Сказки, рассказанные на ночь

Раннее–раннее утро где-то в глубине леса. Ночью шел дождь, и теперь крупные капли висят на траве и кончиках мокрых листьев деревьев, растущих вокруг поляны, скатываясь по ним и шлепаясь вниз. Поднимающееся из-за горизонта августовское солнце пронзает их лучами, рассеивая вокруг мини-радугу и превращая капли в миниатюрные алмазы, которые при падении разбиваются на множество хрустальных брызг. Обыкновенная тенистая лесная полянка с выглядывающими из травы то тут, то там головками каких-то цветов и алыми брызгами поздней земляники. Солнце потихоньку начинает пригревать, рассыпая по траве танцующие блики, но в лесу все равно свежо и влажно. Мелкие травинки дрожат и пригибаются под напором капель. Иногда по зеленым кронам растущих полукругом берез пробегает рябь от ветерка, будто деревья ежатся от холода. На полянке, плюнув на оставляющую зеленые разводы на джинсовых светлых шортах мокрую траву, вытянув ноги, сидит светловолосый мальчишка со скетчбуком и ручкой в руках. Ярко-желтая рубашка с золотистыми пуговицами, лохматые короткие волосы, лукавые теплые каре-зеленые глаза, впитывающие в себя солнечный свет, и висящие на шее большие чёрные наушники с оплетенными цветными нитками проводами. Иначе как «солнечными» легкие русые волосы с путающимися в них лучами назвать нельзя. Мальчуган улыбается, откладывает скетчбук, ложится на живот, пачкая еще и рубашку, и, запрокинув голову, прищуривается и смотрит в небо, слегка отжимается от влажной травы так, чтобы не сильно прогибать спину. Взглядом «подцепляет» падающие на лицо солнечные лучи, будто тонкие нитки-мулине на иголку, и тянет их вниз и в сторону, делая так, чтобы они светили в самые сердцевины блестящих на траве капель. Наконец, направив лучи так, чтобы искрилось все и вся вокруг, он, довольно улыбнувшись, поднимается на ноги и, оказавшись в самом центре полянки, внезапно пружинисто подпрыгивает, легко взмывая вверх, как воздушный шарик. Мгновение привычной слабой тянущей боли в спине, всегда предшествующей появлению крыльев, легкая теплая щекотка по всему телу, как всегда перед обращением, и вот уже золотистый волк с сильными коричневатыми крыльями и пушистыми, хлопающими на ветру ушами входит в пике, круто развернувшись, выполняет замысловатый переворот в воздухе и летит куда-то за лес, к виднеющимся вдали холмам. Ты спросишь меня, что это было? Слушай же. Когда-то очень-очень давно в сердце этого мальчугана поселился солнечный зайчик. Так уж вышло. Играл когда-то маленький мальчик с осколком случайно найденного на улице желтого стёклышка, весело пуская им солнечных зайцев, и вдруг один из них озорно повел длинными ушами и, прыгнув мальчонке прямо в глаза, впитался в радужку крошечной искрой. Добравшись до его груди, заяц увидел рядом с сердцем мальчишки темный клубок, катающийся по кругу. Клубок этот заставлял мальчугана кривиться и морщиться, а порой, когда начинал кататься и вращаться совсем уж с дикой скоростью, задевая сердце, ребра и органы, даже плакать от резкой боли. Увеличившись до своих нормальных размеров, заяц схватил его и принялся осторожно мять в лапах, распуская на множество тонких ниточек. Под прикосновениями его лап нити быстро теряли насыщенный черный цвет, наливаясь светом и сиянием. В конце концов, черный и склизкий комок боли превратился в большой клубок пушистых золотых толстых ниток, из которых вяжут уютные свитера. С тех пор вместо крови по венам мальчишки течет мягкий солнечный свет. Он весь сияет: глаза, улыбка, даже волосы. Он весь пропитан уютом, солнцем, спокойствием и счастьем. Даже в написанных им письмах прячутся лучи солнца, которые брызжут в руки, глаза и лицо получателя, стоит только открыть конверт. Но иногда темнота возвращается, собираясь в болезненный скользкий темный клубок, опутывающий сердце холодными щупальцами. Тогда солнце тускнеет, и по венам и артериям мальчишки начинает течь боль. Самая настоящая. Но внешне никто этого не заметит. Он все такой же солнечный. Только волосы светятся чуть тусклее, глаза зеленеют и становятся грустнее, на пальцах появляются мелкие ожоги, пачки сигарет хватает всего на пару дней, руки становятся холодными, как лед, и не отогреваются даже под струей горячей воды. В такие дни он избегает прикосновений, чтобы случайно не передать кому-нибудь свою боль, выглядит чуть уставшим, но по-прежнему широко улыбается. Если он не впустит тебя в свои глаза и душу, ты никогда не уловишь тот момент, когда мягкие нитки превращаются в истекающий гадкой слизью комок. Потому что он должен светить, чего бы это ни стоило, светить из всех сил, и он просто не может показать никому этой боли. Просто не имеет права. Она — как сгустившаяся во что-то осязаемое