Не имеет названия

Ариана сидела у меня на коленях за синтезатором и давила на все попадающиеся клавиши. Джерри только уложила Стэна и теперь, наверное, любовалась этой картиной, сидя рядом. - Ты опять уедешь? – девочка оторвалась от кнопок и задрала голову, заглядывая мне в лицо. - Мне придётся. - Почему придётся? - Не я решаю, сколько работать, милая. - А кто? - Многие люди. - И ты не можешь от этого отказаться? - Не сейчас. Не могу, – я посмотрел на Джер и увидел в ней печальную задумчивость. Кажется, моя работа здесь никого не устраивала. Хотя они правы – коллеги видят меня намного чаще, чем моя жена и дети. Я не мог принимать участие в их воспитании, я не видел, как они растут.

***

- Когда закончится этот тур? – Джерри не отрываясь смотрела в потолок, явно держа обиду. Или ей всё просто надоело. Я как-то говорил, что она не будет просиживать дни дома, смотря за детьми, пока я отсутствую месяцами. Сейчас было именно так. - Двадцатого декабря последний концерт. - Ещё практически два месяца. Потом залётом до января и снова то же самое, – она глубоко вздохнула и отвернулась. Я подвинулся ближе к жене и обнял её, поцеловав в плечо: - А что я могу сделать? - Конечно, ничего. Ты ничего не можешь сделать. Только приехать на два дня за два месяца, сделать очередного ребёнка и уехать, – это прозвучало с недовольством на грани презрения. Я отпрянул и чуть повысил голос: - Будто я на гулянках пропадаю и по своему желанию. - А так ты там насильно работаешь? Без желания? Интересно. - Что ты хочешь, Джер? - Чтобы ты, будучи уже здоровым мужиком, выбрал что для тебя важнее: бешеные оргии или семья. Она была последним человеком, от кого я ожидал подобного выбора. Я ничего не ответил и отвернулся, перетянув одеяло на себя, но с той ночи этот вопрос крепко засел в моей голове.        После окончания Devotional тура в семье всё вроде бы устаканилось и подзабылось, но дни проходили, приближая Exotic тур. И я боялся этого. Это было равноценно вскрытию только начавшей заживать раны. Но на данном этапе я и правда ничего не мог сделать. 26 марта 1994 года. Я лежал в раздевалке стадиона, на котором мы только что отыграли очередной концерт. На животе покоился широкий низкий стакан с рыжей жидкостью на дне. Энди в нескольких метрах от меня собирал вещи в большую спортивную сумку и прихорашивался у зеркала: - Как ты? - С каких пор это тебя интересует? – после этого вопроса у Флетчера явно пропало желание завязывать со мной дружеские беседы. - Тереза подала на развод, ты слышал? - Не слышал. - Теперь знаешь. Дэйв как в воду опущенный ходит. Не знаю, чего его так ударило. Любил что ли. Я сделал глоток и поставил стакан на прежнее место, монотонно ответив: - Просто дырка нежная. Энди застыл с рубашкой в руках и обернулся на меня: - Что? - Тебе послышалось. Ветер воет. Давно я так не напивался, как в этот день. 9 мая 1994 года. Я зашёл в гримёрку и сильно удивился, когда обнаружил, что она была пуста. Хотел поздравить Дэйва, хотя бы символично. Выглянув в коридор, посмотрел по сторонам: никого. Странно. Видимо, все задержались за кулисами из-за фанатов. Остановившись на этой версии, я закрыл дверь гримёрки и направился по коридору обратно к сцене. Я ещё не успел дойти до поворота, когда из-за него пулей вылетел Гор с выпученными глазами, едва не сбив меня с ног. Он схватил меня за плечи и, судорожно меня тряся, быстро проговорил: - Скорее! Скорее, Алан! Дэйв! - Где?! - За сценой! Скорее! Я, оттолкнув беднягу, ринулся к входу на сцену. Добежав до ветвящихся узких служебных коридоров, врезавшись в стену и оттолкнувшись