Не имеет названия

На небе сгущались тучи, и солнце прорывалось только в редких проплешинах. Один из немногочисленных лучей освещал моего гостя. Высокий красивый мужчина крепкого телосложения. Тёмные глаза, коротко остриженные шёлковые волосы того же цвета. Лёгкая щетина, пухлые аккуратные губы и светлая рубашка, натянутая накаченным телом. Всё так старо, всё будто как тогда. Прошло четыре года, которые наполнились событиями целой отвратительной жизни. Это не выходило из головы и шёпотом вырывалось наружу: - Четыре года. Он не сводил с меня больших проницательных глаз. Я надрывисто повторил: - Четыре года. Мужчина едва заметно кивнул. На лице его что-то дрогнуло. Подавшись вперёд он со всех своих сил прижал меня к себе, упираясь лицом в моё плечо. - Четыре года, Дэйв. Четыре, – я не знал, что делать. Я себя больше не контролировал. И я просто плакал. - Прости меня. Пожалуйста, прости. - Всё хорошо.

***

Мы сидели за столом кухни под ровный стук дождя. Он пинал ложку в кружке, я не мог отвести от него глаз. - А где Стэн? - В саду. - Хороший парень? - Да. Похож на мать. Он молчал. Кружка отбрасывала на стол причудливую толстую тень под светом люстры. Дэйв, кажется, тоже смотрел на неё, опустив голову. - Я так и не приехал к ней. Этот тарантул только недавно сбежал. Сейчас почему-то вспомнился он и этот голос: «Дэйв хороший». - Да. Она тебя любила. - Боже… Это ад, – он взялся руками за голову и сцепил их за затылком. Я встал и заглянул в окно: - Ты ни в чём не виноват. Я отправил их на то озёро, я отказался от экспериментального лечения. Я всех убил, вот и всё. - Это… просто… - Хватит. Расскажи, как ты. Вижу, поправился и выглядишь прекрасно. Гаан сцепил руки на груди и откинулся на спинку стула: - Много чего пришлось перетерпеть. Я присел на кухонную панель, упираясь руками в столешницу за спиной: - Тебя осудили. - В который раз. Сказали, я псих. Агрессивный дохуя. Отправили в дурку. Там бросили в карцер и мол лечись. У меня как раз тогда ломка начиналась. Ооо… Я на стены лез от этого. Головой о них бился, лишь бы сдохнуть. Там никого не было, кто приносил воду и вытирал твою изблёванную рожу, – на миг он замолчал, окинув комнату взглядом. – Но надо отдать должное – мне это помогло. Знаешь, в чём главный пиздец? Я открыл холодильник и между делом спросил: - Выпьешь? - Нет, даже не предлагай. - А я выпью, – сев во главе стола, я открыл бутылку пива и бросил пробку на пол. - Так вот. Главный пиздец в том, что ты осознаёшь, что это плохо, когда совсем уже хуёво. То есть тебе, когда ты только начинаешь, кажется, что в этом ничего страшного нет. Попробую и всё. Смогу остановиться. И так с каждой дозой. Держишь шприц и думаешь: «Но ведь я себя контролирую. Я смогу остановиться, если будет нужно». Понимаешь, что ничего ты не можешь уже когда слишком поздно. Когда лезешь на стену от этой боли, счёсывая ногти, раздирая пальцы в кровь. Я поставил полупустую бутылку и спросил: - И что потом? - Потом выпустили и направили в центр реабилитации. Джон внёс за меня бешеный залог и оплатил лечение. - Кесслер? - Да. Сраный бухгалтер помог ему, когда он нуждался, а ты сидел и ныл. Заткнись. - Всегда доверял этому парню. - В центре было по-другому. Там мне помогли. Да, – он замолчал, снова уставившись в стол. Я ещё раз его осмотрел: откормленный, ухоженный, на руках часы – Ланкастер. - Но ведь это не только заслуга врачей. Так? Ты встретил кого-то. - Да, встретил. - Встретил женщину? - Дженнифер. Она навещала брата в центре. Я стоял у окна в коридоре поздно вечером. Это было ещё незадолго после того, как меня привезли. Весь страшный, как скелет. На лице рассечение. Смотрел на улицу, едва держась на ногах. Она подошла ко мне, коснулась руки и спросила: «Ты в порядке?» Разговорились, и уже тогда она начала уверять меня, что я отнюдь не плохой. Что со мной интересно и хорошо, что я со всем справлюсь. - Интересно. И вы начали встречаться? - Мы давно встречаемся, и я сделал ей предложение. Я усмехнулся, и Гаан поспешил меня переубедить: - Нет, теперь всё по-другому. Во-первых, она отказалась. - Серьёзно? - Да. У нас гастроли на носу, и Джен сказала: «Сначала вернись живой, а потом посмотрим». При этом я правда её люблю. Не потому что юн, и мне это интересно, не потому что ведусь на фигуру. Потому что этот человек очень близок мне духовно. Она стала вторым человеком в мире, который убедил меня в том, что я чего-то ещё стою. Вторым, после тебя. Она поставила меня на ноги. Пустая бутылка отправилась на пол: - Наверное, у неё ещё и дырка нежная, да, Дэйв? Он поёжился и нахмурился: - Нет! То есть, я не знаю. У нас ничего не было ещё. - А сколько вы встречаетесь? - Года полтора. - Что бы то ни было, эта женщина достойна моего уважения. Я даю разрешение на ваш брак. - Спасибо. Знал, что ты меня поддержишь. Я улыбнулся ему в ответ и достал из пачки сигарету: - Это значит у тебя полтора года воздержания? - Больше. Вспыхнула зажигалка, и к потолку поднялся голубой хвост дыма: - И как же ты живёшь? - Я дрочу и смотрю порно. - Вот как. Как в нашей юности, значит. - Нет. В нашей юности я кончал от того, с какой силой ты вдалбливался в меня. Я переварил сказанное. Странно было думать об этом сейчас. Посмотрев на меня, посмотрев на него. Очень странно. Лучшего образца брутальности быть не может. Мысли эти казались туманным абсурдом. - Останешься? - Не могу. Нужно вернуться домой, привести себя в порядок. Завтра у меня свидание. Может, и правда приглашу её на чай. - Ты один сейчас живёшь? - Абсолютно. - А как Джек? - Мы всё ещё редко видимся, но сейчас хотя-бы видимся. Я одобрительно кивнул и ещё предложил ему забрать Стэна из сада, но Дэйв отказался. На руках у него уже был билет на обратный самолёт, и с моей культурной программой он рисковал опоздать. Такая короткая, но тёплая-тёплая встреча. Очень лёгкая, очень приятная. Она ещё надолго оставила во мне этот медово-сладкий след.