Чудовищами не рождаются

Лаборатория никогда не спит. Свет бьет из-под закрытых дверей, расчерчивая пол розовато-белыми поперечными полосами. Вполне достаточно, чтобы не оступиться, но на освещении стараются экономить, и редкие лампы заливают коридор тускло-желтым. Альма невзлюбила этот свет с первой ночи, проведенной под крышей Лаборатории, но легче было привыкнуть к нему, чем к крикам из комнат. За последний год маленькая асура повидала многое, больше, чем за всю свою жизнь. Она лишилась дома и жила в убежищах, бродила по лесам и ночевала на дереве, замирая от страха, пряталась от навских драконов и осталась жива. И все это лишь потому, что ей повезло найти настоящих друзей. Без них она не добралась бы до Хрустального Замка. Без них она бы не оказалась здесь. Но и пережив все это, она так и не привыкла спокойно засыпать в Лаборатории. Не могла, как мать, закрыть глаза и мгновенно выпасть из окружающего пространства. Впрочем, она так и не уставала. А потому с наступлением ночи незаметно скрывалась от не очень внимательных глаз и отправлялась в путешествие. Однажды отец сказал, что победить страх можно, лишь посмотрев ему в глаза, и девочка решила исследовать это страшное место и тех, кто в нем живет. Она шла по первому этажу, прислушиваясь и принюхиваясь, как маленький зверек. Легкий сквозняк донес сладковатый запах «горной вишни», а через мгновение впереди послышались тихие шаги. Тряпичные туфли Эарны почти не издавали звуков, но это «почти» решало все. Когда рядом враги, выдать может и стук сердца, а потому Альма быстро научилась ходить бесшумно. Под угрозой смерти всему учишься быстро. Вот только прятаться на этот раз было негде… на первый взгляд. Аккуратно отодвинув занавеску, она влезла на подоконник и прижалась к наглухо закрытой «шторе» из черненого серебра — самой простой маскировке света и фона. Альма тихонько вздохнула. Ее друг Мальверн, тот самый, что дошел с ней до самого Замка, открыл у себя необычный талант: стоило захотеть, и он мог спрятаться от кого угодно. Просто сливался с окружающим пространством безо всякого морока, и никто его не видел. Потом ему объяснили, что это называется «магия мира» и что таких, как он, очень-очень мало, и Альма поняла, что ей снова невероятно повезло. Их снова было трое, и они кружили над лесом — двое навов и навья. Она красовалась, выделывая в воздухе сложные фигуры, перекрикивалась с остальными и чему-то смеялась, по большей части кружась вокруг нава на огромной степенной драконице. Теперь Альма думала, что он ей кого-то напоминает, будто встречался недавно, но не могла понять, где и как… Их день прошел хорошо, и они хотели просто немного развеяться, а, может быть, и найти что-то интересное. Или кого-то. — Этого еще не хватало, — одними губами прошептал Мальверн и дернул Альму куда-то в сторону, туда, где гуще была древесная тень. И дальше — в заросли и бурелом, сквозь колючие ветки, умудряясь не издавать ни единого лишнего звука. Просто тихо прятался в укрытие и прятал Альму. Наконец асур нашел огромное вывороченное дерево, чьи корни торчали из земли, образуя нечто вроде норы с неровной, дырявой крышей, через которую еще можно было смотреть вверх. Мальверн помог девочке забраться туда и влез сам, а затем только поднял глаза на врагов. Альма мелко дрожала. Она по-прежнему старалась не шевелиться, а когда кто-то из навов оказывался совсем рядом, и вовсе забывала дышать. Так жутко ей не было, даже когда она смотрела на битву, даже когда погиб Алайрен из ее прежнего убежища и даже когда отец увозил ее с Ларнайских островов, мимо черных драконов и битвы в небе. — Страшно… Мальверн ничего не ответил, только приложил палец к губам. И