среди белого дня смерть явилась сама, чтобы душу принять из объятий огня. скрыло солнце свой лик, тень укрыла любя, небо вырвало крик и п р о с т и л о т е б я.
Ноябрь вступал в свои права, потому по улицам Вистариона гулял холодный ветерок, который заставлял мирных жителей столицы плотнее закрывать створки окон и постепенно разжигать камины, дабы согреть помещение. На улице едва-едва рассвело, когда небо уже заволокли тучи, придавая мрачности началу и без того беспокойного дня. С самого рассвета практически весь замок был на ногах. Кто-то чувствовал себя тревожно, кто-то же ощущал удовлетворение, ведь в этот день должна была свершиться казнь немалого масштаба - казнь ведьмы, которую другие члены Темных считали своей предводительницей долгое время. Горожане тоже были извещены об этом событии, потому многие уже проснулись и торопились на центральную площадь столицы, ведь народ всегда требовал зрелищ. По приказу Зерефа покои девочки оставались неприкосновенными до дня ее казни, а страже запрещалось пытать ее и применять к ней силу, ведь она уже созналась. Не все были довольны таким решением. Многие хотели лицезреть ее боль и страдания, и по этой причине с недоверием косились на короля, который был сам не свой последнюю неделю и оберегал от насилия сильнейшую угрозу королевству. Солнце еще не успело взойти, когда двое стражников приблизились к камере Мавис. Они открыли дверь и грубо выволокли ее под руки, не снимая с ее запястий кандалов, которые уже оставили следы на ее бледной коже. Но какое это имело значение, если ее жизнь обрывалась менее, чем через час? Верно, никакого. Ведьма сильно ослабла, так как отказывалась почти от всей еды, которой ей грозились пичкать, дабы она не умерла раньше времени. На нее продолжали коситься с ненавистью, и было ясно, что если бы их всех не сдерживал приказ юного правителя, они бы выместили всю свою злобу через избиения и пытки, тем самым изуродовав бледное детское тело. По каменным мощеным улицам до центральной площади Мавис шла босиком, и чем чем чаще она ступала, тем сильнее эти шаги отдавались болью в ее почти уснувшем сознании. Она даже не смотрела, куда ее ведут, не утруждала себя оглядыванием по сторонам, рассматриванием людей, которые собирались на улицах, выглядывали из окон и с презрением в глазах разглядывали ее саму с головы до ног, пока стража в кольчужном облачении только сильнее сжимала хватку на ее предплечьях. Они не боялись оставить синяки на теле той, которая вот-вот умрет. Опять же, будь их воля, они бы не ограничились парой ушибов... Король присутствовал на казни только из-за того, что он должен был. Многие начинали замечать, что его взгляд в последние дни становился стеклянным, что он терялся в своих мыслях и долго не мог уснуть, о чем свидетельствовали немалые синяки под его глазами. Те, кто не были окончательно слепы, понимали, что Мавис прежде была его фавориткой, а сокрушающая правда могла быть для короля сильным ударом. Но дело ведь даже не в этом. Когда ведьма вместе со стражей приближалась к месту казни, она увидела, что подле того фонтана, который украшал центральную площадь, и подле которого она впервые встретила Джульет и Зеру, уже был готов костер. Через силу она вновь усмехнулась иронии, которая постигла эту ситуацию. На земле были сложены дрова, щедро засыпанные соломой, а из костра возвышался деревянный столб, к которому должны будут привязать девочку. На всей площади собралось немало людей, и с каждой минутой пребывало все больше. Над городом повисла напряженная тишина, а народ оглядывался по сторонам и вытягивал головы в поисках виновницы торжества. К площади Мавис спускалась по небольшому склону, который вел от королевского дворца. Стоило ее заметить одной фигуре в капюшоне, как та пробежалась по толпе и начала что-то громко выкрикивать. - Смерть ведьме! Смерть ведьме! Люд подхватил этот настрой, и теперь в сторону Мавис был обращен гул толпы, а время от времени прилетали и небольшие камни. По правде говоря, ей было уже все равно, она никак не реагировала ни на камни, ни на возгласы, даже на то, что узнала голос персоны в капюшоне: это была Джульет. Недалеко от костра было выстроено небольшое деревянное возвышение, на котором стоял, заведя руки за спину, Инбер, который о чем-то перешептывался с судьей. Девочка несколько удивилась, когда увидела, что последний был женщиной. Она даже знала ее и видела прежде при дворе - это была Эйлин с ее властным взглядом и нескромными одеждами. Также подле них обоих стоял король с опущенной головой, старающийся не поднимать взгляда. Только по одному его здесь присутствию можно было понять, что это далеко не обычная казнь случайного преступника. Стоило Мавис приблизиться к костру, как советник бросил на нее презрительный взгляд. Но даже через слабость ведьма могла заметить торжествующие искры в его глазах и тень улыбки, которую он тщательно пытался скрыть. Эйлин быстро осмотрела обвиняемую с ног до головы и развернула