от неё, повернул налево – именно в той стороне находилось тёмное помещение прямо за сценой. Что-то вроде кладовой. Там стояло оборудование, и покоились провода. В этом месте не предполагалось наличие людей. Но я всем своим нутром чувствовал, что мне нужно туда. Огромное пространство освещалось одной маленькой лампочкой, свет которой едва доходил до пола и отбрасывал блёклые лучи на окружающий хлам. Я остановился, привыкая к темноте, и начал всматриваться. В самом дальнем углу я увидел чёрный силуэт, опирающийся на звукоусилитель, практически лежащий на полу: - Дэйв! – я ринулся к стене, судорожно нащупывая выключатель, и он, наконец, щёлкнул под моими пальцами: Гаан полулежал на полу, едва опираясь на усилитель, в луже крови, которая медленно и вяло струилась из продольного разреза на руке. - Дэйв! – бросился к нему и схватил его за плечи. Он, до этого смотрящий в стену, перевёл взгляд на меня и слабо улыбнулся. - Дэйв, господи, господи… – я рывком содрал с себя рубашку, не найдя другого выхода, разорвал её на две части и завязал одну из них на его левой руке. Усевшись на пол, схватил его и прижал к себе, зажимая его руку, не обращая внимания на то, что барахтаюсь в луже его крови. - Дэйв, я здесь, слышишь? Слышишь?! Говори со мной! Посмотри на меня, чёрт возьми! – я встал на колени и, не отпуская его, приподнял его голову. Он молча смотрел на меня. – Вот так. Смотри на меня. Не своди с меня глаз, понял? Я здесь. Всё будет хорошо. Сейчас Мартин приведёт помощь. Я здесь. Дэйв опустился так, что его голова теперь покоилась у меня на груди. Я прижал его к себе ещё сильнее, ощущая голым торсом липкую, горячую кровь. - Я здесь. Повторяй это себе. Ты не один, слышишь? Гаан зажмурился, и из его глаз вдруг брызнули слёзы. Горячие слёзы, которые, смешиваясь с кровью, опускаясь по измученному, изборождённому лезвием телу, падали на грязный пол. Он, совершенно не своим голосом, едва уловимо прохрипел: - Они злые. Они злые, Алан. Они плохие. Я сжал его, обхватив руками. Склонился к его щеке и зашептал: - Да. Да, Дэйв, они злые. Они очень злые и жестокие, да. Но я рядом. Ты слышишь? Я рядом. Я всегда с тобой. Я. Никогда. Тебя. Не оставлю. Дэйв зарыдал. Зарыдал не как ребёнок, зарыдал не как человек, потерявший что-то. Зарыдал, как больной. Больной, чувствующий, что это всё. Это – конец. Ему не нужно было что-то говорить. В этих слезах боли было куда больше, чем в порезах и венах. Боль заполняла его всего. Он состоял из неё. Не было больше его доброты. Не было его веселья. Не было ничего. Тот Дэйв, которого я знал, умер. Так мы и сидели. Он, бессильно расположившийся в моих руках, с перевязанными моей рубашкой порезами. И я, прижимающий его к себе, полуголый, перепачканный его кровью. Так мы и сидели, когда в помещение ворвались врачи и оттолкнули меня. Они говорили что-то о кровотечении, о его состоянии, о пульсе. Дэйва расположили на носилках и тотчас госпитализировали. Я поднялся и поднял окровавленные руки к лицу: дрожь. На плечо легла рука, следом голос Мартина: - Если бы ты не сделал это, он бы умер. Обернувшись, я посмотрел в испуганные зелёные глаза. Молча оттолкнув его, вышел, ударив дверь изо всех сил, что остались.        Дэйва быстро поставили на ноги. В его состоянии и после того, что он пытался сделать, стоило бы отправиться в какое-нибудь уютное тихое местечко, чтобы попивать бренди, вытянув ноги на веранде. Не иначе. Но после такого его отправили обратно на гастроли. А я в определённый момент тогда подумал: «Запомни это. Запомни, как плохо тебе сейчас, и никогда больше не допускай такого».