Поцелуй дьявола

В течение последующих трёх недель всё понемногу пришло в норму, и жизнь вошла в привычную колею... более или менее. Окончательно выздоровев, Криденс снова стал ходить в школу. Ноябрь утекал сквозь пальцы как талый снег; приближались каникулы, и учителя заваливали всех домашней работой, бесконечными проверочными, контрольными и тестами. Свободного от учёбы времени почти не оставалось. Дома... устаканилось до терпимого. По крайней мере, мать больше не грозила побоями и не бросалась обвинениями. Она вообще почти не разговаривала с Криденсом, лишь изредка бросаясь язвительными фразами, но Криденс терпел — и показательное молчание, и издёвки. Его мысли были заняты совсем другими фантазиями, так что домашняя обстановка его мало задевала. Он виделся с мистером Грейвсом. Раз в два-три дня они выбирались выпить кофе и поболтать; один раз мистер Грейвс сводил Криденса в музей современного искусства на выставку “трёхмерных картин” немецкого художника, чьё имя Криденс не запомнил. Картины были странные: холсты цвета бетона и морской волны пестрели пятнами синего и жёлтого, с приклеенными щепками дерева и обломками металла — не то, чтобы уродливо, но... мрачно. Нелицеприятно. Эти картины дышали воспоминаниями о притупившейся ежедневной опасности; отсверки солнца в крошеве битого стекла. Гранж-романтика. Криденсу такой “эпатажный авангард” казался неуместным. — Вам нравится современное искусство? — спросил он. — Мне нравится всё странное и необычное. Это как осколки другого измерения, — мистер Грейвс улыбнулся. — А тебе? Судя по тону, ты не в восторге. Криденс пожал плечами — осторожно, чтобы не показаться излишне резким. — Я не понимаю, как можно называть искусством кучу мусора, — всё-таки получилось резко. Но мистер Грейвс спросил его мнение, а притворяться Криденс не хотел. — Картины должны быть красивыми, иначе зачем они нужны? Да, конечно, тут есть смысл и чувство — тоска, ностальгия... зовите, как нравится. Равнодушие, изоляция, сплошные стены и тупики, разруха, ржавчина, крошево цемента... всё это держится на соплях и колючей проволоке. Вроде как символ вреда созданных человеком границ. Мы все беспомощны перед ходом времени, и все преграды — искусственные, условные и неестественные. Они ломают единое целое на погибающие в одиночку части, и современный человек сам себе чужой в этом сломанном мире, который сам же раздел и разделил. Всё это... я не говорю, что не могу понять или оценить, просто... я не считаю визуальное ворчание искусством. И мне не нужно идти в музей, чтобы увидеть грязь. — Ясно, — мистер Грейвс глянул в сторону обсуждаемой картины. — Я не задумывался над интерпретацией, мне просто понравилась цветовая гамма. Но ты прав... если подумать, выглядит мрачновато. Позднее, тем же вечером, они сидели в машине мистера Грейвса и разбирали пакет разномастных конфет, купленный на послепраздничной распродаже. Большей частью попадались леденцы, карамельки, засахаренные фрукты и орехи, но попадались и шоколадные конфеты, и даже несколько “воздушных” желе без сахара. Чтобы сладкое не приелось слишком быстро, они перемежали поедание болтовнёй. Криденс стал сочинять историю о конфетном королевстве и жестоких монархах, пытавшихся откупиться от голодного чудовища жизнями собственных подданных. Мистер Грейвс смеялся и подыгрывал, но потом вдруг взял Криденса за руку. — Ты же понимаешь, что в тебе нет ничего чудовищного? — Разумеется, — Криденс отвёл взгляд, уставившись в окно. Снаружи шёл дождь, и капли воды, освещённые уличными фонарями и фарами машины, искрились серебристо-медными блёстками на фоне бархатной тьмы позднего осеннего вечера. Время давно перевалило за установленный матерью рубеж — девять — но Криденсу было всё равно. — Это всё понарошку. Сказка-небылица. Выдумка. — Я люблю твои выдумки, — сказал мистер Грейвс. — Ага, и моё красивое воображение? — Конечно, — ничуть не смутившись, мистер Грейвс улыбнулся в ответ на провокационный вопрос. — Одного без другого не существует. Они посмотрели друг другу в глаза. Мистер Грейвс всё ещё держал его за руку, и Криденс не мог не вспомнить ту речь о любви и неделимости целого, которую мистер Грейвс произнёс в ночь на Хэллоуин. Мистер Грейвс только что признался, что любит его воображение. Значит ли, что мистер Грейвс любил его — полностью, как единое целое? Криденс ужасно хотел поцеловать мистера Грейвса, немедленно. И не мог! При единой мысли о поцелуе он замирал, не в силах шевельнуть и пальцем. Сердце билось слишком часто, бешено пульсируя в запястьях панически вскипевшей кровью; во рту пересохло, а в животе под солнечным сплетением угнездился нервно-ледяной клубок... не говоря уже об электричестве, вспыхнувшем ниже. Мистер Грейвс держал Криденса за руку, но тому хотелось направить его в несколько ином, бесстыдном и твёрдом как каменная мостовая, направлении. Чтобы побороть искушение, Криденс решился на отчаянный шаг. Поражаясь собственной храбрости, он выудил из пакета конфету без сахара, свободной рукой взял мистера Грейвса за подбородок... тот замер, когда пальцы Криденса коснулись его губ... и тотчас отпрянул, когда Криденс сунул конфету ему в рот! Он выглядел настолько потешно, что Криденс невольно расхохотался, чуть не уронив пакет с конфетным миксом на пол. — Что ты вытворяешь, — со смехом произнёс мистер Грейвс, едва проглотив угощение. — Я — чудовище, — напомнил Криденс. — Чудовищный крылатый змей. Дракон! Драконы похищают королевских особ, так что именно это я и сделал. Я заточил сладкого пленного короля в своём таинственном Лабиринте, к которому знаю дорогу лишь я один. Потому что как чудовищный крылатый змей я умею летать, а конфеты не умеют. Король обречён! Мистер Грейвс усмехнулся. — О, грозный дракон, раз уж ты не жалеешь конфетного короля, пожалей свой несчастный лабиринт. Больше “королей” в него не влезет. — Вы совершенно правы, пора переключиться на рыцарей. От правителя избавились, теперь нужно проредить ряды армии! Тогда никто не помешает нам захватить трон и править конфетным королевством вместе. — Коварный план... — Конечно, я же дракон. Хтоническое чудовище — древнее, мудрое и могущественное. — Почтенный возраст — не гарантия мудрости и могущества, ваше драконье высочество. Напротив, многие к старости теряют силу и остроту ума. — Вот как? Ну да, вам-то это не понаслышке известно. — Гм. Надеюсь, я ещё не в том возрасте. — Вы старше меня. — Да... — мистер Грейвс опустил взгляд, и тотчас Криденс понял, что переборщил с шуточными подколами. — Действительно. Криденс поспешил его заверить: — Ну и ладно. Подумаешь, разница в возрасте! Это ещё ничего не значит. — Нет, с чего бы? — согласился мистер Грейвс, но усмешка у него вышла какая-то невесёлая. — Люди любого возраста могут быть друзьями. — Друзьями? — Криденс уставился на него, не мигая. — Мы с вами... друзья? — Ну, а как бы ты это назвал? Хороший вопрос. Они виделись, да, но можно ли было назвать эти встречи свиданиями? Всё это время мистер Грейвс вёл себя как настоящий джентльмен — возможно, если подумать, даже слишком настоящий. Они до сих пор ни разу не целовались! Даже в щёку. Разве поцелуй в щёку — преступление? Или... мистер Грейвс опасался, что, коснувшись Криденса губами, не сможет остановиться?.. — Не знаю, — признался Криденс. — Называть вас другом... как-то странно. Ньют мой друг. С вами всё иначе. — Твоя правда, — вздохнув, мистер Грейвс потёр лоб. — Дружба строится на равенстве. Мы с тобой слишком разные. — Я не это имел в виду. — Но ведь так и есть, — мистер Грейвс снова пожал плечами. — Между нами нет ничего общего. Начать с того, что я взрослый, а ты — школьник. — Извините, но я не первоклассник. Это мой последний учебный год. И восемнадцать мне исполнится уже в конце месяца. — Всё равно. У меня за спиной карьера, образование, жизнь... — Вот только не говорите о себе так, будто вы уже своё отжили, — Криденс нахмурился. — Вы не старый. То, что я сказал... это была дурная шутка. Я сморозил глупость. Простите, это не повторится. — Никогда не извиняйся за правду, ясно? — мистер Грейвс смерил его