свиток, который до этого держала в руках. Стража, которая привела девочку, сняла с нее кандалы и принялась туго привязывать ее веревками к деревянному столбу. Одним жестом руки Инбер велел разбушевавшейся толпе, которая росла с каждой минутой, успокоиться. Судья начала зачитывать приговор, что, по всей видимости, доставляло ей безумное удовольствие. И кто отдал такую ответственную роль подобной садистке? - Пользуясь своими полномочиями, королевский суд обвиняет Мавис Вермиллион в ведьмовстве, что уже является достаточно весомым поводом для вынесения смертного приговора. Эйлин продолжала читать про преступления и обманы, совершенные ведьмой ранее, вчитываясь в каждое слово и акцентируя свою речь на каждой провинности Мавис. Не удивительно, что за такое количество лет о ней накопилось столько сведений. Казнь решили провести несмотря на тучи, которые затянули небо, и вероятность дождя, которая приходит вместе с ними. Инбер настоял на том, чтобы ни в коем случае не откладывать это событие. Холодный ветерок медленно, но верно начинал нарастать, из-за чего присутствующие на площади горожане сильнее укутывались в плащи и теплые одеяния. Королевский советник раздраженно взмахнул рукой, давая знак страже зажечь факела. Джульет, не снимая капюшона, вновь выкрикнула ту же фразу, которую вновь подхватила толпа. Инбер кивнул двум стражникам, которые привели Мавис на эшафот, и те поднесли зажженные факелы, на которых беспокойно плясал огонь, к костру, вызвав тем самым одобрительный гул толпы, который был даже громче, чем прежний. - Какие твои последние слова перед смертью, ведьма? - холодно, но громко прозвучал голос королевского советника, контрастирующий с теплом, исходящим от факелов. Мавис оторвала затуманенный взгляд от земли, оглядывая площадь и толпу, которая не переставала кричать. В ее ушах весь этот гул звучал абсолютно приглушенно, потому она не обратила на него ни малейшего внимания. Она пыталась как можно быстрее найти среди множества людей одного нужного ей человека, и стоило ее глазам наткнуться на два темных хвостика, которые торчали из-под серого капюшона, как она тут же просветлела. Девочка заговорила хриплым и непривычным для всех голосом, который пробирал до самых костей, и заставил вздрогнуть даже тех троих, которые стояли подле костра. - Зера... - фигура в сером капюшоне встрепенулась, сжав миниатюрными кулачками складки такого же серого плаща, - Моя милая девочка, моя драгоценная подруга... - брюнетка внимательно слушала, не обращая внимания на дрожь в теле, - Сохрани то, к чему я запретила тебе приближаться. На несколько мгновений Зера застыла, не понимая, о чем говорила блондинка. Но как только ее осенило, она тут же сорвалась с места, игнорируя тот факт, что на нее уставилась почти вся толпа, и помчалась к замку, абсолютно не волнуясь о том, что ей нужно переводить дыхание. Инбер лишь проследил за ней безразличным взглядом, несмотря на то, что вся эта ситуация вызывала у него беспокойство. У брюнетки также не было ни капли желания наблюдать за страданиями той, кого она прежде называла своей подругой. Даже несмотря на то, что она сама обрекла ее на эту участь. Даже несмотря на то, что та дружба могла быть фальшивой, ей было все равно, ведь образ Мавис крепко засел у нее в сердце, пустив множество корней.***
Солома загорелась мгновенно. Если до этого ведьма чувствовала, как ее стопы и кончики пальцев окоченели от холода, то сейчас к ним подбиралось тепло огня, который с невероятной быстротой расползался, подобно змее, по всему костру, воспламеняя всю древесину на своем пути. Мавис также ощущала, как неприятно и больно веревки сдавливают ее запястья, но она понимала, что это ничто по сравнению с тем, что ей предстоит почувствовать менее, чем через несколько минут. Юный король, который все это время стоял между судьей и советником, и который не промолвил ни единого слова, предоставив все своему старому другу, сорвался с места и быстрым шагом покинул эшафот. Он прошел мимо костра, даже не бросив на него взгляда, полностью проигнорировал кричащую толпу и, не останавливаясь, направился к замку. За ним поспешила стража, которая была не менее растеряна, чем Инбер или Эйлин. Однако советник лишь покачал головой, когда судья обернулась к нему с вопросительным взглядом. В любом случае, казнь они остановить уже не могли, да и нужды в этом не было. Тем временем огонь уже горел вовсю, подминая под себя все больше дров, а нарастающий ветер только придавал ему больше сил. Создавалось ощущение, что языки пламени - это стая голодных животных, которые не остановятся, пока не поглотят все, что лежит перед ними. Жар, который с каждой секундой становился все более невыносимым, добрался до детских ног Мавис, которая закинула голову назад и со всей силы прикусила язык, дабы не кричать от боли, которая привела ее уже затуманенный разум в чувство. Сейчас каждый миг она переносила, как вечность. Во рту ощущался противный металлический привкус, но боль