Answer me

Фреду почти восемнадцать, когда он понимает, что его жизнь определённо странно себя ведёт. Каким-то необъяснимым для него образом он раз за разом попадает в непривычные и неоднозначные для себя ситуации и объяснить их сколько-нибудь логичным способом получается всё реже и реже. Он частично связывает это с тем, что царствование Амбридж набирает всё большие обороты, что категорически не нравится Фреду. Он понимает, что есть лишь два способа развития событий. Один из них состоит в том, что Амбридж должна покинуть школу. И если извести её окончательно так, чтобы она ретировалась, не получится, тогда они с Джорджем уйдут так, чтобы она была морально и психологически травмирована на всю жизнь. Как там Добби говорил, убить не можем, так хоть покалечим? Фред улыбается собственным мыслям, преодолевая последний коридор и оказываясь прямо напротив огромных ворот Хогвартса. Уроки уже закончились, поэтому он может со спокойной совестью гулять где пожелает. Свежий воздух накатывает подобно волне, на миг сбивая с толку. С этой идиоткой в качестве надзирателя у них даже самые безобидные уроки по уходу за магическими существами и гербологией проходят крайне угрюмо и тяжело. Каждый день словно тянется чуть дольше предыдущего, тяготит своим мрачным потоком. Единственной отдушиной являются собрания ОД, но и там приходится быть начеку. Эта постоянная осторожность стягивает плечи в немом напряжении, сводя мышцы и заставляя то и дело коситься по сторонам. Фред лёгким шагом доходит до дерева на берегу Чёрного озера, опускаясь под ним, он, наконец, расправляет плечи и глубоко вдыхает слегка влажный воздух, спиной чувствуя шершавую поверхность коры. Он закрывает глаза, и думать становится несколько легче. Второй причиной странно смещённого хода его жизни старший близнец считает своего брата. Если точнее, брата-близнеца, который с недавних пор нашёл себе девушку. Нет, Фред был искренне рад за него, правда. Вот только сам Фред остался в одиночестве, всё время бродя по школе в поисках компании и по мистическому стечению обстоятельств сталкиваясь с одной юной заучкой. Чаще всего после таких столкновений он получал подозрительный взгляд сощуренных глаз, но вскоре и сама Грейнджер стала замечать, что шалостей стало гораздо меньше то ли из-за занятости Джорджа, то ли из-за концлагерского режима Амбридж. А теперь близнецов и Гарри лишили квиддича, и это, наверно, сказалось на всех троих сильнее, чем что-либо ещё из множества изощрённых пыток мерзкой жабы. И если Гарри было чем занять мозг, потому что помимо доказательства своей адекватности, надо было также доказать и правдивость своих слов касательно воскрешения Волдеморта, а Джорджу нужно было поддерживать Луну, которой теперь доставалось даже сильнее, чем раньше. А Фред... ему было нечем заполнить освободившееся от отсутствия тренировок время, потому эта пустота заполнялась мыслями и раздумьями, чаще горькими и безнадёжными. Он не знал, что делать, но понимал, что больше так продолжаться не может. - Странно видеть тебя без улыбки, - и снова Гермиона. Уизли вздохнул, поворачивая голову в сторону остановившейся рядом с его деревом подруги. Грейнджер села, накрывая колени мантией, поскольку день клонился к вечеру и было довольно прохладно. - Мне жаль. - О чём ты? - она склонила голову, по своему обыкновению сощуривая глаза. Фреду стало не по себе от мысли, что он уже помнит её повадки. - О квиддиче, - спокойно ответила девушка, сминая в руках какую-то бумажку. - Это было жестоко и несправедливо. - Она участливо вздыхает, не отрывая взгляда от спокойной глади озера. Хотел бы Фред быть столь же безразлично спокойным, как поверхность воды. Вот только всё его существо было слишком болезненно чувствительным ко всему происходящему вокруг, чтобы игнорировать реальность. Он предпочитал по возможности менять либо эту самую реальность, либо своё отношение к ней. И тогда даже самая глубокая обида или неразрешимая проблема становилась поводом для хорошей шутки. - Спасибо, - близнец не знал, за что именно благодарит. За