Поцелуй дьявола

На следующий же день Криденс подошёл к Ньюту с вопросом о фальшивом профиле. Оказалось, он зря опасался: разговор прошёл на удивление гладко. ‒ А, да, насчёт этого... Я вчера весь вечер думал о том, что ты сказал. Как бы Тина расстроилась, если бы узнала. Ну и... удалил я его. Они шли домой из школы, как обычно. Ньют глядел под ноги и вёл себя тихо и пристыженно, будто пытался проглотить комок в горле. Криденсу чувство вины за постыдное поведение было знакомо до боли, так что поведенческие признаки он истолковал с лёгкостью. ‒ Насовсем удалил? ‒ он выдохнул с облегчением, когда Ньют кивнул. ‒ Ну и слава богу. ‒ А ты-то чего радуешься? ‒ удивлённо вскинулся Ньют. ‒ Если бы Тина узнала, она же меня прибила бы, не тебя. Ты тут вообще ни при чём. У тебя и фоток её оказаться не могло. Она мне их на распечатку давала. А я... Ньют снова понурился, заметно мучимый угрызениями совести. ‒ Может, я за тебя беспокоился. Ты вечно встреваешь во всякие истории, ‒ сказал Криденс. ‒ Я не хочу, чтобы у тебя возникли очередные проблемы. Это даже не было откровенной ложью. По сути, Криденс говорил правду; его действительно волновало благополучие Ньюта. А что про мистера Грейвса он ни слова не сказал ‒ так зачем? Не о чем было и рассказывать, да и необходимости не было ‒ фальшивый профиль Ньют и без того удалил. То есть, конечно, Криденс не пытался нарочно скрыть произошедшее! Он бы рассказал Ньюту про встречу, если бы тот спросил... не в подробностях, возможно, но рассказал бы. Наверняка. Но Ньют не спросил. ‒ Пасиб, чувак, ‒ Ньют хлопнул Криденса по плечу. ‒ Ты добрый друг. Я это ценю. Добрый?.. Что-то Криденс в этом сомневался. Всё-таки причина, побудившая его завязать этот разговор, была весьма эгоистичной, и с Ньютом он не был полностью честен. А теперь Ньют его ещё и поблагодарил за ложь ‒ и Криденс смолчал, будто так и надо; и Ньют на это купился. Будто и не заметил обмана. Будто не знал Криденса достаточно хорошо, чтобы заметить что-то необычное в его поведении. Впрочем, может быть, он и не знал. Они не были так уж близки; большая часть их разговоров сводилась к школьным делам или Ньютовым фантасмагориям. Это было круто, конечно, и Криденсу с Ньютом было весело, но... так или иначе, он всегда чувствовал себя чужаком. Потому что Ньют в любой, даже самой отчаянной ситуации лучился энергией и уверенностью в себе, а Криденс... Криденс не лучился ничем. И уж добрым он себя точно никогда не считал. ‒ Слушай, может, в пиццерию зайдём? ‒ предложил Ньют, понемногу отходя от мрачного настроения. ‒ Иди без меня. Я сегодня должен матери помогать, ‒ ну вот, Криденс снова соврал. ‒ Прямо-таки должен? ‒ Да. Она злится, когда я отлыниваю. Насупившийся было Ньют быстро смягчился, пожав плечами с долей беспечности. ‒ Окей, ладно. Пожалуй, я могу позвать Джейкоба или Тину... ‒ Так и сделай. Ньют покосился на него. Криденс ответил ему скованной улыбкой. ‒ Мы можем и вечером пойти, все вместе, ‒ снова предложил Ньют. ‒ Или, если хочешь, приходи потом ко мне. Я возьму тебе слайс на вынос. Криденс покачал головой. ‒ Извини, никак не получится. Я до самого вечера буду связан по рукам и ногам. ‒ Это твоя мать собралась тебя связывать? Фу, ‒ засмеялся Ньют. ‒ Чувак, а я и не знал, что ты таким интересуешься! ‒ Каким? Нет, не интересуюсь. ‒ Да ла-а-адно, тут стыдиться нечего... Или тебя это заводит? Стыд? ‒ Я понятия не имею, о чём ты говоришь. ‒ Ах, блаженное летнее дитя. Благослови тебя господь. Криденс на это только глаза закатил. Естественно, домой он не пошёл. Едва они с Ньютом распрощались, как Криденс пересёк дорогу и направился ‒ всё вперёд и вперёд, измеряя секунды шагами, пока не дошёл до собачьего парка. Собаки у него не было, конечно, зато в парке были свободные скамейки и не было излишне любопытных носов. Криденс сел на скамейку и вытащил телефон. Телефонные звонки Криденс терпеть не мог. При звонке он всегда казался себе докучливым и назойливым. Что, если человек занят или не хочет разговаривать? Что, если его звонок отвлёк человека от чего-то важного? Слишком много переменных, все не учесть, голова пухнет и давит на совесть. От накатывающей паники при единой