взглядом. — То, что я тебя старше, это факт. Между нами двадцать лет разницы — больше, чем ты на свете живёшь. Естественно, это не делает меня умнее... но это даёт мне преимущество в опыте. В отношениях как в шахматах, Криденс. Неопытный участник обречён на поражение. — В отношениях и шахматах нет ничего общего! — возмутился Криденс. — Во-первых, я не пытаюсь вас убить. Или взять в плен, или отнять корону, неважно. Надеюсь, что и вы... не пытаетесь уничтожить меня. Ошарашенный столь яростным отпором, мистер Грейвс молча кивнул. Криденс продолжил. — Это не игра с целью разгромить противника, мистер Грейвс, — сказал он. — Я вам не враг, и я не пытаюсь вас перехитрить. Наоборот — мы работаем вместе, сообща. Да, каких-то вещей я не знаю, но это исправимо. Это не слабость сама по себе, и уязвимостью это становится только в случае, если вы намерены меня уязвить. А вы намерены? — Нет, что ты... нет. Я никогда не причиню тебе вреда. — Ну, вот видите, — Криденс улыбнулся. — Значит, всё хорошо. И ничто не мешает нам, как вы выразились, дружить. — Тебе не понравилась эта формулировка. — Некоторые вещи сложно сформулировать сразу, да и в целом — я не люблю навешивать ярлыки. Как стартовая точка — сойдёт. Мистер Грейвс поднял брови. — И к какому финишу ты хочешь прийти? — Поживём — увидим, — Криденс потянулся за пакетом с конфетным миксом и на ощупь, не глядя, выудил оттуда конфету; мистер Грейвс не сводил с него глаз, и Криденс столь же бесстыдно уставился в ответ. — А сейчас откройте рот и скажите а-а-а. Пришла пора... заточить рыцаря в лабиринт. Мистер Грейвс усмехнулся. — Ты вконец-то не наглей, мальчик, — к огорчению Криденса, мистер Грейвс перехватил его руку за запястье и забрал конфету, чтобы отправить её обратно в пакет. — Хватит с меня сладкого на сегодня... Пора отвезти тебя домой. Или ты хочешь остаться на ночь у меня? — Хочу, но нельзя. Мне завтра в школу, и ещё нужно подготовиться к тесту. — На какую тему? Может, я смогу помочь? — Не надо, спасибо. Сам не научишься — никто не научит, — кроме того, Криденс вряд ли смог бы сосредоточиться на учёбе в столь приятной компании. — Давайте как-нибудь в другой раз. — Ладно. Буду с нетерпением ждать следующей встречи. Закинув пакет с конфетами на заднее сиденье, Криденс пристегнулся ремнём безопасности. — Поверьте, мистер Грейвс... я тоже. С той встречи прошла неделя, и, к сожалению, свидеться снова им удалось всего один раз. Да и то... ту короткую прогулку едва ли можно было назвать свиданием. Криденс зашёл к мистеру Грейвсу после школы, чтобы проводить до зала собраний группы поддержки; по дороге они пили кофе из пластиковых стаканчиков и уворачивались от прохожих. На само собрание Криденс не остался — он торопился домой, потому что обещал сёстрам помочь с домашней работой. Близился конец ноября, за которым неизбежно следовал декабрь. И хоть ноябрь ещё не кончился, почти всюду уже давал о себе знать взбудораженный предпраздничный цейтнот. Считать дни от встречи до встречи из-за дурацкой занятости было обидно. Зато мистер Грейвс часто писал Криденсу сообщения. Ничего непристойного, обычные вопросы с целью узнать друг друга лучше (“твой любимый десерт?”, “читаешь что-нибудь интересное?”) и небольшие повседневные заметки (“сегодня один из жильцов выкинул в мусор сорок пустых бутылок из-под водки... надеюсь, причиной была вечеринка, а не запой”). Даже бессмысленные с виду сообщения радовали Криденса, потому что они свидетельствовал о том, что мистер Грейвс думал о нём — и часто; эти маленькие беседы помогали им обоим сохранять присутствие духа. В воскресенье вечером, двадцать третьего ноября, Честити ухватила Криденса за рукав и отвела на кухню. — Мать сожгла кастрюлю, — прошептала она, указывая на раковину. — Говорит, хотела макароны сварить и забыла, а пока вспомнила — вся вода выкипела. Кри... она забыла. Понимаешь? Алюминиевая кастрюля с длинной ручкой отмокала в раковине, сожжённая до черноты. Едкий, неприятный запах сырой горелой накипи распространялся по всему помещению. Криденс молча глядел на испорченную кастрюлю. Он знал, что этот инцидент мог означать, и Честити знала; одна Модести была слишком маленькой, чтобы помнить события десятилетней давности. — На прошлой неделе она потеряла ключи. Она искала их часами, а в итоге они нашлись у неё в кармане. — Почему ты мне сразу не сказала? — Криденс нахмурился. — Что ещё она забыла? — Мелочи. Все иногда что-нибудь теряют. Я не думала, что она снова... — Честити поджала губы, не договорив. — Но сегодня, когда я увидела это... я решила проверить её шкафчик с таблетками. Кри, мне кажется... по-моему, она перестала их принимать. У него сразу похолодело внутри. — Ты уверена? — Я не пересчитывала каждую таблетку, если ты об этом, но пузырёк был почти полный. Когда она в последний раз ходила к врачу — в августе? Может, ей продали новую порцию по старому рецепту, но что-то я в этом сомневаюсь, — Честити пожала плечами. — Не знаю. Всё это подозрительно. Подозрительно? Не то слово. Это случалось неоднократно — мать забывала принимать таблетки, становилась рассеянной и плаксивой, и вспыльчивой. Редко эти пробелы продолжались дольше пары дней, в крайнем случае неделю, но мать всегда возвращалась к приёму лекарств. Но... если она не лечилась с августа по ноябрь... три месяца! Так долго она не жила без лечения с тех самых пор, как выписалась из больницы десять лет назад. Это случилось два месяца спустя после смерти отца. У матери произошёл нервный срыв, она бредила охотой на ведьм и спасением мира от их злобных козней. Её забрали в лечебницу и держали там неделями. Криденсу, как старшему сыну, позволили её навестить; он помнил тот день смутно, обрывками — пушистый сиреневый халат и тихую, потерянную улыбку матери... сложенную из обложки глянцевого журнала бабочку, которую мать дала ему, чтобы он не скучал... Тогда за ним и сёстрами присматривала тётя. А потом, месяц спустя после того, как мать выпустили из больницы, тётя тоже умерла, и у них никого не осталось. Если мать перестала принимать таблетки... Подозрительно? Чёрта с два. Применительно к данной ситуации Криденс использовал бы совсем другое слово на букву “п”. — Надо с ней поговорить. — А то ты не знаешь, как она отреагирует, — Честити скрестила руки на груди. — Хочешь нарваться на очередной скандал — пожалуйста. Я на рожон не полезу. — Предлагаешь тупо сидеть и ждать, пока она ещё что-нибудь сожжёт — например, всю квартиру? Или — помнишь, когда она вдруг забыла дорогу с работы до дома. Мы всю ночь её искали! Что, если она снова потеряется? — Тогда мы не станем её искать! — сестра встретила взгляд Криденса. Её голубые глаза казались ледяными, и на бледном лице отражалась лишь холодная ярость. — Она невыносима, Кри, ты прекрасно это знаешь. Может, без неё нам будет лучше. Криденс ужаснулся. — Она же наша мать! — Живой кошмар она, а не мать! — Честити тряхнула головой, и Криденс вдруг заметил слёзы в уголках её глаз. — Все девчонки в классе красятся и носят что хотят, а я хожу как монашка! Мне даже на выпускной идти не в чем. У некоторых в нашем классе уже права есть, они по вечерам на свидания ходят, а я? У меня никогда не будет ни прав, ни машины, ни парня, ни высшего образования — из-за неё! Всё из-за неё, и из-за вас с Модести! Ненавижу... если бы не вы, всё было бы по-другому! Криденс знал, что слова сестры — порождение беспомощной злости и отчаяния, и на самом деле она так не думает. Так что он сжал зубы и смолчал. Честити вытерла слёзы. — Прости, — пробормотала она, не глядя на Криденса. — Ничего страшного, — ответил Криденс. Если честно, ему тоже не хотелось сейчас на неё смотреть. — Я поговорю с матерью насчёт таблеток. Не вмешивайся, если не хочешь. — Не хочу, — Честити шмыгнула носом. — Кри, прости меня, правда. Я не хотела на тебя кричать, просто... — Я знаю. Всё в порядке. Разумеется, всё не было “в порядке”, но Криденс слишком хорошо понимал сестру. Честити — пятнадцатилетняя девочка-подросток — хотела быть красивой, а красота не могла существовать в бедности. Криденс не винил сестру за