Чудовищами не рождаются

Новый раствор привезли, именно когда он стал нужен. Тяжелые жаропрочные ящики заняли уже весь угол кабинета, но места все равно не хватало, и Астэра велела вытащить стол: смысл его держать, если она целыми днями бегает, как кааманский сайгак? С новым составом резервные тела можно хранить в два раза дольше. Уже сегодня надо налить в колбу-хранилище и посмотреть эффект, хотя если производителем указан Хрустальный Замок, за качество можно не волноваться. Астэра обошла свои богатства и даже узнала знакомую печать — цветущая вишня в круге. Наставница Ориана редко кого-нибудь хвалила, а юную Астэру и вовсе числила особой несерьезной и от премудрости далекой, однако ближе к концу обучения сменила гнев на милость и удостоила высокой оценки. А после поддержала проект по переселению душ в другие тела, что тогда многим казался фантастикой. Ты молодец, сказала она во время их последней встречи, но подобных тебе следует держать в напряжении, чтобы не отвлекались на всякую ерунду. И вот теперь она снова помогла. Она знала о веществах все, что можно было знать, и не только разработала состав, но и собственноручно упаковала склянки. «Победи смерть, девочка», — четким, каллиграфическим почерком по серой упаковочной бумаге. «Тогда нас никому не победить». Победить смерть. До войны Астэра ощутила бы гордость от таких слов, но сейчас — лишь досаду, которой тщетно пыталась замаскировать страх. Раньше у империи не было врагов, и даже та самая смерть виделась досадным недоразумением. Неудачный эксперимент, дикий дракон или камелопард, разбушевавшаяся стихия. За болью придет Свет. Тело перестанет функционировать, а душа сольется с родной стихией и будет лишь изредка смотреть на скучающих потомков. Досадно, но так ли плохо? Иное дело теперь. Вместе с Навью в мир пришла новая смерть. Жуткая, грязная и нескорая, а в иных случаях и окончательная. Душа, попавшая во Тьму, не сольется со Светом и либо исчезнет насовсем, либо останется блуждать в потемках до скончания времен. Но даже это еще не все. Те, что пришли захватить этот мир, к договорам не способны, и единственное чувство, что Стрелы Тьмы испытывают к Детям Света — ненависть. Абсолютно взаимная, между прочим, а потому победить в этой войне возможно лишь одним способом — уничтожить противника без остатка. Вот такая теперь стала смерть. И ее нужно победить. Бух. Бух. Бух. Дзы-ынь! Шестой был аккуратен как… Шестой, и грациозен в той же степени. Коренастый громила-ящер с шипами по всему хребту и когтями на всех конечностях. Клацает по кафельному полу и преданно смотрит на хозяйку черными-черными навскими глазами. И ни ярги не понимает. — Это. Бросать. Нельзя. Монстр виновато хрюкнул и попятился к двери. Ладно, хоть не расколотил ничего. — Уйди, чудо, я дальше сама. Уйди, уйди! Астэра подхватила злополучный ящик и перетащила его в угол, вторым рядом. Потом другой, потом еще и еще… Задохнулась от тяжести и вытерла пот со лба. Кажется, все. Остальное худо-бедно стояло. Асура захотела сесть, но вспомнила, что сама же велела убрать стол со стулом, а потому прошла за высокую белую ширму, за которой стояли кушетки. Здесь обычно лежали подопытные и спала она сама. Одна кушетка пустовала, на второй валялись вещи Эльгерна. Обтерханные, пахнущие дымом и драконом. И смертью, которую нужно победить. Навская кровь черная и густая, а запах ее не выветришь почти ничем, разве что временем. Как и самих навов. Перед глазами — останки города. Обгоревшие, искореженные тела. Здесь не привыкли к войне, не ждали ее. Обезглавленная женщина в