Чудовищами не рождаются

Лара занималась ерундой. Новых образцов пока не было, а сил взяться за Тридцать Девятого она в себе не находила, ни физических, ни моральных. Открыв выдвижной ящик, асура достала маленькую плетеную коробочку, в которой лежала стопка световых картинок. Вайрен любил запечатлевать их с Альмой, как будто знал, что все так обернется. Как будто знал, что энергии для зеркальца может и не быть, и сделал на бумаге… Вот Лара плавает по их родному заливу, вот сидит на скале, о чем-то задумавшись, и кутается в теплый клетчатый плед. Маленькая Альма спит в колыбели. Ей на лицо падают белые лепестки, и скоро она точно смешно чихнет. Вот она залезла на дракона и трогает его за уши, а тот терпеливо ждет, пока она закончит свои исследования… Лара устало улыбнулась. Прошлого никогда больше не будет, но осталось настоящее, и в ее силах сделать так, чтобы у этого настоящего было будущее. Асура потерла виски. Сейчас бы в теплую ванну с ароматным маслом, а потом спать, спать… И чтобы проснуться у себя на открытой веранде, подставить лицо южному солнцу, почувствовать запах моря, услышать крики чаек… Она подняла голову и посмотрела на светящийся циферблат. Полчаса. Полчаса?! Она ведь только что закрыла глаза, совсем ненадолго… М-да, похоже, выспаться доведется только на том свете… Или в плену у навов, которые, по слухам, уже недалеко. Прямо на глазах у изумленного Ярги! Зато Альма будет в безопасности, а чтобы она там была, надо работать. — Ну что, не сбежал в четвертый раз? — она перевела взгляд на Ларгу. — Больше некому тебя спасать. — Я и предыдущие три раза не ждал, что меня кто-нибудь спасет, — резонно заметил тот. — А четыре — хорошее число, мне нравится. Непременно попробую. — В таком случае, тебе придется поторопиться. Лара не стала никуда его перевозить, а просто собрала нужные склянки на поднос, положила шприцы и поставила все это хозяйство на табурет возле кушетки, сама усевшись рядом с Ларгой. — Теперь займемся более близкими событиями. Несмотря на весь проявленный героизм разнообразием они не блещут… Лара уколола что-то расслабляющее, отчего контролировать реакцию стало сложнее, а мысли начали путаться. Потом сложила уже знакомый аркан и устроила руку на лбу нава. На сей раз дело пошло труднее. Лара стирала медленно и осторожно, убирая события и боясь затронуть нужные знания, навыки, все, что необходимо для телохранителя. Ювелирная работа, с которой не справился еще ни один ювелир. В ушах звучат крики сородичей, перед глазами смерть. Мужчины, женщины, дети. Его драконица любит мясо понежнее… У Эарны уже была бы истерика, но Лара не изменилась в лице. Ларга уже знал, что просто прокручивать в голове события не помогало — от них оставался только заученный текст, совершенно бесполезный и никак не способный помочь восстановить живые образы. Он знал, что не выходит и прогнать Лару от себя, как того светлого, который пытался управлять его телом. Лара никуда не лезла, и бить было некуда. Он чувствовал себя так, как будто пытался с помощью клинка остановить морской прилив… А ведь это хорошая аналогия! С приливом не нужно драться, от прилива нужно уходить. Воссоздавая события в своей памяти, он только облегчал асуре работу, а потому она так быстро заставила его забыть детство и юность. На этот раз он очень старался от воспоминаний отвлечься. Думать не о Вратах и не о том, как впервые увидел Землю, не о пьянящем азарте своего первого настоящего боя, не о драконах, не о горящих городах светлых. Не о шуточках Тинги, не об их с Аригой нежностях, не о том, как Ханьга впервые развернул перед ним карту и спросил его мнения о плане предстоящего сражения. Не о том, какую прекрасную музыку играла Арига перед штурмом первого Хрустального Замка. Нет, он загнал все это как можно дальше, мысленно заключил в прочную скорлупу и убрал на самые задворки памяти. Теперь Лара видела другое: коридоры Лаборатории, ее собственное лицо, расплывающееся, потому что от боли зрение мутилось. Как Этарн и Эарна злятся, потому что уже полдня не могут вживить ему когти. Как он убил очередного «зверя» из отстойника, но кровь так и не попробовал. Как они с Ренгой… нет, не надо про Ренгу. Как он дрался недавно с Шестым, надеясь если не победить, так хотя бы умереть. Пусть смотрит. Ларга был бы даже не против это все забыть. — Нет, это пока рано. Лара говорила почти ласково, но ее голос слегка дрожал. Она устала очень быстро, а осталось еще очень много. Что ж, ладно. Асура взяла другой шприц и