мысли о звонке Криденс даже телефон в руках держать был едва в состоянии. Вот только смс-сообщения стоили дороже. Мать выделяла смехотворно мизерную сумму на телефонные расходы, а стоимость одного смс-сообщения больше чем в два раза превышала стоимость одной минуты исходящего звонка. Для Криденса это означало не больше пятидесяти сообщений в месяц; к тому же, в одно сообщение укладывалось чуть больше сотни символов, даже не полторы сотни. Едва ли достаточно для поддержания осмысленной беседы. Правда, в данной ситуации беседовать было и не о чем. Верно? Всё, что Криденс должен был сделать, это сообщить мистеру Грейвсу о том, что дело сделано, фейк удалён, баланс добра и зла восстановлен. Ясное дело, звонить ради этого было бы излишним, а вот смс-сообщение... Тоже риск. Мало ли кто рядом окажется и прочитает. Значит, Криденс должен так сформулировать сообщение, чтобы его мог понять исключительно мистер Грейвс и никто другой. Возможно, хватило бы лаконичного “всё улажено”. Но это звучало слишком холодно, равнодушно. Мистер Грейвс мог заподозрить неладное. Возможно, следует ещё раз извиниться? Правда, у мистера Грейвса от его извинений уже зубы сводит. Тогда лучше поблагодарить за понимание и терпение? Вчера Криденс слишком волновался, чтобы соображать должным образом, но сегодня... “Всё улажено. Простите за вчера. И спасибо, что угостили.” Нет, нет! Ерунда получается, лишние сопли. Каким боком мистера Грейвса станет волновать, что Криденс чувствует; будь то сожаление или благодарность, какая ему разница? Он ведь сам сказал, что его волнует лишь благополучие племянницы. Теперь фальшивый профиль удалён, а это значит... стоит Криденсу отправить это сообщение, и тема будет исчерпана. И мистер Грейвс навсегда исчезнет из его жизни. Он стёр набранное сообщение и спрятал телефон в карман. Опять же, если Криденс не отчитается об удалении профиля, мистер Грейвс может подумать, что он нарушил обещание. Тогда мистер Грейвс расскажет Тине, и будет уже не важно, удалена фальшивка или нет, ‒ кому Тина поверит, родному дяде или двум полузнакомым оболтусам? Им точно от неё достанется, и с Ньютом она перестанет разговаривать. А Криденс не хотел рушить другу отношения с приглянувшейся тому девушкой, даже если друг вообще-то сам виноват... он всё-таки раскаялся. Криденс снова вытащил телефон.       “Всё улажено. Не говорите никому. Это не повторится.” Ну вот. Немногим лучше, да что уж теперь... Ответ пришёл неожиданно быстро.       “Встреча, не могу говорить. Потом проверю.” Ну, и что теперь? Написать ещё что-то? Ждать, пока мистер Грейвс удосужится проверить, удалён ли профиль, и соизволит написать о своём решении? А если он решит позвонить Криденсу? Снова услышать его голос было бы приятно, да, но если звонок застигнет Криденса дома, рядом с матерью... она станет задавать вопросы. Вопросы матери никогда не вели ни к чему хорошему. Криденс решил ждать в парке. Он ждал и ждал, и выжидал, и дожидался, и ждал ещё немного после этого. Несколько часов спустя, продрогнув на ветру до костей, он всё ещё ждал. Пальцы едва сгибались от холода, а телефон всё молчал.       “Мистер Грейвс... я сделал всё, как было велено.” Нет ответа. Наконец, Криденс встал и пошёл домой. К счастью, мать в этот день была завалена делами и не обратила внимания на его долгое отсутствие. Зато Честити заметила; она смерила его неодобрительным взглядом, стоило Криденсу сунуться на кухню. ‒ Где ты был, Криденс? ‒ У Ньюта. Он всех позвал на пиццу. Он не был уверен, почему соврал сестре. Вряд ли она стала бы докладывать матери ‒ сердитая мать им всем доставила бы хлопот, и Честити любила проблемы ничуть не больше старшего брата. То есть, совсем не любила. ‒ Так ты что, уже поужинал? ‒ Ну... так, один кусочек. Мы вообще-то скидываться должны были, но Ньют меня угостил. Честити вздохнула. Она тоже любила пиццу. ‒ А у нас на ужин картофельный суп, ‒ пробормотала она. ‒ Ешь, если хочешь. Только не налегай, Модести ещё не ела. ‒ А мать уже дома? ‒ Угу. Помогает Модести с уроками. Не волнуйся, ‒ Честити одарила Криденса успокаивающей улыбкой, ‒ твою комнату она пока не проверяла. Подумала, наверное, что ты уже