замерзающей реке. Дом, в котором сгорела целая семья. Бесчисленные осколки маминой теплицы. Детская сандалия у драконьей привязи: черные ящеры любят что понежнее. Смерть рядом. Астэре казалось, она видела уже все, но всякий раз в списках погибших находился кто-то знакомый. Вот и сейчас по коридору стелился горьковатый запах шасских зерен, мешаясь с каким-то успокоительным. С посылками пришли вести, с вестями — горе. Астэра скрипнула зубами и поднялась. Надо дело делать. Надо новые тела для светлых душ. Для разведки, для рейдов в тыл врага, для спасения, хоть Астэра и всеми силами гнала эту мысль. Кто там сейчас в отстойнике? На ящике лежала папка с подписью Лаэрна, в ней новые списки. Победить Тьму Тьмой — еще один проект, куда более масштабный и дорогостоящий. Ради него и создана Лаборатория. Ради него показательных казней почти не проводят, а пленных доставляют сюда, чтобы сделать их образцами. Тварями, что жрут своих и не мыслят себя без хозяев. Секретное оружие. Единственная надежда. Вот только делать все это надо было гораздо раньше… Астэра помотала головой, отгоняя дремоту и ненужные мысли. Так, кого тут у нас забраковали? Шестьдесят Шестой… Нет, «животных» не смотрим, только «скотов». Двадцать Семь — Одиннадцать… Проведена первичная обработка. Инъекция того-другого, анафилактический шок… Так, нет, это не надо. Слишком молодой, побитый и слабый. Дальше… Первый — Пятьдесят Второй. Э, нет, этим только навят пугать! Тридцать Девять — Восемнадцать. Более ста лет, обработку прошел успешно и к магии более не способен. Интеллект полностью сохранен. Так, а вот это уже кое-что! Анализы в норме… Показатели группы «А»… Здоровый как дракон, в общем. Умен, хитер, по характеру лидер. Усыпил бдительность персонала и организовал побег, повлекший за собой… А, так вот кто устроил недавний тарарам! Экий талантливый… Такому телу стоит дать вторую жизнь. А Эльгерну как раз нужен новый костюм. Астэра выглянула в коридор в поисках кого-нибудь и увидела Третью. Та стояла у окна и дышала ароматами полуденной степи. Не посмотришь в глаза и не скажешь, что навья. «Полностью асурский экстерьер» должен был радовать глаз дочери Императора, хотя задачей образца Три — Ноль Один было совсем не это. Ее и образцом-то называть не хотелось. Ученые Лаборатории стремились изменить саму Тьму и ее созданий, и в случае с Третьей у них это получилось лучше всего. «Мама, — позвала измененная навья, еще не открыв глаза после наркоза.- Мама, ты здесь?» «Да, Тэльма, — ответила Астэра, на ходу видоизменив имя Тэрги. — Да, малыш, я здесь.» Она погладила ее по голове, как собственную маленькую дочь, и с тех пор ни разу не звала по номеру. А Третья не звала ее хозяйкой. — Тэльма, будь добра, — тварь обернулась плавно, с грацией змеи, — приведи мне из отстойника Тридцать Девятого. Когда светлые обнаружили Двадцать Седьмого мертвым, Ларга начал догадываться, кто займет его место. Когда за ним пришла Третья, догадка переросла в уверенность, за которой следовали бесконечное отвращение и тщательно скрываемый постыдный страх. Но после недавней стычки Тридцать Девятый был настолько слаб, что едва мог подняться с пола. К счастью, Ренге тоже ничего не нужно было объяснять, и даже хрупкая Мирга за него вступилась, хотя, конечно же, от нее было мало толку. Похоже, Восьмых создавали вообще не для сражений, а для чего-то гораздо более тонкого и хитрого, так что основной и по сути единственной боевой силой у них был Первый, но тот дрался отчаянно, защищая даже не жизнь своего друга, а намного большее. Наверное, если бы он знал, что