Чудовищами не рождаются

Следующие два дня Ларга не приходил в себя. Он метался в бреду, звал то одних, то других. Чаще всего — Тингу и Аригу, еще отца и мать. Пытался что-то объяснить некоему Ханьге про драконье яйцо, а еще про наступление на север, что он слетал и разведал, и через горы надо переходить так-то и так-то. Звал и Первого, но когда тот откликался, оказывалось, что Тридцать Девятый все равно ничего не слышит и разговаривает со своими галлюцинациями. Иногда он опять начинал «воевать» со светлым, кричал ему, чтобы тот убирался из его головы, и пытался себя убить, и тогда Ренга снова заламывал ему руки и держал. Твари на «звериной» половине сперва волновались от постоянных криков, но затем привыкли. Кто-то спал, кто-то наблюдал за метаниями нава, поскольку других развлечений не было. Наконец на утро второго дня он успокоился, открыл глаза и окинул своих товарищей по несчастью вполне осмысленным взглядом. — Отстойник… — вспомнил Ларга. — Все, очнулся? — Первый тяжело вздохнул. Он не спал все эти два дня. Держал своего друга, когда тот норовил воткнуть в себя собственные когти, подносил ему к губам смоченную водой тряпку (никаких чашек в отстойнике не было, только корыто с водой, из которого можно разве что зачерпывать горстями), пытался успокоить. — А что я творил? — Тридцать Девятый заметил реакцию Ренги и насторожился. — Много чего, — протянул тот. — И достал тут всех хуже светлого. — Да иди ты… — В общем, страдалец, ты как хочешь, а я спать. И попробуй только меня разбудить… Первый собрался забиться в свой угол, устроиться на куче тряпья и наконец отключиться, но не тут-то было. Люк на «звериную» половину открылся, и туда скинули кого-то сильно обожженного и поломанного. К счастью, не сильно перемазанного кровью. Только вот слишком осмысленным было ругательство, которое новенький прохрипел, неудачно приземлившись. Ларга припал к решетке, присматриваясь к нему. — Ренга, — позвал он. — Надеюсь, это что-то важное? — его друг нехотя приподнял чешуйчатую голову. — Это Девятнадцатый. Редкость… И наверняка разумный. Но не у нас. Странно, правда? Новенький пошевелился, застонал и снова выругался. «Животные» принюхивались. — Не подходи, — хрипло проговорил Девятнадцатый, когда увидел над собой вытянутое, похожее скорее на звериную морду, лицо Десятого. — Не подходи, — повторил он. — Яд. Отравишься. Десятый все равно лизнул новенького длинным серым языком, а затем с трудом оторвал его от толстой черной шкуры и уполз в угол, пряча морду. — Не трогайте… — Девятнадцатый, — Ларга все еще сидел у решетки, не боясь «животных». — Иди сюда. Можешь? Тот медленно пополз на осмысленный голос. — Аууу! — взвыл Десятый из своего угла. — А, а, ауууу! Мирга покачала головой и тоже подползла поближе. Эти двое суток она не сомкнула глаз: то пела колыбельную, то терлась об Тридцать Девятого головой на манер кошки, то просто держала его за руку. С тех пор, как из ее тела убрали обсидиан, соображать она стала получше. — Эх, ты, пустынный волк… — Не умрет, — Девятнадцатый покосился сперва на воющего Десятого, затем на навью за решеткой. Остальные «звери» подходили к нему, обнюхивали, кто-то несильно, не порезав, потыкал когтем, но больше не лезли. Он дополз наконец до решетки и привалилися к прутьям. — Это отстойник, да? Я слышал… — Он самый, — кивнул Ларга. — Сбежать пытался? Девятнадцатый промолчал, но подтверждение не требовалось. Свои не могли бы так его обжечь, только подрать и погрызть. — Все-таки не повезло, — тихо и зло прошипел он. — Что не повезло? — Пока бежал, я встретил в клетке навью. Предсказательницу. Она сказала, что у меня получится с