Разговор

      Как странно. Сегодня столько людей родилось. Я нашла так много знакомых имен в историческом календаре… Но одно из них… Я до сих пор не могу понять, как относиться к этому человеку. Он был очень талантливым музыкантом, а я очень люблю музыку, тем более сама неплохо научилась играть на клавишных. И даже его композиции играла. Но что-то заставляет недолюбливать его. Вот только что… Я уже запуталась!       Я ненавижу Польшу. С ней связано слишком много моих проблем. Я ненавижу Францию. С ней связана только одна близкая мне история, и то очень печальная, ведь Эрик умер в конце. Обе страны принесли мне много вреда как в прошлом, так и в настоящем, я больше никогда не сунусь туда. Хватило тех раз. Но обе эти страны связаны с этим человеком. Странно, что ненависть не распространилась на него, как на всех остальных (за исключением одного польского князя и одного француза, чье имя может знать только одна ведьма, которая сталкивалась с ним). Кажется, мои мысли слишком бредовые и несвязанные. Опиум плохо на меня влияет. Надо просто поздравить его с двести девятым днем рождения. И все.       Откинув сделанный недавно на заказ портсигар, я все-таки взялась за перо. Сил писать нет совсем. Я не спала с двадцать четвертого февраля, не ела столько же. Ладно хоть в этом месте есть возможность заниматься всем, что хочется, кроме, конечно, самобичевания, за которое я сюда и попала. Я начала писать, не понимая, что делаю. Я не понимала, что пишу, слова никак не хотели складываться в предложения. В конце концов я просто отключилась. Жаль, что ненадолго.       Меня разбудил тихий голос. Я думала, что уже забыла оба языка… Оказывается, я еще прекрасно понимаю польский. Стоп! Я разве звала его? Зачем он пришел, если его никто не ждал? Ладно, он будет вторым поляком, с которым я с радостью пообщаюсь. Как бы странно это не звучало, мне есть, за что сказать ему спасибо. Вот только видеть его нет желания… Мне даже успокоительное не помогает при воспоминаниях о нем, о всех снах, с ним связанных, о двух уроках музыки, которые навсегда останутся в моей памяти. Нет, я не могу заплакать, не должна. Я уже почти привыкла сдерживаться. — Что ты хотела сказать? — тихо спросил он, подходя ближе и садясь на край кровати. — Ты не дописала письмо, и я решил, что лучше будет, если мы поговорим таким образом. — С днем рождения поздравить хотела… — мой голос отчего-то дрожал. Я не знала, как себя вести. Слишком уж тепло во мне отзывались мысли о нем. — Ты ведь ненавидишь всех и все, что связано с Польшей. А я с ней связан, — напомнил Фридерик. — Что же ты вдруг решила поздравить? — Хотела сделать исключение, — я еще сильнее смутилась. — Все-таки после вашей музыки я решила учиться играть на клавишных. Да и хорошее отношение к вам почему-то решило не пропадать. — Сколько времени ты не вспоминала? — уточнил он с едва заметной улыбкой. — А двадцать седьмого вдруг снова взялась за ноты. Уйми мое любопытство, что заставило сделать это? — Честно? Упоминание в книге, — мне казалось, что он меня придушит. — Жена моего любимого героя ушла от него к человеку, который чудесно играл вашу музыку. Я очень долго искала фрагмент, где сказано о его разводе, а тут вдруг нашлась информация. Я на радости решила вспомнить прошлое… — Твоя патологическая ревность не доведет до добра, ты уже в реабилитационный центр попала, — заметил Шопен. Его серьезно это волнует? — Почему ты сдерживаешь слезы? — Привычка, — отмахнулась я. — Не обращайте внимание. И извините, что я вообще существую такая… — Перестань говорить глупости! Кто тебя довел до такого состояния? — он впервые повысил голос. — Перестань сдерживать свои чувства. Хотя бы при мне. Раз уж решила поздравить, сделай маленький подарок и не бойся меня. Я же не буду осуждать тебя за это.       Я впервые слышала такие слова. Человек, которому в прошлом я говорила не самые лучшие слова, про которого забыла, сейчас просил меня наконец выплеснуть все накопившееся. Я не ожидала такого. Но, знаете, мне было приятно. Я еще раз убедилась, что живущим ныне людям я совсем не нужна. А те, кто давно умер, готовы на многое, чтобы поддержать меня. Я не смогла сдержаться. Мне ведь и самой давно хочется рассказать все. Последней каплей стали его неожиданно теплые руки, мягко обнимающие за талию.       Почувствовав столь непривычное тепло, я сдалась. Слезы градом покатились по щекам. Я не могла больше сдерживаться. Я рассказывала ему обо всем: о предательстве дорогого мне человека, о постоянных попаданиях в больницу, о смерти человека, которого я сильно любила, о моих проблемах в виде нервных срывах и патологической ревности к моему лорду, которая и довела меня до реабилитационного центра. А он молча слушал, не отпуская и не позволяя причинять себе вред, раздирать раны, оставшиеся вместо вырванных ногтей. — Запомни, все эти проблемы временные, все это пройдет, — тихо произнес Фридерик, когда я закончила. — Ушедшие люди уже в прошлом, о них точно не стоит помнить. А предателям все вернется вдвойне. У тебя все будет хорошо. Просто позволь всем проблемам уйти и начни новую жизнь. — Спасибо, что выслушали, — я не могла сдержать улыбку. — Можно я вас попрошу кое о чем? Вы можете приходить хотя бы иногда? Я буду сильно скучать. — Я обязательно приду еще не раз. Я не оставлю тебя одну, как это сделал один из самых дорогих для тебя человек. — Откуда вы знаете о нем? Я не рассказывала об этом. — Зато писала в своем дневнике, — напомнил Фридерик. — Отдыхай, Рита, тебе это сейчас необходимо. — С днем рождения, — мне так не хотелось его отпускать, но выбора не было. — Будьте счастливы.