желание вырваться из этой безнадёги; он и сам хотел того же. Иногда он мечтал послать всё к чёрту, собрать свои скудные пожитки и сбежать куда глаза глядят, и никогда не возвращаться. Но и оставить младших сестёр с матерью он не мог — особенно сейчас, когда она перестала принимать таблетки. Сейчас мать срывалась на нём, и это было плохо, но если бы его не было... Криденс не мог позволить, чтобы подобное случилось с Честити и Модести. Он должен был защищать их от матери... и мать от самой себя. Потому что больше у них никого не было. Да, поговорить придётся. Скоро... но не прямо сейчас. Самые глубокие ссадины на его спине — те, где пряжка ремня по-настоящему пробила кожу — до сих пор виднелись бледными отметинами, так и не зажив до конца. Двадцать четвёртое ноября, понедельник, был одним из двух последних школьных дней на этой неделе — близился трёхдневный перерыв на День Благодарения. В этом году последний четверг месяца выпал на двадцать седьмое число — день рождения Криденса. День его совершеннолетия. Ирония, символизм, совпадение? Чёрт его разберёт. По крайней мере, это было удобно — они могли совместить два праздника в один, чтобы не тратить лишние деньги... впрочем, Криденс не был уверен, что после всех его выходок мать вообще позволит ему праздновать день рождения в этом году. Ему и звать было особо некого — Ньют, его единственный друг, не отмечавший День Благодарения с семьёй, был заклеймлён еретиком и дьяволопоклонником, и приглашать его в гости было под строжайшим запретом. Но до четверга ещё оставалось время. Сегодня был понедельник, а завтра — как всегда перед праздниками — планировалась очередная контрольная, на этот раз по математике. А это значит — учебники, формулы и задачи. Опять. Они находились в раздевалке, собираясь по обыкновению вместе пойти домой после школы, когда Ньют вдруг застонал в голос и с размаху ударился головой о дверцу шкафчика. — Ненавижу математику! — объявил он. — Терпеть не могу. Презираю. — Сотрясение мозга не поможет тебе её полюбить, — возразил Криденс. — Кто знает, я уже чем угодно готов рискнуть, — к счастью, продолжать занятия самоистязанием Ньют всё-таки не стал. — Слушай, меня до смерти достала эта зубрёжка. Может, вместе позанимаемся? Всё веселее. С меня вкусняшки, с тебя шпаргалки. А? Давай? — Ну-у... — идея Криденсу не слишком понравилась. Заниматься в одиночестве было проще, к тому же — он надеялся созвониться с мистером Грейвсом в преддверии праздников, чтобы договориться о следующей встрече. В присутствии Ньюта это проблематично. — Может, ты лучше Тину позовёшь? — Да, отличная мысль! — Ньют хлопнул в ладоши. — Позовём Тину, Куинни, Джейкоба... Устроим пижамную вечеринку с ночёвкой! Только вместо историй про привидения придётся рассказывать математические примеры. Но так даже страшнее, потому что математика пугает меня куда больше, чем призраки! Криденс улыбнулся. — Математика — поэзия последовательностей. Если всё делать по порядку, то всё будет в порядке. — Ага. Сначала больно, а потом приятно? — фыркнув, Ньют поднял руку в ожидании пятерни, но Криденс только головой покачал — шутка его не рассмешила. — Ну, не будь занудой. Чувак, мы с октября нормально не зависали — шайтан, почти месяц! Такое чувство, что мы тебя теряем. Ньют был прав. Не считая школы и совместной дороги домой, они в этом месяце едва виделись — домашние дела и встречи с мистером Грейвсом занимали Криденса, подработка и тусовки с Джейкобом и сёстрами Гольдштейн занимали Ньюта, и это не говоря уже о постоянных учебных заданиях, эссе и контрольных, требовавших подготовки. Возможно, идея совместить учёбу с дружескими посиделками была не такой уж и плохой. — Ладно, давай позанимаемся вместе, — согласился Криденс. — Только мне сначала нужно отпроситься у матери. Она в последнее время сердитая, не хочу её провоцировать. — Что она сделает, снова тебя под замок посадит? — Ньют хихикнул. — Давай, принцесса, опусти косу и хорош бояться. Криденс улыбнулся. — Я не принцесса, я — дракон. — Тем более! Драконы не спрашивают разрешения, куда им лететь, — Ньют взбудораженно ткнул Криденса в плечо. — И вообще, одно другому не противоречит. Знаешь? У драконов тоже есть правители, значит, и принцессы есть. А иногда самая обычная принцесса может оказаться зелёным монстром. Как в том мультфильме, знаешь, с огром! — О боже, ты снова пересматривал Шрека? — Только первые два! Эти фильмы — чудный образчик американской поп-культуры прошлого десятилетия. Если я хочу вписаться в общество, я просто обязан знать их наизусть! — Нет. Не обязан. Правда. Честное слово. — Ну, нет, они мне просто нравятся, — Ньют засмеялся. Затем он наконец отступил от Криденса и стал запирать свой шкафчик. — В общем, я пойду звать ребят на нашу учебную тусу. Отпрашивайся у мамы, если надо, но я буду ждать тебя в гости не позднее шести вечера. Не забудь учебник. И помни: если гора не идёт к Магомету, придётся Магомету пойти к горе! На прощание Ньют отсалютовал, нацелив на Криденса пальцы-пистолеты. Это было нарочито нелепо и смешно, и Криденс не мог не хихикнуть. Намеренно или нет, своей жизнерадостной нормальностью — искренней или не очень, после истории про Тесея Скамандера Криденс стал задумываться о том, сколько страха и грусти Ньют прятал от мира под фасадом весельчака — Ньют своим лёгким характером и своей дружбой скрашивал невесёлую повседневность Криденса. Пусть Ньют и не вызывал у Криденса того самого душевного трепета, что пробуждал в нём мистер Грейвс, пусть эти отношения не сводили его с ума и не кидали то в пекло, то в поднебесье, Ньют был для него добрым другом, и он был важен для Криденса. Возможно, именно необходимость держать встречи с мистером Грейвсом в секрете ото всех, даже от Ньюта, беспокоила Криденса больше всего. Не то, чтобы мистер Грейвс принуждал его лгать и прятаться; не считая вскользь упомянутых возможных неприятностей, они даже толком это не обсуждали. Тем не менее, они оба врали — Криденс своей семье и единственному другу, мистер Грейвс своим племянницам и группе поддержки, и бог весть кому ещё. Просто так получалось — ну, а какой у них был выбор? Если бы, к примеру, Тина и Куинни узнали, что их дядя встречается с их одноклассником, они обе наверняка сочли бы мистера Грейвса извращенцем, а всю ситуацию — плохой и неправильной. И в чём-то, пожалуй, они были бы правы, вот только — эти странные отношения были лучшим, что когда-либо случалось в жизни Криденса. Но врать он всё-таки не любил. Именно потому, что врать, изворачиваться, скрывать и выдумывать объяснения ему и без того приходилось слишком часто. Криденс устал от стыда и от чувства вины, что неизбежно следовало за ложью. Он не хотел стыдиться этих отношений, не хотел бояться быть пойманным; ничего постыдного или предосудительного они не делали. Наоборот! Мистер Грейвс помогал ему, и Криденс не мог не замечать, что мистер Грейвс и сам стал чаще улыбаться, пить меньше кофе и больше ни разу в его присутствии не притронулся к сигаретам. Они делали друг друга счастливыми, и Криденсу хотелось поделиться этим счастьем со всем миром — ну, или хотя бы с лучшим другом. Он безумно хотел рассказать Ньюту, что встретил кого-то, что этот кто-то — мистер Грейвс, и он замечательный, и Криденс его обожает — какие бесконечно тёмные у него глаза, и как его улыбка становится вдвойне очаровательной благодаря складкам в уголках рта, и как он наклоняется вперёд, когда слушает Криденса внимательно, и как он, откинувшись на спинку сиденья, окидывает Криденса откровенно оценивающим взглядом, и как восхитительно он выглядит со взъерошенными спросонья волосами и тенью утренней небритости на лице... Гм, да. Некоторые восторги лучше держать при себе. И всё-таки... вечное несчастье утомило Криденса. Он хотел быть счастливым, и мистер Грейвс делал его счастливым! Чёрт. Притворяться, что ничего не изменилось, что он — всё тот же мрачный парень, у которого всё всегда плохо, Криденсу надоело больше, чем Ньюту математика. Смертельно! Но и начать вдруг светиться радостью он опасался — это вызвало бы неловкие вопросы; так