Из Палермо правит славно Мудрый Дон, что папе равный. Сицилийская бравюра — Каморра. На Чикаго и в Нью-Йорке, Сан-Франциско и Майорке ведает делами наша Коза-Ностра. Вся в цветах весной Сицилия. Все знакомые, родня, друзья. Общие поддержка и дела. Мы — не мафия, мы — семья. ©
***
Гарри проснулся рано, едва розовая лента восхода обрамила горизонт. За окном раскинулся привычный пейзаж Лонг-Бич, а спальню мальчика-со-шрамом заполоняли виды южного берега, белого пляжного песка далекого острова, где он ни разу не бывал. По стенам там и тут висели богатые картины обласканных солнцем, известняковых горных хребтин. Ему нравилось смотреть по пробуждению на страну тектонических гармошек, бескрайних холмов повсюду и угрожающий вулкан, названный в честь одного из городов того светлого края. Малец мечтал наведаться туда. Он воображал, как однажды полетит в тот мир и окунется в дикие, пахучие заросли тимьяна и дрока, барбариса и кактусовых, как пройдет по плантациям румяных олив и ярких лимонных садов на несметных просторах сельскохозяйственной земли матушки Сицилии. В период сиесты (1), когда он смотрел на картины, лежа на кровати и позволяя дремотному мареву одерживать верх над сознанием — Гарри часто снились композиции из панно так, будто он уже находился внутри них: перелетал океан, переселялся туда, бродил по душным извилистым улочкам, пританцовывая под задорную трель марранцано. (2) Колорит итальянской культуры увлекал мальчишку наравне с коренным ремеслом мужской половины населения. Пока он собирался к завтраку, в голове крутилась куча мыслей о будущем беспроигрышном предприятии. Ведь еще вчера курьерская поставка прошла на уровне экстракласса, возможно это будет поводом открыть крупный канал сбыта, мелкие партии распространялись по игорным домам и не несли серьезной угрозы безопасности, а вот большие поставки были куда более рисковыми. Собственно, Гарри совал нос куда ни попадя, ему хотелось быть в эпицентре событий, а юркость и изворотливость юного возраста вполне себе позволяли это делать. Если бы не гиперактивность, всяческого рода дозволительность, процветающая в любящей атмосфере, он мог стать таким же рассудительным и хладнокровным, как глава семейства. Мальчику-со-шрамом нравились предприятия, где могло задействоваться оружие, хотя дон рара утверждал, что оружие используют только в самом последнем случае, ибо кончающемуся словесному арсеналу подлинного политика на выручку всегда являлся арсенал свинцовый, который уж наверняка был убедительнее. Подобная острастка впредь не воспринималась ребенком чем-либо греховным, напротив, он теперь искренне не понимал — каким еще образом можно добиться от человека принятия нужного и единственно верного решения по какому-нибудь животрепещущему вопросу в бизнесе? К тому времени приемыш точно знал, что сможет прибегнуть к помощи пушки случись чего, он сможет выстрелить в человека, несущего угрозу семье. Теоретически проще загасить ярого мафиозо, желающего приватизировать имущество дома Корлеоне, нежели фанатичного ФБРовца, хотя в перестрелку Гарри бы ввязался хоть прямо сейчас, а с надежного снайперского укрытия и подавно мог бы выбить полтермитника этих особей правопорядка. Другое дело, что зазря заделаться жмуриком (3) тоже не хотелось, ведь братья правильно младшего предостерегают, говоря, что разборки — профессия сведущих ребят, защищающих верха. Вся соль заключалась в том, что юнец сам грезил скорейшим освоением азов того мастерства, — поскорее бы вырасти. Какие грандиозные планы у него имелись относительно семьи! Они никогда не будут бедствовать с Гарри, которого они выкормили, он при любом доне будет служить им на благо, благодаря и любя каждого. С этими благими мыслями мальчишка отправился