***
Есть бешеная разница между плавным ходом стремительного спидербайка и прыгающим на кочках и сугробах снегоходом. В принципе, замёрзнуть, двигаясь на снегоходе - очень непросто. Тело постоянно в движении и напряжении, и встречный ветер не замечается, если тепло одет. Бесполезность нашей брони как таковой в условиях холода мы поняли спустя полчаса продвижения. Энергоячейки садились до полной разрядки за пару часов, поддерживая температуру внутри не выше двенадцати градусов. Унигель становился жестким и не позволял быстро двигаться на остановках, выкачивая и так не безграничные запасы тепла из тела. Тройной их запас гарантировал неделю спокойной жизни без дозарядки, но их, по расчетам, хватало только на выход из шторма. Решения у этой задачи не было. Просто потому, что топлива на несколько ходок перевести бойцов и не бросать так необходимое оборудование с припасами не хватило бы. Его для разгона рабочего тела реакторов просто никто не догружал в транспортник, а у канонерок, хоть и был запас хода, но тоже не безграничный, да и не настолько они малозаметны, а проходить нам надо было на максимальной скорости, и умудряясь не быть обнаруженными, поэтому первыми должны были идти спидербайки, эти маленькие и юркие машины с бойцами, способными обнаружить возможные неприятности, как с помощью маленьких чемоданчиков-сенсоров, так и визуально. Оставлять же в холодрыге ещё роту обреченных замёрзнуть насмерть никто не хотел, да и не мог. Останавливаться часто тоже было нельзя - время выхода челноков из циклона было уже заложено в автопилот, и по часам - они уже стартовали. Приходилось терпеть и простужаться. В геройство никто не играл, и командиры менялись местами с рядовыми без сохранения видимости неприступного хладнокровия. Я ехал вторым номером в клине строя, мёрз и охреневал с мастерства не менее замерзшего водилы, который умудрялся делать виражи между ледяными торосами практически вслепую, полагаясь только на данные телеметрии, синхронно получаемые с идущего в хвосте нашей импровизированной колонны транспортника. На таких скоростях снег не налипал совершенно, но очень ощутимо тарабанил в маленький защитный парус, заставляя байк повиливать и сильно дрожать. Быстрее нельзя - замёрзнем, медленнее - не успеем в окно, скорость сто девяносто километров в час, и никакого удовольствия. Вот так, чередуясь и ныряя в спасительное тепло еле успевающих прогреться между сменами экипажей и пассажиров перегруженных канонерок, мы и вышли из холодного циклона прямо в ебический дождь и ландшафт голых скальных наростов. Ну, хоть плюсовая температура немного порадовала. Почему немного? На таких скоростях даже + 14 превращается по ощущениям в -20, а капля дождя тяжелее снежинки, и хорошо, что в град не попали - там бы и остались. Приятных ощущений было мало, но тут уже меняться никто не стал - последних наборов ячеек хватало в таких условиях на неполные сутки. Ландшафт изменялся постепенно. Вот вроде мы пролетали что-то похожее на норвежские фьорды, сменившиеся пожухлой травкой и колючими низенькими кустами. Потом высота травы стала плавно подниматься, а мы всё так же летели в уже редком дожде, отмечая, как растёт на горизонте тёмная полоска леса и холмики будущих гор. Судя по напряженному молчанию Грома - мы ещё не вышли из зоны риска, поэтому кто ехал впереди - внимательно всматривались в показания сканеров и собственными глазами эпизодически пытались высмотреть признаки хоть какой-то опасности. Пока что погода была на нашей стороне. Но только пока. В случае обнаружения полупустой транспорт с пилотом и джедайкой должен был стартануть в стратосферу в качестве камикадзе-приманки, отвлекая внимание, а основной груз так и оставался на вертких маленьких спидербайках, включая столь ценный "дипломатический". Но вроде бы всё обошлось, и известие о том, что отправленные зигзагом в сторону поселения LAAT-ы с трупами наших боевых товарищей благополучно сбиты, мы встретили уже в подлеске, остановившись и заваливая севший на короткую ногу транспортник и рассыпавшиеся по округе LAAT-i поверх маскировочной сети всем, что удалось подобрать с земли. По хорошему бы подключить зарядники к ячейкам, но опять же нельзя, поэтому все просто поотключали климат-контроль и повалились спать, предварительно прогревшись до обильного пота. Даже не верится, что мы вышли. Я же нашел время прогуляться до лазарета, чтобы узнать у меддроида, что наша джедайка в коме. Оттянув веко под возражающее пиликанье дроида, с удивлением обнаружил, что в карих (!) радужках плавают лишь мелкие крупинки золота... Нихрена не понимаю. С этими мыслями вышел под маск-сеть наружу и, расстелив каремат, завалился спать прямо под трапом, предварительно впихнув в желудок питательный батончик сухпая, по вкусу так знакомо похожий на смесь пластилина с соплями.***
