Не имеет названия

Этим вечером в Берлине стартовал знаменитый Devotional Tour. Антон, конечно же, решил снять фильм и об этом. Причём в первые дни мы ещё дорабатывали свои клипы. Так было снято видео на In Your Room, в котором Корбийн использовал завуалированные, переработанные фрагменты из наших прошлых клипов. Мало кто задумывается об их значении при просмотре, но для меня этот клип правда стал самым страшным. В нём, как в короткометражном фильме, друг друга сменяли кадры нашего прошлого, как призыв вспомнить всё ещё раз. Как призыв увековечить. Антон был уверен, что для Дэйва это будет последний в его угасающей жизни клип. Он снял его в виде прощального.        Songs Of Faith And Devotion – первый альбом, для записи которого приглашались ещё музыканты. Devotional – первые гастроли, на которых вместе с нами на одной сцене стояли ещё вокалисты. Это были крупные внушительные женщины с не менее внушительными голосами. Каждый из нас, кроме Энди, выжимал из себя всё. Перерывов практически не было, с концерта на концерт. Мы с Мартином выезжали на выпивке, но отдельно друг от друга. Дэйв помимо наркотиков зависел от множества препаратов. К каждому выступлению ему давали таблетки от того, от сего, от всего. Психотропные, гормональные, обезболивающие. Это смешивалось с героином и бухлом. К началу концерта он уже представлял собой помойку и нередко ловил приходы прямо на сцене. 1 июня 1993 года. В одну из немногих свободных минут мы с Дэйвом сидели на веранде арендованного на пару дней дома в Портленде. Почему опять Гаан? Да потому что я не общался ни с кем, кроме него и Дэна. Но такого занятого человека, как продюсер Depeche Mode, сложно отхватить на подобную непринуждённую беседу. - Помнишь, как раньше мы отмечали наши дни Рождения целыми толпами? Закатывали пиршества, – Дэйв потянулся через стол и придвинул к себе банку с пивом. - Десять лет назад. - Да. Давно. Старый ты уже, Алан. - Ты тоже не молодеешь. - Но старым меня не запомнят. - Хватит, – я перевёл взгляд с просторной поляны у дома на собеседника: живой скелет, все сорок три килограмма при его росте. - Знаешь о южноамериканской части гастролей? - Да. Она запланирована на следующий год, если я не ошибаюсь. - Всё верно. Многое хотелось ему сказать, но ни одного подходящего слова в голову не лезло. А сам Дэйв уже давно исчерпал свой лимит тем для окружающих. - Как дети? Стэн? - Хорошо. Ты виделся с Джеком? - С того момента нет. Джо не позволяет ему со мной встречаться. С обратной стороны забора послышались шаги, хорошо отдающиеся по гравийной насыпи. Из-за толстой колонны на его конце выглянул Джон: - Собирайте вещи, полчаса. Уезжаем.        Концерт за концертом снова. 24 июля 1993 года. Всегда больше ценил надломленный, срывающийся, но живой голос, наполненный эмоциями. Всегда предпочитал его полной голой обработке. Дэйву очень шли песни Мартина, они идеально дополняли друг друга. В некоторой степени они ему помогали, и он вымещал тот ужас, что находился внутри, с их помощью. Но он не мог работать в таком темпе постоянно. Фронтмен, пошатываясь, спустился со сцены после всех. Гор стоял спиной к нему, вытирая белоснежным полотенцем шевелюру. Я сидел на спинке дивана. Сделав пару шагов, Дэйв полетел на пол. Я вскочил и подхватил его на руки: - Дэйв! Что с тобой?! Он не отвечал. Я положил его на диван и прижал палец к запястью. Мартин подлетел к нам, вылупив глаза, вместе с Флетчером. Пульс прощупывался, но слабо и рвано. - Что вы уставились?! Позовите врача! Скорее! – оба метнулись прочь из помещения. Я схватил руку Гаана и сжал. – Дэйв, пожалуйста… Пожалуйста, не надо… Не надо… Ко мне подбежал мужчина с большим медицинским кейсом и оттолкнул меня прочь. Дэйва привели в чувство, снова напичкали таблетками и ушли. Я опустился на колени возле него и посмотрел ему в глаза. Едва различимо, он, слабо улыбнувшись, пролепетал: - Я это ради тебя сделал. Но только раз. Именно Дэйв всегда был максимально подвержен сантиментам. Я вообще не любитель подобного и что бы то ни было никогда не показывал эмоций на людях. И в этот раз я далеко не сразу понял, что плачу. Только когда все окружающие выставились так, что их недоумение было слишком трудно скрыть.