завтракать в доме Сантино и его жены. Бытовала замечательная традиция собираться за столом всем вместе. На кухне трудилось пара кухарок под предводительством Конни, дочери дона на выданье, к слову, жених подыскался не козырной масти туз, — мальчик был солидарен по тому поводу с мнением большинства, но Крестный отец одобрил сватовство. Пышная свадьба планировалась на конец сентября и Гарри становилось ужасно грустно оттого, что девушка покинет их гнездышко, став синьорой Рицци. — Buongiorno, (4) — поздоровался Гарри, спросонок не забывая об этикете. — Привет, Энри, — улыбнулась сестра. Казалось, Конни Корлеоне — само дружелюбие, до помолвки, — с мальчишкой они сразу стали не разлей вода товарищи, видимо, опыт общения с предыдущими тремя братьями сказывался. Чем отчетливее близилась свадьба, девушка все больше молчала, погружалась в себя. Она готовила самую лучшую пасту с морепродуктами и отпаривала превосходные фаршированные перцы, — ну как такую девицу кому-то отдавать? Пожалуй, именно она была верным другом малышу Гарри и за пришельца его никогда не считала, мгновенно разглядев родственную душу. В некотором роде Гарри также ценил общение с Конни, потому что для итальянского патриархата женщины и дети как бы шли на равных. Синьорины знали, что им в жизни не светит добраться до мужских дел и управления капиталом, несовершеннолетние bambini тоже это знали, поскольку им нужно еще расти и расти. А пока отрок созревал, оперивался, все впитывал и записывал в умственную копилку его жестоко истерзала одна непостижимая проблема, коей он собрался было поделиться с названной сестрицей, но в кухню объявился Санни, требуя ото всех немедля шуровать к общему столу. На широкой веранде соседнего особняка расстелился уличный ковер, на нем стоял большой стол с несчетным количеством пищи, потому что парни предпочитали плотно завтракать с утреца. Разбавляла компанию чета Хейганов с детворой, регулярно завтракающие и иногда обедающие с Сантино, его женой, Констанцией, Гарри и Фредерико, средним сыном дона, — в общем, как и еды, веселья было в достатке. — Энри, подай-ка мне штопор и салфетку, — сказал по-хозяйски Санни, потянувшись к бутылке бургундского, попутно заглатывая предыдущую обильную порцию из бокала. Сантино Корлеоне представлял собою, что называется, коренного мула, примерного итальянца, что вспыхивает с полоборота и всегда горазд помериться кулачной силой. Ради принципа или даже на пари он способен был влезть в любую потасовку, и точно преуспел бы, надрав зад всякому матерому гангстеру. Только отец и держал этого колосса в ежовых рукавицах, пытаясь передать талант мирной диалоговой разборки и заглушить тягу бросаться в адово пекло. Однако приемником дона — Санни становился трудно, лишь намек на неуважение и его взгляд делался бешеным, только на Гарри спесивый норов старшего брата не распространялся. Гарри любил подначивать его, зная о боевой прыти Санни, который, в свою очередь, обожал когда мелкий нарывался и в наглую просил по щам, мол, характер проявлялся. — Сам себе подавай, caro, — вспыльчиво, на манер Санни, отозвался мальчишка-со-шрамом. — Я-то тебе не жена. — А мелкий чертяка вымахал, — Санни горделиво закивал. — Ни в грош не ставит! — с этими словами перехватывая сидящего рядом Гарри за шею, чтобы больно продавить костяшками пальцев макушку нахалюги и еще пуще взлохматить волосы на буйной голове. Когда выпитое вино ударяло по мозгам, мужчина резвился не по годам, отпускал свои острые опусы и норовил скрутить отважного ребенка, постоянно провоцирующего его на бой в борцовском приеме. На момент игрищ с воспитанником дона, Сантино выглядел беззаботным и более счастливым, чем во время посвящения в бизнес. Но поскольку первостепенным