в этот момент дракон третьего нава повел мордой в их сторону, раздувая ноздри и принюхиваясь. Время остановилось. В мире не осталось ничего, кроме них с Мальверном, дракона и его седока, что совсем скоро будут здесь. Если повезет, их разорвут сразу. Если повезет… Мальверн закрыл девочку собой и тихо потянулся за ножом. Что может сделать ребенок против троих гарок? Хотя бы не отдать им Альму живой. Несколько мучительно долгих мгновений дракон втягивал воздух, но наконец помотал своей крупной шипастой головой и фыркнул, выпустив из ноздрей струи пара. Сидевший на его спине гарка что-то сказал остальным, и, судя по интонации, был разочарован. Крылатые звери стали удаляться, кружа над лесом. Альма провела пальцами по ребристой поверхности «шторы» и перевела дыхание. Это не драконы и не враги, это всего лишь Эарна. Ассистентка матери как раз проходила мимо. В неверном свете коридорных ламп ее лицо казалось совсем детским, а от обычной напускной веселости и цинизма не осталось и следа. Пальцы теребили мягкий брелок в виде ежика, сквозь аромат эфирного масла пробивался резковатый запах успокоительного. Мать ценила Эарну за сообразительность и расторопность, но признавала, что ей, как и ее старшему брату Этарну, лучше работать в другом месте. Меня это убивает, сказала Эарна, когда показывала девочке, что тут где. «Не смотри им в глаза и никогда не вступай в разговор!» Этарн не сказал ничего. Лишь обмакнул в пробирку с кровью заготовку для когтя и нарисовал на пустой бумажке клыкастую луну. Лаборатория не убила их, но и сильнее уж точно не сделала. Даже сейчас, совершая обычный ночной обход, молодая асура то и дело касалась броши в виде кусочка льда, готовая в случае чего обездвижить любого врага. «Здесь может быть все, поверь.» Стоит Альме издать хоть один звук, и этим врагом станет она сама. Но Альма не шевелилась, а Эарна не смотрела в ее сторону — зачем, если клеток возле окон не ставят, а побега никто не совершал? А еще она страшно, невероятно, смертельно устала и уснет даже стоя, если хоть немного замешкается. Но смена заканчивается, остался один коридор и один этаж, и удастся наконец поспать… если никто ничего не учудит. По Эарне можно читать, как по раскрытой книге, даже когда она повернулась к тебе спиной. Альме совестно ее обманывать, но что поделать? Когда ассистентка матери скрылась за поворотом, маленькая асура тихо спрыгнула с подоконника и продолжила путь. Твари спали в своих клетках, обернув головы хвостами, зарывшись в тряпье или просто прильнув друг к другу. Шипастые и чешуйчатые, рогатые и четырехрукие, с когтями, клыками, жалом и без мозгов. Тех, что с мозгами, обычно держали ниже. Альма боялась навов и ненавидела их, но иногда встречала такое, что сердце пропускало удар, а внутри как будто что-то обрывалось. — Так нельзя жить, — прошептала девочка сама себе. — Никому. — Льзя, — лязгнул кто-то из самого темного угла ближайшей клетки. — Льзя, льзя, льзя. — Грр, — ответили ему от соседей. — Аррр… Яррргааа… — Шшш. Раздвоенный язык высунулся сквозь прутья, и его длинная тень лизнула Альмину руку. Девочка прибавила шагу. Из одной клетки послышалось довольное чавканье, а стоило Альме подойти ближе, как мимо ее уха просвистела кость. Любопытные Десятые тут же высунули острые морды и собрались было завести любимую ночную песню, но асура быстро сориентировалась. Подобрав обслюнявленную кость, она закинула ее обратно, чем сбила весь настрой. — Кушать, — очень серьезно произнесла она, копируя манеру отца. — И спать. От мысли об отце в груди заныло. На все вопросы о его судьбе мать пожимала плечами и погружалась в свое «некогда» с особым остервенением, а кроме нее никто