что приходилось сдерживаться. И эта постоянная бдительность, необходимость следить за каждым словом и прятать хорошее настроение, эта вынужденная напускная апатия... всё это выматывало до бессилия. Когда Криденс спросил у матери, можно ли ему пойти в гости к Ньюту с ночёвкой, она отреагировала совсем не так, как он ожидал. — На всю ночь? — в её голосе не было ни гнева, ни льда, ни даже особого удивления; тон её был совершенно равнодушным. — Иди, если хочешь. Спасибо, что предупредил на этот раз. Криденс не поверил собственным ушам. — Только не вздумай чудить. Я им на домашний телефон позвоню, и лучше тебе быть там, где ты сказал. А если я услышу громкую музыку или пьяные вопли, то тебе несдобровать — я приду и заберу тебя. За ухо оттащу домой, если понадобится. Понял? Да, вот это больше походило на его мать. — Мы просто хотим вместе позаниматься перед контрольной, честное слово, — сказал Криденс. — Это четвертная, от неё общая оценка за год зависит. Мать фыркнула. — Знаю я ваши контрольные... Делай что хочешь, Криденс. Вот как тебе восемнадцать исполнится, так оценки станут последней из твоих забот. А до тех пор... если без глупостей, то иди. Отнимать у тебя последние беззаботные деньки я не намерена. Даже зная, что лучше не задавать лишних вопросов, Криденс не удержался — слишком зловеще прозвучали слова матери. — Ты это о чём? — спросил он. — О том самом. Думаешь, я забыла, что у тебя на этой неделе день рождения? Всё, милый мой, детство кончилось. С восемнадцати лет принимают на работу на полную ставку — увидишь, как весело целыми днями работать. Криденс моргнул. — Постой, ты... считаешь, что я должен немедленно пойти работать на полную ставку? — Я считаю, что ты должен найти работу, да. Давно пора. — А учёба? Мне нужно набрать балл для стипендии в колледж... — Хватит строить иллюзии, Криденс! — мать раздражённо закатила глаза. — Можешь забыть о высшем образовании, ясно? У нас нет таких денег, чтобы за него платить. Стипендия от силы покроет половину. Да и с чего ты взял, что можешь её получить? Тысячи студентов претендуют на одно место, ты себя самым умным возомнил? У них частные школы и репетиторы, а у тебя дырка от бублика. Надеяться на удачу — пустая трата времени, сынок. Взгляни правде в глаза — ты лентяй и дармоед, который тешит себя несбыточными мечтами, и чем скорее ты очнёшься и пойдёшь работать, тем скорее ты станешь приносить пользу и перестанешь, наконец, сидеть у меня на шее. Он вдруг заметил, что дрожит. Монотонная, бесстрастная речь матери душила сознание, в сдавленном горле стоял бессильный ком, а в груди на грани взрыва билось тяжёлое сердце. Криденс даже не злился, потому что — потому что мать была права. Она говорила правду, но правда была невыносимой. И понимать, что колледжа ему не видать, что и школу, возможно, придётся бросить... больно было. И обидно. — Я тебя восемнадцать лет кормила, поила, одевала и обувала. Уж сколько крови ты у меня попил, — мать хмыкнула. — Пришёл и твой черёд обо мне заботиться. Ты у нас в семье единственный мужчина, негоже на женщин полагаться. — На бога своего положись, — в сердцах прошептал Криденс. Мать услышала. — На Бога я восемнадцать лет назад положилась, — сказала она. — Попросила Его мне ребёночка послать, а Он подарил мне троих. Тебя и твоих сестёр. Знаешь, как я вас любила? Ты-то не помнишь, а я всё помню. И как пелёнки твои стирала, потому что на подгузники денег не было, и как мы с твоим отцом в очереди за талонами на еду стояли, чтобы вам покушать взять... сами недоедали, а вас выхаживали. Отец твой собственными руками для вас колыбельки строил. Он у нас рукастый был, пока пьянство не сгубило... а запил он, как работы не стало. Он стал пить, Криденс, и вещи ломать, и руки распускать. Я-то вас защищала, как могла, а вы и знать ничего не знали. Ты не помнишь, как он пьяный домой явился и стал вас на руки хватать, чуть не уронил, а как я запретила, так на меня с ножом чуть не кинулся... да! Ты не помнишь. А я всё помню. Глаза у матери блестели от слёз, и Криденс отвернулся в сторону. Кое-что он помнил; не один конкретный момент, скорее, общую череду постоянных криков и скандалов, и плачущую по вечерам в гостиной мать... но Криденс не хотел напоминать об этом ни себе, ни матери. Особенно сейчас, когда она не весть знает сколько не принимала лекарства. Так что он промолчал. — Иди на свою гулянку, — мать промокнула глаза краем рукава. — Да позвонить не забудь, чтобы я не волновалась, как ты добрался. Криденс кивнул. — Хорошо. Он хотел уйти, но мать его окликнула. — Криденс! Чуть не забыла... Какой подарок ты хочешь на день рождения? — Что? — переспросил он в изумлении. — Подарок, какой подарок ты хочешь? — мать нетерпеливо повторила свой безумный вопрос. — Если хочешь, можешь позвать друзей, отпразднуем. Совершеннолетие всё-таки. С трудом закрыв разинутый рот, Криденс только и смог, что головой покачать. Неужели она это всерьёз? После монолога о том, какой он бесполезный дармоед... — Не надо, — вымолвил Криденс наконец. — День Благодарения в четверг, вот его давайте и отпразднуем. — Ах, да... точно. День Благодарения, — мать рассеянно кивнула. — Я совсем забыла, что он на этой неделе. Ну что ж, тогда я испеку тебе торт — и хватит. Всё равно Рождество Христово — единственный день рождения, который стоит отмечать. Спорить Криденс не стал. Он, как положено, поблагодарил мать за обещание торта, затем пожелал ей хорошего вечера. И, наконец, ушёл. До Ньютова дома Криденс добрался в шесть часов вечера, как договаривались. Ньют и Джейкоб сидели в гостиной, уже обложившись учебниками, а вот сестёр Гольдштейн нигде не было видно. — Они позже будут, — объяснил Ньют. — Сейчас они у себя с репетитором занимаются, а потом их дядя обещал подвезти. — Дядя? — Криденс нервно облизнулся. — Это который строгий? Он что, решил проверить, что мы тут действительно учебники читаем? Да, кстати, мне ещё надо созвониться с матерью, а то она меня опять потеряет. Ньют поморщился. — Твоя мать помешалась на родительском контроле. И нет, дядя Перси нормальный, вряд ли он даже подниматься станет. — Ты зовёшь его... дядя Перси? — Тина так его зовёт, — Ньют пожал плечами. — Я его вживую никогда не видел. — Я видел, — Джейкоб выглянул из-за учебника. — Один раз, когда заходил к девчонкам после школы. Он нормальный дядька, не злой. Руку мне пожал, когда здоровался. — В самом деле? — даже сам понимая, как это глупо, Криденс не мог не ощутить лёгкий укол ревности. — Ага, и родители у них тоже нормальные. Мистер Гольдштейн сыграл нам на саксофоне, а миссис Гольдштейн поделилась со мной семейным рецептом... — Джейкоб улыбнулся. — Они классные, правда. Ты зря их боишься — не у всех родители как цепные собаки да прапорщики вроде твоей матушки. У меня отец вон в настоящей армии служил, и то не такой зацикленный. Джейкоб усмехнулся, и Ньют тоже. Криденс выдавил из себя ответную улыбку. — Нет, конечно, не все такие... — а то он не знал. — Давайте, что ли, заниматься математикой, раз собрались. — Да! Даёшь математику! — Ньют сжал кулак и взметнул руку ввысь. — Если мы постараемся, то у нас всё получится! Верно? Верно! Кстати, а какой раздел мы сейчас проходим?.. Они остались заниматься в гостиной. Родителей Ньюта, к счастью, не было дома — его мать, как оказалось, уехала навестить старшего сына в Англию, а отец работал в ночную смену. Иногда Криденс начинал завидовать свободной семейной обстановке Ньюта. Ну, самую малость. Они повторяли формулы. Криденс пытался сосредоточиться, но не мог. В голове стояла пустота, белая как неисписанная страница или утренний туман, пепельно-дымный и сырой, без ориентиров и без направления — всё смешалось. Учебная тетрадь лежала перед ним, и он глядел на неё, не мигая, пока все задачи, примеры и поля не стали сливаться в одну мутную, акварельно-размытую кляксу. Он не мог разобрать ни слова, а уж что-то понять и запомнить — тем более. — Эй, чувак, ты в порядке? — спросил Ньют вдруг. Криденс вздрогнул, приходя в себя. — Какой леший тебя за ногу хватил? Сидишь как в воду опущенный. — Хочешь