Сказки старого пианино

— С тобой так хорошо… — прошептал Тальков. — Для меня нет ничего важнее твоего благополучия, — улыбнулся Фассбендер, наклоняясь к любимому и касаясь губами его губ. Какое-то время они целовались, сплетая языки. Вадим ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Он не помнил войны, ненависти к Бернхарду, боли и унижений. Было только одно чистейшее счастье. Разве можно так трепетать от сладострастия и любви? Разве можно так растворяться в другом человеке? Бернхард судорожно выдыхал, лаская язык русского своим. Казалось, теперь у них было одно сердце на двоих. Невидимая нить навсегда связала их и подарила взаимную любовь здесь, в пригороде Ленинграда, не разрушенном от войны, которой никогда не было. Фассбендер положил ладонь на беременный живот возлюбленного и нехотя оторвался от влажных губ. — Ты бы хотел выйти отсюда? — шёпотом спросил он, с нежностью глядя в глаза цвета пасмурного неба. — А что там? — судорожно выдохнув, негромко отозвался Вадим. Странно, он даже не думал о том, что можно выйти из особняка, съездить в город, посмотреть, чем живут другие люди. — Давай узнаем? — обольстительно улыбнулся Бернхард. — Давай, — с придыханием ответил Тальков. Немец нежно поцеловал живот любимого и встал. Подхватив с кресла полотенце, он скрылся в ванной, нужно было принять душ и привести себя в порядок, прежде чем «выходить в люди». Вадим раскинул руки и блаженно улыбнулся, глядя в потолок. Вскоре ему начало казаться, что на веки усаживается сонливость, граница между сном и явью потихоньку смывалась… — Теперь он мой! — громкий голос заставил русского распахнуть глаза. Возле кровати стояло безликое существо с длинными белыми волосами и чёрными провалами вместо глаз. Нос тоже отсутствовал, вместо этого на лоснящейся бледной коже зияли две маленькие дырочки. Тальков хотел было подорваться, но какая-то неведомая сила буквально приковала его к кровати. Он не мог закричать или заговорить, оставалось только молча наблюдать за тем, как чудовище тянет руки к его животу, проводит длинным белым пальцем по его середине, оставляет кровавую линию разреза и разводит кожу в разные стороны. «Он хочет забрать ребёнка!» — в ужасе подумал Вадим, изо всех сил стараясь пошевелить рукой или ногой. Существо просунуло руки в распоротое брюхо, обхватило окровавленного младенца и медленно подняло его вверх, словно награду. Странно, но Тальков не чувствовал боли, хоть и ощущал прикосновение скользких пальцев к своим внутренностям и то, что кровать уже залита кровью. Ребёнок заплакал, прижимая маленькие кулачки к груди. Пуповина, которая связывала его с Вадимом, превратилась в красную пыль, а затем и сам младенец разлетелся на миллион алых пылинок. — За что? — прохрипел Тальков, ощущая, что снова может говорить. — Комната желаний всегда заставляет платить… — просипело существо и медленно растаяло в воздухе. На Талькова обрушилось понимание произошедшего. Это было страшно. Он вспомнил всё: то, как оказался в чёртовом доме по вине нациста-психопата, как забеременел от него, как пожелал оказаться подальше от этого ада… Но почему же счастье было столь коротким?! Вышедший из ванной Фассбендер стал свидетелем ужасающей картины: на пропитанной кровью кровати лежал Вадим, из его распоротого живота струями вытекала алая жидкость. Побледневший немец приблизился к Талькову, забыв как дышать. Он тоже вспомнил всё. Здесь, вдали от проклятого дома, Бернхард стал будто бы лучшим вариантом самого себя. Он забыл, что такое злость, ненависть, обжигающая ревность, теперь же эти чувства градом обрушились на его душу. Кто посмел причинить зло его Вадиму?! — Я… я… — прохрипел он, падая на колени перед русским и неотрывно глядя на внутренности, зияющие в дырке на животе. — Отпусти меня… — прошептал Тальков, еле шевеля побледневшими губами. — Прошу, дай мне уйти. Смерть касалась его сердца холодными губами, обещая лучшие миры, обещая покой. «Там больше не будет больно», — шептал чей-то голос в его воспалённой голове. — Нет, ты… ты не можешь меня оставить, — прохрипел немец, ощущая тиски на своей груди. Дышать становилось всё тяжелее, словно кто-то крепко сжал его лёгкие и забил горло песком. Если умрёт Вадим, Бернхард не выживет без него. — Пожалуйста, отпусти меня… — хрипло прошептал русский, с трудом шевеля пальцами и касаясь ими ладони Фассбендера. Тот замотал головой, покрывая поцелуями руку любимого. Он был не в силах отпустить этого мужчину, и дело было не страхе перед неминуемой смертью… Он просто слишком сильно любил. Комната погрузилась в кромешную тьму. Фассбендер крепко сжал ладонь Вадима. Его трясло, он покрывался холодным потом, ощущая присутствие смерти. Сколько раз он праздно думал о ней, считая, что она может случиться только с другими и вот теперь на пороге гибели Бернхард отчаянно хотел жить. Но только с ним, со своим любимым русским. Тишину разорвал дикий вопль, несущийся откуда-то сзади, и Фассбендер, словно по щелчку, отключился.