и не знал. Разве что Астэра, но у нее испытания. Или Лаэрн, но к нему и подойти боязно. Глава Лаборатории, как-никак, а еще рука у него страшная. Все правое предплечие — костяное, как у мертвых из Астэриных страшилок, но управляется он с ним как с обычным. Альму передернуло. Когда Лаборатория еще была чем-то непонятным и страшным, отец говорил матери, чтобы она ни за что не превращалась в Лаэрна, но почему у него такая рука, не рассказывал… Мысли совершили круг. Она все еще не верила в смерть отца, хоть и чувствовала, что это зря, и надо уже смириться. Не получалось. Мастер ментальной магии, Вайрен мог разговорить любого пленного, а когда погиб его дракон, поймал и приручил навского. Он спас ее с захваченных Ларнайских островов, он всегда знал, что делать. Он не мог погибнуть. Альма остановилась. Лаборатория была такой большой, а она так задумалась, что не заметила, как зашла куда-то не туда. Сбоку слышались шевеление и мерный звон металла о металл. Не громкий, как будто кто-то не бил, а просто постукивал от нечего делать, но как только Альма приблизилась, звуки стихли. — Кто ты? — спросили откуда-то из-за поворота коридора. На языке асуров, но чуть более резко произнося слова, чем обычно говорят светлые. — Я, — от неожиданности выдала девочка и на всякий случай отступила на несколько шагов назад. — Альма. А…ты? — А я… не помню… — донеслось из-за поворота. — Подойди, пожалуйста. Девочка не видела, как тварь Девятнадцатой серии довольно усмехнулась. Ребенок. Судя по голосу, совсем еще ребенок. И она одна в коридоре. Возможно, ему сегодня повезет… Но Альма не двинулась с места. Внезапно стало страшно. Этот голос пугал, и не только лязгающими навскими интонациями. — Чего ты хочешь? Она отступила еще на несколько шагов. Сбежавший образец? Но почему он не нападает? — Ничего, — в ответ послышался вздох. — Не бойся. Я не смогу причинить тебе вред. Просто здесь… очень давно не было никого, с кем можно поговорить. Давить на жалость было отвратительно, но другого выхода Девятнадцатый не видел. Пусть только подойдет… Альма колебалась. Что ему нужно? Он ее заманивает? Но зачем, они же не пьют кровь светлых, и убежать она ему не поможет? Чувство опасности никуда не делось, но природное асурское любопытство взяло верх, и девочка осторожно, по стеночке, пошла на голос и повернула.За поворотом оказалась закрытая решеткой комната, посреди которой стоял стол, невысокий, взрослому асуру по пояс. И к нему за руки, за ноги и поперек корпуса был пристегнут нав. Вернее, то, что некогда было навом. На пальцах у него были длинные обсидиановые когти. Обсидиановые шипы торчали на локтях и коленях. Кожа везде, кроме лица и кистей рук и сгибов суставов, была черной и очень толстой, и на ней тоже поблескивали шипы — только гладкие костяные, но тоже черные. В полумраке было плохо заметно, но эти шипы были полыми, и из них текла какая-то прозрачная жидкость. — Не бойся… — тварь повернула голову в ее сторону и улыбнулась, обнажив ряд длинных острых зубов. — Как видишь, меня крепко привязали. Конечно же, Альма боялась, но виду не подала. — Бродячим собакам никогда не нужно показывать свой страх, — сказал ей однажды Эльгерн. — И навам тоже. Как-то раз отец заметил, что избраннику Астэры стоило бы родиться во времена бурной молодости их народа, тысячи лет назад. Тогда Первые только заселили этот прекрасный мир, решили, что его одного им для счастья будет маловато, и стали создавать свою великую империю. Такую великую, что даже сейчас, когда воинов у асуров чуть ли не меньше, чем у навов — аналитиков, вассалы по-прежнему нервно вздрагивают и крутят пальцем у виска от одного намека на возвращение