заданием своим на этой земле для него было влачиться за преспелыми кокетками, семейные ценности старший сын перенял хотя бы в завоевывании дамских сердец — и то неплохо. Высвободив из братского захвата плененную голову, Гарри оглядел улыбающиеся лица расположившихся вокруг стола членов семьи и подмигнул Тому Хейгану, в честь того, что тот его понял — Санни давно пора обзавестись отпрысками, — молча подумали оба, или, наверное, все. — Тебя ждет padrino, (5) — сказал Санни, наклоняясь к слушателю. — В кабинете у себя. Я потом подойду, через десять минут. Сильно не вой, будем пытать. — Хорошо, — отозвался Гарри, принявшись за мясной рулет с табаком, словно босс первой марки, не показывая виду, что незапланированная встреча с доном рара в его рабочем кабинете могла привести в трепет. Ни мизинцем не дрогнувший мальчик-со-шрамом лишь чуть побледнел, но не перед мыслью, что его раскрыли с изъятием винтовки из подвальных закромов, с отслеживанием сделки, для юных глаз явно не предназначавшейся, — совсем по-другому поводу приуныл он. Беспокоили Гарри с некоторых пор странные посылки: птицы и письма, летевшие с начала лета. Письма и птицы сулили крах, ибо какие-то сомнительные учреждения, именуемые магическими школами и академиями, приглашали Гарри на обучение. Он разумеется молчал об этом безумии, ни столько оттого, что это бред, сколько из соображений очень зловещих. Возможно власти как-либо прознали о его сверхъестественных способностях? Мало ли проболтался кто или сами спалились, когда ездили с Фреддо из праздного умысла облапошить конкурентоспособное казино? Вдруг ФБР таким вот образом стремилось завербовать мальчишку с необычным талантом «фата-моргана», думали надуть Наше Дело (6), раз уж в суде этого сделать не получалось и законом доказать вину дона в нелегальщине? Гарри молчал, потому что чтил простое правило: «не трогай проблему, пока проблема не трогает тебя», но дальше скрывать было бессмысленно и чревато. — Это что-то серьезное? — спросил мальчик. — Серьезное что? — переспросил Санни, обтирая рот салфеткой. — Меня на разговор. — Узнаешь, — ответил младший-дон уклончиво. От сей загадочности становилось дурно. В первый год жизни под покровительством Корлеоне, Гарри уже почувствовал теплую опеку и раздражение от разных сегментов намеренно вредящих семейству неравнодушных к чужому горю людей. Это неравнодушие и железные узы сплоченности разительно отличали реально существующую семью от всего, что мальчик знал о мафии, будто находясь за бортом. Он слушал разговоры, Хейган говорил по телефону, Хейган вел переговоры с Клеменца, с Санни Корлеоне, — он все понимал и запоминал, а они думали — мал он еще, да и пусть слушает, все равно-то наш. Гарри уже тогда владел информацией о многих действующих концернах, подпадающих под зону влияния дона, которые нужно было удержать на плаву. Он уже знал, что урожайные букмекерские посевы давали плоды «зелени», а глав других влиятельных семей затронул конфликт интересов. Гарри встал из-за стола, сердечно поблагодарив хозяев и двинулся к двери. Он собирался участвовать во всем, что видел, поверив в правильность того, что человек живущий на планете не обязан испытывать нужды и гнить средь нечистот, что единственный способ сорвать куш, вырвать спицу из колеса фортуны — это только нелегальный. Тем более, что дон рара никогда не пропагандировал насилия. Трезвый расчет в бизнесе — вот его конек. Выйдя на уединенную улицу, целиком приватизированную династией Крестного отца, мальчишка пошел в огороженный цветущей изгородью аппендицит Лонг-Бич. Самый скромный особнячок среди всех, застроенных на пяточке, Вито Корлеоне отводил себе и супруге, заботясь о большем богатстве и роскоши для своих близких. Миновав входную