вероятностью сорок процентов… — Не повезло, — сейчас стоило бы похлопать его по плечу, но Ларга поостерегся. — Вижу, ты хорошо их выбесил. — Отравил дочку кого-то из них, совсем девочку. Не добил, так и бросил, — он скривился. — А зря. — Хороший, — сказала Мирга и для убедительности покивала. — Хороший. Голодный? Она отползла в дальний угол и вернулась с костью, бывшей когда-то рукой Двадцать Седьмого. Остальное кое-как отдали «зверям», что-то скинули в дырку в полу, но на руки Мирга так жалобно смотрела, что пришлось оставить их ей. Девятнадцатый резко помотал головой и аж отшатнулся от протянутой ему кости. — Своих не жрал, — коротко ответил он. И Ларга прекрасно понимал, почему он так реагирует. С такими повреждениями есть хочется до безумия, до потери контроля над собой. Но — нельзя. Тихо вздохнув, Мирга спрятала свое сокровище, для надежности забросав тряпьем, на котором спала. — Плохо, — сказала она, вернувшись обратно. — Плохо-плохо. Голодная. Голодный. Бежать. Ларга и Девятнадцатый переглянулись. — Я готов хоть сейчас, — подобрался новенький. — Только как? Тридцать Девятый улыбнулся. — Ты когда-нибудь приручал пустынных волков? — Грр, — Восьмая попробовала зарычать, но без клыков получилось плохо. — Ц-ц-ц, — она зацокала языком, как будто подзывая, и вскоре к ней, еле двигая лапами, подполз страдающий Десятый. — Хороший. — Приручал, — кивнул Девятнадцатый, наблюдая, как Десятый обнюхивает Миргу. И не бросается на нее, даже несмотря на боль. — И я. Ларга все еще чувствовал себя неважно, но не жаловался. Он заметил, что крупное ящероподобное существо с мутным взглядом смотрело на него из угла, и поманил неизвестную тварь рукой. Но та только внимательно проследила за его жестом, а потом отвернулась к стене. — Время, — сказала Мирга и попробовала почесать одно крыло другим. Без когтей получалось плохо. — Долго. Она просунула крыло между прутьев, как будто на что-то показывая. Если присмотреться, то на противоположной стене «звериной» половины можно было заметить несколько рядов глубоко процарапанных полос. — Долго-долго… Просто так приманить тварь не получилось, и Тридцать Девятый использовал тот же метод, что некогда сработал с Миргой. Впился зубами себе в запястье, пока не прокусил кожу до крови, и снова позвал. Восьмая помотала головой, а потом показала на ящероподобное создание и снова на зарубки. — Долго-долго. Затем она ткнула пальцем в грудь уже себя и повторила то же самое. Увидев же, как Ларга приманивает «зверя», кивнула. Тот, все еще недоверчиво косясь, подобрался ближе. Девятнадцатый поспешно отодвинулся от одуряюще пахнущей крови — и за одно от «ящера», который мог бы легко его порвать, а яд не проник бы сквозь чешую. Тем временем Ларга тряхнул рукой, чтобы несколько тяжелых, тягучих капель упали на прутья решетки. Еще раз поманил существо, поцокал языком. — Иди сюда. Дам еще. Ну же… подойди. Ящер придвинулся к решетке, некоторое время молча смотрел на капли крови и… отвернулся. — Умный, — вздохнула Мирга и протянула крыло, чтобы его потрогать. — Хороший. Но тот коротко рыкнул и сбросил ее «руку». — Ладно, — легко согласился Ларга, даже сумев не показать удивление, как лишившийся разума образец отказывается от крови. Вот бы с ним был Тинга, он бы быстро нашел с ним общий язык… Он лучше всех в арнате ладил с драконами, так что и со «зверями» наверняка бы справился. Вечный конкурент и закадычный друг, с которым они были рядом с самого начала обучения. Однажды даже чуть не убили друг друга и не погибли оба. Тридцать Девятый еще не до конца пришел в себя, и его мысли бродили странными путями, реальность мешалась с воспоминаниями. …Ветер