спишь. ‒ Я не волнуюсь. Я не сделал ничего плохого. ‒ Так-то десятый час. Ты же знаешь правила. ‒ Ох... ‒ он столь усердно сверлил взглядом раздел сообщений, что на часы и не взглянул. Вот дурак. ‒ Спасибо, что предупредила. Честити покачала головой. ‒ Меня в свои тёмные делишки не впутывай. И на твоём месте я бы действительно легла спать пораньше. Перспектива отправиться в постель на голодный желудок привлекала ещё меньше, чем безвкусный картофельный суп, но сестра была права. Если мать поймает его за ужином в столь поздний час, она непременно спросит, где он раньше шлялся. Криденс вздохнул. ‒ Ладно, я пойду. Спокойной ночи. ‒ Я отложу тебе хлеба с маслом на утро, ‒ пообещала Честити, и Криденс ей улыбнулся. ‒ Спасибо, сестрёнка. Прячась по теням и тёмным углам, ‒ на его удачу мать экономила на электричестве и включала свет лишь при крайней необходимости, ‒ Криденс потихоньку, незаметно просочился в свою комнату. Едва он начал раздеваться, готовясь ко сну, как вдруг запищал телефон: новое сообщение.       “Похоже, что всё чисто. Спасибо тебе, Криденс.” И всё.       “Как прошла встреча?” У него не было причин это спрашивать. Но всё-таки Криденс спросил. Мистер Грейвс, разумеется, не знал, что волей случая вынудил его ждать ответа на холодной скамейке; тем не менее, так получилось, и Криденс ждал ‒ вот этого. Он имел право задать вопрос ‒ если не ради извинений, то хотя бы ради объяснения.       “Примерно так, как я и ожидал.”       “То есть, не слишком хорошо.” Два сообщения подряд. Оба короткие и на одну и ту же тему. Интересно, каково это было ‒ не взвешивать слова, не отсчитывать буквы? Интересно, будет ли у Криденса когда-нибудь подобная свобода.       “Значит, всё в порядке? Вы не расскажете Тине?”       “Я дал слово, разве нет? Ты сдержал свою часть сделки, я сдержу свою.”       “Так вы этим сейчас занимаетесь, мистер Грейвс? Держите свою часть?” Криденс нырнул под одеяло. Лицо горело, будто охваченное пламенем. От смущения он едва мог глядеть на телефон. Новое сообщение.       “Предполагаю, и ты свою держишь.” Ух. Что? Ох...       “Я могу сохранить всё в тайне только в том случае, если ты тоже не будешь распространяться.” А, вот что он имел в виду.       “Обещаю, я никому не скажу.”       “Тогда всё хорошо. Спокойной ночи, Криденс.” Да уж. Покоя этой ночью ему точно не видать. А потом жизнь вернулась в привычное русло и потекла своим чередом. Мистер Грейвс больше не писал Криденсу сообщений. И Криденс, конечно, мистеру Грейвсу тоже не писал ‒ о чём, да и зачем? Даже будь у него деньги на обмен сообщениями, продолжать данное знакомство было бы просто странно. Он старался забыть обо всём произошедшем. Более или менее, это работало; с каждым прошедшим днём воспоминания меркли, становясь всё более далёкими, будто полубезумный предрассветный сон. Может быть, именно так вспоминались сны о полётах. Криденсу никогда не снились “летательные” сны. Ни разу. Может, это было и странно. Ньют постоянно рассказывал о своих многочисленных сновидениях с полётами по небу и фантастических крылатых зверях, что купались среди облаков и грелись в лучах солнца. И Модести тоже рассказывала Криденсу о своих снах, будто она прыгает с высокой-высокой скалы и посреди свободного падения вдруг понимает, что летит, взлетает над утёсами, оставляя все опасности позади. И Ньют, и Модести говорили, что это прекрасное чувство. Сила, радость, свобода. Криденс всё думал, что ж это было за чувство такое. Однажды, давным-давно, ему приснилось нечто относительно близкое к снам подобного рода. Ему снилось, что он может отталкиваться от земли ‒ ногами, руками, всем телом, направляя в пол поток невидимой энергии. Тёмная сила, опасная и гремучая, замкнутая в его позвоночнике как ртуть в старом термометре, упрямо поддавалась контролю, требуя неимоверных усилий. Он едва мог оторваться от пола на высоту ладони, и то ‒ это требовало постоянной концентрации внимания. Страх, тщетные попытки не дать фокусу ускользнуть, предельное напряжение и тошнотворное утомление ‒ вот что Криденс запомнил из этого сна. Ужас, охвативший его при осознании угрозы сорваться, упасть, потерять контроль ‒ тогда