уколола нава тем же самым веществом, увеличив дозу. Теперь Ларга был как бы в дреме, в неглубоком сне, когда мысли текут извилистым потоком, образуя причудливые сны. Подстроившись под ритм его дыхания, асура называла имена и события, которые успела разглядеть, и тянула за ниточку ассоциативного ряда. Получалось медленно, трудоемко и странно, но Лара не сдавалась. Она должна спасти Альму и спасет ее, чего бы это ни стоило. И у нее получалось. Направлять собственные мысли в нужную сторону Тридцать Девятому стало невероятно тяжело, почти невозможно. Асура произносила имена, названия и просто отдельные слова, и память услужливо показывала ей целый ворох ассоциаций, которые тут же исчезали бесследно. А Ларге едва удавалось балансировать на грани бреда, чтобы хоть что-то осознавать и не отключиться, не позволить ей делать с собой все, что заблагорассудится. Прилив. Ласковое море Ларнайских островов. Заходящее солнце дарит воде блики цвета красного золота. Если от прилива нельзя спрятаться, нужно просто лечь на воду, раскинуть руки и позволить воде самой удерживать себя — не утонешь. Так и сейчас Ларга решил просто не сопротивляться. Даже наоборот — помочь. Он старался вовсе перестать мыслить связно, погрузившись в полный, неконтролируемый бред. Так асуре было непросто находить и выдергивать отдельные ниточки, каждое произнесенное ею слово порождало множество других слов и понятий, не связанных между собой и не укладывающихся в общую картину. Это были уже не нити, а песчинки, которые нужно было перебирать по одной, чтобы найти подходящие друг к другу. А потом что-то изменилось. Асура уцепилась за образы Ларнайских островов, задержалась на них, а затем оставила в покое его память, и он то ли спал, то ли бредил. — Тварь, — тихо, еле слышно прошептала Лара. — Какая же ты тварь… Хотелось убить его прямо сейчас, разорвать своими руками, потому что такая тварь не должна, не имеет права жить! — Убью, — простонала она, с трудом сдерживая слезы. Она была на Ларнайских островах, когда их ненадолго отбили. Зашла в дом, побродила по побережью… Все стало таким чужим и страшным, что Лара даже не могла осмыслить, уложить в голове связь вот этого с ее родиной. В какой-то момент Вайрен, еще живой, настоящий Вайрен, взял ее под руку и так ходил, пока она не пришла в себя. Потом они снова отправились в убежище на материке, где Вайрен спрятал Альму, и снова ходили по пепелищу. Обугленные дома, какие-то кости, и головы, головы на шестах… Лара подходит к каждой, вглядывается в мертвые лица, каждый раз боясь узнать… — Ее здесь нет, — Вайрен кладет руку ей на плечо. — Я знаю. Конечно, здесь нет детей, ни одного. Когда темные на драконах, и взрослых-то почти не найдешь. Лара поворачивается и нетвердой походкой идет уже к их дракону. Нэкса, ночь. Захваченная и прирученная Вайреном навская драконица. Небольшая, юркая и изящная. Похожая на Гвальму. Дорогу до Лаборатории Лара почти не помнит. Она сидит, бездумно разглядывая то облака, то проплывающий внизу мир, то черные блестящие чешуйки. Она не хочет больше жить, но и умереть не имеет права. Что-то такое ей и говорит Лаэрн, вроде бы и сочувствующий, и в то же время довольный, что градус ее ненависти достиг нужного уровня. Рядом стоит чашка с шасскими зернами и тонкая рука со втянутыми когтями-инструментами мешает ложечкой сахар. Как мило… А потом, спустя целую вечность, Астэра, отправившаяся в Хрустальный Замок вместе с Третьей, сообщает, что Альма жива и у нее. Альма жива. Жива… Тогда Лара пришила образцу не то, что надо, и создала новую серию… Все это пронеслось в голове у Лары за несколько секунд. Несколько мгновений, на которые она отвлеклась, и которых хватило измученному мозгу, чтобы отключиться. Асура крепко спала, уроив голову на грудь образцу номер тридцать девять. На этом связь оборвалась, и сознание Тридцать Девятого скользнуло в уже привычную темноту. Но провалялся без сознания Ларга недолго, и в чувства его привел запах. Отвратительный, ненавистный запах асуров, которым и так пропиталось здесь все, но сейчас он был особенно сильным. К тому же, что-то давило ему на грудь — нетяжелое, но было отчего-то неудобно и неприятно. Прежде, чем открыть глаза он, по своему обыкновению, попытался привести мысли в порядок, и его ждало еще одно неприятное открытие: память напоминало решето или прохудившуюся одежду. Последовательность событий и основные вехи его жизни сохранились, но множество деталей и мелких событий истерлись, как будто их никогда