Сказки старого пианино

Вадим услышал голос, который, казалось, доносился откуда-то изнутри. Это было несказанно странное ощущение. Мужчина пошатнулся и закрыл уши руками, но голос всё звучал и звучал, звал его. Задыхаясь, Тальков бросился бегом направо, в пелену тумана. Он точно знал, куда надо двигаться, словно голос шептал точный маршрут. В голове звучало только одно… — Иди сюда, вернись ко мне! Вадим не поверил своим глазам, когда через несколько мгновений из молочной туманной смеси высунулась чья-то холёная рука и крепко сжала его запястье. А ещё через секунду с силой дёрнула на себя… И Вадим оказался на крыльце того самого дома, с которого не так давно сбежал в туман. Его держал немец, широко раздувая ноздри. Не церемонясь, он затолкал русского в прихожую и навалился спиной на дверь. — Что это было? — удивлённо спросил Тальков и тут же нахмурился, — как тебе всё это удалось? — Это ты скажи, мерзкая русская свинья, что сделал со мной? Приворожил? — заорал Фассбендер так, что оконные стёкла задрожали. Он, сгорая от ненависти, двинулся на Талькова и с силой ударил его по щеке. Вадим пошатнулся, но не растерялся и тут же отвесил ответную пощёчину. Кровь в венах Бернхарда забурлила, в горле стало сухо. Его бледная щека налилась румянцем от шлепка. Он не понимал, что с ним творится: он ненавидел этого выродка, а вместе с тем ощутил дикую боль потери, когда тот сбежал… Зачем он звал его? Зачем вернул? — Что ты сделал со мной, мразь? — срывая голос, заорал Бернхард. Вадим хотел было развернуться и уйти, скрипя зубами от злости, как чёртов нацист затолкал его в ванную, что находилась в нескольких шагах. Схватив Талькова за грудки, он повалил его в ванну, наполненную холодной водой и принялся топить. Русский давно не ел и явно ослабел от насилия, что устроили над ним Фассбендер с дружками, потому его сопротивления оказались довольно слабыми. Хватая мучителя за запястья, он пытался вытащить голову и хлебнуть воздуха, но ничего не получалось. Бернхард краснел, шипел и рычал, прижимая русского спиной ко дну ванны. Он хотел его утопить. Он очень этого хотел. И когда тот опустил руки и размяк, немец радостно рассмеялся, но тут же его сердце наполнила невыносимо острая боль. Заорав от горечи в груди, он отпустил утопленника и заметался на кафельном полу. «Он должен жить… Я без него не смогу… Я не смогу без него…» — пульсировало в мозгу. Бернхард захлебнулся воздухом от боли и взревел, поспешно доставая русского из воды. Тот был слишком бледен. И Фассбендера охватила паника. — Что же я наделал? — шептал он, понимая, что без Вадима ему не жить. Но откуда пришло это понимание? Припадая губами к губам Талькова, немец ощутил прилив желания. Тёплого, человеческого такого желания… Но смог подавить в себе порыв изнасиловать этого подонка. Бернхард, несмотря на панику, вдруг вспомнил, как можно вернуть к жизни утопленника. Если, конечно, тот ещё не сдох до конца… Стоит ли говорить, что Фассбендер балдел, делая искусственное дыхание Талькову? Член набух и топорщился в брюках. Это было так шикарно, так волнительно… Спасать жизнь русскому и целовать его. А после последовал непрямой массаж сердца. Закашлявшись, Тальков с трудом открыл болящие от воды глаза и захрипел. Повернув голову в сторону, сплюнул порцию воды и пошевелил пальцами на руках. Заметив, что русский пришёл в себя, Бернхард медленно встал и потёр лицо дрожащими руками. Он ненавидел эти серые глаза с полопанными красными сосудами. И мог смотреть в них бесконечно. Облизнувшись, немец медленно развернулся и молча вышел из ванной комнаты. Вадим принял сидячее положение и ошалело осмотрелся, только сейчас осознавая, что Фассбендер его топил, а после зачем-то спас. Хватаясь за стену, он с трудом поднялся. Хотелось скорее переодеться в сухое. Сердце бесновалось в груди. Он был на волоске от смерти…