Тридцать Девятого просто скормят другим тварям, а не превратят в безвольную марионетку для асура, он бы не так яростно желал его защитить. И все же Третья была сильнее, а еще она была вооружена, полна сил и не ранена. И верно оценивала свои шансы, иначе не полезла бы одна в отстойник. Последним, что Ларга видел, было, как беловолосая навья все-таки оттеснила Ренгу в сторону, а затем вокруг него самого вспыхнул ослепительный белый свет. И за ним последовала темнота. Астэра провела эту процедуру множество раз. Она изменяла аркан, ставила опыты на своих и на врагах, но сейчас у нее дрожали руки. Если случится ошибка, если воля нава окажется сильнее, Эльгерну может не поздоровиться. Он и сам это понимал, но реагировал как и всегда: — Сделать тебе «Спокойное море»? Эльгерн сидел на стуле рядом с кушеткой и привыкал к своему будущему облику. Тогда как сама Астэра изучала шкаф с препаратами. Нет, так успокаиваться нельзя. — Нет, — произнесла асура уже вслух. — Сейчас нельзя ни химии, ни магии. Мне нужна нормальная реакция. — Тогда не дрожи, — Эльгерн подошел к ней со спины и обнял за плечи. Заглянул в глаза и чуть насмешливо улыбнулся. — Я таскался по Внешним Мирам и объезжал диких драконов, проверял боевые арканы и даже рискнул познакомиться с тобой. Неужели ты думаешь, я заблужусь в мозгах этой твари? Да я убил их столько, что они уже как родные. Что в этом наве такого особенного, чего нет у других? — Не знаю, — Астэра отвернулась от стеклянных полок и смотрела, как быстро зарастают только что зашитые раны. Даже стимулятор колоть не надо. Она чувствовала взгляд Третьей, что неподвижно стояла возле ящиков и изредка моргала. Один-Пятьдесят Два сильно потрепал ее, да и сам Тридцать Девятый хотел дорого продать свою жизнь…только ее по-прежнему никто не покупал. Да, с ним будут проблемы. Но с кем их нет? Та же будущая Тэльма хорошо попила серебристой асурской крови. В прямом и переносном смыслах. — Успокоилась? — напомнил о себе Эльгерн. Астэра молча кивнула и они оба заняли свои места. — Дай руку, — коротко бросила она, а другую ладонь положила на лицо Тридцать Девятому. Эльгерн и сам знал, что надо делать, но в первый раз лучше побыть переходником. Другой рукой он все же держал ладонь твари — на всякий случай. Некоторое время Ларга плавал в темноте, лишенный всех ощущений. Она наступала всякий раз, когда он терял сознание, и в какой-то мере это было спасением. А потом перед его глазами, под закрытыми веками стал разрастаться раскаленный шар белого света. Он приближался, он летел сквозь темноту, отодвигая ее. Тридцать Девятый уже привык к Свету рядом с собой, но этот особенно бесил его и особенно пугал, от него перехватывало дыхание, и откуда-то из глубины сознания поднималась волна паники. Сперва Тридцать Девятый не понял, что на самом деле видит так разум чужака, а когда осознал, было уже поздно. Вслед за светом пришла боль, от которой, казалось, голова готова взорваться, словно разряд Шаровой молнии. Но хуже боли было другое — беспомощность, ощущение в своем теле чужого сознания, которое управляет им, давит, крошит волю, не оставляя места для собственных мыслей и желаний, превращая в покорную куклу, как голема, только живого. Ларга хотел сжать кулаки, но не мог. Тело ему уже не подчинялось. — Убирайся прочь, — прошипел он, но на самом деле тоже не издал ни звука. Убирайся. Прочь. Остались только самые простые инстинкты и ощущения, а связных мыслей уже не было. С ними растаял и страх, и начавшая зарождаться паника так и не овладела навом. Вместо этого были только боль и невероятное