незапертую дверь, теперь Гарри устремился прямиком к кабинету, через гостиную. Матушки в комнате не оказалось, вероятно, она отдыхала, и мальчик решил сразу ломиться к боссу. Коротко постучав, он открыл дверь, а заметив в своем респектабельном кожаном кресле дона с неизменной сигарой, перетасовывающим какие-то листы в рабочих папках, воспитанник Корлеоне вошел с милой улыбкой. — Buongiorno, рара, — поздоровался Гарри, проходя вглубь комнаты. — Vieni da me, сaro, (7) — позвал дон в официальном ключе, располагающе однократно кивнув. — Присаживайся, — указал на кресло для переговоров. — Sì, рара. (8) Мальчик в знак высокого уважения поцеловал руку дона, затем занял отведенное место напротив главы семейства как взрослый. Взгляд Гарри тут же зацепил коричневатый пергамент и конверт на столешнице. Вито Корлеоне неспешно выпустил дым, опустив сигару дымить в табакерку, сам взялся за письмо, протянув ребенку бумагу со словами: — Знакомы ли тебе эти многоуважаемые синьоро? Имена их о чем-нибудь говорят, кто-либо из твоей прошлой жизни подписан ли в данном документе? Мы рады проинформировать Вас, мистер Гарри Поттер, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства Хогвартс. Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются первого сентября. Ждем вашу сову не позднее тридцать первого июля. Искренне Ваша, Миневра МакГонагалл, заместитель директора. Внизу значилась подпись директора Альбуса Дамблдора, о коем Гарри тоже ни сном ни духом. Вот так сюрприз! — наверное, какая-то родня изъявила желание общаться с мальчиком-со-шрамом, пронюхав о том, что итальянский богатей усыновил его. И стоило так изощряться, разве более избирательного способа никто не придумал? Факт о новоиспеченном британском родстве способен был заставить его бежать на край света, чтобы никогда не знать тех, кто оставил его в младенчестве. В письме так же говорилось, что мальчик должен был явиться на вокзал в Англии, то бишь опять пилить через океан, со всеми предварительно собранными принадлежностями из списка. Список, кстати, был тоже какой-то фантазией больного. — Я не знаю никого, — честно ответил приемыш. — И тут написано Гарри Поттер, но я не знаю своей фамилии. Быть может, это какому-то другому Гарри предназначалось? Крестный оценивал ситуацию вновь вернувшись к сигаре, поджав губы дон задержал взор на краю толстой крышки своего стола. Казалось, он поведет крайне толковую речь сейчас, посмотрев на Гарри проницательно сузив веки. — Мы обязаны почтить это предложение, — спустя минуту сказал Корлеоне, выпустив большую порцию сигарного дыма. — Недаром говорят, ученье — свет. Дон Дамблдор предоставляет нам услугу, с чего нам не приветствовать и отвергать ее? Раньше поди назови какого пройдоху магом-чародеем — да это был последний шарлатан, циркач. Мы твоей фамилии не знали, сынок, но твои таланты к контексту письма относятся сторицей, что же если фокусы твои идут по линии наследства? Тут уж не оспоришь природу. Что, если мне придется загубить иллюзиониста, каких мало? — Мне горько от этого, рара, — склонил подбородок юнец. — Я понимаю, что ничего не знаю о своих корнях, моем наследственном… о болезнях, которые поразят мое тело, когда я стану старым, потому что недугами, о которых я не знаю, страдали мои предки. Я волнуюсь, что моя родословная была не так хороша, чтобы что-то помнить о ней. — Отчего же тебе бояться знаний, саrо? Ты ничего не теряешь, приняв предложение уважаемого дона Дамблдора. Я обучил сыновей, предал Тома юридической науке, я благословлю и тебя с легкой руки, оплачу любое поприще, во имя развития твоих навыков, терять таков талант не пристало. Когда истинный сицилиец чего-то не понимает, он вложит все силы на то, чтобы это понять. По грубой