скрытая сила, поглотив его, вырвалась бы на свободу, чтобы крушить всё на своём пути. Не было в этом ощущении ни силы, ни свободы. И уж точно никакой радости. Он не мог определить, что чувствовал по отношению к мистеру Грейвсу. Весь инцидент был странным, необъяснимым. В нём не было смысла. Криденс бы поверил, что ему это придумалось или приснилось, ‒ у него бывало такое иногда, он воображал разговоры и забывал, что всё это было не наяву, ‒ вот только телефонный номер в его списке контактов был вполне настоящим. Сообщения, разумеется, Криденс удалил. В основном ради того, чтобы освободить место; на дурацком кирпиче было возмутительно мало памяти, и то немногое, что было, Криденс предпочитал тратить на заметки и напоминания, а не на устаревшие сообщения... кроме того, так было безопаснее. Мать, будучи далёким от техники человеком, в его телефоне не шарилась ‒ да она и так знала, что у Криденса нет ни денег, ни друзей, чтобы с кем-то переписываться. Но если бы вдруг она изменила привычке, прочла сообщения и узнала о произошедшем... в лучшем случае Криденсу досталась бы строжайшая нотация о том, что врать ‒ это грех, а все лжецы попадают в Ад. Про худший случай он даже думать не хотел. Так что сообщения были удалены, тревожно-щекотливые воспоминания отправлены в долгий ящик, и всё вернулось на круги своя. Почти. Дни шли. Ньют стал всё чаще видеться с Тиной. Они и раньше изредка виделись вне школы, насколько Криденсу было известно; но в последнее время редкие случайные встречи переросли в постоянное совместное времяпрепровождение. Обычно вместе с Джейкобом и Куинни, которые недавно начали встречаться ‒ и бессовестно флиртовали, держались за руки и даже прилюдно целовались. В школе! У всех на виду! Криденс поверить не мог столь решительному бесстыдству. Впрочем, его мнения никто не спрашивал. Ньют и Тина считали Джейкоба с Куинни милыми, а Криденс вообще не был частью их квартета. Так что свои мысли он держал при себе. В понедельник, двадцатого октября, Криденс и Ньют снова шли домой из школы вместе. Сначала они оба молчали, а потом Ньют вдруг спросил: ‒ Ты же на меня не сердишься? ‒ Нет, ‒ удивился Криденс. ‒ С чего бы? Ньют помолчал. ‒ Я просто хочу, чтобы ты знал... ты ‒ мой друг несмотря ни на что, ‒ выдал он наконец. ‒ Окей? И я не хочу, чтобы между нами что-то изменилось из-за... ну, из-за Тины. ‒ В смысле? Что между нами может измениться? Слова Ньюта сбили Криденса с толку. Да, в течение прошедших пары недель они реже собирались вместе после школы, но Ньют как будто говорил не о том. ‒ А, ну... так, ничего, ‒ в глаза Криденсу он не глядел. ‒ Я просто подумал... раз тебе нравятся парни... ладно, неважно. ‒ Постой, что? Мне нра... ‒ Криденс моргнул в изумлении. ‒ С чего ты это взял? Тотчас замахав руками, будто странный долговязый пингвин, Ньют видимо занервничал. ‒ Я ничего такого не имел в виду! Я ж не осуждаю! У меня вообще нет особых предпочтений, если честно, просто... мне очень нравится Тина, окей? Понимаешь? Только не злись, пожалуйста. ‒ Да с чего мне злиться-то? Я не... ‒ но тут Криденс понял. ‒ О боже, Ньют! Нет, ты мне не нравишься в этом плане. Перестав дёргаться, Ньют замер до неловкости неподвижно. ‒ Серьёзно? Совсем не нравлюсь? ‒ Ну, ты нормальный, ‒ Криденс пожал плечами. ‒ Классный друг. С тобой весело. Но ты же меня знаешь ‒ парни, девчонки... кто угодно. Это не моё. Мне книжки интереснее, чем люди. Это была наглая, бессовестная ложь. То есть, часть про отсутствие романтического интереса к Ньюту была правдой, да и книги читать Криденс действительно любил. Но вот насчёт равнодушия к людям любого пола... Криденс очень хотел, чтобы и эта часть была правдой, но ‒ увы ‒ она не была. Это была грязная, беспардонная ложь, за которой пряталась мучительная истина о нежеланных желаниях и несбыточных мечтах. ‒ Ох, ‒ Ньют улыбнулся, доверчивый. ‒ Слава богу. Мне было ужасно не по себе тебя разочаровывать. Криденс усмехнулся. ‒ Эго своё разочаруй. Даже если бы мне нравились мужчины, с какой стати мне западать на того, кто в свободное время увлекается сортировкой собачьих какашек? ‒ Эй! Обидно. Да, Ньют был прав. В своём торопливом смущении Криденс