омерзение от происходящего. И безумное, яростное желание изгнать чужака из своего сознания. Так раненый и загнанный в угол зверь отбивается изо всех сил, даже если у него нет шансов. Ларга ничего больше не хотел, только избавиться от светлого. Ничего не боялся. Не думал о том, что с ним будет. Это был такой же бой, как с оружием в руках, только полем боя стал его собственный разум. Убирайся. Прочь. Свет стал отдаляться и слабеть. Но не исчезать. Ты не будешь. Мной. Управлять. Ларга открыл глаза, но увидел лишь прижатую к его лицу ладонь, едва-едва просвечивающую серебристым. Зато он чуял запахи и мог даже сказать, что асуров в комнате двое, и оба они совсем рядом. Достать бы, но магически усиленные ремни сделаны на совесть. Один из светлых держал его за руку. Медленно, преодолевая сопротивление чужака, нав стал вытягивать когти. Ты не будешь. Мной. Управлять. Рука стиснула вытянутый коготь, и по ней потекла серебристая струйка. Сломаю ведь. Не хочешь? В голове вспыхивали молнии, но из боли легко вырастить ненависть. Эльгерн усмехнулся. А кто сказал, что будет легко? Это Двадцать Седьмого он раздавил как комара, а теперь перед ним настоящий воин. Как раз то, что надо. В его теле он доберется до Серой Пущи и повесит маячок на сплетение силовых линий планеты. Геоманты устроят там убежище, куда можно будет уводить мирных. Целый город, затерянный среди лесов и болот. Спрятанный так, что не найдет сам Спящий. Тайный. Нет, тварь, ты сильно заблуждаешься. Я буду тобой управлять и скоро. Даже если потом ты забудешь свою собственную морду и станешь пускать слюни. Я заберу твое тело и сделаю, что должен. И буду убивать таких, как ты, пока вы все не передохнете, пока ни одного из вас не останется на этой планете. Или пока не сдохну сам. Он краем глаза посмотрел на Астэру, а той как будто еще хуже. Губы сжаты, лицо посерело, на висках поблескивают капельки пота. Она и вчера была такой, постаревшей на сотню лет, а он и не заметил, отмахнулся. Так соскучился по своей Комете, что не придал значения, а она уже другая. Лаборатория меняет сильнее войны. Астэра чувствует взгляд и качает головой — не сейчас. Да. Сейчас — время ненависти, а не любви. Город отдает жар. Сгоревший, расплавленный город среди снегов. Он бывал здесь всего пару раз, а Астэра провела детство. Тошнотворно пахнет горелым, даже кусачий местный ветер едва развеивает этот запах. Говорить не о чем, но Эльгерна бесит такая тишина. — Мы убьем их, — он кладет руку ей на плечо. — Обязательно. — Да, — Астэра никогда не имела способностей к предсказаниям, но почему-то кажется, что она смотрит в будущее. — Они будут гореть. Ну что, тварь, сейчас тебе будет плохо. Ларга оскалился, не мысленно, а по-настоящему. Когти рывком вытянулись на всю длину, порезав руку асуру. Ломай, если хочешь. Будет больно, еще больнее, чем сейчас. Но это будет его боль, а не чужака. Свет разгорался ярче, обжигая, как будто разрывая его голову изнутри, и в нем вспыхивали образы чужих мыслей. В ответ в его памяти всплывали воспоминания — яркие, как драконье пламя. Собственных слов не было, но Ларга цеплялся за чужие, повторял их, не давая своему сознанию рассыпаться и исчезнуть. Да! Я убивал таких, как ты! Он — воин, не видевший в своей жизни ничего, кроме холодной пустыни умирающей планеты и войны за лучший из миров. А что у этого мира уже есть хозяева — так значит, скоро их не станет. Ему нечего терять и нечего бояться. И ему нравится убивать врагов — а как может быть иначе? Его дракон несет его все выше и выше, туда, где в облаках парит, отражая