***
Томас не был лёгким в общении и вообще приятным человеком, но Маглору не казалось, что у него скверный характер. Он просто был… очень зол. Его бесило всё. Бесил этот мир. Его всё злило потому, что это всё было нечестно. Это была та злость, которая продолжает есть человека изнутри потому, что она одновременно слишком велика — и слишком мелочна, чтобы облечь её в слова. Маглор и сам очень хорошо знал это чувство. Ярость Томаса напомнила Маглору его брата Маэдроса — после Тангородрима. После горячки и смутных дней, когда он просто бессмысленно пялился в стену, пришла ярость. Никому нельзя было смотреть на него. Никто не должен был ему помогать. Даже если к нему просто обращались, это могло вызвать пугающую вспышку гнева. Тем не менее, в конце концов эта же ярость и спасла его, хотя ни для кого из них это не было легко. Раньше Маглору казалось, что сила Маэдроса, его способность переносить испытания были свойствами Эльдар… но теперь он видел уже достаточно Людей, которые совершали невероятные подвиги, проявляя свою силу в самых жутких ситуациях, и знал, что это не так. Илуватар одарил выносливостью и терпением всех своих детей, и Маглор, может быть, осмелился бы даже сказать, что у его младших детей терпения было больше. В любом случае, его гораздо меньше беспокоило, когда он замечал в Томасе что-то от Маэдроса, чем, когда он видел в нём тень Феанора. Мысли Маглора обратились к предстоящей задаче. Что они увидят? Чувства, которые появились у него, когда он прочёл e-mail, были ближе к истинному предчувствию, чем когда-либо… Неужели действительно маленькой девочке является дух одного из его братьев? Никто из них никогда особенно не интересовался смертными, не говоря уж о том, чтобы интересоваться достаточно для близкого общения с одной из их детей… но ведь тысячелетия одиночества без тела могут изменить любого, и Маглор даже не хотел думать, как именно. Он очень хорошо помнил, что говорилось о фэар, которые отказывались уйти в чертоги Мандоса: что они были злы — или вскоре станут злыми, поскольку существовать без тела так тяжело, что и разум, и фэа искажаются безвозвратно. Если интуиция его не обманывает… осталось ли хоть что-нибудь от его братьев? После первых представлений друг другу, и быстро рассказанной (но хорошо продуманной) истории про то, что Томас якобы вырос в Африке (это должно было объяснить его проблемы с языком), они оказались за кухонным столом Сьюзи Холланд. Она оказалась обычной женщиной, с невыразительной внешностью, водянисто-голубыми глазами и светло-каштановыми кудрями; огромные мешки под глазами её совсем не украшали. Она казалась совершенно измученной. — Я так рада, что вы смогли прийти. Думаю, основное я уже рассказала в письме, но если есть ещё вопросы… — А Хэйли дома? — Да, конечно. Мне кажется, это с ней всегда, так что вам вряд ли стоило приходить, пока она в школе… — Сьюзи прикусила губу. — Вы… как вы думаете, вы сможете заставить его уйти? Или изгнать его, или чем вы там занимаетесь? Оно подействует? Маглор ласково улыбнулся женщине. — Мы сделаем всё от нас зависящее, миссис Холланд. Мы можем немного поговорить с Хэйли? — Конечно. — Она слегка кокетливо улыбнулась в ответ, откидывая кудряшки за ухо. — И, пожалуйста, зовите меня Сьюзи. «Миссис Холланд» — это моя мама. — Разумеется. — Хэйли! Здесь кое-кто хочет с тобой поговорить! — крикнула Сьюзи. — Иду! Голос девочки ответил сразу, а, мгновением спустя, и сама девочка зашла в кухню. Это была очаровательная малышка с кудряшками, как у мамы, завязанными в два хвостика и парой любопытных ярко-зелёных глаз. Маглор немедленно обратил внимание на деревянный игрушечный меч, который висел у неё на поясе: ручка уже была истёрта, а