и не было. Некоторые из них были не важны, о некоторых Ларга горько жалел. Похоже, Лара успела много меньше, чем собиралась, но свою память он снова не смог защитить. Он чувствовал собственное бессилие, и от этого снова хотелось выть и орать, выплескивая свое отчаяние, но он стиснул зубы и сдержался. И еще этот запах… Кажется, хуже было только когда после очередной операции он осознал, что больше не способен творить магию. Но тогда он очнулся в своей клетке, и рядом был Ренга, при котором можно было и побеситься, тот все понимал. Но теперь где-то поблизости были светлые — настолько близко, что от запаха у него заострились уши. Наконец нав открыл глаза — и сразу понял, в чем дело. Лара мирно спала, положив ему голову на грудь, как будто и не враг был у нее вместо подушки. Должно быть, она и правда вымоталась до предела, если уснула так глубоко, что ее не корежило от такого соседства. Ларга пошевелил руками, проверяя крепления, но результат его не обрадовал. Если вытянуть когти, он до асуры тоже не дотянется — а жаль. Но даже не имея шанса выбраться, беречь ее сон он не собирался. Тридцать Девятый поерзал, насколько позволяли ремни, затем вытянул когти и звонко постучал ими по металлическому столу. — Слезь с меня! — прозвучало над самым ухом у Лары. Лара плыла по морю. Теплому, как парное молоко, только молоко было кровью. Навской кровью. Она почему-то не черная, но в воде определенно много навов, иначе отчего же так противно? Мысли приходили одна бредовее другой и текли вяло, прямо как это странное навское море. А потом мир вдруг зашатался, а совсем рядом с ухом пролязгали что-то на навском. Лара вздрогнула и проснулась. Проснулась? О, Спящий… Открыв глаза, она увидела, что заснула прямо на кушетке с Тридцать Девятым, которому это доставило такие моральные страдания, что Эарна могла бы почувствовать себя отмщенной. — Несчастный! Мышцы затекли в неудобной позе, и Лара едва не поморщилась, когда слезала. — Доброе утро, — невозмутимо ответил нав. — Надеюсь, ты паршиво выспалась. — Не хуже тебя, — привычно парировала асура, приводя себя в порядок перед зеркалом. — А тебе не повезло. Ты был на Ларнайских островах, и теперь я знаю об этом. — Был, — Ларга не стал спорить и без лишней скромности добавил: — И даже отличился. А что, это была твоя родина? — Это до сих пор моя родина, — ответила она, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало невозмутимо. — Кто бы там ни жил, и что бы с ней ни сделали. — Называй как хочешь, мне-то что? — Тридцать Девятый пожал бы плечами, если бы не был привязан. — Эти острова вам больше не принадлежат, и я был там, когда вы их потеряли. Мне этого достаточно. — Мне тоже, — Лара по-прежнему не смотрела на него. — И ты еще успеешь об этом пожалеть. В коридоре послышались шаги, а затем в дверь робко поскреблись. — Да? — асура повернула голову. Появившееся на пороге существо все еще напоминало нава, но удлиненные клыки и странный взгляд говорили сами за себя. — Я сделал, хозяйка, — образец наклонил голову. — Девяностый все видел. — Кто-нибудь выжил? — Только нужные, хозяйка. Лара улыбнулась. — Молодец. А теперь посмотри сюда, — она показала на Ларгу. — Это Тридцать Девятый. Скоро он станет похож на тебя, но пока еще любит огорчать свою хозяйку… Шшш, не рычи, мне ничто не угрожает. Еще он любит страшные и поучительные истории. Чем страшнее и поучительнее, тем лучше. Расскажи ему о своих подвигах. Расскажи, что поел недавно и как порадовал хозяев. Ты умный мальчик и прекрасно справляешься. — Спасибо, хозяйка. — Как закончишь, получишь еще еды. А в клетке тебя будет ждать твоя любимая Пятидесятая. Глаза образца загорелись, а по подбородку потекла слюна, но он тут же утерся ладонью, зная, что хозяйка не любит такого. А потом начал рассказывать. Взахлеб и с подробностями, выуживая из памяти самые мелкие детали, он рассказывал, как прекратило свое существование одно из навских поселений, скольких врагов он разорвал на части и скольких притащил в Лабораторию… Ларе самой было тошно это слушать, но она давно научилась отключаться и уходить в себя или в дело, которым занималась. Ларга слушал его молча, не перебивая. Он уже видел тварей в бою и знал, зачем ему все это описывают, а потому не позволил себе показать свои чувства. Он не шарахался от крови и смерти — ни чужой, ни своих собственных сородичей. Он хотел отомстить, хотел убить тварь, которая стояла сейчас перед ним, а еще больше — ее хозяев, всех до одного. И находил немалое удовольствие