лунный свет, белоснежная громада Хрустального Замка, зверь выпускает из ноздрей пар и беспокойно порыкивает, предвкушая битву. А Ларга, прижавшись к его спине, высматривает, когда со стен Замка сорвутся им навстречу собратья его боевого зверя, только белой масти. Копья удобно лежат в креплениях за седлом, клинок так и просится в руки, энергии — через край, и еще несколько брусков припасены на всякий случай. Он улыбается, азарт и яростное, злое веселье пьянят не хуже самой крепкой выпивки. И… вот оно! Дракон маневрирует, начиная свой смертоносный танец в воздухе, стремясь прорваться к стенам Замка. Ларга направляет его одной рукой, а в другой сжимает копье, выбирая цель… Штурм длится долго. Поверженные, неспособные держаться в воздухе звери падают вниз, чтобы разбиться от острые скалы. Его дракон подбирается снизу к белому и вцепляется зубами в горло, разворачивает стремительно теряющего силы дракона в воздухе, и его хозяин, не удержавшись, срывается вниз. Ларга метает копье, и покрытый серебром наконечник из навской стали ударяет другому асуру точно в грудь, тоже отправляя его в долгий полет до самой земли. А сам нав уворачивается, едва разминувшись с Эльфийской стрелой, столь мощной, что воздух вокруг теперь пахнет озоном. Белый дракон обмякает в хватке черного, а дальше можно предоставить земному притяжению довершить дело. Теперь вперед, к Замку! А потом они прорываются внутрь. Серебристые ручейки крови на прозрачных стенах и плитах пола, тяжесть меча из черной стали в руках. Молодая асура падает, разрубленная едва ни не напополам. Она не пыталась драться, а убегала, спасая свою жизнь, но это не может ей помочь. Запах горелой плоти, крики раненых и умирающих. Рассеченные, изуродованные тела, искаженные в предсмертной агонии лица. Те, кто не погиб от рук темных, найдут своей конец, когда Искра Вечности в сердце Хрустального Замка взорвется, и он рухнет вниз грудой обломков. …и буду убивать вас снова! Всех, пока вы не передохнете, не исчезнете с лица этого мира. Города и селения сгорают в магическом пламени, темные не щадят никого, и тела жителей одних городов украшают дороги к другим, чтобы асуры знали и боялись. Для тех, кто помоложе, порой уготована другая участь, и драконы пируют всласть… Твое время уходит, светлый. Убирайся. Прочь. Убью. Рука полыхает болью, голова сейчас взорвется, как тот самый Замок, но он должен победить, а остальное не имеет значения. У него не было родных в Лунном, первом из Хрустальных Замков, что пали под ударами врагов, но день спустя после катастрофы, его карманное зеркальце приняло оттуда запоздалый «зайчик». Эльгерн летел над занятыми Навью землями и поначалу вообще не понял, чего от него хотят, но потом вспомнил, что зеркальце принадлежит не ему, а другу, погибшему неделю назад. Эльгерн забрал его, совершенно не задумываясь, просто чтобы чем-то занять руки, желавшие в тот момент крушить и ломать. И вот он прочитал послание, адресованное не ему. Маленькая Айна делала много смешных ошибок и радостно сообщала, что научилась красиво рисовать море, а мама испекла тортик с орехами, ведь кое у кого недавно был день рождения и именинника все ждали. А еще Лунный Замок никто не возьмет, потому что разве такое возможно. Эльгерн так и не понял, совпал ли день рождения с датой смерти, но письмо с иной стороны Света удалить не смог. Он должен победить. Ради собственных детей. Ради таких, как Айна. И неважно, чем придется за это заплатить. Эльгерн представил, будто бросает на темного Свет Вековечный, пятой степени. Давай, иди сюда. Ты останешься жить и