перегнул палку. ‒ Извини. Я зря это сказал. ‒ Чёрт побери, ещё как зря! Не увлекался бы я уходом за бродячими дворнягами, разве я стал бы дружить с тобой? Довольный собственной ответной остротой, Ньют расхохотался. Криденс сглотнул внезапный комок горечи в горле. ‒ Спасибо, что возишься со мной, ‒ сказал он тихо. ‒ Эй, ты чего? Я же сказал, мы друзья. Что бы ни случилось, ‒ Ньют поглядел на него с неожиданной серьёзностью. ‒ Нас шайтан не разведёт, окей? Криденс улыбнулся. ‒ У тебя в мыслях, наверное, это лучше звучало. ‒ Да, пожалуй, ‒ Ньют снова рассмеялся. ‒ Но ты же понимаешь, о чём я. Лучшие друзья до конца времён? ‒ Лучшие, ‒ согласился Криденс. Других друзей, в конце концов, у него не было. Ньют поднял руку для дружеского тычка кулаком в кулак, и Криденс послушно позволил их костяшкам столкнуться. Получилось сильнее, чем он рассчитывал; пришлось незаметно тряхнуть рукой, чтобы сбросить боль от удара. ‒ Слушай, а знаешь, что? ‒ оживился Ньют, едва они снова двинулись в путь. ‒ Тина и Куинни устраивают вечеринку в пятницу. Пойдёшь с нами? Зависнем все вместе, потусуемся. ‒ Меня не приглашали, ‒ Криденс вообще впервые слышал про эту вечеринку. ‒ Считай, только что пригласили, ‒ Ньют улыбнулся. ‒ У них огромная библиотека, если хочешь знать. Можешь почитать что-нибудь, раз уж тебе книги так сильно нравятся. Просто приходи, ага? Они шли шаг за шагом, и Криденс обдумывал идею. ‒ Ладно, ‒ согласился он наконец. И, даже зная, что привлекать внимание к этой теме опасно, он не мог не спросить: ‒ А их, хм, родители ‒ они дома будут? ‒ Не, они в деревню куда-то укатили, родню навещают или вроде того, ‒ к счастью, Ньют не заметил скованности в тоне Криденса. Ну, или заметил, но списал всё на его обычную застенчивость. ‒ До ноября не вернутся. Повезло же! Да. Повезло. Остаток недели прошёл бессобытийно. Криденс учился, помогал по дому, пару раз выбирался гулять с Ньютом. В среду он даже поздоровался с Тиной, Куинни и Джейкобом, столкнувшись с ними в супермаркете. Тина кивнула и ответила простым “привет”, а Куинни добродушно хихикнула, помахав рукой, и Джейкоб почти демонстративно приобнял её за плечи. Это всё не имело абсолютно никакого значения. Наконец, наступила пятница. Время вечеринки. Криденс тихо надеялся, что Ньют попросту забудет о приглашении, но ‒ Ньют не забыл. Он появился на пороге вместе с Джейкобом ровно в шесть вечера. ‒ Ну что, готов? Пошли! ‒ позвали они, пересмеиваясь о чём-то между собой. Разумеется, мать Криденса их услышала. ‒ И куда это вы собрались? ‒ спросила она. Криденс замер. ‒ К сёстрам Голдштейн... мы договорились собрать учебную группу, ‒ ложь далась легко, почти сама собой. Разумеется, мать бы не отпустила Криденса, если бы он сказал правду. ‒ У нас контрольная в понедельник будет сложная, надо повторить материал. ‒ Сёстры? Девочки? ‒ мать нахмурилась. ‒ Ну да. Их родители дома, ‒ ещё одна ложь. ‒ Это ради контрольной, ма. ‒ Хм. И во сколько ты планируешь вернуться? Криденс собирался сказать, что вернётся не позднее девяти вечера, в соответствии с правилами, но тут вмешался Ньют. ‒ Миссис Бэрбоун! ‒ он натянул на лицо самую ангельскую из улыбок, на которые он был способен. ‒ Можно Криденсу остаться с нами на ночь? Он нам нужен. Он лучше всех учится и всегда даёт самые понятные объяснения. Пожа-а-алуйста? Онемев от ужаса, Криденс только и смог, что послать Ньюту испуганный взгляд. Что он такое нёс? ‒ Остаться на ночь с девочками? Ни за что. А вам должно быть стыдно, распутники, ‒ мать нахмурила брови ещё сильнее. ‒ Что это у вас за контрольные такие? ‒ По математике, ‒ быстро сказал Криденс, чтобы разрядить ситуацию. ‒ Извини, ма. Я вернусь не позднее девяти, честное слово. Она хмыкнула и покачала головой. ‒ Раз ты такой умный, пусть они тебе платят за репетиторство, ‒ сказала она. ‒ Ладно, так и быть. Можешь идти. Телефон не забудь. И, ради бога, веди себя пристойно. Если я учую запах сигарет или алкоголя... Она не закончила фразу, но Криденс и так знал, что она имеет в виду. Едва они втроём оказались на улице, Джейкоб присвистнул. ‒ Фух! Твоя мать строже моего отца. Прямо тюремный надзиратель. ‒ Черствяк, ‒ поддакнул