в мечтах о том, что их смерть не будет легкой и быстрой. Да, слушать все это было больно и мерзко, но Тридцать Девятый и не думал развлекать Лару, как его развлекала слабачка-Эарна. Но гораздо хуже было другое: рассказ твари был связным и стройным, хоть и не блистал красотой, а значит, тварь была разумна, по крайней мере, способна мыслить образно. Интересно, ему тоже стерли память или попросту сломали? Но пытаться его спасти и переубедить при Ларе было глупо, да и бесполезно: она только посмеется, и образец вместе с ней. А потому он дождался конца повествования и задал только один вопрос: — Как тебя звали? Ренга говорил, что имя — это самое главное, и забыть его означает потерять себя. Они двое помнили свои имена, хоть и говорили немногим. И Девятнадцатый наверняка тоже — слишком уж был разумен — но не сказал его никому до самого конца. О том, что на самом деле асура решила продемонстрировать, что будет с ним самим, Ларга решил пока попросту не думать. Он достаточно владел собой, чтобы пережить этот ужас после, когда останется в одиночестве. Но не сейчас. Образец повернулся к Ларе и вопросительно посмотрел на нее. — Ответь ему, — она улыбнулась уголками губ. — Скажи, кто ты. — Да, хозяйка. Я образец серии тридцать один и меня создали здесь, в Лаборатории хозяев. Я похож на вас, но не такой, как вы, и никогда таким не был. Я жив, пока нужен хозяевам и пока хоть один из вас ходит по этому миру без ошейника и поводка. — Ты умничка, — кивнула асура. Некоторое время Тридцать Девятый молчал, осмысливая услышанное. Хотелось броситься на асуру, разорвать ее на части когтями, предназначенными для убийства его сородичей. Хотелось услышать, как она кричит и хрипит, захлебываясь собственной кровью, как, не помня себя, молит о пощаде, которой, конечно же, не дождется… Но он знал, что если будет дергаться и рваться в ремнях, то только позабавит ее. Нав глубоко вдохнул и медленно выдохнул, чтобы вернуть самообладание. И вместо проклятий и обещаний убить просто рассмеялся. — Ты серьезно? — спросил он у Лары. — Правда думаешь, будто я тоже поверю в такой бред? Можешь отправить этого бедолагу отдыхать. Не впечатлил. — Я не думаю, — асура ласково погладила образца по волосам и тот, зажмурившись, потерся головой об ее руку. — Можешь идти, ты порадовал хозяйку. Тридцать Первый почтительно склонил голову и, бесшумно ступая, вышел в коридор. — Я не думаю, — повторила Лара, когда за ним закрылась дверь. — Я знаю. Ты не сможешь причинить нам вред, потому что просто забудешь, кто мы и кто ты. Но если этот просто говорящее животное, то ты сохранишь все свои навыки и умения. Ты не будешь пускать слюни от счастья и ловить от скуки вшей, можешь быть спокоен. С этими словами она собрала световые картинки и сложила их в плетеную коробочку. Переоделась, заправила волосы под косынку и куда-то ушла. Рабочий день начался. — Не дождешься, — коротко бросил Ларга, наблюдая, как асура собирается и выходит. И только когда за ней закрылась дверь, он позволил себе по-настоящему осмыслить то, что видел и чувствовал. Он действительно терял память, и если все забудет, может быть, и правда поверит в любую чушь. В этот раз он хорошо сопротивлялся, но тем лишь отсрочил неизбежное. Вот теперь Ларге было по-настоящему страшно и по-настоящему безысходно. Он сжал кулаки и тихо-тихо завыл сквозь стиснутые зубы. — Помогите мне… кто-нибудь… пожалуйста, — прошептал он, сам не зная, к кому обращается. — Я сделал все, что мог, и даже больше. Я не могу сейчас проиграть. Я не хочу… Только не стать тварью, не служить им… пожалуйста… Он знал, что это постыдная слабость, но позволил ее себе на несколько мгновений, чтобы не дать ей прорваться потом. Он знал, что помочь некому, но он все равно будет бороться до самого конца. И тогда, может быть, умрет во время очередных манипуляций. Или потеряет разум и снова окажется в отстойнике. Это тоже неплохо. А может быть, он еще сбежит. Говорят, судьба любит тех, кто не опускает руки, а Ларга был как раз из таких. Его размышления прервал поток воздуха, созданный открывшейся без скрипа дверью. — Ма-ам? — прозвучал в тишине тоненький голосок Альмы. — Мама, ты тут? Ой… Она почувствовала на себе взгляд Тридцать Девятого, но никуда не ушла. Разумеется, только учуяв Альму, Ларга тут же взял себя в руки, так что девочка видела перед собой все то же уверенное в себе существо, кажется, вовсе не умеющее бояться. — Придется тебе поискать в другом месте, — скучающим тоном проговорил он. — Или