иронии к крестному попал конверт именно из Шотландии, там значилось местоположение. Гарри успешно избавился от предыдущих посланий такого же абсурдного содержания, одни просветители находились где-то в штате Массачусетс, вторые черти-где в горах. И названия все носили замысловатые, а тут вот — Хогвартс. В страшном сне не привиделось мальчику покинуть свою семью. Будь эта школа где-нибудь в районе Сицилии, он бы еще подумал. — Вы знаете, рара, мне никогда не быть сицилийцем, как вы и ваши крепкие сыновья, — грустно бухнул Гарри. — Все напрасно, рара, во мне нет твердости. Я не хочу возвращаться туда, я боюсь и злюсь, когда думаю о родине, гоню мысли о прошлом, оно меня пугает, любое воспоминание заставляет гневаться и потом я уже боюсь себя. Мне это непонятно, и все это волшебство тоже, мне ничего оттуда не нужно. Единственное волшебное, что случилось со мной там — это то, что вы нашли меня со своим советником. Но я не сицилиец. Впервые Гарри подчеркнул их кровное различие, так как все то время замалчивания призрачно скрашивало разницу между ними. Все это время, пусть коряво и слишком натянуто, мальчик пытался скрыть свое происхождения даже от самого себя, забыть из какой отвратной клоаки его достали. Почему-то на такой случай дон всегда парировал тем, что у судьбы есть свои бубновые валеты, и в европейской канаве негаданно блеснула жемчужина, и повторял, что если бы не та грязь, в какой увязло гаррино ребячество, не было и того чистого огня, кипевшего в Гарри сейчас. — Крепость, саrо, не от плоти рождается, — сказал синьор Корлеоне. — Не в различиях наших сила, а в нашей схожести. Мы рознь по крови, но единство по духу. В тебе, малыш, больше сицилийского, чем в некоторых чистокровных островитянах. Сицилиец — это ум, отвага и честь, мстительность поделом и расчет в бизнесе, это забота о семье и всяком просящем простонародье, это товарищество, дружба и страх врагов. Кабы кто сказал, что в тебе нет сицилийской жилки — тот никогда не был знаком с настоящим сицилийцем. Приемный сын ощутил прилив энергии, взыгравшей в каждой мышце тела. Он относился к народу, который считал иконой сплоченности, верхом семейной идиллии и уважения старинных традиций. — Мне нужно ехать в Лондон? Я там буду совсем один… — спросил Гарри, уже осознавая принятое за него решение и сам практически убедившись, что справится с этим. В тот миг в кабинет прошагал сытый Санни, за ним и Том Хейган. Сантино обустроился в кресле рядом с ожидающим вердикта, ободряюще хлопнув мальца по плечу. Хейган встал подле окна, заключив: — Без нашего конклава посовещались. — Ты больше никогда не будешь один, — спустя минуты многотонной тяжести тишины произнес Корлеоне на тему отъезда на обучение мальчишки. — Ни в Лондоне не будешь, ни где-либо еще. С тобой будет сопровождение, наши лучшие люди. Продолжи мою мысль, Сантино. — За стенами твоей богаделенки твое спокойствие, Энри, будет блюсти вооруженная охрана. В то время когда в стенах казенного дома все подозрительное выкупаешь ты, брательник. — В смысле? — Гарри перевел внимание на Санни, но тут заговорил Хейган: — Эта организация, якобы учебная, слишком легко вычислила нас. Остается догадываться, как они вышли на дона Вито Корлеоне, как вычислили, что он усыновил тебя. Мы подозреваем, это не случайно. Для простого циркачества шибко хорошо у них отлажена разведка. — Никак военная, — дополнил Санни. — Я все понял, — прервал недолгую паузу Гарри, перспектива помочь семье развернулась пред ним как никогда полноценно. — Ты внедришься? Дон рара молчал, не указывал на юный возраст мальчика-со-шрамом, хотя что-то еще взвешивал в уме, согласие было очевидно. Он сам рекомендовал принять предложение. — Я пакую чемоданы, — ответил Гарри Корлеоне.