на лезвии — множество зазубрин; было ясно, что это её самая любимая вещь… Хэйли подозрительно нахмурилась, уставившись на них. — Кто они такие? Сьюзи несколько напряжённо улыбнулась. — Хэйли, это Мака и Томас, мои друзья. Они интересуются твоим… другом. — Сьюзи на мгновение заколебалась. — Он сейчас с тобой? Почему-то подозрительность девочки мгновенно пропала, как только она увидела Маглора. — Нет, он смотрит за моей плитой, чтобы суп не сгорел. — Девочка широко улыбнулась им. — Мы играем в дом. Маглор попытался представить себе, как один из его братьев старательно присматривает за игрушечной кухонькой маленькой человеческой девочки — и у него ровным счётом ничего не вышло. Он весело приподнял бровь, глядя на девочку. — В дом — с мечом? — Ну, нет, просто Морьо говорит, что без меча никуда ходить нельзя. — Она с глубокомысленным выражением посмотрела на Маглора. — Кругом враги. Нужно всегда быть готовым себя защитить. Морьо. Карантир. Из всех его братьев, это оказался мрачный, сварливый, легко выходивший из себя Карантир. Маглору хотелось недоверчиво покачать головой. — Ну… Ведь в твоём собственном доме, конечно, никаких врагов нет? Хэйли пожала плечами. — Нет, но всё равно надо практиковаться. — Понятно — в этом есть смысл. А Морьо вежливо ведёт себя с тобой? Он не очень много сердится? — Нет-нет, он всегда ведёт себя очень мило! И он столкнул Билли с лестницы на детской площадке, когда он задрал мне юбку. Морьо мой лучший друг. Он сердится только когда люди меня обижают. — Хэйли немного покрутила свой игрушечный меч. — Но он очень много грустит, потому что все его братья умерли. Их убили нехорошие люди. — Нехорошие люди? Она снова стала крутить меч. — Ну, это всё непросто. Морьо говорит, что они не то чтобы были плохие, но мама говорит, что хорошие люди не убивают других людей, так что, наверно, это были нехорошие люди. Дети такие искренние — с их чёрно-белыми представлениями об этом мире… Маглор даже не помнил, когда сам был таким. Он вздохнул про себя, но продолжал улыбаться. — Ясно. А о чём вы с Морьо разговариваете в основном? Она пожала плечами. — Ну, о разном. Про школу и про то, как держать меч. И ему нравится смотреть диснеевские фильмы. И канал Cartoon Network. Его воинственный, злой брат смотрит мультики и сказки? Добровольно? И ему это нравится? Несмотря на богатое воображение, Маглор никак не мог себе это представить… — Хэйли, твоя мама сказала, что ты всегда держишь обещания. Это правда? Она яростно кивнула. — Это очень-очень важно. Никогда не надо давать обещаний, которые не сможешь сдержать. Морьо говорит, что если сделать так, то будет что-то плохое, и люди умрут. Он сказал, что именно поэтому люди умертвили его братьев — из-за обещания. Маглор судорожно сглотнул.***
Пока Маглор говорил с Хэйли, Томас проскользнул в гостиную. Он хотел понять, действительно ли там был дух, и если был, то как он выглядит. Ему не пришлось долго искать: в углу комнаты, зажатый между пластиковой детской кухонькой и дешёвой полкой из ИКЕА, сидел высокий эльф с длинными чёрными волосами, облачённый в чёрную тунику и штаны. Даже без его средневекового костюма и меча на его поясе, невозможно было бы усомниться в том, что это не обычное живое существо… Томас почувствовал это в тот самый момент, как увидел его. В зрительном плане казалось, что эльф был как бы не совсем здесь. Смотреть на призрака было всё равно, что смотреть на картинку на заглючившем экране компьютера: даже если ты сам не видишь недостающих пикселей, всё-таки понятно, что тут что-то не работает. Он казался созданным из плоти — и в то же время нет, как тот самый Владыка Намо. Томас внимательно посмотрел на призрака. Тот, конечно, не