независимости. Правда, теперь уже по другой причине — они понимают, что просто «перейдут по наследству». — Какими мы были тогда? — спросила Альма. — Молодыми, — улыбнулся отец. Мечтательно и немного печально, ведь он там был и помнил Империю с самого ее зарождения. — Быстрыми, как степной пожар, и такими же голодными. Прекрасными, как взрыв сверхновой звезды. Осознавшими, как велик этот мир, и сколько еще предстоит узнать и захватить, и слегка пьяными от этого… Приди навы тогда, этой планеты бы уже не существовало. Ее бы просто смели и не заметили. Вот таким и был Эльгерн. Как будто рожденный сплетать боевые арканы, он один из первых обзавелся трофейными навскими катанами, клятвенно пообещав от них избавиться, «когда у нас придумают что-то лучше Третьей». Он же рассказывал Альме о тварях Лаборатории. Она оглядела образца, все еще не решаясь подойти поближе. — Ты совсем еще ребенок. Что ты здесь делаешь? Ты потерялась? — Нет, — покачала головой девочка. — Я не потерялась. Существо пугало до дрожи, но убегать было как-то стыдно. — Значит, ты не потерялась, а убежала, так? — догадался нав. — Тебе просто любопытно, и ты хочешь все посмотреть, — Девятнадцатый попытался пошевелиться, но ремни держали крепко. — Мда… и не повернешься, — вздохнул он. — Зато ты можешь и не прятаться за решеткой. — А я и не прячусь, — ответила Альма, но подошла чуть-чуть поближе. — Мне отсюда видно. А ты хочешь сбежать. — Сбежать? — нав невесело усмехнулся. — И как же я могу отсюда сбежать… хозяйка? — А кто тебя знает? — пожала плечами девочка. Она впервые говорила с настоящим живым врагом, пусть и измененным. — А почему навы похожи на бродячих собак? — спросила она тогда Эльгерна. — Они тоже бродячие, — зло усмехнулся он. — И те еще суки. Он назвал ее хозяйкой только сейчас, а должен был сразу. Мог он забыть… или не мог? — И чего ты хочешь? Неужто только поговорить? Усмешка твари стала еще более горькой. — А разве поговорить — это мало? Я уже много дней ни с кем не говорил… просто так. Как разумное существо с разумным существом, — когти тоскливо звякнули о край стола металлическим сердечником. Теперь понятно, откуда был этот звук. — Тебе это кажется диким, ведь вы нас не считаете разумными. Но ты пошла искать приключений, верно, маленькая хозяйка? По крайней мере, у нас дети только за этим и убегают от родителей по ночам… Подойди ко мне. У тебя будет хорошее приключение, а мне будет с кем поговорить, — нав заговорщицки подмигнул. — Что скажешь, хозяйка? — Хорошее… — сказала Альма, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал увереннее. — Но я и так с тобой говорю. Или тебе мало? Ты меня заманиваешь. Как пустынный волк в логово. — Нет, меня все устраивает, — покладисто ответил Девятнадцатый. — Но звуки могут привлечь чье-то внимание, и не выйдет никакого приключения. Но если ты подойдешь ближе, то сможешь говорить тише, и тебя нескоро услышит кто-то еще. Понимаешь, хозяйка? И да, я бы заманил тебя и убил, но не могу. Как видишь, я в состоянии только поворачивать голову и немного шевелить когтями… Если боишься, не подходи к моим когтям, — при этих словах в его голосе послышались едкие нотки. — А кстати, откуда ты знаешь про пустынных волков? — От Астэры, — произнесла девочка и приблизилась еще на пару шагов. Еще в Хрустальном Замке подруга матери любила рассказывать страшные истории. Такие, что они с ее сыном слушали с придыханием. Клетка открылась не с первой попытки, но девочка все же смогла это сделать и заглянула внутрь. — Для меня ее зовут «хозяйка», как и многих других, — кажется, нав пожал бы плечами, если бы мог. — И все равно любопытно… Пустынные волки появились, когда наш мир начал умирать. Светлые