холоден, но от холода не становится менее душно. В воздухе мало кислорода, и лишь в жилых помещениях с помощью магии поддерживается нормальное его количество. В тому же, ветер бросает прямо в лицо серый, колкий песок, который забивается в рот и нос, от него режет глаза. Ларга часто моргает и от всей души надеется, что на глазах не выступят позорные слезы. И объясняй потом, что дело только в песке. Вернее, объяснять будет уже бесполезно. Тинга и Вельга стоят рядом с ним, недобро щурятся и все видят. За их спинами прочная каменная стена и дверь, запертая изнутри на засов. Холод забирается под тонкую одежду, но все трое стараются не показать, что дрожат. И тем более, не показать, что им страшно. А бояться есть чего. Прежде, чем будущие гарки поймут не только на словах, что они все — стрелы в одном колчане, они больше напоминают одуревших от голода пустынных волков, готовых вцепиться друг другу в глотки по любому поводу. Еще бы — что будет, если собрать вместе несколько десятков юнцов, горящих желанием доказать свою полезность, отвоевать для Нави целый новый мир и стяжать славу на полях сражений? Разумеется, каждый будет стараться доказать, что он лучше других, а славу стяжать пока что в банальных драках. Это и так строго запрещено — на этих детей, которых уже не называют детьми, ушло слишком много времени и энергии, чтобы позволить им растрачивать это впустую. Но Ларга и еще двое других пошли дальше. Не просто нарушили запрет и сделали друг в друге железом пару не учтенных Тьмой дырок, которые вскоре затянутся. Они протащили в жилое помещение накопители и решили разобраться по-настоящему. И теперь все трое стоят на улице на холодном ветру — двое зачинщиков и Вельга, который украл для Тинги накопитель. Медленно опускается за горизонт темно-красный диск умирающего солнца, едва заметный за тяжелыми свинцово-серыми облаками, а ночью станет еще холоднее, и ветер будет еще яростней. Или придут те самые пустынные волки, чьи зубы и когти, конечно, не из обсидиана, но троим подросткам этого вполне хватит. А там, за надежными стенами, наставники решают, пустить ли их потом назад, и всем троим известно, что ответ они получат не раньше, чем через пару дней. Так что все трое стремятся показать, что если дисциплиной у них и плохо, то хотя бы хорошо с выдержкой, и изо всех сил скрывают свою слабость. Стая убралась подальше, утаскивая еще живого Вельгу. Он ожидаемо оказался самым слабым из троих, он сильно замерз и начал задыхаться. Ларга и Тинга пытались отбить его и защититься самим, но вышло только второе. Волков было, по счастью, немного, но они оказались голодны и злы, а у мальчиков не было никакого оружия. Но они бились отчаянно, они действовали сообща, как единое целое и… проиграли. Должно быть, если бы Вельга остался жив — а его уже можно было считать погибшим, — каждый попытался бы приписать победу себе, заявив, что другой ничего не делал. Но поражение легло на их плечи одной, общей тяжестью. Останься у них больше сил, они могли бы начать обвинять друг друга, но сил не было. И вот они стоят, прижавшись к стене и друг к другу, и мелко дрожат. Теперь еще и изодранная одежда совсем не спасает от холода, босые ноги замерзли так, что уже ничего не чувствуют. После боя недостаток кислорода ощущается особенно остро, хочется вдохнуть полной грудью, чтобы урвать себе побольше воздуха, но нельзя. Воздух ядовит, а ветер несет в себе мириады песчинок из черного вулканического стекла. Такой мелкой крошкой они тоже яд. Нужно прятать нос и рот за воротом рубашки и дышать короткими, мелкими вдохами. Пить тоже хочется ужасно, но вода — за дверью, куда их