выглядел как идеальный друг для маленького ребёнка… но он был очень похож на Маглора. Томас был неглуп: это было слишком большим совпадением, чтобы оказаться случайностью. С некоторым усилием он сдержал раздражение. Если он выйдет из себя, это ничему не поможет: конечно, он пропесочит Маглора за это позже, но теперь перед ним был мёртвый эльф, о котором надо было позаботиться. Да и кто их знает, может, все эльфы друг на друга похожи, ему-то откуда знать. По природе Томас был немногословен. Он всегда был таким, и то, что он ни с кем не говорил целый год, не улучшило его навыков общения. Он понятия не имел, что сказать умершему… Как там Хэйли назвала призрака — Морьо или что-то в этом роде? В мозгу у него было пусто, но как только он вспомнил это имя, внезапно нужные слова вырвались из его уст прежде, чем он успел подумать. — Морьо, почему ты всё ещё тут? Это было сказано более энергично, чем ему бы хотелось, и призрак потрясённо взглянул на него — как если бы он только сейчас заметил присутствие Томаса. Он посмотрел на Томаса широко раскрытыми глазами: тревожный взгляд придавал его лицу почти детское выражение. — Тебя тут не может быть. Это не ты. — Голос был древним, но, как и в его лице, в голосе было что-то удивительно невинное. — Ты же сгорел. Ты нас бросил. Томас решил не обращать на это внимания и продолжал расспросы. — Почему ты всё ещё тут? — Там было слишком темно, и путь закрылся. Я потерялся. — Глаза Морьо стали мутными, и его облик — более туманным. Он подтянул колени к груди. — Я совсем потерялся… — Ты до сих пор не можешь найти дорогу? Тот неопределённо кивнул: его глаза всё ещё были затуманены. — Не могу. У меня не получилось… Я не смог защитить… — Весь его облик содрогнулся. — С ним никогда не было просто… а я был не самым лучшим братом, наверное… но всё-таки я дал обет уберечь его… — По его телу снова пробежала дрожь, и внезапно потерянный взгляд обратился в гневный. Эльф глубоко нахмурился, его лицо перекосилось в горькой гримасе, и яростный румянец окрасил щёки. Он злобно глянул на Томаса, и голос его, когда он заговорил, был сильным. — Но я ведь много чего обещал, правда? Мы все обещали. Мы всё для тебя делали! Всё! Ты обещал нам целый мир, и мы с радостью обрекли себя на гибель — ради тебя! Казалось, призрак готов направить на Томаса свой меч: юноша решил, что никогда ещё не был в такой дикой ситуации. Может быть, он похож на кого-то, кого призрак знал раньше? Морьо, видимо, задавал себе тот же вопрос: его гнев потух, и он снова казался растерянным, расширившимися глазами глядя на Томаса, склонив голову набок. Его голос стал каким-то странно задумчивым, лишённым всякого гнева, когда он пробормотал: — Нет — не ради тебя. Не ради тебя — я хочу сказать, тебя… Это же не ты, правда? Казалось, всё это поставило его в тупик, как и Томаса… Томас понимал, что должен воспользоваться этими минутами спокойствия призрака, поскольку подозревал, что этот эльф обладает особенно раздражительным характером. Он и вправду не хотел знать, может ли призрачный меч его убить. — Я хотел бы знать, что ты хочешь от малышки Хэйли. Морьо заговорил неожиданно рассудительно, когда принялся это объяснять. — Я хочу её защитить. У неё нет братьев, нет отца, который мог бы научить её, как держать меч. Она не умеет защищать себя, а мир полон опасностей. Я ведь не могу подвести и её тоже. Я уже подвёл братьев. Я всех подвёл. — Рациональность исчезла так же внезапно, как появилась, и мгновенье спустя Морьо зарыдал. — Я старался. Я так старался, отец… Ты м-м-можешь меня п-п-простить?.. На секунду Томас лишился дара речи. Как вышло, что этот эльф принимает его за собственного отца? Он всё ещё задавался вопросом, что он