тьма, цепкая, ядовитая, темными склизкими щупальцами ползущая от сердца. От нее ему иногда хочется выть и кататься по полу. Но вместо этого он лишь изредка морщится. Это его боль. Он считает, что должен бороться с ней сам. Когда становится совсем невмоготу, он закрывается в своей комнате и ждет ночи. Глубокой ночи. Дождавшись ее, он приходит на эту самую поляну или на находящийся неподалеку холм, садится на его вершину, курит да смотрит на круглую голубовато-белую луну. А потом принимается рисовать, выплескивая скопившуюся внутри черноту на бумагу и сжигая смятые листы лежащими в кармане спичками. Или оборачивается волком и летает над лесом до ломоты в костях и полного изнеможения. Он должен светить, что бы ни случилось, поэтому о том, что с ним творится, не узнает никто, кроме одного человека. Его сестры. Она всегда приходит на эту поляну, получив его безмолвный зов по какой-то внутренней связи. Девушка с запутавшимися в волосах лунными лучами. Они цепляются за длинные сережки, отражаются во вплетенных в пепельно-русые волосы белых и голубых бусинах и лунных камнях. Она тоже очень любит это место. Оно известно лишь им двоим. Еще ни разу не было так, чтобы, придя туда, один не застал другого на месте. Завидев брата, она достает из кармана джинсов маленький резной гребень и долго-долго расчесывает ему волосы, наматывая на зубцы черную дрянь. Вытянув часть боли, она сматывает ее в клубок и кладет в карман, доставая из него мешочек разноцветных стеклянных бус и крупного бисера, и тихо поет, осторожно переплетая волосы брата с лунными лучами и цепляя бусины на их концы. Иногда он поворачивается и тихо утыкается лбом ей в плечо. Они долго-долго молчат и сидят обнявшись, а потом она обращается лунной лисой, обнимая его широкими жемчужно-серыми крыльями, и нежно водит лапами по шрамам на его запястьях. Она ничего не говорит, только ласково фырчит и прячет брата в крыльях, пока он не успокоится. Потом снова садится за спину и кладет лапы на плечи, несколько раз лизнув его в щеку, опускает голову на плечо, снова урча на ухо песню без слов. Он крепко-крепко прижимается к ней, зарываясь в густой пушистый мех и отогреваясь. Лисица немного дергает обнимающим его за ноги хвостом и водит лапами по спине и спрятанным крыльям. Погладив его в очередной раз, лапы наконец что-то цепляют. Мерзкое, темное, скользкое, пытающееся извернуться и уползти внутрь. Но лисица продолжает водить лапами, сматывая тьму в еще один клубок и мурлыча. Тьма извивается, как длинный тонкий червяк, обвивает ее лапы, стремясь вытравить из них свет, но сияние, исходящее от шерсти лисы, куда сильнее. Смотав всю эту дрянь в огромный ком, лиса подбрасывает его в небо и ударяет когтями, заставляя лопнуть, как мыльный пузырь. Мальчуган чувствует, как его покидает что-то тяжелое, становится буквально легче дышать. Тянущая боль в груди отступает, сменяясь спокойствием, и он устало откидывается на грудь лисе и закрывает глаза. Лисица устраивает его в гнезде из крыльев и подставляет хвост под лунный свет. Лунный свет окутывает его сиянием и смывает с шерсти черную дрянь, подобно течению реки. Мальчуган крепко спит в коконе из крыльев и снова искренне улыбается во сне. Когда он просыпается, она вплетает ему в волосы звезды, молча ведет его на край поляны и ждет, пока он перекинется в волка. Когда он превращается, они берут друг друга за лапы и летят далеко-далеко за лес, к берегу большого озера. Приземлившись, они ныряют в прозрачную теплую воду и плавают, фырча, брызгаясь и ловя лунных рыб. Они не говорят друг другу ни слова. Им это не нужно. Мальчуган ценит в сестре-лисице именно то, что она никогда первая не спросит его, почему и отчего ему больно, она просто молча будет рядом, делая все, что может, чтобы ему стало легче. Что бы ни случилось, эти двое не расстаются никогда. Это очень важно — знать, что у тебя есть тот, кто всегда будет с тобой рядом. Когда наступает рассвет, они оба вылезают на берег озера и, растянувшись на нем, засыпают. На следующий день они, возможно, на какое-то время разлетятся в стороны, но обязательно встретятся снова. Ведь те, чьи души связаны невидимой, но крепкой, как канат, нитью просто не могут расстаться надолго. Но они не всегда встречаются тогда, когда кому-то из них плохо. Порой они просто сбегают в лес от городской суеты, перекидываются в лису и волка и часами летают возле самой луны, собирая полные пригоршни звезд. Вернувшись в город, они летают возле домов и забрасывают звезды в открытые окна, привнося в жизни спящих людей немного волшебства и светлых сновидений. Это тоже их работа, они ведь Мечтатели. Иногда, проснувшись ночью, если присмотреться, можно увидеть кончик ускользающего в форточку хвоста и улыбнуться.