пустят только на рассвете следующего дня. Или позже. Или вообще никогда. Пустынные волки сильно потрепали их, и теперь от них пахнет кровью. Значит, попировав над Вельгой, стая вернется. Наверное, в середине ночи, в самый темный и холодный час, когда у мальчиков совсем не останется сил. И тогда они, скорей всего, не отобьются. Погибнут глупой, позорной смертью, и о них скажут только то, что они зря переводили воздух, воду и энергию. Ну уж нет. Они и правда сильно устали, но стоять долго нельзя, садиться на песок — тем более. Вцепившись друг в друга, чтобы не упасть, они вместе делают шаг. Другой, третий. Десять шагов от двери и обратно, а затем столько же в другую сторону. Движение согревает, а еще так теплее, чем порознь. Где-то вдалеке воют волки, ветер усиливается. Мелкая ледяная крошка, с которой кое-где был перемешан песок, уже почти не тает под ногами, так они замерзли. Ларга и Тинга знают, что-либо вместе доживут до утра, либо вместе станут волчьим ужином. Чтобы выжить, надо держаться друг за друга. Такая простая истина, которой так тяжело заставить следовать… Но Ларга и Тинга усвоили урок. Нет, даже думать о таком нельзя. От того, что он представил Тингу здесь, сделалось почти физически тошно. Нав быстро стер с толстых прутьев капли крови. Он сделал пару шагов в сторону, поднял корыто с водой и принес к решетке. На «звериной» половине обитателей было больше, и воды у них давно уже не осталось. А когда дадут еще — неизвестно. — А пить хочешь? Подойди. Ящер подошел. Уселся боком, с трудом просунул сквозь прутья чешуйчатую лапу, все еще похожую на руку, и попробовал зачерпнуть, а когда не получилось, молча облизал мокрые когти. Ларга зачерпнул воду и, просунув через решетку сложенные чашей руки, поднес их ко рту ящера. — Пей. Тот опустил голову и, высунув раздвоенный язык, стал неожиданно аккуратно лакать, как из миски. Закончив, он опустил голову и сразу же ее поднял. — Спасибо, — перевела Мирга. Ларга осторожно протянул руку и погладил тварь по чешуйчатой морде. От слишком осмысленного для «зверя» взгляда почти передергивало, но он не подал виду. — Грр, — глухо и как-то беззлобно выдал ящер. А потом шумно вздохнул и лег рядом с решеткой, положив голову на лапы. — Умный, — повторила Восьмая. — Умный. Усталый. — Умный, — Ларга кивнул, гладя ящера между заостренными ушами. — Слушай меня. Я покажу тебе путь на свободу. Тварь выпустила воздух через ноздри, как будто фыркнула, но, естественно, промолчала. — Уши, — выдала Мирга и действительно потрогала сперва свои, а потом и звериные. — Свобода. Дом. Ее губы тронула блуждающая улыбка. Ларга другой рукой погладил и Миргу, а та зажмурилась и потерлась головой об его руку. В своем углу завозился Первый, но до комментариев не снизошел. А ящер внимательно посмотрел на Ларгу, как бы спрашивая: «Ну и?» Тридцать Девятый помолчал немного, а затем указал на Восьмую. — А ты должен защищать ее. Когда поднимут решетку и когда мы побежим отсюда. В его голове уже начинал складываться план. Ящер перевел взгляд на Восьмую и потрогал ее крыло гладкой стороной когтя, а потом медленно наклонил голову. — Почему именно ее? — подал голос Девятнадцатый. — Потом расскажу. Пока что тебе достаточно знать, что, но она гораздо ценнее, чем мы все. Тому явно было недостаточно, но дальше спрашивать он не стал. Здесь не всем можно было доверять, и к этому нужно было привыкнуть. Навья же молча слушала, завернувшись в крылья, как в плащ. Десятый тяжело дышал и время от времени поскуливал. Наверху слышались шаги. После того, как на «звериной» половине поохотилась Третья, население ее заметно сократилось, но Ларге это