***

Тальков открыл глаза и сразу же привстал на локтях, его испуганный взгляд заметался по комнате. Дом, пленником которого стали они с Бернхардом, всегда менялся. Сегодня обои в одной из комнат могли быть чёрными, а завтра синими, мебель тоже претерпевала изменения. Вадим уже привык к этому, поэтому не удивился, обнаружив себя в спальне, обставленной белой французской мебелью в стиле «модерн». Вспомнив о том, что случилось, Тальков схватился за живот, но тот был в полном порядке: пустой, но без каких-либо следов насилия. Русский встал и подошёл к окну. Туман был особенно непроглядным, но только теперь Вадим явственно чувствовал, что за его пеленой притаилось нечто зловещее. Ведь именно из-за этого дома на него напало то уродливое существо, забравшее их ребёнка. Мужчина встрепенулся и быстро вышел из комнаты. Спустившись на первый этаж, он огляделся и в нерешительности замер, увидев Бернхарда. Тот сидел в низком кожаном кресле, напряжённо глядя на книгу, лежащую перед ним на ореховом журнальном столике. Рукава клетчатой красно-коричневой рубашки были закатаны, на лице отразилась крайняя степень озабоченности, строгие брови сошлись на переносице. — Что с тобой? — ступая как можно тише, русский приблизился к Фассбендеру. — Ничего, если не считать, что нашего ребёнка больше нет, — сухо отчеканил мужчина, вскидывая на Талькова холодный взгляд льдистых глаз. — Его не должно было быть. И ты сам это знаешь, — уязвлённо ответил Вадим. Ему нечем было крыть. — Но он был, — казалось, эти слова дались немцу с трудом. — Он был. Тальков ощущал неожиданный прилив нежности. Зная, что после будет винить себя за эту слабость, он подошёл к Фассбендеру и с трепетом погладил его по мягким волосам. Тот сглотнул и уткнулся лицом в бок Вадима. Вдохнул его аромат, стараясь упорядочить мысли. Тактильный контакт его очень успокаивал, потому что он попросту балдел от прикосновений русского. — Я нашёл чей-то дневник. Похоже, он принадлежит кому-то из бывших жильцов, — нехотя отлипнув от тёплой кожи Талькова, Фассбендер выразительно взглянул на книгу, лежащую на столике.  — Правда? И что там? — перебирая волосы немца, поинтересовался Вадим. Немец взял в руки дневник в толстой зелёной обложке, потемневшей от времени: — Здесь совсем немного, остальные страницы пусты. Скорее всего, их стёр этот дом, а это пока не успел. Послушай: «Я уже сбился со счёта. Не знаю, какой сегодня день. Сколько я здесь нахожусь? Месяц? Два? Год? Каждый день я с надеждой жду, что появится кто-то ещё, ищу другого пленника, но не нахожу. Мне страшно и ужасно одиноко. Здесь есть пластинки и патефон, дом действительно комфортен, он большой и чистый, но чего он хочет? Почему я не могу уйти? Несколько дней назад предпринял третью попытку сбежать, но ничего не получилось. Пройдя несколько метров, я испытал такой ужас, который даже не мог вообразить. Мне пришлось вернуться. Я не знаю, что там, за пеленой тумана, но мне каж…». Всё, на этом запись обрывается. — Мало… — Вадим тяжело вздохнул и опустился на диван, стоящий у стены напротив. — Интересно, как давно это было? — Единственный ориентир — патефон. Стало быть, этот человек жил не двести лет назад, — Бернхард полистал дневник, но пожелтевшие страницы были пусты. — Скоро и эта запись исчезнет. Жаль… — Знаешь, что я думаю? — Что же? — Мы должны заколотить ту комнату… Комнату желаний, — голос Вадима дрогнул, а воспоминания о вырванном из чрева ребёнке заставили на миг зажмуриться. — От неё одни неприятности… если этот кошмар можно так назвать. — Ты прав. Я займусь этим, — сосредоточенно отозвался Фассбендер. — Всё равно с её помощью мы не выберемся. — Точно… — Бернхард… — Что? — Мне казалось, я умирал, лёжа на той кровати. Как же мне удалось выжить? — Чёрт его знает. Я был