подождать, — маленькая асура забралась на Ларин стул и поболтала не достающими до пола ногами. — Она ведь сюда придет. Тридцать Девятый не ответил, а молча уставился в потолок. Альма отняла у него драгоценное время наедине с собой, и это злило больше, чем сам факт ее присутствия, но высказать это нав не мог. Начинать беседу настроения тоже не было. Впрочем, он не сомневался, что любопытная маленькая асура сама к нему полезет. Она и полезла, оказавшись гораздо смелее Эарны, но и не желая рисковать. Бродя с Мальверном по лесам и прячась от навов, Альма научилась осторожности и теперь встала так, чтобы быть подальше от когтей. — Ты самый злой темный, кого я видела, — выдала она. — Буду считать это комплиментом, — совершенно искренне ответил Ларга, все так же не глядя на нее. — Спасибо. — Интересно получается… Я убегала от тебя, убегала, и мы опять встретились. Только теперь ты хочешь убежать. Альма обошла его по широкой дуге и встала в изголовье. Взяла в руки прядь спутанных, давно не мытых волос, и задумчиво стала плести косичку. Маленькой асуре было страшно, а существо на кушетке казалось безобразным, но страх завораживал, а безобразие вызывало странное любопытство. Как выглядит оживший ночной кошмар, если его поймать и сделать не опасным? А вот так. — Наверное, — Ларга не пытался увернуться от попыток девочки заплести ему косичку — да и не вышло бы. — Я вообще не знал о твоем существовании. Он подумал, что не будь девочка асурой, ему сейчас было бы даже приятно. Она плела ловко и аккуратно, почти не дергая спутанные пряди. Но так он просто терпел и делал вид, что ему все равно. Альме же он напоминал отдыхающую Нэксу. Когда отец выбирался в Хрустальный Замок, она укладывалась на самом краю поля одуванчиков, вдали от остальных драконов, и коротко взрыкивала, если кто-то нарушал ее покой. — А я знаю, что ты Ларга, — сказала она, когда молчание затянулось. — Ты бредил и назвал меня Аригой, а я спросила, кто ты. И ты ответил. — Возможно, твоя мать поблагодарит тебя, если ты ей это скажешь, — тон Тридцать Девятого был совершенно ровным и безразличным. Надо же — столько молчал и проговорился глупой девчонке! Но ничего уже не сделаешь — все равно она разболтает. А когда Альма закончила плести, он зажмурился и прошептал одними губами: — Лара, Астэра и Лаэрн. Я убью вас. И даже снизошел до объяснений: — В давние времена заплетенная тонкая косичка означала обещание. Не перед племенем — тогда мы еще не были единым народом — а личное. Ты очень кстати заплела мне ее. Девочка вздрогнула и заглянула ему в лицо. В глазах стоял ужас, но она пыталась справиться с собой, как могла. — Я не буду никому говорить. Тогда ты не станешь этого делать? — Разумеется, стану, — как-то даже немного удивленно ответил Ларга. — Мы ведь враги. — А зачем тебе обещание, если ты все равно хочешь их убить? Ей хотелось заплести еще одну косичку, но раз такие дела, то она не стала этого делать. — Ни за чем. Просто вспомнился старый обычай. На самом деле, конечно же, косички ни на что не влияют… Он хотел сказать что-то еще, но вздрогнул, и на краткий миг в его взгляде и выражении лица промелькнула паника. Он попытался вспомнить, кто же рассказывал ему про косички, какие еще были обычаи и прочее в этом духе. И не смог. То, что всплыло в его памяти, казалось крохотным лоскутком от большого полотна, которого уже не существовало… Но Ларга тут же взял себя в руки и снова уставился, а потолок, как будто вообще был здесь один. — Скоро тебе не будет страшно, — тихо сказала девочка, словно угадав его мысли. — Не знаю, зачем мама так долго возится с тобой, но скоро все закончится. Я ее попросила побыстрее тебя убить, потому что сколько можно, — она вздохнула. — Не люблю, когда так делают, это неправильно. Она по-прежнему не выносила, когда кого-то мучают, а потому до последнего упрашивала не забирать ее в Лабораторию. Лучше в убежище каком-нибудь, с Мальверном… — Ты не могла бы изливать свою жалость кому-нибудь другому? — нав брезгливо поморщился. — Меня от нее сейчас стошнит. — Очень нужно, — пожала плечами маленькая асура. — Как будто от этого для тебя что-то изменится… Но я все равно не буду относиться к тебе плохо… потом. — Если я «самый злой темный, кого ты видела», то зачем ты меня жалеешь? Не похоже ведь, что ты просто издеваешься. — А затем, — Альма повернулась так, чтобы Ларга не видел ее лица. — Ты любишь пугать Эарну, а я такое уже видела. С двух сторон, ага. И я не хочу больше на это смотреть. — Ты не