сказать, в другие дни я душа компании? — Криденс заставил себя улыбнуться. — Извини, я... просто задумался над одной задачей. Математической. — Не ты один, — Джейкоб вздохнул. — Ни черта я не понимаю из этих учебников. У меня столько мозгов нет, чтобы всё это запомнить. — Ну, не отчаиваться! — Ньют похлопал Джейкоба по плечу. — Мы же для того и собрались, чтобы все вместе понять, что поодиночке не получается. Нам просто нужен перерыв, чтобы отдохнуть и подкрепиться, и с новыми силами — в бой! Айда чай пить. — Чай против отчаяния? — усмехнувшись, Джейкоб захлопнул учебник. — Ты прав. Пойдём. Около восьми вечера появились Тина и Куинни. — Мы принесли вкусняшек! — весело сообщила Куинни прямо с порога. — Печенья и сэндвичи. Мой с овощами, а остальные разные. Разбирайте, кому что нравится! Она вручила пакет почему-то Криденсу, и Ньют с Джейкобом стали помогать девушкам повесить верхнюю одежду и разобрать учебные принадлежности. Криденс отнёс угощение на кухню. Там, не глядя, он положил пакет на стол — и тотчас направился к окну. На улице уже стемнело, но Криденс, щурясь сквозь собственное отражение в тёмном стекле, сумел разглядеть знакомый автомобиль... уезжающий прочь. Значит, мистер Грейвс был поблизости, но решил не подниматься в квартиру. Что, разумеется, было совершенно нормальным поведением! С чего бы ему подниматься? Глупость какая. И всё же... быть так близко и не обменяться ни словом, ни взглядом... Дзынь. Криденс лихорадочно потянулся за телефоном, в волнении чуть не выронив по дороге.       “Хорошего вечера и удачно позаниматься.”       “Кстати, самый вкусный сэндвич - БЛТ-клаб.” Криденс не смог сдержать улыбку. Значит, вот чья это была идея.       “Спасибо за наводку, но лучше не отвлекайтесь на смс за рулём.” Ответа на это сообщение Криденс — ожидаемо — не получил. Но всё равно было приятно. — Ты чего тут сам с собой хихикаешь? — спросил Ньют, вдруг возникнув на пороге кухни. Криденс быстро спрятал телефон в карман. — Будь другом, поставь чайник? Нам нужен чай для девчонок. Криденс послушно последовал указаниям. В ожидании, пока вода закипит, Ньют сел за стол и принялся теребить край пластикового пакета. Криденс, так и держась у окна, опёрся на подоконник. — Знаешь, ты всё-таки странно себя ведёшь, — сказал Ньют. — Ну, то есть, не как обычно, а совсем странно. Криденс пожал плечами. — Ты тоже странно себя ведёшь. Твоя девушка пришла в гости, а ты прячешься от неё на кухне. — Ни от кого я не прячусь! — возразил Ньют, но тут же ссутулился и понизил голос до шёпота. — Слушай, всё не так. Понимаешь, она мне нравится, я просто... Не договорив, Ньют замолк. Щёлкнул электрический чайник, сигнализируя о готовности горячей воды для заварки, но Ньют и не шелохнулся. Он разглядывал монотонно-белый пластиковый пакет, будто тот содержал в себе ответы на все вопросы. Криденс терпеливо ждал продолжения. — Мне очень, очень нравится Тина. По-настоящему, — наконец произнёс Ньют, весь непривычно тихий и серьёзный. — Именно поэтому... только не смейся, ладно? Именно поэтому мне страшно. Я постоянно боюсь сделать что-нибудь не так и всё испортить. Я хочу вести себя правильно, чтобы она понимала, что я её уважаю, что она мне интересна как человек, а не только... ну, знаешь. Вот! Но ещё есть Джейкоб, и мы иногда все вместе ходим на двойные свидания, и он обычно за всех платит, и за меня тоже, и угощает меня выпечкой, и... понимаешь — иногда мне кажется, что... он мне тоже нравится? Стоп, что. — Короче! Не знаю, я запутался, — Ньют закрыл лицо руками. — Это всё так странно. Она мне нравится, но он мне тоже нравится, но он встречается с её сестрой, но потом она начинает меня обнимать и дарить шоколадки... — Тина? — Нет, Куинни! Чувак, я не знаю, у меня уже от них голова кругом. Такое чувство, будто мы все сразу друг с другом встречаемся. То есть, само собой, Тина и Куинни сёстры, так что они не встречаются, но Джейкоб и я, и они — чёрт, да не знаю я! Всё так запуталось. Криденс не очень понимал, к чему именно Ньют клонит. Похоже, Ньют и сам не понимал. — Я хочу, чтобы всё стало просто, — Ньют издал раздражённый вздох. — Мне нравится Тина, я хочу быть с ней, и чтобы... без непоняток. Но у меня такое чувство, что если я что-нибудь сделаю, то я их всех потеряю. Как будто у нас какой-то негласный договор, а я его нарушаю. Понимаешь? Состроив мучительную гримасу, Ньют передёрнулся. Похоже, ситуация действительно его сильно задевала. Переступив с ноги на ногу, Криденс решился поднять опасную тему. — Ньют... Я слышал, что Тина подозревает, будто тебе вообще девочки не нравятся. — Что? — изумился Ньют. — Что ты гей, — уточнил Криденс. — Она тебе ничего не говорила? — Нет! — выпрямившись, Ньют уставился на него с ошеломлённым видом. — Она тебе это сказала? — Не мне, я просто услышал... случайно. В школе, — так, вроде правдоподобно. — Ещё она сказала, что ты ей нравишься, и что если бы ты её поцеловал, то она бы не отказалась. У Ньюта чуть глаза на лоб не полезли. — Серьёзно? Так и сказала? Кому? Когда? Она точно про меня говорила? Ты абсолютно в этом уверен? Под напором вопросов взволнованного друга Криденс невольно отодвинулся на шаг дальше. — Да, это... пару недель назад было. Я... руки мыл, а они за дверью стояли. Я специально не слушал, просто краем уха поймал разговор... не знаю, с кем Тина говорила. С Куинни, наверное. Но речь точно шла о тебе, потому что она тебя по имени упомянула. Взъерошенный, раскрасневшийся Ньют глядел на него, разинув рот. — Больше я ничего не знаю, — Криденс пожал плечами. — Но, по-моему, вам обоим пора перестать ходить вокруг да около. Поцелуй её по-настоящему — вот всё и выяснится. Ньют мотнул головой, будто мокрый пёс, стряхивающий с шерсти воду. — Я... идиот, — объявил он. — Тупой одноглазый шланг. Поднявшись со стула, Ньют подошёл к чайнику и снова его включил. Затем он стал доставать из шкафчика над раковиной чайную посуду. Криденс наблюдал за его перемещениями, не совсем понимая, завершён ли разговор и к какому выводу они в конце концов пришли. Они заварили чай, положили сэндвичи на одно блюдо и печенье на другое, и всё это время Ньют молчал. Криденс решил не наседать на друга — тому явно требовалось многое переосмыслить. Так что он помог Ньюту отнести всё в гостиную и тоже больше ничего не сказал. С сёстрами Голдштейн математика пошла веселее, но в одиннадцатом часу Тина сказала, что уже поздно, а завтра на контрольной им всем понадобятся силы и ясное сознание, так что лучше лечь спать пораньше. Остальные согласились — и принялись строить подушечный форт прямо в центре гостиной. Криденс сразу отошёл в сторону. — Ньют, где у вас домашний телефон? — спросил он. — Я обещал позвонить матери перед сном. — Не знаю, я домашним не пользуюсь. Если папа не оставил на балконе или в ванной, то должен быть на кухне... — Ньют зевнул. — У тебя что, опять мобильный сломался? Пускай тебе на день рождения новый купят. То старьё, с которым ты ходишь, впору в музей археологии сдавать. — Ага, так и сделаю, — Криденс неловко улыбнулся. — А пока пойду поищу ваш домашний. На кухне телефона не оказалось, но он достаточно быстро обнаружился забытым на балконе. Разговор с матерью получился коротким; Криденс доложил, что ложится спать, мать в ответ пожелала ему спокойной ночи и напомнила помолиться перед сном. На этом они распрощались. Криденс стоял на балконе, сжимая тяжёлую, громоздкую телефонную трубку в руках. Сквозь стеклянную дверь в гостиную лился тусклый желтоватый свет, приглушённый из-за плотной занавеси. И голоса и смех друзей, доносившиеся сквозь приотворённую дверь, тоже казались тусклыми и приглушёнными. Их разделяла податливая ткань и всего несколько шагов, но Криденс вдруг почувствовал себя безмерно далеко. Да, он был здесь по приглашению друга, его лучшего друга Ньюта, но этот мир — их мир — был Криденсу чужим и чуждым. Все их радости и горести, вечеринки, танцы и влюблённости — для Ньюта, для Джейкоба, для Тины и Куинни всё это было важным. Им, нормальным, не приходилось бояться каждого нового дня, их родители не сходили с ума, их