понимание, наверно. Гермиона молча кивнула, поймав оторвавшийся с нижней ветки лист в раскрытые ладони и с любопытством рассматривая: - Магглы говорят, если поймаешь падающий кленовый лист - влюбишься в того, кого первым увидишь. Или будешь невероятно везучим в этот день, - она протягивает лист юноше. - Держи. А тот берёт на автомате, не задумываясь. Вращает широкий лист из стороны в сторону, будто ожидая (или надеясь?), что он развеет его грусть. Гермиона уходит, а Фред продолжает сидеть на месте, бездумно смотря ей вслед. Только оставшись один на один с собой, он задумывается вновь, правда в этот раз центральной точкой его мыслей становится не брат-близнец, не Амбридж, и даже не квиддич, а показавшаяся сегодня отчего-то невыразимо печальной Гермиона Грейнджер, сокурсница и подруга его младшего брата, лучшая подруга его младшей сестры и "названная сестра" Джорджа, с которым у неё всегда были более тёплые отношения, нежели с Фредом. Вообще-то у всех, кроме Чарли и Джин, отношения с Джорджем складывались легче, нежели со старшим из близнецов. Мать списывала этот факт на чрезмерно самоуверенное, яркое и граничащее с агрессией поведение сына, способное своей неотёсанной грубостью оттолкнуть людей. А он... он просто защищался от беспощадной реальности магического мира, прячась за наглой ухмылкой и колкими замечаниями в адрес всех и вся. Он не мог показать, как сильно заботится обо всех вокруг себя, потому что это было бы равносильно признанию в том, что за личиной шутника и балагура скрывалась невероятно чувствительная и ранимая натура человека, отчего-то считавшего своей прямой обязанностью благополучие всех родных и близких. Фред подозревал, что за напускным всезнанием и строгостью Гермионы скрывалось примерно то же самое.

***

- Ты обещала, что никому не расскажешь! - Гермиона не знала, что было хуже: сквозящие злость и разочарование в его голосе, или то, что его так отталкивала мысль о том, что кто-то узнает о давно минувшем прошлом. Она не совсем понимает, почему он так опасается того, что ей о нём известно и что она могла бы рассказать. Во-первых, она бы никогда так не поступила, а во-вторых, неужели он не понимает, что рассказав всё это о нём, в плохом свете она выставит лишь себя, учитывая то, как с ним поступила. - Да, и не говорила! - ей хочется наорать на него, но в то же время она предпочла бы сбежать из этого дома и снова улететь в Австралию, где всё так спокойно и тихо. Где ничто не бередит старые раны, и где перед глазами не будет его как постоянного напоминания о трусости. - Тогда откуда он знает, кто может меня переупрямить?! - Фред уже орёт, потому что какого чёрта она о себе возомнила? Если он и был в неё влюблен и поддавался своим идиотским чувствам, то это было давно и неправда. Факт проницательности собственного брата Фред почему-то упорно игнорировал. - О чем вообще речь? - Джордж, кажется, начинает улавливать суть, но ловит на себе два разъярённых взгляда и тут же исчезает в воздухе, справедливо полагая, что лучше оставить этих двоих разбираться самим и сохранить себе жизнь. У него маленький ребёнок, в конце концов, ему жить надо. - Фред, я ничего ему не говорила, - заявляет Грейнджер, оставляя свою страусиную тактику и поднимая, наконец, взгляд на близнеца. - С чего мне тебе верить? - обида просто клокочет внутри него, сжигая буквально все преграды, выстроенные за годы неусыпного контроля, и заставляя говорить больше, чем он когда-либо позволил бы себе в ясном уме. - С того, что я никогда не вру, идиот! - и ладно, тут она преувеличила, но не суть. Ему она почти не врала. Кроме одного раза. Но это была необходимость и у неё не было выхода. Гермиона любит повторять это себе, когда нужно угомонить растревоженные мысли. Джордж иногда шутит, что даже её не способное на любовь сердце и сухая как страницы учебников душа иногда подвластны человеческим эмоциям. Он не заблуждался, но Грейнджер всё равно качала головой, словно отрицая даже малейшую возможность их существования. Где-то на пятом курсе Гермиона решила познакомить