должен делать, когда Маглор, маленькая Хэйли и её мать вошли в гостиную. Девочка немедленно подбежала к Карантиру и обняла его. Она яростно взглянула на Томаса. — Он из-за тебя плачет! Эти слова было легко понять — даже если плохо знаешь английский. С некоторым раздражением он ответил ей: — Я же не нарочно! Хэйли проигнорировала его, продолжая утешать Морьо. Когда он взглянул в сторону, то увидел глаза Маглора. Томас нахмурился, глядя на эльфа. «У нас с тобой будет серьёзный разговор, попомни мои слова!» Маглор выглядел потрясённым: Томасу стало интересно, действительно ли у него может быть такой жуткий вид, как уверяли его нянечки. Обернувшись, он увидел, что Хэйли гладит Морьо по волосам, пытаясь утешить его; призрак склонился навстречу её прикосновению. Томасу стало интересно, как же, чёрт возьми, ему переправить этого эльфа в иной мир — ведь он же так привязан к Хэйли… Ласковая забота девочки заставила эльфа перестать плакать; чуть позже он сел, свернувшись в уголке, с затуманенными глазами, спокойно посасывая палец, как новорождённый младенец. Хэйли села рядом с ним, яростно глядя как на Томаса, так и на Маглора. С самым серьёзным видом она заявила: — Вы его обидели. Мне бы надо с вас голову за это снять. Томас задумался, на самом ли деле шестилетка угрожает ему обезглавливанием, или он что-то неправильно для себя перевёл. Он беспомощно пожал плечами. — Да я же не хотел. — Что вам от него надо? Почему бы вам не оставить нас в покое? Томасу не удалось сразу придумать понятный ответ, и за него ответил Маглор: — Мы просто хотим отвести его домой. Хэйли покачала головой. — Ему нельзя домой. Это как наш старый дом: когда мы уехали, мы отдали ключи новым жильцам, и теперь мы уже не можем туда вернуться. Мы стали как бы изга… изна… из-гнан-ни-ка-ми, вот.***
Маглор не мог видеть брата, но чувствовал его присутствие. Как и все эльфы, он был чувствителен к энергии духов, и он чувствовал Карантира — точно так же, как чувствовал гнев в комнате Томаса. По его позвоночнику прошла дрожь: он чувствовал своего брата так близко — после того, как не ощущал родной души целыми веками… Он видел, как Хэйли бежит к, казалось бы, пустому углу комнаты, и на мгновение ему почудилось, что он кого-то видит там. Он моргнул — и видение исчезло, и теперь он видел лишь маленькую девочку, которая обнимала воздух. Несмотря ни на что, он улыбнулся. Маленькая Хэйли была крайне восприимчивым ребёнком и она приняла присутствие Карантира с удивительной беспристрастностью и прагматизмом. Он был тут — и всё: больше объяснений ей было не нужно. Она понимала его через какое-то интуитивное осанвэ, и даже, хотя он не был на самом деле осязаем для неё, она, видимо, могла утешить его своими прикосновениями. По всему, что она так невинно рассказала Маглору, выходило, что Хэйли действительно небезразличен его брат. Она сказала, что Морьо заботится о ней — но у него было чувство, что она заботится о нём ещё больше… Когда Маглор посмотрел на Томаса, ища какой-нибудь подсказки по поводу того, что случилось, его встретил злобный взгляд, и в голове у него внезапно прозвучал голос: «У нас с тобой будет серьёзный разговор, попомни мои слова!» Маглор не смог справиться с холодной дрожью. Ему было уже тысячи лет от роду, но строгий голос отца по-прежнему заставлял его почувствовать себя нашалившим эльфёнком. Как в его сознании голос юного смертного может звучать точно так же, как голос Феанора? Как же это возможно? Нолдо с подозрением посмотрел на Томаса, который, видимо, не осознавал, какую реакцию у него вызвал. В отчаянии Маглор обругал сам себя. Проклятые Валар с их поручениями… Это задание включало в себя больше, чем Намо рассказал Томасу — он