаку тоже должен был это помнить, но почему-то выбрал этот же путь, уже заранее обрекая ещё не родившегося ребёнка на неполноценность, ведь после того разговора он отдельно поговорил с братом, заверяя, что это никак не повлияет на их общую цель.
Мадара выслушал его внимательно, в конце лишь коротко кивнув, понимая, однако, что это повлечёт проблемы. У него не было желания тянуть ту часть компании, коя была изначально основана отцом − строительство специализированных объектов высшего уровня. Он собирался оставить это Фугаку, а для себя учредить практически отдельную, но непосредственно связанную отрасль − новейшие системы безопасности. Ему не нравилась мысль о том, что можно достичь лишь какой-то части, поэтому была поставлена конкретная задача − выход на международный уровень конкурирования.
Семья и дети этому не способствовали, как ни посмотри. К тому же чисто с практичной точки зрения часть ответственности ляжет и на плечи старшего сына, ведь Фугаку всё ещё продолжал учиться, хотя и предлагал уйти на заочное отделение. Поэтому Мадара уже условно негативно относился к новому члену семьи, а назначенный день родов ждал как разрушающую его планы точку невозврата, однако он возымел точно противоположный эффект.
Микото должна была подарить новую жизнь одним июньским днём, пролежав на сохранении всю весну. То было странное утро. Мадара, узнавший, что без пяти минут новоиспеченный отец не может присутствовать, с неприязнью осознал, что с каждым годом Фугаку всё сильнее начинает напоминать отца, который ему даже родным не был − сходства прослеживались в не столько привычных деталях, как внешность или поведение, сколько во всё больше в формирующихся обстоятельствах и укладе жизни. Это не сулило ничего хорошего, ведь к своему отцу Мадара относился холодно, позволяя себе испытывать лишь умеренное уважение и символичную благодарность. Так или иначе, но именно ему пришлось сидеть рядом с палатой, за дверью которой с минуты на минуту должен был появиться названный племянник. На удивление было волнительно, хотя Мадара и старался подавить в себе это чувство. Он молча ждал, лишь нервно теребя в руках купленные на днях карманные часы. Мать сидела рядом и, смотря на тревогу сына, успокаивающе улыбалась тёплой улыбкой, коей может улыбаться только женщина в подобной ситуации. В столь чистый по своей природе момент не стоит осквернять сознание бессмысленным беспокойством, всего-то с трепетом ждать чуда.
Оно свершилось после трёх часов ожидания. Об этом оповестила невысокая полная женщина-акушер, довольно улыбаясь сквозь медицинскую маску.
«Поздравляем. У Вас мальчик. Отец может зайти в палату».
Мадара сразу же проскочил внутрь, не особо волнуясь, что таковым не является. Право первым после матери увидеть ребёнка принадлежало Фугаку, но он упустил эту возможность, а ждать Мадара не хотел. Резко стало катастрофически важно сей же миг увидеть крошечную жизнь. Память лихорадочно подкидывала осколки двадцатилетней давности, единственный раз, когда он видел рождение человека, и то ни с чем несравнимое тепло, когда руки впервые прикасаются к мягкой коже. Такое многообразие эмоций и чувств не ощущалось слишком давно, поэтому реакция оказалось неожиданной − взвинченный, он с замиранием сердца вошёл в комнату.
В ушах эхом отдавался ностальгический крик младенца. В глазах надолго отпечатался вид лежащей на постели, уставшей, но такой счастливой женщины, стоящие рядом врачи и зависшее в воздухе благоденствие природного чуда. Запал и решимость резко сошли на нет, поэтому Мадара остановился буквально в проходе, не в силах оторвать взгляд от такой знакомой, но позабытой картины. Все мысли сосредоточились на бегущих перед глазами кадрах прошлого, и он ушёл бы в них надолго, но этому помешал смешок рядом стоящего врача. Он сказал что-то о том, что реакции отцов всегда его забавляют, но стоит уже подойти к жене и поблагодарить её за сына. Мадара не стал возражать этим словам, повинуясь.
На ватных ногах он подошёл ближе, неотрывно смотря на свёрток в тонких руках, и сел на колени рядом с кроватью. Микото вымученно улыбнулась и зацепила край ткани, открывая маленькое личико. Ребёнок, на удивление всех присутствующих, успокоился уж очень быстро, поэтому сейчас лишь периодически всхлипывал и морщил крохотные глазки, пытаясь спастись от раздражающего света. От увиденного перехватило дыхание. Новоявленная мать, наблюдающая за реакцией мужчины, аккуратным движением приподняла ребёнка, протягивая.
Странно, но Мадара помнил как в детстве смог с полной уверенностью взять на руки только что появившегося на свет брата, но сейчас вероятность этого вызвала почти забавную, для Микото, разумеется, дрожь в руках. Она мягко попросила его успокоиться и не бояться, говоря, что как только он к нему притронется, вся нерешительность уйдёт, и оказалась права. Стоило крепким рукам почувствовать тяжесть, как они сами поняли, что делать дальше, поэтому Мадара уже смелее обнял ребёнка, прижимая к груди. Опять эта странная автоматика с покачиванием. Ребёнок на его руках постоянно шевелил ручками, пытаясь потереть скривившееся лицо, но так и не плакал.