от укуса и близко не могла сравниться с той болью, которую испытывала ведьма, ощущая, как сгорает ее кожа, как огонь словно пробирается внутрь ее тела, не щадя абсолютно ничего, оставляя после себя лишь угли и уродство, не оставляя даже знаков о том, что когда-то на том месте была живая детская кожа. Ей хотелось убежать, отчаянно касаясь стопами земли, охладить их проливным дождем, но когда уже, ей казалось, прошла вечность, она поняла, что не в состоянии даже почувствовать своих ног. Когда-то пышные и золотистые волосы в пару мгновений превратились в горстку пепла, которую тут же унес порыв ветра. А столб из огня все рос и рос с каждой минутой, он тянулся к небесам, забирая с собой провинившуюся душу, и вместе с ним к серому небу вознесся и безумный, отчаянный крик боли, который не утихал до тех пор, пока Мавис окончательно не впала в забытье, полностью сорвав себе голос. К тому времени она уже не чувствовала ни одной конечности, не чувствовала кожи на своем лице, не осмеливалась опустить взгляд и посмотреть на то, во что превратилась сама, а от боли же начисто потеряла разум.***
- Неудивительно, у нее было детское тело, потому она продержалась совсем недолго, - своим обычным тоном промолвил Инбер, когда в огне уже не осталось на что смотреть. Толпа восторженно взвыла в последний раз, а по всей площади разлетелись аплодисменты. Советник лишь окинул всех взглядом и объявил, что событие подходит к концу, после чего все постепенно начали расходиться. Кажется, Эйлин хотела обратиться к Инберу, но тот поспешил покинуть эшафот, оставляя костер догорать, и направился во дворец. Утро полностью вступило в свои права.***
Королевский советник направлялся к покоям Мавис. Они были неприкосновенны ровно до момента ее казни, но сейчас он был уверен, что Зера пошла именно туда. Он просто не мог оставить последние слова ведьмы без внимания. Как только он завернул за угол коридора, в котором располагались покои девочки, Инбер чуть не столкнулся лицом к лицу с Зерой, которая тут же отскочила и виновато поклонилась, едва слышно извиняясь. Капюшон спал с ее макушки, но на ее плечах по прежнему был тот самый плащ. Брюнетка что-то бережно, но настойчиво прижимала к груди. Советник разглядел в ее руках несколько писем. На некоторых - королевскую печать. - Откуда это? - спросил он, вскинув бровь. Зера поджала губы и опустила голову, сильнее уцепившись за письма, из-за чего бумага немного помялась. Она совсем не хотела говорить, даже когда перед ней стоял человек, которого она боялась. - Это ведь из покоев Мавис, верно? - тон Инбера стал еще холоднее, чем прежде, отчего у брюнетки по спине пробежались мурашки. Она едва заметно кивнула, хотя делать этого вовсе не собиралась. Советник протянул к девочке раскрытую ладонь. - Будь так добра отдать их мне, - Зера отвела взгляд в сторону, только сильнее напрягаясь, - В таком случае, воспринимай это как приказ. Брюнетка покорно протянула письма, пока в ее голове крутилось множество мыслей, которые сводили ее с ума. Девочка только уставилась в пол стеклянными глазами. Она даже не смогла исполнить последнюю волю своей подруги, не смогла искупить вину, которая тяготила ее собственную душу, не смогла защитить что-то куда большее. Зера словно чувствовала, что содержимое этих конвертов в состоянии изменить судьбу не одного человека. Даже если все ее поступки были правильными, она не переставала судить себя. Спустя минуту, которую она провела в раздумьях, брюнетка услышала рядом с собой голос Инбера, который сразу же достал письма и принялся за чтение. - Господи... - Зера взглянула на советника исподлобья, - О мой бог, что ты наделал, о чем ты думал? - невозмутимый тон мужчины дал трещину, и он, развернувшись на каблуках, поторопился в обратном направлении, пока девочка так и осталась стоять посреди коридора, утопая в своей вине и чувствуя, как подкашиваются колени.***
Письма, которые Инбер забрал у Зеры, были теми самыми посланиями, которые Мавис обещала сжечь. Она сохранила их с целью в один день потянуть короля за собой, но после их последнего разговора поняла, что совершила ошибку, потому попросила подругу их сберечь. Делать это при королевском советнике было опрометчивым решением, но после ее казни их бы нашли в любом случае, так как ее покои должны были полностью прибрать. Прикрытие ведьмы - страшное преступление, которое карается смертной казнью. Инбер, ведомый только чувством справедливости и отставивший в сторону дружеские отношения, которые прежде связывали его с юным правителем, предъявил письма суду, о том же, что они были написаны рукой короля, свидетельствовала кроваво-красная печать. Советник вовсе не винил себя за произошедшее, ведь он считал, что даже дружба длинной во много лет не может стать на пути закона и правосудия. Таким образом, Зереф был обвинен в содействии преступнице, в содействии ведьме. Лишь потому, что он был монархом, его наказание смягчили. Юноша был изгнан из собственного королевства.