Ньют. ‒ Не повезло тебе, приятель. Сочувствую. И Ньют, и Джейкоб хихикнули. Криденс ничего не сказал. Они добрались до места, где жили сёстры Голдштейн, примерно в шесть сорок. Дверь им открыла Куинни, милая улыбка на её милом лице, милое розовое платье на плечах. ‒ Добро пожаловать, проходите... ‒ она помахала Ньюту и поцеловала Джейкоба в щёку, а потом заметила Криденса позади. ‒ О, Криденс, привет. Мы тебя не ждали. Ну ничего, заходи скорее. Криденс не смог заставить себя встретить её взгляд. Какой бы милой Куинни ни была, в её глазах иногда появлялось странное, леденящую душу выражение, будто она знала все потайные мысли всех окружающих и видела их насквозь. Криденс её боялся. ‒ Извини за вторжение, ‒ пробормотал он, потому что промолчать совсем было бы грубо. Народу в квартире уже было порядком. Основная масса собралась в гостиной. Тина болтала со старостой их класса, Серафиной; тут и там Криденс видел знакомые лица ‒ ребята из всей параллели, не только из их класса. Тина, завидев Ньюта, сразу ему замахала. ‒ Ньют! И, конечно, Ньют тотчас поспешил к ней, забыв обо всём на свете. Стоя у двери, Криденс огляделся. Кругом люди. Ньют и Тина уже вовсю что-то обсуждают вместе со старостой ‒ за общим шумом не разобрать, что. Джейкоб и Куинни устроились обниматься на диване. Незнакомая громкая музыка играет фоном, и все вокруг смеются и болтают. Какой-то парень взболтал и вскрыл бутылку колы. Брызги и пена полезли, разлетаясь во все стороны; ближайшая к инциденту незнакомая Криденсу девчонка взвизгнула. Тина тоже вскрикнула и бросилась за полотенцем. Криденс потихоньку улизнул подальше от этой какофонии. В конце коридора было заметно тише, хоть ритм музыки и отдельные возгласы ещё долетали. Криденс подумал, не уйти ли прямо сейчас, но в итоге решил остаться ‒ мать заподозрила бы неладное, если бы он вернулся слишком рано. Ему нужен был тихий уголок и способ скоротать время. Вдруг ему в голову пришла безумная идея, и, поддавшись импульсу, Криденс вытащил телефон.       “Мистер Грейвс, ваши племянницы устроили вечеринку.” Ответ, как ни странно, пришёл почти мгновенно.       “А ты откуда знаешь? Вроде говорил, что вы не друзья.” Да, хороший вопрос. Как он позволил Ньюту втянуть его в очередное приключение?       “Мы не друзья. Они пригласили общего знакомого, а он привёл меня.”       “Так ты здесь сейчас? Выйди на балкон.” Секунду, что? Так мистер Грейвс тоже здесь? Чувствуя, как сердце с усиленным рвением забилось в груди, Криденс последовал в указанном направлении. Путь на балкон проходил через спальню, и Криденс отметил мебель тёмного дерева и огромную кровать с атласно-кремовым покрывалом. Интересно, мистер Грейвс тут жил? Или просто зашёл в гости? Дверь на балкон была приоткрыта. Снаружи, в хрустальном сумраке октябрьского вечера, стоял мистер Грейвс. На нём была простая белая рубашка без галстука и чёрные брюки; перекинув через предплечье, он держал в руках серый вязаный кардиган. Да, мистер Грейвс был здесь. И он улыбнулся Криденсу. ‒ Привет. ‒ Привет... ‒ не очень-то вежливо было здороваться со взрослым столь неформальным образом, но мистер Грейвс первый начал, разве нет. ‒ Что вы здесь делаете, мистер Грейвс? Тина... говорила, что их родители уехали. ‒ Ну, я им не родитель, ‒ мистер Грейвс хмыкнул, будто даже уязвлённый предположением. Интересно, почему. ‒ И да, моя сестра уехала с мужем проведать его родителей. Я поэтому и здесь. Она попросила меня приглядеть за девочками в их отсутствие. ‒ Приглядеть? Чтобы никаких вечеринок и мальчиков? ‒ спросил Криденс, пряча иронию за беспечным тоном. Мистер Грейвс усмехнулся. ‒ Вероятно. Но я не вижу в мальчиках ничего страшного, ‒ он скользнул взглядом по Криденсу, затем отвёл взгдяд. ‒ Моя забота ‒ приглядывать, чтобы Тина и Куинни ели здоровую пищу и не отлынивали от учёбы, а в остальном... пускай веселятся. У меня и своя жизнь есть. Отойдя от перил, мистер Грейвс прислонился спиной к стене. Помедлив, Криденс приблизился к нему. ‒ Так, значит, вы тут прячетесь, чтобы не мешать нам веселиться? ‒ А ты предпочёл бы, чтобы я к вам присоединился? ‒ Нет. Скорее, я предпочёл бы присоединиться к вам. ‒ Хм. Не любишь