не могли их толком видеть и изучить повадки. Разве что на Земле водятся похожие. Жаль, что я уже не найду ответ на эту загадку… — во взгляде твари промелькнула какая-то глухая, безнадежная тоска. — У нее есть такая штука, — немного осмелела Альма, — на ловец похожая, для снов, только она для воспоминаний. Она очень старая, говорят, еще с той, другой, планеты. Если лечь спать и повесить эту вещь рядом, можно посмотреть те, чужие, воспоминания. Там есть про этих волков. Только я сама еще не видела. Девочка вздохнула. Ей сказали, что она еще маленькая, и ловец не дали. — Мы делаем такие артефакты, чтобы хранить воспоминания, — нав кивнул. — Только тебе еще рано знать, как жили враги, верно, маленькая хозяйка? Но я могу рассказать тебе что-нибудь, если хочешь, — он посмотрел на асуру как на последнюю надежду и последний шанс, не скрывая этого чувства. — Я слышал, мою память хотят стереть, и я забуду свой родной мир, забуду свою жизнь, как будто всего этого не было. Но ведь я могу поделиться, пока не поздно. — А зачем тебе это? — Альма насторожилась. — Я ведь тоже твой враг, и ты хотел бы меня убить, если б мог. Зачем тебе рассказывать что-либо мне? Ты чего-то от меня хочешь? — Навы не сдаются никогда, — продолжил Эльгерн курс демонологии. Ему не нравилось все это рассказывать, но есть такое слово — «надо». — Они будут пытаться убить, даже если сами на волосок от смерти. Их нельзя запугать и склонить на свою сторону, с ними нельзя договориться. Можно либо изменить память, либо уничтожить их. — А Третья? Ей изменили память? — Да, — Эльгерн слегка поморщился. — Это была ювелирная работа, хотя львиную долю сделала она сама. Только ей об этом не говори. — Потому что у меня осталось мало времени, а больше никого нет, — просто ответил Девятнадцатый. — Будь здесь другой темный, я говорил бы с ним. Будь у меня уловитель воспоминаний, сохранил бы в него все, что знаю. Но рядом только ты, и даже это большая удача, — он улыбнулся, ласково, насколько могла так улыбаться тварь вроде него. — Кстати, в углу была табуретка. Можешь сесть, если хочешь, маленькая хозяйка. Не сводя с него глаз, Альма прошла в угол и села на краешек. — Не очень-то я тебе верю, — честно сказала она. — Но расскажи, если хочешь. Мне не жалко. Только мне же уходить скоро надо. Взрослые говорили, в таком возрасте генетическая ненависть еще не проявляется. Она приходит вместе со способностями к магии, а до этого ее место занимает обычный страх. Сейчас этот страх мешался с жалостью, и что было сильнее, девочка пока не знала. Разумеется, табуретку она не придвинула. Это было ожидаемо. Но Девятнадцатый не оставлял надежды подманить ее, ведь другого способа освободиться он не видел. Его уже долго держали отдельно от остальных, связанным по рукам и ногам, так что забредшая к нему асурская девочка была просто подарком судьбы, который нельзя упускать. И к тому же, вспомнить родной мир было действительно приятно. — А ты и не должна мне верить, хозяйка, — с неопределенной интонацией отозвался он. — Так что там… Пустынные волки, да. Неудивительно, что тебе не разрешили на них смотреть. Дети светлых слишком нежные, а это настоящие чудовища. Крупный волк был бы, — он оглядел девочку, — высотой тебе по плечо, а голову мог бы положить тебе на макушку. Шкура у них толстая, — еще одна невеселая усмешка, — вот как у меня сейчас, и покрыта густой черной шерстью, жесткой на спине и мягкой на брюхе. А хвост длинный и очень пушистый, как у земных лисиц, и даже кончик иногда бывает белый. Смотрится это очень красиво… Волки обычно тощие, но очень сильные, однако из-за шерсти кажутся как бы не вдвое массивнее. Морда вытянутая, уши острые