уверен, что нам конец, — Бернхард отвёл взгляд, с болью вспоминая свои недавние мучения. — Видимо, этот дом не собирается нас отпускать. Даже в мир иной. — Интересно, что с ним стало, — помолчав, тихо произнёс Вадим и посмотрел на дневник. Фассбендер блекло улыбнулся и встал: — Идём заколачивать комнату. В подвале дома мужчины нашли всё необходимое: ящик с гвоздями, молоток и несколько досок. Оба заколачивали дверь с каким-то остервенением, словно это было некой местью чёртовому дому. Когда с этим было покончено, они прошли на кухню и Вадим занялся приготовлением кофе. — Запасы пополнились венскими сосисками и сыром, — заметил Фассбендер, заглянув в холодильник. Достав две пачки, он уселся за стол и, вскрыв их ножом, отрезал одну сосиску и начал её жевать, внимательно глядя на русского. — Создаётся ощущение, будто дом задабривает нас. Не могу понять его отношение к нам. То подкармливает, то пугает, — разлив ароматный напиток по чашкам, Вадим поставил их на стол и тяжело опустился на стул. — Ясно одно — так просто отсюда не уйти. Возможно, тому парню удалось сбежать… Ведь его здесь нет. Скелет мы тоже не находили, — жуя сыр, глухо произнёс Бернхард. — Как ты себя чувствуешь? Живот не болит? — Нет, всё в порядке. Ощущение, будто его никогда и не было, — пробормотал Вадим и, тяжело вздохнув, сделал небольшой глоток бодрящего напитка. Голова сразу же прояснилась. Мужчина ощутил облегчение и отпил ещё немного. — Видимо, он и стал расплатой за наши желания… Это грустно. — Неужто ты любишь детей? — Не люблю, но это был наш ребёнок. Наш. Поэтому я его любил. Заочно. Тальков посмотрел в вечно холодные глаза немца. На сей раз в них плескались самые разные чувства. Русский сглотнул. Он сам пока не понимал своего отношения к тому ребёнку, но был вынужден признать, что это, возможно, было какое-нибудь исчадие ада. Во-первых, беременный мужчина — это анатомическая фантастика. Во-вторых, этот дом не уставал преподносить им жуткие сюрпризы. Вряд ли то дитя было настоящим, обычным и нормальным человеком, если оно, вообще, было… — Как ты, вообще, оказался в этом доме? Ведь всё началось, когда ты затеял тот ритуал, — Вадим отвернулся к окну, за которым белел молочный туман. Он старался говорить как можно безразличнее и благодаря моральной усталости у него это получилось. Сейчас не хотелось упрекать немца в том, что они оказались пленниками этого места только благодаря ему. — Йозеф сказал, что подобрал приличный особняк, явно оставленный не так давно, уже во время оккупации… Но когда я вошёл сюда, здесь всё было по-другому. Я уже и не помню, как выглядела эта кухня… — Вы вырубили меня и я даже не могу сообразить, где мы можем находиться. Я ведь хорошо знаю свой город. — А что это дало бы? Может быть, тот дом вообще был обманкой, ширмой… — Когда я был снаружи, видел его, пусть и сквозь туман… Кажется, что раньше мне не доводилось натыкаться на него. — Сейчас у нас есть единственный выход, — откусывая от сосиски, сосредоточенно проговорил Фассбендер. — Какой? — Нужно каждый день проводить обыск. Искать везде. Если я нашёл дневник, то может быть есть что-то ещё. — Очень разумно, — согласился русский и сделал глоток кофе. — Да, ты прав. Нужно искать. Фассбендер кивнул и отправил в рот ещё один ломтик сыра, запивая его кофе. В свете белёсого мёртвого света, льющегося из окна, он казался по-домашнему уютным и простым. Тальков вдруг подумал, что уже привык к этому немцу, к его вниманию, любви, да и просто присутствию. Как же странно и нелепо, что судьба свела двух столь разных людей… — Что ты любишь есть? — убирая сыр и сосиски в холодильник, спросил немец. — Ну… борщ. — Борсчь? — по-русски повторил Бернхард и на его лице отразилась озадаченность. — Какое смешное слово! Услышав произношение