вечеринки? ‒ Просто не люблю, когда кругом люди, ‒ Криденс придвинулся ещё ближе и тоже опёрся о стену. ‒ Можно мне остаться здесь, мистер Грейвс? С вами? ‒ Разве я не человек? ‒ улыбнувшись, мистер Грейвс склонил голову к плечу. ‒ Или я чем-то отличаюсь от остальных? Криденс пожал плечами. Ответить на этот вопрос он не смог бы даже самому себе. Находиться тут, рядом с мистером Грейвсом, глядеть вдвоём на изнывающий в сумраке город... каким-то образом это придавало Криденсу чувство покоя. И пусть его глупое сердце нарушало все допустимые законы скоростного движения, и пусть он дрожал от холода на сквозняке, и пусть рой возможностей клубился, подкидывая одну шальную мысль за другой... несмотря на всё это, Криденс чувствовал себя хорошо и спокойно. ‒ Ты замёрзнешь, ‒ сказал мистер Грейвс. Но это не было запретом остаться, наоборот ‒ он взял и накинул свой кардиган Криденсу на плечи. Даже сквозь ткань Криденс ощущал тепло его рук. ‒ Держи. Они встретились глазами, и тотчас Криденсу стало жарко. ‒ Да всё в порядке... ‒ прошептал он, едва узнавая собственный голос. ‒ Спасибо, мистер Грейвс... Мистер Грейвс похлопал его по плечу и, отвернувшись, снова прислонился к стене. Глубоко вздохнув, Криденс попытался взять себя в руки. Куда подевалось спокойствие, которое он ощущал всего минуту назад? От него не осталось и следа. Сейчас, смешавшись, он чувствовал себя сконфуженным вулканом на грани извержения, исполненным не то лавой, не то вскипевшей от волнения кровью. ‒ Ты куришь, Криденс? ‒ Нет. ‒ Не возражаешь, если я закурю? ‒ Нет. Сигаретный дым Криденс недолюбливал, но не указывать же, как мистеру Грейвсу должно себя вести в его собственном доме. Кроме того, это был повод им остаться тут вдвоём ‒ чего Криденс, собственно, и хотел. Так что он и против дыма ничуть не возражал. ‒ На самом деле, я редко курю, ‒ сказал мистер Грейвс тихо, каким-то извиняющимся тоном. Но пачку сигарет из кармана всё-таки достал. ‒ Это недавняя привычка. ‒ Что вас заставило начать? ‒ спросил Криденс. Мистер Грейвс не ответил. Вместо этого он достал зажигалку и принялся раскуривать сигарету. Наконец, яркий рыже-красный огонёк загорелся, мерцая, на кончике; затянувшись, мистер Грейвс выдохнул облако белёсого дыма. Криденс поморщился, стараясь не закашляться. ‒ Извини, мешает? ‒ мистер Грейвс обеспокоенно отвёл сигарету в сторону. ‒ Я сейчас потушу. ‒ Не надо, ‒ заверил его Криденс. ‒ Не уходите. ‒ Да я никуда и не собирался, ‒ мистер Грейвс улыбнулся. Затем он снова затянулся сигаретой. Криденс наблюдал, как его губы обхватывают фильтр, и как он расслабляется, закрыв глаза и приоткрыв рот, когда выдыхает. ‒ Боже... то, что надо. Сглотнув, Криденс прикусил губу. Во рту пересохло, и кончик языка щипало от похожего на щекотку чувства. Наверное, это была реакция на дым... скорее всего. ‒ Мистер Грейвс, ‒ позвал Криденс тихо. ‒ Да? Он и сам не знал, что хочет сказать. Его переполняло незнакомое головокружительное чувство, и зов ‒ мольба ‒ сорвался с губ прежде, чем Криденс успел подумать о том, что делает, и остановиться. ‒ У моей матери день рождения на следующей неделе, ‒ сказал он. Это была единственная приличная мысль, пришедшая ему в голову. ‒ В понедельник. ‒ Вот как? ‒ мистер Грейвс глянул на него с любопытством. ‒ И? ‒ Я не знаю, что ей подарить, ‒ сказал Криденс. ‒ Что ей нравится? Простой вопрос, но Криденс поймал себя на том, что не знает ответа. И правда, что его матери нравилось? Она столь много кричала о ненависти, столь громко и яростно, что Криденс с трудом мог вспомнить что-то иное. Даже в свободное от работы время мать занималась рукоделием ‒ не ради удовольствия, а ради продажи поделок на благотворительных распродажах. И в молитвах её не было радости, лишь желчь и самоуничижение. ‒ Я подарил ей набор иголок в прошлом году, ‒ вспомнил Криденс. ‒ Ей не понравилось. Она сказала, что они все дрянные и никуда не годятся. ‒ Сурово, ‒ мистер Грейвс поднял брови. ‒ Она всегда к тебе настолько строга? Криденс пожал плечами. ‒ Я сам виноват. Ничего не знаю о вышивке, а пошёл покупать иголки. Надо было сначала спросить, какими она пользуется. ‒ И всё же, поносить руганью