и с маленькими кисточками, а клыки такие длинные, что выступают из пасти на пару пальцев. А глаза черные, без зрачков… как у нас. Они живут небольшими стаями, и если вдруг стаи встречаются, то грызутся насмерть. Впрочем, добычи у них так мало, что они вообще частенько дерутся за нее. И бывает забавно: пока дичь жива, стая действует как одно целое, иные могут пожертвовать жизнью на охоте. Но стоит им загрызть добычу, как начинается свара. Это злобные существа, но умные и преданные, если их приручить. Молодые гарки часто отправлялись в пустыню, чтобы поймать себе волчонка — это считалось достойным уважения, правда, только у ровесников. Старшим бессмысленный риск не нравился — но кто не любит приключения? Если очень повезет, можно было найти отбившегося от стаи, но гораздо чаще приходилось забирать его у матери… а то и у всей стаи. У меня был такой волчонок. Я изловил его, когда он только перестал пить молоко — идеальный возраст. Поначалу прятался от меня, силился укусить. Волки устроены так, что сперва понимают только силу, должны признать хозяина вожаком, а затем начинают любить и слушаться. При этом с силой нельзя переборщить, иначе волк отомстит. Словом, долго я с ним возился… Но потом он вырос прекрасным зверем, ходил со мной в пустыню, даже сам носил воду с дальних колодцев. Я пускал его спать в дом. А до этого мира он не дожил. Впрочем, и хорошо — иначе погиб бы, как только прошел через врата. Здешний воздух для волков не подходит, как воздух моего родного мира плохо подходит для нас. — Интере-есно… Альма слушала, затаив дыхание. Нав рассказывал так, как будто она сама только что побывала в этом полном опасностей, мало пригодном для жизни, но все же таком прекрасном и удивительном мире. Жаль, что в те самые «времена молодости» его не захватили. Тогда можно было бы что-то придумать, чтобы там стало лучше, и навы не сделались бы такими злыми… — У нас тут ничего такого нет, да ты и сам уже видел, — она тихо вздохнула. — А как вы жили, раз воздух плохо подходит? — Зато здесь столько жизни, тепла, воды. Стоит выглянуть в окно — и уже увидишь что-нибудь живое. Деревья, траву, птиц в небе… — мечтательно проговорила тварь. — Жаль, что я давно этого не видел, а когда увижу — уже не порадуюсь, не с чем будет сравнить. А как жили… Состав воздуха можно изменить с помощью магии. Не на всей планете, только в помещениях. Мы делали воздух похожим на этот, хотя отличия все равно были. Но и в пустыне можно было жить какое-то время, просто тяжело. Иногда приходилось уходить туда надолго. Разведывать воду, охотиться. Даже строить новые города. Со временем это становилось все сложнее. Наш родной мир умирал. Вода уходила вглубь, под землю, воздух делался все более ядовитым, солнце остывало, а, а внутренние силы рвали мир на части. Мы погибли бы вместе с ним, если бы не пришли сюда. — И теперь погибнуть должны мы, — снова вздохнула Альма. — Только этого не будет. Но я не хочу, чтоб ты мучился. Я помогла бы тебе посмотреть в окно, но для этого тебя надо развязать, а ты хочешь убить меня и убежать. Так что извини. — Так устроена жизнь, маленькая хозяйка, — Девятнадцатый дернул рукой, видимо, собираясь сделать какой-то жест, но ремни не пустили. — И тебе не обязательно меня отвязывать. Во-первых, не все ремни нужны для того, чтобы я не мог отсюда выбраться. Часть — только чтобы не двигался, когда меня режут… и чтобы помучился сейчас. Если ты расстегнешь их, я смогу немного шевелиться, но вреда тебе не причиню. Все еще опасаясь, Альма подошла на несколько шагов поближе и прищурилась, чтобы разглядеть в полумраке хитрые крепления. — Мне не хочется, чтоб ты мучился, но ты хочешь, чтоб мучилась