было только на руку. Во-первых, выжили именно те, кто нужен. Достаточно умные, чтобы не кидаться на более сильную тварь, и достаточно ловкие и расторопные, чтобы суметь ей не подвернуться. Во-вторых, «звери» подобрали объедки ее трапезы, и хотя кровь убитых уже успела остыть и почти не давала энергии, мясо тоже было подарком судьбы. Твари стали сытыми и спокойными, намного реже грызлись друг с другом или пытались цапнуть «скотов», так что к решетке можно было подходить с куда меньшей опаской. Первым делом Тридцать Девятый нашел самых умных и вменяемых, а также самых сильных или тех, кого остальные боялись или просто слушались. Обычно эти черты сочетались в том или ином виде. Проще всего было с неудавшимся то ли Первым, то ли Шестым, которого все уже прозвали Ящером. Следующие — Десятый, к которому, как волчья стая, жались все остальные немногочисленные выжившие этой серии. Высокий сгорбленный Сорок Восьмой, четырехрукий и трехглазый, с мягкой и влажной кожей, как у морского гада, которая при прикосновении жалила электрическим разрядом. Двенадцатый — невысокий и юркий, тоже четырехрукий, с толстой шкурой, везде, кроме суставов защищенной еще и гибкими хитиновыми пластинами, с тремя длинными извивающимися хвостами, на концах которых покачивались острые, как бритва, обсидиановые лезвия. И глаза у него были огромными и фасеточными, как у стрекозы — должно быть, его зрение отличалось от обычного навского. Еще был огнедышащий зверь неведомого номера. Шестьдесят Первый — змееподобное нечто, плюющееся едким, кислотным секретом. Тридцать Седьмой — хамелеон, едва различимый на фоне стен, прячущийся в тенях и подкарауливающий собственных товарищей по несчастью… Многие и многие. Но начать следовало по порядку. А порядок был прост. У Ларги ничего не было, кроме воды в корыте и его собственной крови, и приходилось довольствоваться этим. Придвинув поближе к решетке корыто, Тридцать Девятый уселся рядом и, сложив ладони у рта, призывно завыл, имитируя «речь» Десятых. Девятнадцатый и Ящер страховали его на другой стороне, а Первый расположился рядом, скептически глядя на его старания. Он поддерживал этот план, потому что другого просто не было, а Ларга уже заслужил его доверие, но не ворчать Ренга, похоже, был органически неспособен. Десятые, возившиеся в дальнем углу клетки, насторожились. Вскинули вытянутые звериные морды, кто-то из них коротко тявкнул. Самый мелкий, то ли какой-то неудачный, то ли сделанный из нава-подростка, повел ушами и отделился от стаи, но близко не подошел, оставшись наблюдать в отдалении. Это был тот самый, который недавно лизнул Девятнадцатого, и теперь он был научен горьким опытом. Еще один глухо зарычал, вздыбив длинную черную шерсть на спине и на загривке. Не добившись нужного результата, Тридцать Девятый снова завыл и стал ждать, что будет. Наконец вожак поднялся и пошел к решетке. Он был крупнее остальных, поджарый и облезлый, шерсть на боках и брюхе торчала клоками, а кое-где виднелись проплешины — следы то ли близкого знакомства с другими тварями, то ли какого-то просчета асуров. Остановившись в паре шагов от прижавшегося к прутьям Ларги, Десятый оскалился, обнажив острые зубы и обсидиановые клыки. Несмотря на совсем не грозный вид Тридцать Девятого, он своим звериным чутьем ощущал, что эта тварь на «скотской» половине за главного. — Аууу, — повторил Ларга, постучав костяшками пальцев по решетке. — Подойди. Десятый замер ненадолго, подумал, и подошел еще на шаг. Ларга снова поманил его, а затем уже опробованным способом впился зубами себе в запястье, прикусил, пока не показались тягучие капли крови. Тогда он вытянул руку