- Хссррррркчкшчкчкчткуцкцкцктрщщщ, - проскрипел богомолообразный жук-цидвен хелицерами вместо приветствия. - Нихрена не понимаю, - честно признался я, не опуская ствола винтовки с вышедших на полянку с координатами точки встречи троих насекомых. Троица была достаточно колоритной. Двухметровый худой жук, вышедший первым, был похож на богомола темно-зелёной окраски, с двумя парами верхних и нижних конечностей, расположенных на длинном сплошном теле с отогнутой назад жопкой. Огромные фасетчатые глаза, с торчащими по бокам головы набором гибких щупалец, которыми он постоянно шевелил, прикольно их оттопыривая на манер ушей, а может они таковыми и являлись, кто знает. Увенчивала конструкцию головы пара натуральных маленьких рожек, как у жирафа. Сопровождал его натуральный...-ая...-ое... бледно-коричневое тля-переросток мне по пояс, с бочкообразным телом и явно набором крылышек, прячущихся под чешуйками хитина на спине. Третий инсектоид был похож на первого, только чешуйки хитина на нем были посветлее, а рожки побольше и слегка ветвились. - Хррорршш говорить, что мы ждать дьжедайаа, - натуральным низким утробным басом проблеяла бочкообразная тля. Неожиданно. Нас встречают участники местного подполья - Крош, Бараш и Лосяш. И глядя на этих смешариков, радоваться ни разу не тянет. Встреть я такое спросонья - из отложенных кирпичей можно было бы неплохой ДОТ построить. Мало того, что мы их прождали почти двенадцать часов, вели как сумасшедшие почти час несмотря на то, что они выпрыгнули буквально на ровном месте как чёрт из табакерки, так теперь с нами отказываются говорить? Х-хе... Обыскивать их бесполезно - одежды не носят, а зная поганое свойство всех разумных насекомых прятать мелкие объекты в совершенно неожиданных местах на себе - на этот тип проверки надежды мало. Чемодан сканера у группы прикрытия упорно молчал, показывая отсутствие любой активной техники. - Вы звали, мы пришли, - говорю фразу ключ. Насекомые буквально секунду что-то между собой протрещали, и тля ответил: - В этот прекрасный вечер мы рады добрым гостям, - учитывая предрассветную зарницу, фраза-ответ была так себе, но прозвучала. Жук моментально переключился. - Вы лучше пойти с нас, сейчас. Лиссса ждать. Груз ждать здесь, забирать потом. В голове моментально проскочило, что до ближайшего населенного пункта почти сто пятьдесят километров по сопкам и лесу, а эти трое не выглядят особо уставшими. Значит, тут недалеко расположен их лагерь или что-то ещё. Взвод прикрытия круто напрягся, слушая нас на общей волне. - Я не знаю никакой Лисссы,- говорю, не опуская ствола, на что жуки опять застрекотали между собой, и тля довольно сообщил: - Вы пройтить проверка. Теперь идти. - Стоять! - говорю, не шелохнувшись. - Вы ничего не забыли? На что "Бараш" радостно, хоть бы это было так, заболтал головой во все стороны и вытащил из-под крыльевых складок камень. Вторая его половинка сейчас лежала у меня в подсумке. Не опуская ствола, кидаю осколок булыжника под ноги тле и вижу, как он с несвойственной таким толстякам проворностью перехватил его в полете и совместил колотые грани. - Теперь идти, Джинах долго вы ждать, - а вот теперь можно расслабиться. Последовательность соблюдена, и под разрешающий пшик вызова от Грома, взяв с собой двоих бойцов, иду за насекомыми. Что забавно - далеко идти не пришлось - буквально в пятистах метрах в стороне от полянки, в земле обнаружился довольно хорошо замаскированный лаз, уходящий под достаточно крутым углом вниз. Первым в нору полез "Крош", затем наш переводчик с цидвенского на человечий, а уже после - мы. Насекомым-то оно в самый раз - опустился на все шесть и ползи на здоровье, а нам приходиться идти, согнувшись пополам, и если я в середине, как единственный с псевдоусилением мышц, то боец, прикрывавший наши тылы своим задом буквально, как себя на самом деле чувствовал - не знаю, ибо с тыла наш маленький строй прикрыл и наглухо заделал лаз, незамысловато обвалив мягкую землю в проходе, "Лосяш". Буквально метров через сотню проход, вырытый в земле, расширился и стал значительно выше, и можно было идти, практически выпрямившись, а ещё через пару километров движения по извилистым коридорам мы вышли в натуральный улей. И глядя с высоты на этот искусственный провал в земле, глубиной почти четыреста метров с галереями-переходами из круглых, отблескивающих в свете фонарей, колонн-мостиков, пересекающих улей в хаотической и понятной только местным геометрии, я сделал вывод, что данные точно врали. Разумного населения здесь гораздо больше одного миллиона. Спустившись на пару уровней вниз, нас отвели в какой-то отнорок, в котором, на удивление, имелся стол и несколько стульев из грубо сколоченных досок. Извинившись за всех сразу через тлю-Бараша, жуки удалились. Сигнал из заранее оброненного усилителя проходил нормально, оружие у нас никто не забирал, осталось ждать. Спустя минут десять в коридоре забрезжил свет маленьких шахтерских фонариков, и в отнорок зашли четверо разумных. Трое среднего роста мужчин в грубых накидках и кожаных тяжелых куртках примерно одного возраста. Хотя при более близком рассмотрении мужчины оказались родственниками - слишком похожи были, и первым зашел, судя по всему, отец семейства. Четвёртой была женщина, и когда она откинула капюшон, меня, каюсь, чуть не хватил удар. На изможденном волевом лице красовались свежие шрамы и ожоги, а левую кисть имитировал грубо сделанный четырехпалый протез. Левый глаз также отсутствовал, перетянутый тканевой повязкой. Впрочем, опознать вошедшую было не трудно, поскольку первой заговорила именно она. И первым её вопросом, заданным властным, не терпящим возражения тоном, было: - Где моя дочь?