я. Не можешь не хотеть. — Ты слишком мала для телепата, так что точно не можешь знать, чего я хочу, — заметил Девятнадцатый. — Вот, смотри: если ты расстегнешь ремни на локтях и запястьях, я смогу достать тебя когтями, но если на плечах и на груди — смогу только немного привстать. Как видишь, никакого обмана, все просто и ясно. Некоторое время девочка колебалась, но потом все же взялась за крепления. Те подались плохо, пристегнут нав был на совесть, но наконец отстегнуть их получилось, и Альма облегченно выдохнула. — Спасибо, маленькая хозяйка, — Девятнадцатый улыбнулся, а затем резко дернулся вперед, и в маленькую ладошку Альмы воткнулись шипы, торчащие из его шкуры. Рука почти мгновенно онемела до локтя и как будто прилипла к наву. — Прости меня. Освободи мне руку, пока яд не распространился дальше. Быстро. Если не будешь кричать, я тебя не убью. — Ах-х… Девочка смотрела с ужасом и не сразу поняла, чего от нее хотят, а потом молча дернулась назад, пытаясь высвободить свою руку, а вовсе не его. Нельзя, нельзя его отпускать! Надо кого-нибудь позвать, но страшно. Так страшно умереть от его когтей… — Так мы что, правда родня…с темными? — ее и без того большие глаза широко распахнуты, и она переводит взгляд с ловца воспоминаний на Эльгерна и обратно. — Правда, — отвечает тот. — Не заговаривай об этом ни с кем. Хотя иногда… Иногда это сходство очень даже заметно. Онемение расползалось выше, и теперь девочка не чувствовала уже и плечо, а жидкость, текущая из шипов, сделалась вязкой и липкой. — Отстегивай ремни, — повторил нав. — Пока доза несмертельна, но времени у тебя мало. Отстегивай, и будешь жить. Ты нужна мне, чтобы пройти через защиту. — Нужна… — Альма снова дернулась и закрыла глаза. — Мамаааа! Хоть бы кто-нибудь услышал, хоть бы кто-нибудь… «Если попадешь в плен, никогда не делай, чего они от тебя хотят. Они будут запугивать, грозить, мучить, но ты все равно не делай. Они не пощадят тебя в любом случае, но ты хотя бы не навредишь своим.» — Тихо! — рыкнул Девятнадцатый ей в самое ухо. — Они не успеют. Время идет, Альма. Придется мне поверить, если хочешь жить. На самом деле он, конечно же, врал, но маленькая асура никак не могла это проверить. К тому же, она поверила ему на слово. Яд не был смертельным, он вызывал паралич, затем боли и судороги, но его действие заканчивалось… он точно не знал, когда, но не меньше нескольких часов точно. Впрочем, ему было неизвестно, выживет ли такая кроха, тем более — светлая, ведь асуры не стали пробовать отраву на себе. Этот яд имел одно преимущество — он действовал почти мгновенно, и теперь нав прилагал усилия, чтобы он тек в ранки на руке девочки в как можно меньших количествах, и она успела отстегнуть ремни. В принципе он мог бы попробовать порвать их, но не был уверен, что выйдет. Альма заплакала. Слезы текли по щекам, а сама она не издавала больше ни звука, только мелко дрожала. Она очень хотела жить, и если бы к тошнотворному, запредельному страху добавилась еще и боль, сломалась бы, как карточный домик, но что бояться — плохо, даже навов, знала чуть ли не с самого рождения. Отец и мать боялись только за нее, а Эльгерн и Астэра и вовсе ничего не боялись, а значит, и ей нельзя. Яд проникает внутрь, сковывая, убивая, выталкивая жизнь… Этот нав говорит, светлые дети нежные. Он ничего, ничего не знает… Ноги подкосились от страха и слабости, Альма повисла на проткнутой шипами руке. Девятнадцатый снова резко дернулся, стряхивая с себя руку девочки, так что Альма мешком упала на пол. Еще в сознании, но уже не в силах пошевелиться. Плохо. Нав ухватился левой рукой за край стола, а правую попытался вырвать из ремней, всем телом подавшись