Фассбендера, Вадим не удержался и громко рассмеялся. Немец невольно улыбнулся: ему нравилось видеть искрящиеся смешинки на серебристой сетчатке глаз русского, слышать его открытый смех. Протянув руку, он с наслаждением провёл пальцами по тёплым волосам. В эту секунду во входную дверь кто-то настойчиво постучал. Тальков, словно захлебнувшись собственным смехом, поражённо замер. — Что за чёрт, — пробормотал Фассбендер, тут же переставая улыбаться. Взглянув на русского, он приложил палец к губам и тихо прошёл в гостиную. Вадим последовал за ним. Направляясь к парадной двери, Бернхард бегло осмотрелся. Внимание привлекла увесистая бронзовая статуэтка женщины с вёдрами, стоящая на полке. Взяв её, Фассбендер жестом велел Талькову стоять на месте. — Кто там? — спросил он, подходя к двери. — Добрый день! У нас сломалась машина! Не позволите ли позвонить от вас? — приглушённый голос казался вежливым и вполне человеческим. «Немецкая речь! Надо же…». Сглотнув, Фассбендер медленно открыл дверь, держа статуэтку над головой в случае, если потребуется обороняться. И каким же было его потрясение, когда взгляду предстала самая обычная парочка: двое мужчин в чёрных костюмах сминали в руках шляпы и сконфуженно смотрели на немца. — Здравствуйте. Машина сломалась в самый неподходящий момент. Ваш дом единственный в округе. Если у вас есть телефон, то можем ли просить разрешения совершить звонок? — учтиво произнёс тот, что был постарше. Фассбендер опустил статуэтку и растерянно отошёл в сторону: — Вы можете войти, но телефона у нас, к сожалению, нет… Встревоженный Тальков поздоровался с вошедшими и нервно почесал бороду. Он терялся, не зная, что и думать. Неужели магия этого места развеялась и впустила в свои чертоги случайных путников? В душе загорелся огонёк надежды. — Может быть, хотите чаю? — спросил Фассбендер, беря себя в руки и возвращая статуэтку на полку. — Чаю? Было бы здорово! — улыбнулся светловолосый и красноухий гость. — Меня зовут Иштван, очень приятно. — Бернхард, а это Вадим. — Очень приятно, Август! — представился тот, что был постарше. — Ванная там. Я пока сделаю чай, — скупо улыбнувшись, Фассбендер указал рукой на закрытую чёрную дверь, ведущую в уборную. Стоило мужчинам отправиться мыть руки, предварительно оставив шляпы на диване, как Бернхард сжал локоть Вадима и буквально затащил его на кухню, прикрывая за собой дверь. — У меня идея, — прошептал он, блестя глазами. — Какая? — Тальков ощутил мощный прилив адреналина. — Мы уходим, а они остаются в доме. — Но… — Вадим хотел было возразить, но не нашёл аргументов. — Это останется на нашей совести… — К чёрту совесть! Если это наш шанс спастись — нужно сваливать! — выпалил Фассбендер, явно охваченный собственной задумкой. — Коварно… и гениально, — прошептал Тальков, ощущая, как потеют от волнения ладони. — Идём, пока они в ванной… — мягко сжав запястье русского, Бернхард отворил дверь и бесшумно направился в сторону парадной двери. Через пару секунд они уже выходили из дома. Тальков с удивлением заметил, что туман начинает рассеиваться, а впереди виднеется легковой бирюзовый автомобиль. Сердце бешено забилось в груди. Неужели спасение? Бернхард, не отпуская Вадима, уверенным шагом пошёл к машине. Относительно старенький «Форд» казался вполне пригодным для использования. Фассбендер вопросительно взглянул на встревоженного Талькова и сел за руль. Ключи были на своём месте. — Господи, она работает! Мы можем ехать, — шокировано пробормотал немец, заводя автомобиль. — Садись… Не веря своему счастью, Вадим быстро обошёл машину и, в последний раз взглянув на мрачный дом, утопающий в кремовых объятиях тумана, опустился на переднее пассажирское сидение. Машина сдвинулась с места и плавно поехала по широкой асфальтированной дороге.