и мазнул по решетке. Но Десятый среагировал мгновенно, решив не довольствоваться парой капель, а нацелившись на высунутую руку. И Ларга едва успел ее убрать. Тварь врезалась в прочные, магически усиленные прутья, узкая морда просунулась между ними. — Грррр, — сдавленно прорычал Десятый. — Нет, — Ларга говорил твердо и уверенно, но без угрозы в голосе. — Я не добыча. Слушай меня. Тогда дам есть. Он отодвинулся от решетки ровно настолько, чтобы Десятый не мог достать его зубами, так что его лицо оказалось совсем рядом с волчьей мордой. Десятый снова взрыкнул. Тогда Ларга резко выкинул вперед другую руку и ухватил его за ухо, прижав морду к прутьям, чтобы тварь не могла убраться назад. — Я дам есть, — повторил он и поднес к морде прокушенное запястье, так, что Десятый не мог достать зубами — только лизнуть. Что он и делал, жадно урча, пока рана не затянулась. — Теперь дам пить, — он зачерпнул горстью воду из корыта и так же поднес Десятому. Процедура повторилась, а затем еще и еще раз. Наконец Ларга выпустил Десятого, и тот убрал морду обратно. — Молодец. Слушай меня — получишь еще. Тварь смотрела на него некоторое время, долго и не мигая, как будто все понимала. И вдруг снова бросилась на решетку, пытаясь достать его лапой, но Тридцать Девятый успел отскочить, так что на его боку остались лишь неглубокие серые царапины. — Плохо, — он снова не позволял себе злиться, но говорил еще более строго. — Так делать нельзя. Девятнадцатый понял его без слов и, подобравшись к Десятому сбоку, вонзил ядовитые шипы в то место, которое не было защищено густой шерстью. Тот дернулся, завыл и стал неуклюже заваливаться на бок. — Нельзя нападать на меня, — добавил Ларга. Десятый едва мог пошевелиться и жалобно скулил. — Неплохо для начала, — прошипел Первый. По нему, как и всегда, было не понять, что он еще думает, кроме самого простого одобрения почти удачной попытки. А сам Тридцать Девятый прилагал усилия, чтобы не кривиться и не рычать от отвращения и злости. Единственным способом выбраться было выдрессировать своих сородичей (все еще сородичей!), словно животных. Гадко, но ничего не поделаешь… Как ни странно, с Сорок Восьмым, которого Ларга немало опасался, вышло проще, чем с Десятым. Сильный и опасный монстр как будто сам чего-то боялся и хотел уверенности. А уж этого у Тридцать Девятого было хоть отбавляй — по крайней мере, он умел таким выглядеть. А вот верткий и проворный Двенадцатый грозил стать проблемой. Ящеру и Девятнадцатому было непросто изловить его, он хорошо поживился останками тех, кто достался на обед Третьей, и теперь был серьезным противником. И к тому же, решетка, которая обеспечивала Ларге какую-никакую безопасность, теперь только мешала. Этому существу в первую очередь стоило бы показать силу, но делать это надо было лично, остальные варианты плохи. Но и оставить его в покое было нельзя, ведь если приручать — то всех тварей, чтобы когда они побегут из отстойника, было как можно меньше неприятных неожиданностей. И теперь Тридцать Девятый думал, как к нему подступиться. Ему снова ужасно не хватало Тинги. Те страшные ночи в пустыне, которые они едва сумели пережить, сделали их лучшими друзьями, но это совсем не помешало конкуренции. Они больше не пытались расправиться друг с другом, но все еще стремились превзойти во всем, чему обучали будущих гарок. А наставники только поддерживали это соперничество, потому что оно шло на пользу им обоим: они и так были лучшими среди ровесников и еще не давали друг другу расслабляться. Но в одном Ларга всегда безоговорочно признавал превосходство Тинги: в умении обращаться с драконами. Да и не только — вообще с любой живностью, но драконы были его страстью и его даром. Эти создания, могучие и злобные, способные в считанные секунды растерзать неосторожного нава, подчинялись ему, словно Тинга владел каким-то неизвестным никому арканом. Более того — они его обожали. И теперь Ларга пытался вспомнить, как его друг приручал диких драконов, это было очень похоже на нынешний случай. И что бы сказал Тинга про эту тварь? Должно быть, сперва изловить, а потом разбираться. Слишком свободолюбивое и своенравное существо, чтобы быть с ним мягким, ласку оно воспримет как слабость. Но сделать это чужими руками — сразу перечеркнуть весь эффект. Значит, придется пытаться договориться по-хорошему. Ларга присматривался к Двенадцатому, изучая его повадки и запоминая тональность звуков, которые тот издавал, чтобы научиться ему подражать. Это было непросто, потому что тварь тонко пищала и скрежетала, но после некоторого времени тренировок Тридцать Девятый достаточно освоил его «язык». Снова устроившись у решетки, он тонко запищал, что у Двенадцатого означало «говорить свысока, но не угрожать». Скорее всего, тварь понимала и слова, но подражание ее собственным звукам привлекло ее внимание, и Двенадцатый замер, наклонившись вперед, и вперился в Тридцать Девятого своими огромными фасеточными глазами. Тот почувствовал, что теряется, но виду не подал. Выражение морд и лиц большинства образцов можно было истолковать, их настроение и намерения выдавал хотя бы взгляд, но эта «стрекоза» так и осталась загадкой. Впрочем, отступать было уже поздно, да и бессмысленно, и Ларга снова издал точно такой же писк, рукой показывая Двенадцатому подойти. Должно быть, тварь посчитала его «тон» возмутительным и после второго писка сорвалась с места, в один прыжок преодолев расстояние до решетки. Тут же развернулась боком, и ударила всеми тремя хвостами между прутьями, метя наглецу на другой стороне в голову, грудь и пах. Ларга развернулся боком и отскочил, но недостаточно проворно, так что Двенадцатому удалось оставить у него на бедре и плече по глубокому, но неопасному порезу. В ответ Тридцать Девятый ударил по одному из хвостов, и его когти оставили три довольно болезненных раны. Подставленный бок твари выглядел куда более заманчиво, но так рука могла застрять, оставив нава беззащитным перед новым ударом хвостов. Двенадцатый отскочил от решетки, злобно заскрипев, отошел на полшага и изготовился для новой атаки. Мирно договориться не вышло. — Ну давай, — уже нормальным голосом подбодрил его Ларга. — Достань, если можешь, не то я тебя достану. Двенадцатый издал писк другой тональности, означавший неприкрытую агрессию, подтянул к пасти хвосты и сперва слизнул оставшиеся на лезвиях капли крови своего противника, а затем прошелся длинным раздвоенным языком по собственной ране. Замер на пару мгновений, напрягшись, как сжатая пружина, и в мгновение ока снова ударил хвостами, как будто выстрелил обсидиановыми лезвиями через решетку. Но и Ларга на этот раз был готов. На том же хвосте прибавилось три новых пореза, а еще он все-таки решился и когтями другой руки пырнул Двенадцатого в бок, попав точно между хитиновыми пластинами. Но увы, не обошлось без ошибки, которой Тридцать Девятый так опасался: он не успел быстро отдернуть руку и снова отскочить, так что сумел лишь немного отклонить корпус, и два уцелевших хвоста располосовали ему бок и спину, но оба удара пришлись вскользь. Расцепившись, противники немного отдалились от решетки, но ни один и не думал убраться восвояси, ведь тот, кто первый отступит, проиграет этот странный поединок, правила которого тут же стали понятны всем. Девятнадцатый