будешь убивать своих. Доверившихся, беззащитных, родных… Они будут думать, что ты предатель. Как Третья, только попроще. Я сделаю все, что захочу, и первым делом выпью кровь твоего дружка. А потом, когда все кончится, отдам твое тело своему дракону. Он не ест всякую дрянь, но для тебя сделает исключение. Немного, еще немного осталось… Тварь упряма, но все же слабее. Еще… немного… Свет сделался невозможно, нестерпимо ярким, он затопил сознание белым огнем, а боль перешла все мыслимые пределы. Ларга слабел, сгорал в этом свете. Он кричал, захлебываясь криком, пытался вырваться из пут, чтобы броситься на врага или убежать, но на самом деле не издавал ни звука, не шевелился. Чужак брал верх. Но Тридцать Девятый не собирался отступать, пока он есть. Убирайся! Я. Убью. Тебя. Он будет резать его этими когтями, которые вживили ему для убийства сородичей. Светлого, а не Ренгу. Не друга. Он разорвет ему горло. Вспорет грудину и брюхо, вырвет внутренности. Будет сдирать кожу с еще живого тела, медленно, лоскут за лоскутом, чтобы она успевала регенерировать. Светлый будет орать, истошно, как ему самому хочется орать сейчас, но эти крики его только позабавят. Раньше Ларга не любил истязать врагов. Ему гораздо больше нравилось убивать их в бою, чем тратить время на беспомощных пленников. Конечно, устрашить противника тоже важно, а вовремя полученная информация может переменить ход целой войны, но Ларге куда больше по душе были другие задачи. Теперь ненависть перешла какую-то черту, и быстрая смерть для асуров казалась недостаточной. Я. Убью. Тебя. Тебя. И всех вас. Каждого. Свет усиливался, свет сжигал его. Сознание гасло, оставалась только боль. Но кроме нее оставалась и ненависть. Неужели он сейчас исчезнет, перестанет быть собой и станет просто пустой оболочкой, в которой будет прятаться враг? Он не может, не имеет права отдать асурам такое оружие. Никогда. Я. Стрела. Тьмы. Я сильнее… и не достанусь тебе… не сдамся… Дальше он уже не мог облекать свои мысли в слова, но желание изгнать чужака никуда не делось — крохотное зернышко Тьмы среди бесконечного моря белого огня. Но тем отчаянней было это желание. И из него где-то нашлись силы, те, с которыми израненный, полумертвый уже дракон совершает последний рывок и окатывает врага волной небывало жаркого пламени. Такой же последний рывок… Тридцать Девятый дернулся в ремнях и зарычал, словно лишенная разума тварь. Света стало меньше, он снова был обжигающе яркой сферой среди темноты. Ларга мог бы сказать, что как в начале, если бы у него нашлись силы помнить и говорить. Эльгерн дернулся, как от удара энергией из поломанного артефакта. Под веками поплыли разноцветные пятна, в ушах зашумело, из прокушенной губы потекла светлая струйка. Силы на пределе, но сдаваться нельзя. Особенно сейчас, когда нав использовал весь свой резерв, выложился без остатка. Нужно сделать то же самое и победить. Сейчас… Картин из прошлого больше не было, он видел только Свет. Чистый, полный спектр, белый. Стихия и магия, колыбель и могила, начало и конец. Конец… — Нет. Перед глазами потемнело, и Эльгерн едва не рухнул прямо на подопытного. На врага, который был почти в его руках. Но Астэра покачала головой и добавила: — Не надо. Говорить не было сил, и Эльгерн спросил одним взглядом. Впрочем, ему и не нужен был ответ. Ценность жизни и страх за родных — понятия, неведомые Стрелам Тьмы и с рождения знакомые Детям Света. Потому и война идет, как идет… На этом связные мысли закончились, и сознание Эльгерна кануло в ту самую Тьму. Беспросветную и плотную, почти осязаемую. Он