был уверен в этом. А ещё у него было чувство, что когда они об этом узнают, им обоим это не понравится… А между тем Хэйли очень обиделась на Томаса за то, что тот заставил её друга расплакаться. И, кроме того, у неё были очень странные представления о том, что такое «изгнание»: по своему опыту Маглор не знал, смеяться или плакать. Очевидно, Сьюзи была не так уж далека от истины, когда сказала, что её дочери трудно приспособиться к новой квартире… — Но если бы эти новые жильцы отдали тебе ключи, вы бы смогли вернуться в старую квартиру, разве нет? — Да… наверно… — Хэйли замолчала, и Маглор ободряюще улыбнулся. — Ты мне говорила, что Морьо очень тоскует. Разве ты не хочешь, чтобы он вернулся домой, чтобы он снова был со своей семьёй? — Но все его родные умерли, он сам мне так сказал! Маглор заколебался. — Но и Морьо тоже, Хэйли. Он уже давно умер, поэтому его никто не видит. Девочка нахмурилась, пытаясь разобраться в словах Маглора. Наконец, она спросила: — Тогда он должен пойти на небо? Она смотрела на эльфа большими глазами, полными надежды. Что же ему на это ответить? В конце концов, он кивнул. — Мне так кажется. Он попадёт в безопасное место, где нет боли, и там он будет снова со своими родными. Хэйли задумалась. — И тогда ему больше уже не будет грустно? — Может быть, сначала он будет немного грустить, но со временем всё меньше и меньше, потому что он будет снова с братьями и отцом. — Наверно, это хорошо… мне так кажется. Маглор посмотрел на Томаса и подумал, что его «компаньону» вряд ли удастся что-то предпринять, если Хэйли будет продолжать сидеть рядом с Карантиром, как бдительная сторожевая собака. Он хотел бы сделать больше для своего брата… но решил, что доверится суждению Намо и позволит Томасу сделать свою работу. — Почему бы нам не пойти на кухню? У твоей мамы там очень хорошие шоколадные печенья, если я правильно помню… Хэйли с сомнением посмотрела на то место, где сидел Морьо. Она была готова запротестовать. — Но я… — Томасу нужно немного поговорить с Морьо наедине. Он больше не заставит его плакать. — Обещаете? — Я не могу этого обещать, но я уверен, что он постарается. — Ну… ну ладно.***
— Морьо? Глаза духа медленно снова сфокусировались на Томасе. Он устало посмотрел на гостя. — Зачем ты здесь? — Я здесь ради тебя. Ты был в изгнании уже достаточно долго. Пора отправляться домой. Мёртвый эльф медленно покачал головой. — У меня ничего не вышло… — Нет, ты сделал, что мог. Никто не мог бы потребовать от тебя большего. — Ты требовал большего. Ты всегда требовал большего. Томас на мгновение заколебался, но потом решил использовать эту путаницу ради своих целей. — Я был неправ. У меня не было права просить у тебя всё это делать. Это я тебя подвёл, Морьо, а не наоборот. Глаза Морьо недоверчиво расширились. — Но… мы же не могли… И я не… — Намо послал меня за тобой. Тебе не надо больше скитаться. Томас не был уверен, как именно это случилось, но внезапно у него на руках оказался рыдающий взрослый эльф. Морьо, очевидно, забыл, что он сам отнюдь не таких размеров, как крошка Хэйли… Томас, подвинувшись, чтобы принять его вес, решил, что это, по крайней мере, доказывает, что умершие ощутимы для него. Немного растерянный, он погладил волосы духа — точно так же, как это у него на глазах делала девочка. — Ну ладно, ладно… Ш-ш-ш… всё хорошо… Отполированные камни стали скользкими от крови; воздух пронизало зловоние смерти. Зал был заполнен мёртвыми и умирающими: тела в беспорядке распростёрлись на полу, сочась драгоценной алой кровью, и жизнь оставляла их. Он приподнялся, насколько смог, влача своё израненное тело дальше, пока его дрожащие руки не стали скользить в лужах крови. Из тронного зала он