ответила, — Ларга, насколько мог, помотал головой. — Пугать — хороший метод, действенный. — Зачем, зачем… Может, я не такая злая, как ты. А еще не люблю, когда мама кого-то мучает. Это как будто уже не моя мама, а… кто-то совсем другой. Альма по-прежнему не смотрела на нава. Говорить ее тоже больше не тянуло, и так они просидели до тех самых пор, пока не вернулась Лара. — Скучаешь? Она обняла дочь и поцеловала ее в макушку. Многие удивлялись перемене, происходившей с Ларой в таких случаях. -…Сегодня, — совсем тихо сказала она. — Сегодня все закончится. — Правда? — Альма с надеждой посмотрела на мать. — Да. Тридцать Девятый сглотнул, но ничего не сказал. Ему уже не раз такое обещали — но ни у кого пока не вышло. И может быть, он уже победил, хоть и не увидит результаты своих трудов. Лара улыбнулась. — Альма, лучик, погуляй пока, мне нужно кое-что доделать. Быстро глянув на мать, маленькая асура слегка поежилась. Она боялась, когда Лара была такой, и чувствовала себя едва ли не сиротой. Ее мама была другая, совсем другая… Альма тихонько вышла, закрыв за собой дверь, и Лара пошла мыть руки. — Надеюсь, что этот раз будет последним. — Мечтать не вредно, — хмыкнул Ларга. Снова было страшно, по-настоящему, до дрожи и тошноты, и где-то в глубине души он чувствовал, что конец близок. Но свою судьбу надо встречать достойно, какой бы она ни была. А сдаваться он, кажется, попросту не умел. Само это понятие было ему незнакомо. Торопиться было уже незачем, и Лара не торопилась. Зарядила и поставила Тридцать Девятому капельницу, потом пошла варить шасские зерна… Что-то светлое медленно текло в вену, отчего по телу постепенно распространялись странное оцепенение и холод. И страх. Тридцать Девятому казалось, будто бы он стал внезапно очень легким, и сильный, ледяной ветер оторвал его от земли и понес куда-то в дальние дали. Впереди был свет. Яркий и тоже холодный, он, казалось, вымораживал, уничтожал все, способное отбрасывать тень, проникал всюду, растворял в себе… — Ты знаешь, что такое Темный аркан? — раздался откуда-то сверху голос асуры, и сознание немного прояснилось. — Вероятно, да. И вот это почти то же самое, но… с другим знаком. Ларга чуть было не сказал ей спасибо. Свет, слишком много света, и в нем он чувствовал себя ужасно одиноким, оторванным от всего, чем он жил. Но рядом был враг, и это было спасением. За ненависть к этому врагу можно было цепляться, она позволяла не потерять себя, не раствориться, а холодном, чуждом Свете. Ненависть умаляла страх, ненависть давала силы. — Я знаю, что такое Темный аркан, — с трудом проговорил нав. — И вижу, ты решила меня убить. Прекрасно… — Нет, — Лара снова улыбнулась. — Ты станешь более… покладистым. Тем, что твои сородичи уклончиво именуют «измененной Навью», хоть и знают, что это уже не Навь, а нечто странное. Ты лишишься генетической ненависти, а потом и остатков памяти. Тонкие цепкие пальцы потрепали его волосы. — Это если все пройдет хорошо. А если нет, то еще и разума. «А если я неправильно рассчитала дозу, то ты и вправду умрешь, но тебе об этом знать необязательно.» — Да пошла ты… — ответил Ларга, уже не размениваясь на любезности. Она хочет лишить его этой ненависти? Не выйдет. Враг рядом, и это придает сил. Врага надо ненавидеть. Лара — враг. Все просто. Он думал о ней, о том, как ненавидит ее и хочет уничтожить. Ее и всех ей подобных. Память таяла, растворяясь в обжигающе холодном свете. Пустом. Чужом. Враждебном. Ненавистном. Лица друзей, товарищей, любимой стирались и исчезали, даже его собственное имя рассыпалось пустым набором звуков. Но ненависть оставалась. Она тоже бледнела и как будто теряла смысл, но Ларга цеплялся за нее, отчаянно, как за последнее, что связывало его с его собственной жизнью. А затем стало легче — врагов в поле зрения прибавилось. Астэра. Она тоже враг. Ее надо убить. Надо… но зачем? Неважно. Просто — враг. — Враг… враг… враг… — бездумно повторял он. Светлые говорили о чем-то, но он с трудом мог разобрать слова. Впрочем, достаточно было, что это язык светлых. — Ненавижу… Сознание тонуло в белом, бесконечном свете. Только он уже не обжигал холодом. Он серел и теплел, как будто вобрав в себя немного Тьмы. Мягкие, серые волны убаюкивали, не оставляя ни мыслей, ни чувств. Только покой и сон. Тридцать Девятый погружался в сон все глубже, а дышал все мельче, и в какой-то момент Лара вдруг поняла, что еще чуть-чуть, и ее начинания пойдут дракону под хвост. — Этарн! — донеслось до Ларги откуда-то издалека, как