и Ящер стояли поодаль и не вмешивались — сейчас вожаку нельзя помогать. Они снова сошлись. Поврежденный хвост двигался медленней, и на этот раз Ларга смог ухватить его рукой и оттянуть так, чтобы оказаться вне досягаемости от остальных двух. Так Двенадцатый оказался прижат задом к решетке, а два его хвоста слепо шарили вокруг и били по воздуху, в то время, как Ларга тянул все сильнее, причиняя твари боль, от которой та уже начинала жалобно скрежетать. Он занял наиболее устойчивое положение, уперевшись локтем о прутья решетки, отклонился назад всем своим не очень большим весом и после этого приставил коготь к толстой шкуре у конца хвоста. Сделал неглубокий надрез, так что кожа разошлась, обнажив серое, сочащееся густой черной кровью мясо — но не более того. — Я твой вожак, — проговорил Тридцать Девятый, как-то инстинктивно выбрав именно это слово. — Слушай меня. Или отрежу. Двенадцатый издал высокий злобный писк и затрясся всем телом. — Отрежу хвост, — Ларга провел когтем по тому же месту, делая порез глубже. На этот раз тварь не издала ни звука, но рванулась изо всех сил, сдернув Ларгу с места, так что он потерял равновесие и едва не упал. Хуже того — теперь он был в зоне досягаемости других хвостов и тут же получил одним по боку, а от второго едва успел пригнуть голову, иначе удар пришелся бы в висок. Но теперь уж точно нужно было идти до конца, а хвост Тридцать Девятый так и не выпустил. Он снова подался назад, прижимая противника к решетке в том же положении, и тот опять заскрежетал от рывка, с которым его впечатало в прутья. — Я твой вожак, — говорить спокойным и размеренным тоном уже не выходило, и Ларга сам рычал, как «зверье». Он снова резал хвост, пока когти не уперлись в прочную кость, но Двенадцатый только бесился. Пока наконец хвост не оказался перемазанным кровью и не выскользнул из руки Тридцать Девятого. Освободившись от хватки, Двенадцатый отбежал на середину клетки и стал в ярости носиться по ней, то и дело пробуя цапнуть своих сородичей, а Девятнадцатый и Ящер пытались унять переполох. Весь этот шум разбудил Миргу, которая в последнее время отчего-то стала больше спать. Измененная навья зашебуршилась в гнезде из тряпья и распахнула крылья, взбаламутив тяжелый воздух отстойника. Ее абсолютно черные, без радужки и белков, глаза изучили всех по очереди и остановились на Тридцать Девятом. — Хороший, — вынесла Восьмая свой вердикт. — Смелый. Помочь? Она выудила кость и впилась в нее зубами, а потом тут же лизнула это место. — Нет, не надо, — резко бросил Ларга. Он убрался на свою лежанку из тряпья и теперь рвал грязную ткань, чтобы хоть как-то перевязать кровоточащие порезы. Обычно он разговаривал с Миргой ласково, но теперь еще не до конца успокоился после драки с Двенадцатым. И к тому же, она была не так опасна, как Первый, но подпускать ее к себе, раненому и перемазанному кровью, было нельзя — могла и броситься. Так что он возился с повязками и наблюдал, как Девятнадцатый и Ящер, призвав на подмогу Десятых и Сорок Восьмого, отогнали взбесившегося треххвостого в угол и не давали оттуда выйти, пока он не успокоится. — Глупый, — Мирга смотрела в угол, где зажали Двенадцатого. И негромко запищала, подражая его языку. — Уймись, глупый. Но Двенадцатый был слишком поглощен возней с остальными, чтобы ее услышать, зато Ренга расщедрился на комментарии: — Не уймется, — авторитетно заявил он. — Это еще надолго. — Как бы вообще убить не пришлось, — зло выплюнул Девятнадцатый, в очередной раз уворачиваясь от хлещущих по воздуху хвостов. Ларга отвлекся от своего занятия и помотал головой. — Нет уж. Он будет моим, никуда не денется.