слышал звон мечей, крики — голоса были смутно знакомы. Звуки искажались у него в ушах, и он едва мог осознать, что слышит. Это всё было уже неважно. Комната дрожала, качалась… Руки отказали. Боль, временно заглохшая, вспыхнула снова: он почувствовал во рту вкус крови. Рядом с ним чьё-то хриплое дыхание вытолкнуло его имя. — К-Карантир… Куруфин. Он обернулся, увидев испуганные глаза, уже стекленеющие под покровом смерти. — Я тут. Боль не имела значения. Он стал тянуть к себе брата, и, наконец, почувствовал холодную, влажную кожу его лица своей щекой. — Т-т-так темно… — Тело Куруфина содрогнулось от кашля: губы окрасились в алый цвет. — Т-т-так темно… — Я же тут. Всё хорошо. Ш-ш-ш… Ничего не было хорошо. Ничего не было хорошо с тех пор, как они ушли из Амана, и теперь уже никогда ничего хорошо не будет. Но это больше не было важно. Он ласково погладил спутанные чёрные волосы и окровавленную кожу, шепча успокаивающие слова брату, который с трудом пытался дышать. — К-К-арантир… Мне т-так страшно… Ему тоже было страшно. Но он этого не сказал. — Не бойся… н-не бойся. С-скоро всё кончится. Внезапно всё замолкло. Каменные своды Менегрота уже не отражали звуки сражения. Не было больше криков, не было больше звона металла о металл и камень, не было больше стонов умирающих. Ночь пала, как саван, и свет больше не проникал через деревья. Стало так темно… Рядом с собой Карантир услышал задушенный звук — и дыхание прервалось. Он нежно погладил брата по голове. — Ну вот. Всё закончилось. Всё действительно закончилось. Последний свет исчез за горизонтом и всё погрузилось во тьму. Ну и ну. Это было так… ярко. Сердце Томаса отчаянно колотилось. Он закрыл глаза и снова открыл их — просто, чтобы убедиться, что он сам не умирает где-то на полу леса-дворца. Он всё ещё держал Морьо — или Карантира, он больше не был уверен, — на руках, но эльф уже перестал плакать и теперь просто сидел, прижавшись к груди Томаса. Это было странно, потому что эльф был гораздо выше него. Томас продолжал поглаживать его по волосам, и сам не знал, что ему делать дальше. Как по заказу, Маглор и Хэйли снова зашли в комнату; за ними следовала обеспокоенная Сьюзи. Хэйли улыбнулась, увидев их. Маглор посмотрел на них как-то странно, и Томас встретил его яростным взглядом. Конечно, сейчас он должен выглядеть причудливо, но он бы хотел посмотреть, как выглядел бы сам Маглор, если бы кто-то, одновременно невидимый и, по крайней мере, на голову выше его самого, решил забраться к нему на ручки. Да, он еще поговорит по душам с «музыкальным терапевтом». И лучше бы у Маглора нашлось для всего этого хорошее объяснение. Его мысли прервала Хэйли: она села рядом с ним и осторожно потянулась к призраку: её маленькая ручка коснулась большой руки духа. Ласковым голосом она спросила: — Морьо… ты теперь пойдёшь домой? Умерший эльф повернулся, почти оттолкнув тем самым Томаса, и ласково улыбнулся девочке. Он кивнул, и улыбка Хэйли тоже стала шире, как если бы он заговорил с ней. — Со мной всё будет в порядке. Я теперь умею сражаться. Ты за меня не волнуйся. Потом она покачала головой. — Конечно, я буду по тебе скучать. И никогда тебя не забуду. Даже в своём неудобном положении Томас не мог не подумать — как же это тепло и мило. Длинные, тонкие пальцы призрака погладили ручку девочки, которую тот держал в своей руке. — Я тебя люблю, Морьо. Ты самый-самый лучший друг на свете! — Она прикусила губу и, когда она заговорила снова, её голос слегка дрожал. — Но теперь тебе лучше уйти, тебя ждёт твоя семья. И вот так — просто как порыв ветра — дух исчез. Томас чуть не упал, когда его вес внезапно испарился. Ну… всё прошло лучше, чем я ожидал… наверно? Он заметил, что Хэйли плачет, и беспомощно посмотрел на Маглора… только чтобы увидеть, что эльф и сам готов вот-вот разрыдаться. Здорово. Ну, просто здорово.***