шел вперед и кого-то искал, но так и не смог найти. Эльгерн открыл глаза через несколько минут и понял, что лежит на второй кушетке, освобожденной от вещей. Пахло лекарствами, а на руке пластырь — Астэра что-то уколола, а он и не почувствовал. Рядом тихо стонал нав, а Третья отвязывала его и, как всегда, молчала. Астэра смотрела, как за окном начиналась гроза, и тоже ничего не говорила. Идиллия, да и только. — Так что не надо? — асур попробовал сесть и чуть не упал спиной на ширму. Но сел. Теперь можно и поспорить. — Он может прийти в себя в самый неподходящий момент, — Астэра открыла окно, и ее заморенное, сероватое лицо озарилось вспышкой молнии. — Как придет, так и уйдет, — Эльгерн пожал плечами. — От его личности осталось бы одно воспоминание, и то мое. — Жалко. — Что жалко?! — Мозги и волю, — все так же не встречаясь с ним взглядом, Астэра подошла к кушетке и снова оглядела нава. В каком-то смысле, он тоже был почти совершенен. Совершенный враг, совершенный зверь. Зверь, который полезнее на цепи, чем виде шкуры на полу. — Так вас будет двое, а если бы ты смял его сознание, то остался бы один. Так, а вот это что-то новенькое… — Зачем тебе его сознание? — Пригодится. Эльгерн закатил глаза. — Это негодный образец из отстойника. Не надо путать его с Третьей. Измененная навья дернулась, как от пощечины, но промолчала. Астэра это заметила. — Тэльма, пожалуйста, верни Тридцать Девятого в отстойник. И можешь быть свободна. Третья наклонила голову. Тащить бесчувственного образца было тяжело, но Третья не умела жаловаться, а тяжесть отвлекала от ненужных мыслей. — Тэльма, Тэльма! Тоненький голосок отдавался эхом, и этот звук был слишком непривычен для коридора, привыкшего к разговорам вполголоса и приглушенным крикам образцов. — Здравствуй, малышка. Топот маленьких ножек, заколка в виде кометы в растрепавшихся волосах, вечно любопытный взгляд. Альма, дочь мастера Лары. Стальной Лары, как часто ее называют, и Третья воочию убедилась, что за дело. И тем страннее, что это крохотное, удивительное существо ей радо. Этому существу все равно, есть ли у нее номер. — Ой, а кого ты несешь? Это новенький? — Нет, Альма, это образец номер тридцать девять, он здесь уже давно. Пожалуйста, не трогай его коготь. Третья скупо улыбнулась бескровными губами и даже исхитрилась погладить девочку по голове. До отстойника они шли вместе. Ларга свалился через люк в потолке, протяжно застонал и снова затих. Первый, сидя в своем углу, тихо выругался. Тяжело поднялся и, чуть прихрамывая, подошел к нему. Третья не использовала обсидиан, и регенерация уже сделала свое дело, так что Ренга чувствовал себя неплохо — впрочем, не особенно был этому рад. Так сложнее придумать себе оправдание, что он все-таки отдал Тридцать Девятого светлым и теперь не знал, кем очнется его друг и очнется ли вообще. Доковыляв, Первый осторожно поднял его и перенес на кучу тряпья. Тот судорожно выгнулся, пробормотал что-то невнятное. Его начала бить крупная дрожь. — Тинга… уходи. Уходи и уведи Аригу. Или она… уже?.. она не должна достаться… им… Тинга… и ты… тоже… Первый молча сидел над ним, присматриваясь и принюхиваясь, но ничего не мог понять. — Нужно… отступать… я… прикрою… вас… Скажи… Ариге… не надо… Светлые… Потянувшись на тепло и на запах, Ларга вцепился в чешуйчатую руку друга, чуть не задев того когтями, которые так и не втянул. Тут Ренга заметил, что один из них перемазан серебристым. — Мирга, иди-ка сюда, — позвал он. Но Тридцать Девятый тем временем снова дернулся и застонал. — Она… мертва… Да! Она мертва… и я