Джинни с одним из своих любимых авторов. Джинни приходилось непросто, когда она была вынуждена наблюдать отношения Гарри с Чжоу Чанг, и Гермиона посчитала, что книги - это именно то, что поможет юной Уизли отвлечься от собственных чувств и сконцентрироваться на чужих. Вот тогда и произошло их первое столкновение идеями. Гермиона всегда полагала, что главным элементом названия её любимого романа "Разум и чувства" было слово разум, в то время как Джинни с ходу выбрала чувства. Они долго спорили, а потом Луна стала случайным свидетелем их очередной дискуссии, развернувшейся во время завтрака в Большом Зале. И Луна просто выбрала И. Разум И Чувства. Бесконтрольное сердце часто безрассудно и отчаянно, чем может навредить и себе, и другим. Но чистый разум, совершенно незамутнённый чувством интеллект, никогда не следующий за сердцем, проживает жизнь впустую. Джинни мгновенно затихла, обдумывая сказанные подругой слова, а Гермиона не сразу сумела понять, что всё это означало. И ещё долго задавалась всё тем же вопросом. Разум или чувства? - Тут я бы поспорил, - парирует мужчина, скрещивая руки на груди в праведном гневе, и выдёргивая ушедшую в собственные мысли мисс Грейнджер из очередных воспоминаний. - Я тебя переспорю, и ты это знаешь! - слова выскальзывают прежде, чем уже, кажется, нашедшая ответ на свой вопрос Гермиона успевает их обдумать. Ей хочется стукнуть себя по лбу, потому что это именно та фраза, которую в этой ситуации говорить ни в коем случае не следовало. - Господи, до чего же ты твердолобая! - близнец реагирует на удивление беззлобно. На его лице скорее возмущение, смешавшееся с толикой восхищения. Что ж, Гермиона польщена. Не каждый день удаётся вызвать подобный отклик у искушённого в этом деле мистера Уизли. Однако, он и сам от неё не отставал, о чём бывшая гриффиндорка не преминула напомнить. На всякий случай, чтоб не расслаблялся. - Кто бы говорил, Фред, - Уизли лишь вскидывает руки в воздух. Джордж, похоже, своего добился. Впервые за столько лет они снова спорят друг с другом. Сомнительное достижение, Грейнджер. - Я хотя бы повзрослел, а ты как была упрямым ребёнком, так и осталась! - Фред прав, на самом деле. Пусть она в школе и не вела себя нарочито по-детски, пытаясь быть взрослой и серьёзной, всё это было напускной, вызванной обстоятельствами защитной реакцией. Жаль, что никто этого тогда не понимал, даже, казалось бы, проницательные родители. Или им всем просто было не до неё. А Гермионе просто хотелось поддержки, чтобы хоть на миг перестать быть самой умной, сильной и серьёзной ведьмой своего возраста. Её тошнило от всех этих качеств, что приписывались ей лишь потому, что никто не удосуживался копнуть глубже. Она была уверена, что достаточно было бы просто посмотреть в глаза, чтобы увидеть плескавшееся там безбрежное отчаяние. Только во время вылазок с Фредом она могла позволить себе искренность, потому что знала, что он никогда не будет осуждать её слабостей. Ему было всё равно, как хорошо она вызубрила параграф, какой длины сдала свиток и как невозмутимо проигнорировала вечные насмешки слизеринцев. Наоборот, он брал инициативу в свои руки, когда это было так нужно. И ей это нравилось. Ей нравилось, что он был сильнее неё и что вместо классического "Не обращай внимания" он мог просто врезать или не совсем безобидно подшутить над тем, кто что-то сказал в её адрес. С Фредом не нужно было быть лидером. Он мог защитить её от нападок, мог в буквальном смысле закрыть своей спиной, когда они в очередной раз прятались в закоулках коридоров. Нравилось, что его не нужно было просить об этом. Он всегда знал, как нужно поступить. Гермиона считала, что эта несвойственная его остальным братьям проницательность развилась у близнеца в результате особой дружбы с младшей сестрой. Никто так не опекал и не заботился о Джинни. Они всегда понимали друг друга с полуслова и в какой-то момент шатенке стало казаться, что и в ней он видит младшую сестру. Наверное, ей просто хотелось избежать мыслей об этом. Так было спокойнее. Разум или чувства?