семьям не угрожало выселение из дома, им самим не угрожало отчисление из школы. Криденсу все эти подушечные форты и разговоры на тему, кто кого хотел поцеловать, казались настолько... бессмысленными, эфемерными. Не то, чтобы он осуждал друзей за наслаждение простыми радостями — он бы врагу не пожелал оказаться в ситуации вроде его собственной. Он и сам иногда хотел быть нормальным и радоваться жизни, вот только не получалось. Он подозревал, что никогда и не получится. Слишком поздно; даже если бы вдруг случилось чудо, если бы его семья вырвалась из бедности, Криденс уже сформировался как человек, как личность. Он никогда не избавится от этого чувства, что он — чужак, хуже всех прочих, никому не нужный и не интересный; никогда не сбросит ношу нищеты, сколь угодно воображаемую. Для него жизнь всегда будет борьбой за место под солнцем, которую он рано или поздно проиграет насовсем. Положив трубку домашнего телефона Скамандеров обратно на полку, где его нашёл, Криденс повернулся и опёрся ладонями о край балюстрады. Внизу, на улице, было темно — фонарь на углу барахлил, часто мерцая и время от времени угасая насовсем. Ночь смыкалась, сгущала краски, ползла по коже ледяными мурашками. Воздух, колюче-сухой и хрустящий от холода, выхолаживал изнутри, и Криденс вдруг понял, что промёрз до костей. Где-то вдалеке раздался вой сигнализации, но быстро стих. Криденсу не хотелось возвращаться в гостиную к друзьям. Не хотелось снова кивать и улыбаться, и притворяться, что всё в порядке. И не встречаться ни с кем глазами. И тут у него в кармане, пискнув, дёрнулся его собственный телефон: новое сообщение.       “Как там учёба продвигается?” Писал ему, конечно, мистер Грейвс. Криденс расплылся в искренней улыбке, едва прочёл имя отправителя; несмотря на ночной холод, он сразу согрелся.       “Уже всё выучили :р спасибо за сэндвичи, БЛТ действительно был вкусный.”       “Рад, что тебе понравилось.” Некоторое время телефон молчал. Криденс подумал было, что на сегодня всё, разговор окончен, но тут пришло очередное сообщение.       “Мне тут прислали любопытную информацию. Возможно, тебя заинтересует. Встретимся на неделе?” Криденс глянул на занавешенную дверь, затем вниз, на тёмную улицу. Фонарь на углу перестал мерцать и горел тускло, но ровно.       “Можем встретиться прямо сейчас.”       “Разве у вас не контрольная завтра?”       “Мы уже подготовились, и у меня нет проблем с математикой. Я завалю, только если совсем не появлюсь.”       “Этого я и боюсь.” Криденс поднял бровь. Что за таинственные планы на него были у мистера Грейвса?       “Вряд ли у меня получится снова отпроситься на этой неделе. Сегодня у меня есть прикрытие, потом не будет. Или сейчас, или уже после праздников.” Мистер Грейвс опять не отвечал какое-то время, но, когда ответ наконец пришёл, он оказался положительным.       “Я приеду через полчаса. Встретимся на стоянке за углом.” Отлично. Осталось лишь организовать прикрытие. Криденс отозвал Ньюта в сторонку под предлогом, что не сможет спать в общем форте на полу из-за беспокойного поведения во сне — дескать, чтобы никого случайно не ударить. Ньют пошёл ему навстречу и отвёл в собственную спальню. — Сейчас я постелю свежее... — добросердечный друг потянулся к бельевому шкафу, но Криденс его остановил. — Подожди, не надо. Сон тут ни при чём, я просто не хотел при всех просить тебя об одолжении... — Криденс глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы набраться храбрости. — Дело в том, что я кое с кем познакомился. — Что? — изумился Ньют. — С кем? Когда? Почему ты мне сразу не сказал? Ах, вот почему ты в последнее время такой странный! — Да тише ты, — Криденс испуганно оглянулся на дверь. К счастью, она была закрыта. — Я не говорил потому, что ещё не о чем говорить. Мы даже не встречаемся официально, просто... дружим. Видимся иногда, разговариваем, ничего такого. Но... это мужчина. И он старше меня, так что у нас точно будут проблемы, если кто-нибудь узнает. Ньют нахмурился. — Ого. Звучит как-то стрёмно. — Я знаю, как это выглядит, но на самом деле всё не так, — заверил друга Криденс. — Он не из таких, он хороший. У нас ничего не было, он не пытался меня... совратить или растлить, или... всё такое прочее. Он ко мне и пальцем не притронулся, даже когда я у него на ночь оставался... мы играли в шахматы, мы смотрели кино. Наутро он угостил меня завтраком. Вот и всё. Он меня не лапал, не просил что-то показать... Он — хороший, достойный человек. — Э-э... знаешь, если так, то всё это выглядит ещё подозрительнее, — Ньют состроил гримасу. — Если он не хочет с тобой переспать, что ему вообще от тебя надо? Убить и продать на органы? Криденс скривился. — Нет, ну зачем ты так сразу. Он мне помогает... готовиться к экзаменам, чтобы поступить в колледж. Мы так и познакомились. — А, так он студент, — Ньют заметно расслабился. — Тогда ладно. Я почему-то подумал, ему лет сорок. — Ну... — теоретически, студентом можно быть и в сорок лет, и старше, но раз уж Ньюту спокойнее об этом не думать, то Криденсу тоже лишние проблемы не нужны. Он обязательно расскажет другу правду, только не сейчас — тот уже и так за него перепугался, а время поджимает. — В общем, у нас ничего нет. То есть, он мне нравится, но мы почти всё время разговариваем о книжках и всяких таких вещах. — Да ну? — Ну да. Но моя мать — она бы нам не поверила, если бы узнала. Она всегда подозревает самое плохое. И я понимаю, как это выглядит со стороны, поэтому я и не говорил никому, чтобы вы за меня не беспокоились. — Подожди, а почему ты мне сейчас-то об этом рассказываешь? — Мне нужна твоя помощь, — Криденс вздохнул. Он не любил полагаться на других, но выбора не было. — Мы с ним договорились встретиться этой ночью. Он кое-что для меня нашёл. Это важно, потому что в следующий раз... я даже не знаю, когда мы сможем встретиться. Я обещал помочь матери с работой в эти праздники. — Так вот почему ты всё время уходишь пораньше! Чтобы встретиться с этим своим студентом, — Ньют скрестил руки на груди. — Ладно, я тебя не виню. Странно всё это, но раз уж ты уверен, что он не опасен... — Мы все по-своему опасны. Ранить человеческое тело или душу можно и ненароком, можно и не заметить даже, что кого-то задел. Опасность это шанс — вероятность, а не гарантия. И в одном я могу тебя заверить: у моей матери шансов навредить мне больше, чем у моего... друга. Ньют моргнул по-совиному круглыми глазами. — Эк тебя занесло. Ты ему реально настолько доверяешь? Криденс пожал плечами. — Я же сказал, он мне помогает. — Ладно, — Ньют наконец кивнул, соглашаясь, и Криденс перевёл дух. — Так что вам от меня-то требуется? — Прикрыть на случай, если моя мать решит проверить, где я. Я сейчас ухожу на встречу, но если она позвонит — скажи, что я уже сплю. И перезвони мне на сотовый, чтобы я с ней связался. — Ты хочешь, чтобы я соврал твоей матери. Они посмотрели друг другу в глаза, и Криденс кивнул. — Да. Вряд ли она станет звонить, но мало ли — она может забыть, что я ей уже звонил, или вдруг решит удостовериться, что мы всё ещё тут... Да, и мне нужно будет позвонить ей утром с вашего телефона, чтобы она думала, что я всю ночь был у вас. — Конспиратор. Ловко ты всё продумал. — Приходится, — Криденс виновато улыбнулся. — Ну что, поможешь? — Само собой. Мы ж с тобой друзья — не разлей вода, помогать тебе кого-то закадрить — моя святая обязанность, — Ньют весело ухмыльнулся в ответ. — Иди, раскрепощай достоинство своего достойного студента. — При чём здесь... о, боже. Ньют! Я же сказал, что мы ничего такого не делаем! Ньют покачал головой. — Моё блаженное летнее дитя... Иди, — повторил он. И почему-то показал Криденсу два больших пальца вверх. — Да, и если он всё-таки окажется маньяком, то постарайся не умереть, ладно? Криденс рассмеялся. — Постараюсь... Мистер Грейвс ждал его в машине. Криденс забрался на переднее сидение. Машины он всё-таки недолюбливал, в основном из-за тесноты и запаха бензина; но в салоне автомобиля мистера Грейвса было просторно, да и пахло скорее кожаной обивкой и зубной пастой — достаточно