тоже… лучше… умереть… Все еще цепляясь за Первого, Ларга приподнялся и окинул отстойник пустым, невидящим взглядом. — Я… не стану… его… орудием… не стану! Арига, подожди… меня. Мы встретимся… сейчас… — он резко откинулся назад, разжав руки. — Я иду… к тебе… ему нужно… мое тело… он… получит его… только… мертвое. Я иду к тебе! Дальше все произошло очень быстро. Ларга резко поднял руки, целя всеми шестью обсидиановыми лезвиями себе в горло. Реакция Первого обычно не была быстрее, но теперь его друг двигался слишком медленно, и он успел. Схватил его за руки и навалился сверху. Затем, подождав, пока Ларга станет чуть слабее биться и вырываться, перевернул его на живот и заломил руки за спину. Так и держал. — Не дергайся, идиот. Ты мне живой нужен, — прошипел он. — Мирга, иди сюда! Что ты чувствуешь? — Шшш! — навья подползла поближе и закрыла голову Ларги своими крыльями. — Шум. Она молча сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом начала тихо напевать. Заунывный мотив без слов был старой колыбельной и, заслышав ее, притихли даже «звери». Неверный, неприятный глазу зеленоватый свет уже не так действовал на нервы, а темнота под потолком как будто сгустилась. Ларга успокаивался, и Первый снова перевернул его на спину, чтобы не тревожить свежие швы, пусть и наложенные на этот раз как следует, но руки ему все еще придерживал. Прикрыл глаза, слушая колыбельную и мерно покачиваясь в такт плавному напеву, в котором слышались неумолчный свист ветра, вечное движение мириадов черных песчинок, далекий рокот вулканов на границе слышимости и медленные тяжелые шаги путников, бредущих через песок от одного поселения к другому. Песня их прежнего мира — жестокого и негостеприимного, холодного и почти безжизненного. Но все же родного и оставшегося в памяти навсегда. Мирга пела еще некоторое время, а потом умолкла, переводя дыхание, и повернула голову к Первому. — Родной, — проскрипела она и осторожно погладила крылом Тридцать Девятого. — Сильный. — Мама… буря собирается… — простонал Ларга. — Но дойдет нескоро… можно я схожу к Ирге? Я успею… а отцу не говори… хорошо? Он смотрел прямо перед собой и все еще ничего не видел, вернее, видел что-то свое. Но губы его расплылись в улыбке. — Как думаешь, очнется? — спросил Ренга, не особенно надеясь на ответ. Восьмая была не в себе, но иногда говорила очень важные вещи. И редко ошибалась. Мирга наклонилась и поцеловала Тридцать Девятого в лоб. Закрыла глаза и сосредоточилась, как будто что-то вспоминая. — Вернись к ужину, малыш, — медленно, с усилием произнесла она. — Обязательно вернись. Ты у нас один. — Хорошо, мама, — улыбка нава стала шире. Он прикрыл глаза, и теперь дышал глубже и медленней, как будто проваливался в сон. — Отец Ирги… — пробормотал он уже невнятно, — будет рассказывать… про другие миры… и про один… самый лучший… Я бы так хотел… там побывать… Первый уверился, что Ларга больше не будет пытаться зарезаться, и отпустил его, но все равно не отходил и не спускал с него глаз. — Аууу! — залился за решеткой осиротевший Десятый. — Аууууу! Наверху послышались шаги, но люк пока никто не трогал. — …третью руку не надо. Соберись уже! — Где Альма? — Ты сотый раз спрашиваешь. Она спит. И тебе бы лучше. — Нет. — Успокойся, жизнь не кончилась. — Моя кончилась. Первый внимательно слушал разговоры светлых над ними. За чем бы они ни пришли, они ничего не получат, пока он может драться. Хватит уже. Но асуры прошли мимо, почти не задержавшись возле люка. — Ауу! Ауууу! — надрывался Десятый, и Мирга покачала головой. — Плохо. Совсем плохо. Глупый.