Всё восприятие сосредоточилось вокруг хрупкого тельца. Упиваясь настигнувшим чувством безмятежности, Мадара не знал, что сказать, поэтому прошептал сухими губами лишь: «Он такой красивый». Микото согласно кивнула, проникаясь настроением мужчины. Её спросили об имени, но женщина лишь неопределённо пожала плечами, сказав, что они с Фугаку были уверены, что, со слов врачей, родится дочь, поэтому с именем для мальчика не определились. Мадара задумчиво всматривался в миниатюрные черты, считая что этот вопрос его не касается, но в тот момент, когда младенец на миг распахнул обрамлённые тонкими тёмными ресницами глаза, вдоль спины пробежался озноб. Он никогда в дальнейшем не задумывался о том, как возможно такое совпадение, ибо общей крови у них не было, но факт оставался фактом. В недрах почти чёрных глаз отчётливо проблеснула синева.
Микото имя пришлось по душе с первого услышанного раза, и не думая о том, что стоит дождаться решения Фугаку, они с Мадарой дали ему это имя.
«Итачи».
С того самого мгновенья и до последнего спазматического выдоха Мадара находил покой в существовании этого ребёнка. Такой маленький, хрупкий, он был оберегаем, как не оберегают родители. С ним были проведены все свободные минуты в стремлении застать каждое новое дыхание, любое изменение, всё больше уверенности в движениях и зарождение осмысления в любимых глазах.
Микото на такое внимание к своему чаду со стороны брата мужа лишь смущённо пожимала плечами, удивляясь, как тот самый отчуждённый, со слов Фугаку, человек может проникнуться к чужому ребёнку настолько сильно. Но, так или иначе, сия данность лишь доставляла радость материнскому сердцу, которое для себя решило, что этот мужчина, которому прежде отца удостоилось держать её первенца на руках, является для её сына ангелом хранителем, ведь то обилие заботы, внимания и искренней, так ревностно хранимой любви говорило лучше любых слов.
Мадара не просто увидел в племяннике потерянного брата. С годами он смог привязаться к нему сильнее, чем когда-либо мог себе вообразить, и каждое присутствие Итачи безболезненно вылечивало те раны, что приносили постоянную боль от воспоминаний об Изуне.
***
Время безукоризненно продолжало свой ход, привнося в жизнь больше деталей. Рождение ребёнка сплотило всю семью, и теперь в квартире Фугаку и Микото постоянно были гости. Как минимум Мадара появлялся там не менее четырёх-пяти раз в неделю, трепетно, с восторгом наблюдая за ростом Итачи, который, к слову, с годами всё больше поражал всех родственников. Помимо покладистого, спокойного и доброго характера, ребёнок проявлял живой интерес практически ко всему, с жадностью, чья форма редко бывает столь обширна, впитывал каждую услышанную мелочь, на интуитивном уровне понимая, что из узнанного стоит места в памяти. Это подкупило Мадару ещё сильнее, так что в последующем, начиная с четырёх лет, он станет постоянным наставником племянника, от которого ребёнок и получит бо́льшую часть базового восприятия и систему оценки ценностей, чем, безусловно, можно будет гордиться. По счастливому стечению обстоятельств, с детства будучи окружённым вниманием образованного широкомыслящего взрослого, Итачи взрослел намного шустрее своих сверстников, впрочем, этим самым лишаясь обыкновенного, но столь необходимого детства.
Мадара понимал, что такой энтузиазм в будущем даст выгодные плоды, поэтому, в тот момент когда Итачи только должно было исполнится шесть, стал строить долгоиграющие планы на передачу бизнеса, который за последние годы развивался именно такими темпами, к которым его владелец и стремился. Фугаку своё обещание сдержал, поэтому как только у него появилась возможность полностью посвятил себя делу, часто говоря, что слишком многим обязан отцу, чтобы в итоге не приложить все имеющиеся силы и возможности для достижения его мечты.
Между братьями, однако, наблюдалось принципиальное отличие − Мадара, всё-таки основавший сторонний отдел, который в течение пары лет набрал обороты и уже стал отдельной дочерней компанией, нашёл в этом и своё увлечение и перестал просто играть роль начальника. Фугаку же был направлен исключительно на финансовую выгоду. Это, к слову, обернулось полным отсутствием интереса к семье. Она ушла на второй план, где Микото прилежно исполняла роль домохозяйки, в открытую не переча мужу и довольствуясь тем, что имеет, а сын спокойно рос и без внимания отца, которого ему заменил Мадара. Последний же воспринимал это как норму, совершенно не замечая ревности − Фугаку с неприязнью относился к столь крепкой связи, вспыхнувшей между его сыном и братом.
Пожалуй, можно утверждать о том, что тут сыграли бессознательные фантомные обиды детства. Ведь, смотря на то, как они проводят время вместе, Фугаку всё чаще видел на месте сына покойного младшего брата, неосознанно пропитываясь холодом. Таким вещам не то, что оправдания для себя не ищешь, они даже не осознаются, накапливая эффект и давая рикошет через много лет.
Отдушина от разочарования в Итачи нашла свой выход чуть позже. Появление на свет второго сына стало радостью для всей семьи. Фугаку решил для себя, что именно Саске станет для него любимчиком, учитывая, что с годами он всё больше и больше становился похож на него.
Новорождённый Саске стал объектом пристального внимания Итачи, который не отходил от него ни на шаг, напоминая Мадаре себя в детстве. Хватило одного взгляда, чтобы понять − между этими братьями связь не менее крепкая, чем была у них с Изуной, поэтому старший Учиха приложил все силы, чтобы Итачи проникся к брату сильнейшей, не знающей слабостей любовью, про себя же надеясь, что этих мальчиков не ждут горестные повороты судьбы, кои не смогли миновать самого Мадару.