приятный запах. — Ну, здравствуй, — мистер Грейвс приветственно улыбнулся. — Так, говоришь, уже всё выучил? — Мы проходим дифференцирование. Это основы матанализа, а не какие-то космические расчёты, — Криденс пожал плечами. — Высшая математика это здорово, конечно, но то, что мы проходим в школе — азы. — Тебе хотелось бы чего-то посложнее? — Не так, чтобы очень. Я знаю свой предел. — Это что, математический каламбур? — Есть вероятность. Мистер Грейвс усмехнулся. — Люблю, когда ты такой... Тебе идёт уверенность в себе. Их взгляды встретились в зеркале заднего вида, и Криденс, вдруг смутившись, отвернулся в сторону. В самом деле, что за самоуверенное поведение? Он флиртовал со взрослым мужчиной. Персиваль Грейвс — красивый, обаятельный, обеспеченный — мог, по выражению Ньюта, закадрить любого. Такой человек хотел равного партнёра, а не бросившего школу невежду-недоучку. Нет, всё это... безумие... безнадёжная глупость. У них нет будущего, не может быть. — Эй, в чём дело? — мистер Грейвс мягко коснулся его плеча. — Криденс. Говори со мной. Сцепив руки на коленях, Криденс вымучил улыбку. Снова посмотреть на мистера Грейвса он не решался. — Отвезите меня куда-нибудь? — попросил он. — Куда угодно, мне всё равно. Лишь бы... отсюда. Можно? — Хорошо, — выпрямившись, мистер Грейвс взялся за руль. — Я знаю одно тихое место. Пристегнись, и поехали — дорога не близкая. Дорога действительно оказалась не близкая. Криденс глядел в окно на мелькающие огни города, потом задремал. Когда он проснулся, перед ними была пропасть. Огромная, ритмично бьющаяся в песчано-каменистый берег, флюоресцентная во тьме, живая пропасть. — Где мы? — спросил он, протирая глаза. — Нижний залив, — мистер Грейвс спокойно откинулся на спинку сиденья. — В районе Грейвсенда. — Ваш любимый район? — С чего бы району, который грозится со мной покончить, быть моим любимым? Они посмеялись. Ночь стояла безлунная, и без фонарей казалось, что их поглощает первозданная тьма. Криденс опустил окно, и тотчас ему в лицо пахнуло холодным ветром с привкусом грязной воды. Мистер Грейвс поморщился. — Если тебе жарко, есть кондиционер... — Дело не в этом. Он разглядывал ночь в открытое окно. — Ясно, — мистер Грейвс перебрал пальцами по рулю. — Что ж. Это место, о котором я говорил. Здесь хорошо думается. Тебя явно что-то беспокоит, вот и я решил... Расскажешь, о чём задумался? Без стекла-преграды на пути Криденс мог высунуть руку в окно, чтобы кожей ощутить холод ноябрьской ночи. Так он и поступил. Он разглядывал переменчивую грань между берегом и бездной; волны двигались будто мускулы под шкурой зверя, иссиня-чёрной пантеры — смесь угрозы и грации даже в малейшем ленивом движении. — У вас была для меня какая-то информация, — напомнил Криденс. Мистер Грейвс посмотрел на него внимательно, затем кивнул — очевидно, решил принять молчание за ответ на заданный вопрос. Криденс был ему за это благодарен. — Да, я тут кое-что обнаружил... — мистер Грейвс сделал паузу. — Имя Батильда Бэгшот тебе о чём-нибудь говорит? Криденс замер. — Так звали мою тётю, — втянув руку обратно в тепло, он закрыл окно. — Она умерла десять лет назад. Мистер Грейвс склонил голову к плечу. — Умерла? В самом деле? — Да, — что за странный вопрос. — Откуда вы про неё знаете? Я вам никогда не рассказывал. — Кстати, а почему? — Зачем? Она давно умерла, и я её едва помню. Какое это вообще имеет значение? — Гм. Так ты уверен, что она умерла? — Да! Что за странные вопросы вы задаёте? — Её похоронили или кремировали? Ты был на похоронах, видел тело? — Я... нет, мы не ездили на похороны. Модести было два года, маму только выписали из больницы, тётя Тильда жила в деревне — разумеется, мы никуда не поехали. Но какое это имеет значение? Мистер Грейвс тяжело вздохнул. — Криденс... Прости, что мучаю тебя вопросами, но это важно. Видишь ли... Я обещал тебе помочь, а я предпочитаю держать своё слово. Так что я навёл справки — и, кажется, нашёл твою тётю. Криденс моргнул. — О чём вы говорите? Тётя Тильда умерла. — Возможно, и тогда это значит, что её личность украли мошенники... — мистер Грейвс поглядел на Криденса. — Или всё же твоя тётя жива. — Нет, — Криденс помотал головой. — Нет, не может быть. Это... должно быть, совпадение. Просто другая женщина с тем же именем. — Разве “Батильда Бэгшот” — распространённое имя? — мистер Грейвс хмыкнул. — Откуда ты вообще узнал о её смерти, от матери? Раскрыв рот, Криденс собрался было подтвердить догадку мистера Грейвса — да так и замер, потому что вдруг понял, к чему тот клонит. И эта мысль, сама возможность подобного сценария казалась невероятной, слишком уж зловещей. — Она не стала бы врать, — прошептал он. — Зачем ей врать? Это... не имеет никакого смысла. — Повторюсь — вполне возможно, что кто-то другой пользуется документами твоей тёти. Это не первый случай подобного мошенничества и, боюсь, не последний, — мистер Грейвс вздохнул. — Я не хочу тебя беспочвенно обнадёживать. Даже если эта женщина — настоящая мисс Бэгшот... вы десять лет считали её погибшей, и она ни разу не попыталась выйти с вами на связь. Сомнительно, что она вдруг захочет вмешиваться и помогать. Так что я не знаю, куда приведёт эта зацепка, но тем не менее — это наш шанс. Я бы хотел с ней связаться, естественно, если ты не против. — С какой целью? Если это не она, или она не хочет иметь с нами ничего общего... — Не буду врать, это вполне вероятно. Но мы не знаем наверняка, верно? И не узнаем, если ничего не предпринять. — Но, если это мошенники, разве это не опасно? — Не бойся, я могу за себя постоять, — мистер Грейвс улыбнулся. — В реальной жизни большинство преступников куда скучнее, чем в кино. Ну, а если это действительно твоя тётя, и нам удастся убедить её вам помочь... кто знает. Я предлагаю не строить догадки, а встретиться и поговорить. Думаю, можно назначить встречу на этой неделе — если, конечно, ты не возражаешь. Это всё-таки твоя семья и твоё решение. В окружении незнакомой тьмы, что, казалось, отгородила их от всего мира, разговор вдруг стал казаться невероятным, невозможным в реальности. Всё происходящее походило на сон; Криденс едва осознавал, что творится вокруг. Мистер Грейвс положил руку ему на колено и что-то сказал, но Криденс не разобрал ни слова — в ушах бился стук сердца. — Я не знаю, — прошептал он. Или выкрикнул, он сам не понимал. Губы шевелились, но он не слышал собственного голоса. — Я... не знаю, что делать. И вдруг реальность вновь обрела краски: мистер Грейвс обнял его. — Тише, — он стал гладить Криденса по голове, по основанию шеи. — Успокойся. Глубокий вдох, выдох... Всё хорошо. Обниматься, сидя на раздельных сидениях, было решительно неудобно, но Криденс вцепился в мистера Грейвса и упёрся лбом в его плечо, не желая отпускать. — В четверг... — пробормотал он. — В этот День Благодарения, двадцать седьмого... мой день рождения. Мне будет восемнадцать. — Но это же чудесно, — чуть отстранившись, мистер Грейвс взял его лицо в ладони. — Как совершеннолетний, с точки зрения закона ты обретаешь самостоятельность. Ты сможешь голосовать, завести собственный счёт в банке, даже выступать как попечитель для сестёр... — Мать хочет, чтобы я бросил школу и пошёл работать. Тотчас мистер Грейвс нахмурился. — Даже не думай об этом. — А что мне остаётся? — Криденс встретил его взгляд. — Вы видели, что бывает, когда я её не слушаюсь. Если бы дело касалось только меня... не знаю, наверное, я бы убежал из дома. Но я не могу бросить сестёр одних с матерью. Особенно если она снова... Он умолк, не договорив. — Снова — что? — встревожился мистер Грейвс. — Криденс, она снова тебя била? — Нет. Она перестала принимать лекарства, — Криденс провёл пальцем вдоль воротника рубашки мистера Грейвса. Сегодня на нём была тёмно-синяя, не белая. Необычно. — Я же вам рассказывал, что она больна? Ну, вот, её болезнь — психическая. Десять лет назад она лежала в больнице с нервным срывом. Я мало что помню, только что было страшно. Она кричала, что отца убили ведьмы, плакала постоянно... Перепады настроения у неё всегда бывали, но после больницы