влево. Ремни не провались, только чуть-чуть растянулись. Уже хорошо. Он тянул еще и еще, стискивая зубы от напряжения. Времени и правда было в обрез, а если крик девочки еще кто-то услышал — и то и вовсе считанные минуты. Медленно, очень медленно растягивались толстые, усиленные магией, полосы, лопались нитки, которыми они были прошиты для прочности. Наконец, после очередной отчаянной попытки Девятнадцатый смог вытащить правую руку. Дело сделано. Теперь расстегнуть ремни на левой и на ногах. Тварь слезла со стола и склонилась над лежащей на полу девочкой. Скоро ей должно было стать очень больно, но ее было не жаль. Та дрянь, которую ему вживили, предназначалась его сородичам. Пусть лучше светлые ее испробуют. Но Альма все равно была ему нужна, потому что многие двери, как он понял, открывались по генокоду. Он поднял асуру и закинул себе на плечо, а затем открыл незапертую решетку и бегом помчался по коридору. Сознание девочки то гасло, то опять возвращалось, но Альма все не умирала. Еще рано? Или он снова ее обманул? Девятнадцатый же мчался, не встречая никакого сопротивления. Не слышно было даже голосов, что говорило либо о беспечности, либо о сильной магической защите. — Постой! — услышал он тихий голос, раздавшийся из узенького бокового ответвления коридора, причем до того, как нав до него добежал. — Погоди, пожалуйста! Голос принадлежал навье. Вся перебинтованная, она сидела возле решетки и как будто ждала. Девятнадцатый затормозил. Навья, судя по виду, вряд ли способна была бежать быстро, но просто пройти мимо было нельзя. Он огляделся в поисках рычага, чтобы подцепить дверь, но не нашел и просто дернул решетку на себя. Шансов было немного — но вдруг получится… Не получилось. — Не шуми, — очень тихо произнесла она. — Мне не помочь, но ты можешь спастись. Вероятность…- она зажмурилась и схватилась руками за виски. Еще две висели плетьми. — Сорок процентов. Если бросишь девочку. Брось ее, оставь, немедленно, тогда спасемся… Хоть кто-нибудь… Навья ощутимо заговаривалась, ее взгляд мутнел. Но Девятнадцатый девочку и так уронил, просто сбросил с плеча, сам того не заметив. — Предсказатель?! — он принялся с удвоенной яростью дергать решетку. — О Спящий… Предсказательница. Навья. Явно мирная. Как ее только угораздило? Но делать было нечего: время шло, решетка не подавалась, даже не раскачивалась, а подцепить и снять ее с петель было нечем. — Прости. Я доберусь до наших и расскажу про тебя. И про всех. Они вас спасут, — быстро проговорил Девятнадцатый. И, глухо выругавшись, побежал дальше по коридору. Альма так и осталась лежать у решетки. Когда он скрылся за поворотом, девочка распахнула глаза. Она не могла ни шевелиться, ни кричать, только зрачки сузились, и глаза стали совсем белыми. И встретились с черными, хоть и не видели их. Альма не видела ничего, равно как и не слышала, превратившись в одно сплошное осязание. Образец Семьдесят Два — Сорок тоже терял сознание, но, в отличие от Альмы, очень и очень надолго. Интеллект гас с каждым днем, магические способности как будто засыпали, возвращаясь все реже и реже. И сейчас они подсказывали, что спасение будет как-то связано с этой маленькой асурой. Она должна выжить, во что бы то ни стало. Даже если придется пожертвовать этим несчастным беглецом. — Прости меня, тот, чьего имени я не знаю. Прости… По-мо-гиии-теее! Ее крик ударился о стены и породил эхо. В это же время коридор озарился мощной вспышкой света: то ли образец номер девятнадцать с кем-то встретился, то ли распахнул неплотно закрытое окно и попал под силовое поле. Наутро люк отстойника раскрылся, и на «звериную» половину сбросили обожженное и сильно поломанное нечто.