Черная стрекоза

      Я шел по мрачному зловещему лесу гигантских пепельно черных деревьев, простирающих свои сухие длинные ветви к низкому небу свинцового цвета. Набухшая от влаги листва, чавкающая под ногами, вряд ли когда-нибудь была зеленой и напоминала, скорее, лохмотья нищего, сиротливо расстеленные по земле. Если вглядеться, можно было увидеть многочисленных насекомых, копошащихся в ней: многоножек размером с палец, коричневатых мелких клещей и прочую живность, присматриваться к которой я не имел никакого желания. Воздух был пропитан запахами гнили и пепла и, не неся в себе ни малейшего дуновения ветерка, покачивался сероватыми облаками среди толстых корявых стволов.       То была моя работа. Когда-то я срубил солнечные древа жизни, уникальное творение природы, образующее хрупкий баланс вокруг себя и созидающее единство флоры и фауны, а также мира духов. Это были небольшие саженцы, опущенные в землю шаманом, жившим здесь до меня, или другим светлым человеком с чистой душой, выросли бы они еще чуть-чуть, их прекрасная аура привлекла бы эльфов или дроу, которые позаботились о взрослых уже растениях. Теперь же крохотная часть их плоти, тратя последние искры заложенной в них великой магии, создавала тело Евы, а на их месте пускали корни их темные собратья — древа гибели. Лес, который я наблюдал в своем видении, был их детищем и вырастет через столетия, поглотив все живое на много миль вокруг. Некоторые твари, конечно, приспособятся существовать здесь: падальщики, паразиты, возможно, заведется нежить…       Я открыл глаза, вздохнув полной грудью так хорошо знакомый мне пряный аромат собственного дома, вырываясь из неприятного, облепляющего, словно паутина, оцепенения, обычно сопровождающего меня в трансовом состоянии. Взгляд невольно остановился на топоре, по лезвию которого многозначительно постукивал Варша. В его мнении я не сомневался, хранитель камней, прежде обитатель заброшенного храма, он всегда был занудой и праведником. Подобные картины он видел вместе со мной не первый раз и всегда подолгу печалился, иногда пропадая на целые дни, а вместе с ним впадал в уныние и я.       Совершенно не знаю, что мне делать. Разумеется, меня не волновали клятвы, которые я дал с ножом у горла:кары рыцаря я не боялся, свой момент убить меня он упустил, и новый ему вряд ли представится. Другой вопрос, что та дорога, которой я шел до этого больше, не была мне интересна, силы, к которым я прибегал, подвели меня и я не чувствовал их защиты. Вне моей власти было предотвратить наступающие тёмные времена, но отныне я не хотел являться их частью.       Руна сильно пекла, особенно когда паладин поддерживал со мной связь, а делал он это часто и, похоже, неосознанно. Скорее всего, никто не учил его владению чародейскими знаками, он или вычитал про них в книжке или видел, как пользуются ими другие. При желании я мог узнать, и где он сейчас, и чем занят, возможно, даже увидеть его.       Если Кейхи не натворит чего-нибудь, если Варша не обидится, если Ваю последует за мной. При мысли о том, что я собирался совершить, в этот момент по телу прошлась дрожь, я чувствовал, как продолжают трястись мои пальцы. Мне было не так много, всего-то двадцать три, в таком возрасте искать другого покровителя было рановато, но у меня не было выбора. Я… Я бы хотел какой-то знак, как вести себя, что слушать. Я терялся в сомнениях. Если бы у меня был мудрый наставник или учитель, что бы он посоветовал? Следовать зову сердца? Но оно молчало уже очень давно, я же не занимался светлой магией. Думать о собственной выгоде? Худо-бедно раньше у меня это получалось, но о какой выгоде может идти речь, когда миру, каким мы его знаем, скоро конец. Исход — это не тотальное уничтожение всего и вся, это смена мирового порядка. Многие при этом погибнут, а оставшиеся будут выживать, как умеют, наступит время подлости, жестокости, безграничной ненависти — того, из-за чего я в свое время удалился от людей, и, пребывая в относительном мире с тьмой, планировал спокойно дожить свой век.       — Но ведь мы проиграем, — я обращался не столько к духу, сколько к самому себе. Мы же проиграем в битве, и никто нас не ждет… Люди уничтожают себе подобных, а после исхода будет намного хуже…       В груди екнуло не то, что предупреждение — напоминание. Шакар требовал крови, если я хотел и дальше рассчитывать на его помощь. И чем ему не подошел рыцарь? Быть может, мое вчерашнее унижение было для него потехой… Мне казалось, бог уничтожения должен быть лишен чувства юмора. Как же я тогда испугался. То было не сожаление за напрасно потраченную жизнь, а панический, животный ужас, который для человека, как для высшего существа, я считал неприемлемым. Я был готов на что угодно, лишь бы остаться в живых. А он наблюдал молча. Ему было все равно: я или тот парень, главное—очередная смерть, и сейчас он все еще требовал, я ощущал, как незримые нити его помыслов тянутся к Еве…       Довольно. Я подхватил топор,и тут же воздух вокруг меня всколыхнулся в легком удивлении: «И ты посмеешь?». Хотел бы я, чтобы мною двигали жажда справедливости или мести, но то была лишь глубочайшая обида на того, кто обещал могущество и не дал, горечь на самого себя, идиота, который поверил, что в забвении можно обрести счастье.       Уходя, я бросил взгляд на девушку, лежавшую на моем столе, как на кушетке у целителя, сейчас она целиком состояла из сплетавшихся между собой веточек, похожая на прекрасную статую, она молода и слишком невинна для такого тяжкого греха, как самоубийство. Смутившись тому, как я разглядываю ее, я накинул на нее одеяло, когда она проснется, она не будет одна, ведь чем-то она приглянулась моему огненному духу. Хочется верить, что не последний раз вижу свой дом.       До места назначения я добрался быстро — жуткий побег распространял вокруг себя скверну, убившую всё живое в метре вокруг, а он ведь еще совсем крошечный. Я ударил по узловатому стволу, и красный липкий сок тут же забрызгал одежду и окружающую растительность. Мои легкие словно сжали невидимым кулаком, древо умело защитить себя, и вполне могло уничтожить того, кто покусится на диковинного паразита. Не учло оно одного—в мире духов у меня есть защитник, который не позволит просто прикончить меня из плана. Я услышал птичий крик раньше, чем увидел его. Ваю налетел, как ураган, атакуя ауру ростка, буквально вырывая его из земли. Не материальный, но оттого не менее сильный, странно, с какой ненавистью он сделал это, ведь сажали древо мы тоже вместе.       — Ты будешь со мной?! Ты же будешь? — я кричал с надрывом, словно ребенок, а Ваю просто смотрел на меня, безмолвно, неподвижно, будто изучая. Наконец, с утвердительным клекотом он взмыл в воздух. Второй побег мы ударили одновременно: и в физическом плане, и со стороны ауры, уничтожив его мгновенно и без последствий. Понимая, что вместе с ними я срубил свое прошлое, я растерянно уселся на траву. Никто сейчас не покровительствовал мне. Перед лицом Исхода я был один. Я страшился неизвестности, казалось, что-то должно обрушиться на меня, как лавина, погрести под собой и прекратить мое существование, даже не дав опомниться, но отрекшись от Шакара, я остался безнаказанным. Боги молчали.