Маглор не знал, что сердце может и разрываться, и исцеляться одновременно. Когда он смотрел на Томаса и Хэйли, он мог видеть и Карантира: его облик был искажённым и смутным, как в тумане, но всё-таки достаточно ясным, чтобы его можно было узнать. Он не осмелился шевельнуться, мотнуть головой, боясь, что видение исчезнет… и пока он смотрел, реальность сдвигалась вокруг него. На мгновение мир застыл и всё замерло… и в это мгновение он увидел, как боль уходит из глаз Карантира, как будто с плеч его сняли огромный груз. Брат улыбнулся — это было так редко, что Маглор почти забыл, какой он, когда улыбается… а потом он исчез. У него ушло несколько секунд, чтобы прийти в себя. Когда он опомнился, то увидел, что крошка Хэйли плачет, и крупные слёзы катятся по её щекам. Рядом с ним Сьюзи Холланд прошептала: — Оно… оно ушло? Маглор на самом деле хотел сказать, что его брат — не «оно», и что он не потерпит, чтобы его называли «оно»… но всё же ограничился вздохом и кивком. Он подошёл к Хэйли, которая смотрела на него заплаканными глазами. — Он… он сейчас правда ушёл, да? — Да. Он ушёл. Она шмыгнула носом. — А я… я уже по нему скучаю. — Ты всё сделала правильно. Я знаю, очень трудно прощаться с друзьями. Хэйли кивнула. — Я н-не хочу, чтобы он больше грустил. — Я знаю. — Как ты думаешь, ему теперь хорошо? — Думаю, да. Он сказал это для себя — настолько же, насколько и для неё… Девочка вытерла слёзы и робко, дрожащими губами улыбнулась ему. — Хорошо… После этого всё быстро закончилось; чуть позже они снова сидели в машине. Томас был в очень мрачном настроении и отказывался что-либо говорить. Только когда он заметил, что они повернули не туда, он открыл рот. — Это не дорога в клинику. — Я знаю. — А куда ты меня везёшь? — Ко мне домой. Нам надо кое о чём поговорить. Томас только фыркнул, снова глядя на дорогу. Маглор вздохнул сам с собой. Разговор будет трудным…***
Карантир мирно спал; он прижался к отцу, пока раны на его фэа исцелялись. Обнимая сына, Феанор погрузился в воспоминания. Маленький, милый, такой неловкий Карнистир… Дух огня вспомнил тысячу мелочей о детстве своего четвёртого сына. Как он топал ножками, когда не получал того, чего хотел, и как прятался за юбками Нерданэль, когда у них были гости, и как его зачаровывал растущий животик матери, когда она была беременна Куруфином. Тот день, когда он сделал первый охотничий ножик, и день, когда он убежал в ярости, а Хуан притащил его — он пинался и визжал — за ворот рубашки. Те бесчисленные разы, когда из-за него игра в прятки превращалась в панические поиски — он уж слишком хорошо прятался. Всё это были мелочи, мгновения прошлого, которое давно ушло — так давно, что Феанор и сам не знал, что помнит об этом. Однако теперь, когда он в первый раз за многие века держал сына в объятиях, его мысли были заполнены именно этими, такими, казалось бы, незначимыми мгновениями. Он посмотрел вверх: низкий, бестелесный голос просачивался сквозь тёмные камни. — Как видишь, я выполнил мою часть сделки. Это было не столько утверждение, сколько вопрос: слова скользили вокруг него, словно шёлковые ленты или чёрный дым; за бесстрастными словами Феанор чувствовал любопытство: голос хотел знать, жалеет ли он о чём-нибудь, хотел знать его тайные мысли. Он не отреагировал, нежно поглаживая волосы сына. Как я могу об этом сожалеть? Я пожертвовал гораздо большим ради гораздо меньшей цели… Из всего, что я сделал, это будет последней вещью, о которой я когда-либо пожалею. — Ты сильно изменился. Феанор не ответил. Ему и не надо было отвечать. Я знаю.