человека, сделавшего тебе подарок... не слишком-то это по-доброму. Признаться честно, это довольно грубо. ‒ Критиковать чужих родителей тоже не слишком вежливо. Мистер Грейвс, явно не ожидавший подобного ответа, издал короткий смешок. ‒ Тушé. Ты прав, разумеется. Прошу прощения. Робко улыбнувшись, Криденс рискнул исподлобья глянуть на мистера Грейвса. Щекотливый жар всё не отпускал его; лицо горело. Но мистер Грейвс улыбнулся ему в ответ. ‒ Всегда можно подарить что-нибудь незамысловатое. Коробку конфет, например. Идея неплохая, вот только... ‒ У моей матери больные зубы. Она не ест сладости. ‒ Букет цветов? ‒ О, нет. Она терпеть не может бесполезные вещи. ‒ Разве красота бесполезна? ‒ мистер Грейвс нахмурился. ‒ Она так считает, ‒ Криденс отвёл взгляд. ‒ Моя мать ‒ практичный человек. С её точки зрения, цветы ‒ это трупы мёртвых растений, которые можно отправить только в мусорное ведро. ‒ Ты разделяешь эту точку зрения? Забавно, осознал Криденс вдруг. Мистер Грейвс интересовался его мнением ‒ не в первый раз, а снова и снова. Более того, интересовался по-настоящему, не походя: задав вопрос, он ждал ответа, разглядывая Криденса с терпеливым любопытством, да и вообще вёл себя как с равным ‒ не читал нравоучений, не настаивал на собственной позиции как безоговорочно правильной, всегда выслушивал слова Криденса до конца, не перебивая. И даже просил прощения, совершив промах. Это было странно. Непривычно. ‒ Я... ‒ Криденс смущённо потёр шею. ‒ Нет, я так не думаю. Мистер Грейвс кивнул. ‒ Хорошо. Меня это радует. ‒ Почему? ‒ от волнения его голос звучал сдавленно, но всё же Криденс не мог не спросить. В последний раз затянувшись сигаретой, мистер Грейвс выдохнул ‒ и затушил окурок о край металлических балконных перил. ‒ У тебя красивый образ мышления, Криденс. Прискорбно будет, если твоя мать это разрушит. ‒ К-красивый?.. Это слово было единственным, что Криденс расслышал чётко, потому что дальше пульс застучал у него в ушах. Красивый. Мистер Грейвс описал его этим словом. Его образ мышления, то есть, но... он посмотрел на Криденса и сказал это, действительно сказал это, вслух, открыто и бесстрашно. Наверное, именно это чувство испытывали люди, летавшие во сне. ‒ Эй, ты в порядке? Осторожное прикосновение к плечу. Мистер Грейвс заглядывает ему в глаза. ‒ Да. Извините, я просто... ‒ Криденс не знал, что сказать. Объяснений у него не было. ‒ Ты какой-то бледный. Это из-за дыма? Может, тебе воды принести? ‒ Нет, нет, я в порядке! ‒ испугавшись, что мистер Грейвс уйдёт, Криденс перехватил его запястье прежде, чем тот попытался отстраниться. ‒ Правда, всё хорошо... Тотчас он осознал, что держит мистера Грейвса за руку, и, сконфузившись, подавился собственными словами. ‒ Ну, что такое? ‒ мистер Грейвс погладил его по предплечью медленным, успокаивающим движением. Но это совсем не помогло. ‒ Криденс, что с тобой? У тебя какое-то респираторное заболевание? Криденс помотал головой, не в силах говорить. ‒ Хорошо, ‒ мистер Грейвс взял его за плечи. ‒ Голова кружится? Может, прилечь хочешь? ‒ Нет... ‒ прошептал Криденс. Край ладони мистера Грейвса скользнул по обнажённой коже у основания его шеи, и он не смог сдержать дрожь. ‒ Ты совсем замёрз, ‒ мистер Грейвс покачал головой. ‒ Пойдём внутрь. ‒ Нет, стойте! ‒ Криденс и сам удивился неожиданной силе в своём голосе. ‒ Не надо... Я в порядке, правда. Давайте ещё немного здесь постоим? Пожалуйста. Совсем чуть-чуть. Мистер Грейвс взглянул в сторону, на тёмное небо и простиравшийся внизу испещрённый огнями город. ‒ Даже не знаю, Криденс. Время позднее, прохладно. Ты простынешь, если мы тут задержимся. ‒ Не простыну, ‒ пообещал Криденс. ‒ Ну, пожалуйста... Можете курить, если хотите, я не против. ‒ Не поощряй мои дурные привычки, мальчик, ‒ усмехнулся мистер Грейвс. ‒ Ладно, раз тебе так хочется. Ещё немного. Ни “о да, чёрт возьми”, ни “аллилуйя” не были подходящими к случаю ответами, так что Криденс не сказал ничего. Но подумал он и то, и другое, и кое-что ещё, и груз этого знания принадлежал ему одному. Может, за греховные мысли и попадают в Ад, но... мистер Грейвс остался рядом, и даже руку с его плеча не убрал. Ад-ли-луйя.