Прогулки

А под утро выпал снег. Я узнал это случайно: открыл окно с утра пораньше. И замер. Грязные, оттаявшие вчера при плюс трех дорожки и газон сегодня засыпались белым пухом, мягким и ледяным, — я протягиваю руки из открытого окна и ловлю снежинки. Они истаивают в линиях на ладонях, щипая разогретую кожу. Из комнаты на улицу идет пар, а внутрь влетает белым облаком холод, и на его фоне внутреннее тепло дома кажется еще более значительным, чем оно есть. Я стою у окна несколько минут, затем осторожно, чтобы не хлопнуть створкой, закрываю его, пряча мир снега и холода за непрозрачным стеклом. — Что ни день, то сюрпризы, — говорю я, появляясь на кухне. — Например? — он явно думает, что мне позвонили насчет тренировки или иных неотложных дел: выражение привычного «опять» знакомо стопроцентно. У меня оно тоже периодически появляется (мы редко тренируемся вместе). — Ты не смотрел в окно? — Сэнег, — говорит он по-русски и переходит на английский, — ты никогда не видел снег? Иронизировать его, вероятно, научили уже в России… И я, кажется, даже догадываюсь, какой маленький злой чемпион мира указал на путь зла человеку, в языке которого даже матерных слов нет. — В детстве мне всегда родители говорили: «Смотри, все бело!» Я бежал к окну с волнением, хотя из года в год знал, что увижу… А чтобы самому… Он собирается что-то сказать, но я перебиваю: — Да, мне правда тридцать лет. И… Идем снеговика слепим? — я складываю руки в умоляющем жесте. — Ты не будешь завтракать? — он, видимо, давно ничем подобным не увлекался. Как и я. — Нет, успеется, идем! Кажется, он моей идеей загорается. Мы впопыхах одеваемся, путая шапки и шарфы, и выбегаем во дворик, на улицу, где снег и не думает прекращаться. Крупные хлопья ниспадают с туманного неба, оседают на одежде и проникают и сквозь плотный кашемировый шарф. Я катаю первый шар, врываясь в снежное пространство шумно и неудержимо, как будто действительно вижу снег в первый раз. Кажется, я запинаюсь о свою ногу — грация фигуриста, куда без нее — и падаю, ударяюсь о снег несильно, зарываюсь в него носом и руками наугад собираю первый ком. Второй и третий тоже выходят хаотично, в порыве, и я почти смеюсь. — А морковка есть?.. — кричу я, оборачиваюсь и застываю, как сосулька. Второй снеговик состоит из двух шариков. — А… Это как? — я сажусь на колени напротив человека, который нагло захватил мою шапку с оленями. — Сунеговику? Кажется, этот человек не понимает, что он легко сломал многовековую традицию лепки снеговиков из трех шариков. — Это все равно, что… Убери один уровень вежливости из японского! — с этими словами я решительно леплю поверх третий ком. — Так-то лучше! — Тогда, — он вспыхивает, поднимается, подбегает к моему творению и не менее яростно обезглавливает моего снеговика. — Это у тебя неправильно было! В первые секунды я ошеломлен, но потом замечаю веселые искорки за стрелками очков, заливаюсь смехом и тут же терплю еще одно поражение: мне в лицо впечатывается снежок. — Ах так! Я швыряюсь снегом в ответ, не знаю, попадаю или нет, смеюсь, барахтаюсь, глотаю свое импровизированное мороженое. В кутерьме нахожу знакомые руки, шарф, очки… В итоге вся полянка превратилась в поле боя — снеговики и разваленные сугробы, на которых осели наше веселье и смех. Даже немного жаль нарушенного рая моего внутреннего перфекциониста. Но… … вечером снег выпадет снова.