сквозь толщу воды. — Эарна! Новая вена — новая трубка, новая жидкость, новая жизнь. — Еще немного, малыш, продержись еще. Ты же сильный! Самый сильный из всех, кого я встречала. Астэра гладила его по голове, но он с трудом вспоминал, кто она такая, а скоро и вовсе забудет, что такое голова. Его память — большое черное пространство с редкими, едва заметными звездочками событий. От прикосновения Ларга дернулся и как будто вынырнул из серого, затягивающего ничто. Даже глаза сумел приоткрыть — и тут же мотнул головой, отталкивая ее руку. Он помнил, что ее зовут Астэра, а вот имя другой, стоявшей поодаль, уже забыл. Равно как и собственное. Он только чувствовал, кожей, сердцем, каким-то чувством, которому не знал названия, что она — враг. И помнил, что именно за это он цеплялся, чтобы… чтобы что? Чтобы не сдаваться. А почему нельзя сдаваться? И кому? Наверное, этим же врагам. Потому что… потому что они враги. Все просто. Более сложные конструкции в голове сейчас не умещались. Перед глазами была белая пелена, через которую едва проглядывали силуэты врагов. Белое… белые скалы Ларнайских островов. Черная точеная фигурка Ариги на фоне скал. Она — не враг. Она — родная, своя. — Арига… подожди… меня… — прохрипел он. А почему? Откуда это все? И кто он сам? Имя ускользало. А враги были рядом. Нельзя сдаваться. Что-то ныло и мешалось в сгибе локтя на обеих руках, но не получалось разглядеть, что. Враги о чем-то говорили, но тоже не понять. Черная фигурка на фоне белых скал таяла, рассыпалась песком, и оставалась только белая пелена. Кругом — враги. Он ненавидел их. И удерживал в голове эту ненависть, просто потому что был слишком упрямым. Теперь-незнакомая асура чуть наклонилась и посмотрела на него, на сей раз — выжидательно. — Ну и? Помнишь меня? — Оставь его, Эарна, — бросила Лара, сама повернувшись к кому-то высокому и, чем Спящий не шутит, величественному. Эарна притихла. Лаэрн оглядывал дело рук чужих. Астэра отошла к столу и стала перебирать какие-то бумажки. — Он или умрет, или изменится, — тихо произнесла Лара. — Осталось недолго. Нав сфокусировал на ближайшей светлой мутный взгляд и сказал только одно слово: — Умри… Кажется, это относилось ко всем здесь присутствующим в равной мере. Нет, к тому, кто вошел только что, и от чьего присутствия он вздрогнул, как от попадания Эльфийской стрелы… к нему это относилось особенно. — Не дождешься, — выдала Эарна на полтона ниже, чем обычно. Лара что-то объясняла Лаэрну, показывая то на Тридцать Девятого, то куда-то в сторону. — Я успела все, что должна была. Это существо принадлежит мне. Ты обещал. Астэра хотела было что-то сказать, но вид у Лары был такой отчаянный, что она махнула рукой. Тридцать Девятый слушал, но понимал далеко не все. Ненависть помогала держаться, но он словно качался на волнах, то соскальзывая в серую дымку, то возвращаясь к реальности. По трубкам, которые он теперь разглядел, текла какая-то гадость, светлая и темно-красная, как драконья кровь, и чем дальше, тем труднее становилось «выныривать». — Это существо слишком дорого обошлось всей Лаборатории, чтобы его так бездарно использовать. — Бездарно?! — Лара распахнула глаза. — Разве спасать ребенка — бездарно использовать? — Если одного, то да. — Он отведет ее в Железную Крепость и вернется. — Для этого есть портал. — Лаэрн улыбнулся тонкими губами. — Их блокируют через раз. — А потому не стоит подвергать ценное орудие опасности. — Ценное? — голос Лары сорвался. — Да у него от мозгов ничего не останется, он будет как голем! Астэра приложила к лицу ладонь. Тридцать Девятый ничего не сказал, но улыбнулся. Память почти совсем растаяла, но сознание даже немного прояснилось. Он не знал, надолго ли, но при словах о големе оскалился и зашипел. Эти враги так самоуверенны… Он еще не сдался. И не сдастся. Ни за что. — Похоже, до голема тут еще далеко, — подала голос Астэра. — Как бы не умер от передозировки-то. Ответом ей был негодующий взгляд, но колесико на капельнице Лара подкрутила. Не торопясь, Лаэрн подошел — почти прошествовал — к пристегнутому к столу образцу. Взял его за подбородок и с усилием повернул голову так, чтобы Лара получше могла разглядеть горящие желтым глаза. Заостренные уши было заметно и так. В довершение этой картины, Тридцать Девятый оскалился и зашипел, пытаясь вырваться из хватки асура — но был для этого слишком слаб. — Он явно не согласен с тем, что он голем. Кого ты пытаешься обмануть? — Он станет големом, — просто сказала Чайка, — или