Сказки старого пианино

Если бы Вадим не был унижен и растоптан, он бы поразился красоте и ухоженности ванной комнаты, а также горячей воде. На стеклянной полочке находились импортные баночки с кремами, мылом и шампунями. Но Талькову было плевать. Он вымылся совершенно машинально, с отвращением обнаруживая в себе семя. Когда с водной процедурой было покончено, Вадим нашёл в шкафчике большое махровое белое полотенце и вытерся им. Очень кстати пришёлся костюм из синей рубашки и чёрных брюк. О, диво: они были пошиты как раз на размер Талькова. Облачившись в одежду, русский сглотнул, глянув на дверь. Окна в помещении не было, потому пришлось повернуть ручку. Вадим оказался в пустом коридоре. Стояла гробовая тишина, которая отчего-то пугала. Ещё недавно здесь было несколько нацистов, а теперь словно дом остался в полном опустошении. Не тратя время, русский прошёл к деревянной лакированной лестнице и кинулся по ней вниз. Несмотря на резкую боль в анусе, он был полон решимости бежать. Хотят пристрелить? Пусть. Теперь уже терять нечего. На первом этаже Вадима «ждал» огромный холл с камином, посреди которого был расстелен дорогой персидский ковёр фиолетово-чёрного цвета. Каждая вещь в помещении, казалось, стоила космических денег: позолота, старинные книги, французская мебель из вишни конца 19 века… Но наслаждаться красотой Вадиму не хотелось. Нервно облизнув губы, он добежал до двери по мягкому ковру и отворил её. Удивительно, но на улице стояла полная тишина. Синий густой туман наводил тревогу. Никаких крыш домов, никаких шпилей старинных строений и куполов церквей… Казалось, особняк стоял в поле. Но могло ли это быть так? Вадим хотел было сделать шаг на улицу, как чья-то грубая рука дёрнула его за правое плечо назад. Бернхард зарычал, захлопывая дверь и наваливаясь на неё спиной: — Не смей! Подохнем оба! Тальков с отвращением посмотрел в красивое нордическое лицо и поджал губы, ничего не ответив. В серых глазах немца мелькал страх. — Помоги мне выбросить трупы в окно, — голос его дрогнул. — Нет, — отчеканил Вадим, представляя гору невинно убиенных советских граджан. — Сука! — Фассбендер бросился на Талькова с кулаками, намереваясь ударить в живот. Русский успел отстраниться и тут же сам ввязался в драку. Они кубарем покатились по персидскому ковру, ударяя друг друга, куда получалось. Это продолжалось долго. Силы, казалось, были равны. В какой-то момент оба мужчины замерли и всмотрелись в глаза друг друга, что были непозволительно близко… — Придурок. Мои друзья погибли. Что-то пошло не так, — тяжело дыша, произнёс он, глядя снизу, — мы сейчас находимся далеко от нашего мира. Где-то в параллели. И если ты отсюда выйдешь, то всё равно вернёшься обратно… В лучшем случае. Мы взаперти. Тальков сжимал плечи немца, прижимая его спиной к полу. Все слова Фассбендера казались ему бредом сумасшедшего. И хотелось лишь одного — убить. Рванув со своего места, он прошёл к одному из шкафов, открыл дверцу и достал оттуда первый попавшийся нож. Облизнулся и развернулся, надвигаясь на нациста. — У тебя не получится меня убить, русский дурак, — ухмыльнувшись, Бернхард привстал на локте, с неким интересом наблюдая за мужчиной, — здесь уже нет грани между жизнью и смертью. Те, кто родились в материальном мире — там и умрут. Вадим раздул ноздри и в одно движение набросился на немца, намереваясь воткнуть нож в его бок. Но тот нож упёрся лезвием в некую защитную прозрачную оболочку. С ужасом Тальков уставился на своё оружие. — Что за чудеса? — тихо пробормотал он. — Я же говорил, — хмыкнув, Фассбендер рывком поднялся и скинул с себя русского, с огромным наслаждением заезжая сапогом по его животу, — ещё раз поднимешь на меня руку — кастрирую. По тону было понятно, что немец не шутит. В его глазах заплескалась сталь, а ухмылка сползла с лица. Казалось, в нём закипала агония. И душа затребовала мести. Щёлкнув костяшками пальцев, он пошёл по коридору прочь и скрылся в одной из комнат. — Ладно. Прощайте, братцы, — хрипло пробормотал, рассматривая трупы боевых товарищей, лежащие плечом к плечу на полу. Окно уже было распахнуто, а за ним — синяя мгла тумана. Пока Бернхард вытаскивал трупы в окно, Вадим ошалело осмотрелся, поднявшись на ноги. Невероятно, но факт: убить холодным оружием немца у него не получилось. Тяжело дыша, Вадим бросился к двери и снова открыл её. И снова этот сказочный туман, хранящий в своей пелене старые северные сказки. Оглядев напоследок холл, русский заметил чьи-то коричневые ботинки и поспешно натянул их на босые ноги. Оставаться в доме дальше было глупо. И он вышел, закрыв за собой дверь. Не оборачиваясь, мужчина быстрым шагом направился прямо в туманную чащу. Холодный воздух резал лёгкие. Сперва идти было совсем нетрудно, хоть вокруг ничего и не было видно: одна сплошная синь… Вскоре совершенно неожиданно телом овладела странная усталость. Еле передвигая ногами, Тальков шёл вперёд и не видел там ничего, кроме тумана. «Но не мог же этот мерзавец говорить правду?» — с сомнением подумал Вадим, когда ему начало казаться, что прошла целая вечность. Остановившись, он огляделся и понял, что находится в бесконечной синеве и вокруг нет ни домов, ни людей, ни даже деревьев. Стараясь сообразить, откуда он пришёл, Тальков двинулся наугад в обратном направлении. Но пейзаж не менялся. Казалось, он обречён на вечность в этом замке из однородного синего тумана… … Бернхард ощутил боль в сердце и содрогнулся, роняя револьвер, который чистил. Ему казалось, что кто-то звал его… И Фассбендер всей своей душой потянулся к этому зову. Ему хотелось помочь, хоть это и было абсолютно алогично. И голос, казалось, принадлежал русскому подонку, который убежал (в этом он недавно убедился, изучив весь особняк). Мозг был совершенно против спасения этого ублюдка, а сердце ныло и било тревогу. Словно Тальков был частью его и с его гибелью он потеряет руку или ногу. «Что со мной творится?» — ужаснулся немец, прислушиваясь к себе. Кошмар… Кошмар наяву. Не в состоянии сдерживаться, Бернхард сорвался с места и бросился к двери. Распахнув её, отважно бросился в пелену тумана, не думая о том, что рискует своей любимой шкурой. «Вернись. Вернись домой. Я здесь» — пульсировало в мозгу. Он бежал на зов, которого не слышал, но который ощущал.