умрет. Все решится этой ночью. Но больше он не сбежит, за это я ручаюсь. Своей головой, если надо. — Не только головой, — напомнил Лаэрн. Он говорил совершенно спокойно, но от его взгляда и голоса пробирал холодок: он будто уже примеривался, как будет переселять Гвальму в новое тело. — А если по итогам твоей работы он будет жив и не будет големом, я его заберу. Наше положение изменилось, и мы не можем растрачивать важные ресурсы. Он помолчал немного и в итоге счел, что стоит немного смягчить произведенный эффект. — Я все понимаю, Лара. Мне жаль. «А я говорил, что ему верить нельзя,» — печально, но как-то совсем не удивившись, произнес бы Вайрен. А, может быть, просто промолчал бы и обнял ее. Но сейчас его рядом не было, и Лара вдруг почувствовала себя совершенно одинокой. С ней только Альма… и Астэра? Она перевела взгляд на бывшую ученицу. Упрямую девчонку из какой-то холодной глуши, добившуюся всего своим трудом. «Ты со мной или нет? Скажи.» Астэра, конечно же, молчала, но глаз не отводила. Если не выйдет сделать из этого Ларги то, что нужно, если не удастся выдать его за голема, Альма не будет одна. Астэра либо спасется вместе с ней, либо будет рядом до самого конца. — Ты обманул меня, — тихо произнесла она. — Я понимаю. Но пусть будет так, как ты сказал. — Я расставил приоритеты, — все так же ровно отозвался Лаэрн. — Удачной работы. Он развернулся и вышел, не сказав больше не слова. Да, Лару пришлось обмануть, но проклятые темные все ближе подбирались к Лаборатории, и из-за этой твари, что лежала сейчас на столе, уже ничего не успеть. Время уходило стремительно, и неизбежность поражения ощущалась все явственней. Разве можно сейчас думать о безопасности какой-то девочки? — Не… повезло… да? — с трудом проговорил Тридцать Девятый. Мысли путались, но смысл разговора до него кое-как дошел. Он тоже чувствовал, что у него в запасе мало времени, несмотря на все усилия и все упорство. А кроме возможности говорить, у него ничего не осталось. Лара молча опустилась на стул и некоторое время молча смотрела на узор кафеля на полу. Больше всего хотелось забиться куда-нибудь, уснуть и так, во сне, умереть, но этого делать нельзя. Прогнав жестом притихших Этарна и Эарну, она перевела взгляд на Астэру. — Я сделаю из него голема, — произнесла она так же тихо. — Такого, что не отличить. А если отличить, то… Просто береги Альму. Пожалуйста. Тридцать Девятый ответа не удостоился. — Ты так говоришь, как будто я уже согласилась прикрывать тебя. А ведь у меня тоже не только я, но и дети. Лара вздрогнула, как от удара, но кивнула. — Ты в своем праве. Ты знаешь, что я не делаю голема и никогда не собиралась. Скажи Лаэрну сейчас и закончим с этим. Астэра покачала головой. — Ты всегда принимала помощь, как должное, и считала, что мир вертится вокруг твоей семьи. Ты жертвуешь очень многим, это многое не спрашивая, и я не буду тебя добивать. Особенно сейчас, когда навы совсем рядом. Да, — она повернулась к Тридцать Девятому, — вот тебе награда за мучения и храбрость. Твои сородичи действительно скоро будут здесь, но, увы, если ваша встреча состоится, то она будет совсем не такой, как ты бы хотел. Ларга уже не мог внятно воспроизвести в памяти, каковы его сородичи, знал только, что они есть, и они с ним — одно. А еще понял, что его сородичи скоро будут здесь, и враги их боятся. Это хорошо… А дальше светлая намекала на что-то, но он не понимал. Серая пелена снова смыкалась над ним, мысли путались, и все силы уходили на то, чтобы вынырнуть из нее. Он должен держаться. И может быть, за ним еще придут. Враги ведь не зря их боятся… На этом он снова стал падать в серую дымку, попробовал выбраться… Но силы кончились. Внезапно и без предупреждения, как падает подрубленное дерево или выливается из фляжки последняя капля воды. Он погрузился глубже, чем раньше, и больше не мог барахтаться и выплывать. Свои, враги, верность, ненависть — слова были пустыми, сами эти понятия потеряли смысл. Да и был ли этот смысл когда-нибудь? Были ли у него сородичи и враги? Был ли он сам? Он был ничем среди ничего, он не любил и не ненавидел, не радовался и не печалился, не был напуган и не был спокоен. Ему не было не холодно и не жарко, не светло и не темно. Чувств и эмоций не существовало, потому что не существовало того, кто мог бы их испытывать. Не было мыслей, не было ничего. А существовало когда-нибудь хоть что-то? И что такое — существовать? Серая пустота сомкнулась вокруг Тридцать Девятого, и он утонул в ней.