всё стало совсем плохо. Она стала забывать всякие вещи, пускать в дом незнакомцев... Ей выписали таблетки. Она их принимает, но иногда забывает. Или нарочно не принимает, не знаю, она сердится, если спросить. Говорит, что таблетки — яд, что от них только хуже... Иногда я ей почти верю. Мистер Грейвс глядел на него неотрывно. — Почему ты мне раньше об этом не сказал? В тот вечер, когда мы ходили на собрание, я ведь спрашивал... а ты сказал, что ничего не было. Криденс пожал плечами. — Мы тогда о другом говорили. Она уже потом изменилась, не сразу... может, больница и ни при чём. Да какая разница, в конце концов? Вы же не врач. — Огромная разница! Если мы оспорим родительские права на основе невменяемости... — Не смейте, — Криденс схватил мистера Грейвса за руку. — Слышите? Она — моя мать. Та больница, в которой она лежала, это парк развлечений для садистов. Она там долго не протянет. Пожалуйста, не отправляйте её туда... пожалуйста. — Криденс, я ходил к психиатру. Там вовсе не так страшно. В хорошей клинике твоей матери помогут. — Откуда у нас деньги на хорошую клинику? И она не пойдёт. Она ненавидит врачей. — Так что, предлагаешь мне сидеть сложа руки, пока она ломает твою жизнь? В его голосе сквозила злость, и напряжение будто электричеством прошло по ним обоим в точке соприкосновения. Криденс выпустил мистера Грейвса. — Если понадобится, я могу сдать GED-тест в вечерней школе, — сказал он. — Это не конец света. Хмыкнув, мистер Грейвс отвёл взгляд и откинулся на спинку сидения. — Твоя самоотверженность не перестаёт меня поражать. — Эм... — Криденс неуверенно улыбнулся. — Спасибо? — Это был не комплимент, — мистер Грейвс снова на него посмотрел. — Доля здорового эгоизма тебе бы не помешала. Криденс скрестил руки на груди. — Значит, вот как? И что дальше, “смени причёску” и “не ходи в то место”, и прочая нарезка тонкими полосками? Я думал, вы верите в неделимую цельность характера. Вздрогнув, мистер Грейвс резко выпрямился. — Боже... — поражённо выдохнул он. — Неужели это так звучит? — Я знаю, что вы не то имели в виду, — сказал Криденс. Протянув руку, он коснулся мистера Грейвса чуть ниже локтя. — Я не пытаюсь вас в чём-то обвинить, но — поймите, речь идёт о моей матери. Она меня вырастила, я не могу вот так взять и упечь её в психушку. Я хочу быть свободен, но не такой ценой, не ценой её жизни и рассудка... Это жестоко. Я не могу с ней так поступить. — Даже если она так жестоко поступает с тобой? — мистер Грейвс покачал головой. Затем он взял руку Криденса в свои, поглаживая внутреннюю сторону запястья большими пальцами. — Ох, Криденс... Иногда я не понимаю, движет тобой сострадание или страх. Криденс неопределённо шевельнулся. — Лучше считайте меня трусом, чем бессердечным монстром. — Ты не монстр, — мистер Грейвс улыбнулся ему. — И, если честно, чем дольше я тебя знаю, тем больше мне кажется, что ты — самый смелый человек из всех, кого я знаю. Они посмотрели друг другу в глаза, и Криденс встретил взгляд мистера Грейвса без колебаний. Мистер Грейвс протянул руку и коснулся его лица, погладил по щеке, очертил указательным пальцем край челюсти... он медлил. Но затем его взгляд упал на губы Криденса, и, выдохнув что-то неразборчивое на грани слышимости, мистер Грейвс закрыл глаза. Его рука скользнула назад, придерживая Криденса за затылок, и он наклонился вперёд, чтобы притянуть его ближе, чтобы... Поцеловать. Затаив дыхание, Криденс потянулся к нему в ответ. Сейчас — прямо сейчас, вот-вот, уже немедленно, уже сейчас это случится, непременно, сию секунду-- Резкая, пронзительная как полицейская сирена телефонная трель разбила тишину на тысячу осколков. И тотчас мистер Грейвс отпрянул прочь, будто ошпаренный. Криденс выругался. Вслух, горячо и отчаянно. — Сквернословишь... — усмехнулся мистер Грейвс. Телефон звонил. На мгновение Криденсу захотелось снова открыть окно и вышвырнуть чёртово устройство туда, во тьму, и пусть его слизнут и поглотят вечноголодные волны. Разумеется, вместо этого Криденс ответил на звонок. — Привет! — звонил Ньют. — Ты живой там? — Да... — хоть ничего, по сути, и не произошло, предательский голос звучал бездыханно и взволнованно, и Криденс с трудом заставил себя собраться с мыслями. — Живой. Что случилось? Моя мать звонила? — Нет, — Ньют хмыкнул. — Просто ты обещал вернуться час назад, я беспокоюсь. А что, я вас прервал в самый интересный момент? Или он всё-таки маньяк, и ты запыхался, пока пытался сбежать? — Что? Н-нет, я... всё в порядке. Ньют хихикнул. — Ага, ясно всё с вами. Так что, ждать тебя? Или ты утром придёшь? — Да, я... нет, слушай — я тебе перезвоню. Ладно? — Ладно! Перед тем, как повесить трубку, он успел услышать, как Ньют заливается смехом. Вздохнув, Криденс спрятал телефон в карман и снова повернулся к мистеру Грейвсу... но тот уже пристегнул ремень безопасности. — Нам пора возвращаться, — сказал мистер Грейвс. — Уже поздно, а у тебя завтра важная контрольная. — Никакая она не важная, — Криденс перехватил его запястье, когда тот потянулся к приборной панели. — Пожалуйста, давайте... давайте лучше вернёмся к тому, на чём остановились. Мистер Грейвс мягко, но решительно высвободился из его хватки. — Это плохая идея, Криденс. У меня тоже завтра есть дела. Нужно составить праздничный план, поработать, созвониться с твоей тётей... кем бы она ни была. Неделя предстоит нелёгкая. Ну, отлично. Машина сдвинулась с места, и они поехали обратно. Криденс пытался понять, что случилось, и не мог. Почему мистер Грейвс столь внезапно передумал? Он совершенно точно собирался его поцеловать — ну, нельзя такое истолковать иначе. Всё определённо шло к поцелую, пока не раздался телефонный звонок — ох, этот чёртов звонок!.. Он прикусил губу, чтобы снова не выругаться. — Что тебе подарить на день рождения? — А? — моргнув, Криденс вернулся из свободного полёта мысли в реальность. Мистер Грейвс поглядывал на него в зеркало заднего вида, но в основном глядел на дорогу. — Не надо ничего. Если мать заметит, она мне уши оторвёт... и подарок выкинет. — Ясно, — мистер Грейвс кивнул. — Значит, придётся включить фантазию. Ты сможешь встретиться со мной в четверг? Или будешь отмечать с семьёй? — Мы будем отмечать День Благодарения, а не мой день рождения. Эгоистично требовать внимания к собственной персоне, когда праздник вроде как посвящён самоотдаче и взаимопомощи. — Ну, не ты же виноват, что так совпало, да и восемнадцать не каждый год исполняется. По-моему, ты заслужил праздник. — Да я и сам не хочу праздновать. Точно не с семьёй. — А со мной? Встретимся вечером, поужинаем вместе. Никакой индейки, никаких молитв, никакой самоуничижительной скромности... только ты и я. Что скажешь? Я закажу тебе самый вкусный торт в городе. Согласен? — М-м-м... звучит неплохо, — Криденс улыбнулся. — А на ночь можно будет остаться? — Если захочешь. Я же говорил, что всегда тебе рад. Смутившись, Криденс хихикнул. Его начинало клонить в сон; темнота за окном, разодранная на лоскуты фарами и придорожными фонарями, кружилась и дрожала, мягкая как полузастывшее желе, и сочилась странным теплом. — Я так счастлив, что вы есть, — сказал Криденс тихо. Потом он заснул. Ньют, сонный и взъерошенный как коала, открыл дверь. — Ты абсолютный безумец... — простонал он, протирая глаза ладонями. — Где тебя лешие водили? Я заснул, пока дожидался. Сколько времени? — Четвёртый час. Извини, я не думал, что так сильно задержусь. — Ужас, — Ньют зевнул, и Криденс тоже не удержался. — Я тебе постелил у себя в комнате, можешь там лечь. И, кстати, твоя мама звонила. Я ей сказал, что ты давно спишь. — А мне почему не позвонил снова? — Ну да, чтобы снова на ваши “ничего” нарваться? Нет уж, друг, ты точно сумасшедший. И мамаша твоя сумасшедшая, в три часа ночи звонить... Всё, хватит с меня. Я спать! Разбуди меня утром. Потому что, если я просплю будильник, виноват будешь ты. Высказав всё, что думал, Ньют отправился в гостиную. Криденс заглянул туда — и увидел обвалившийся подушечный форт, среди которого уютно устроились спящие товарищи. Кто-то басовито похрапывал — должно быть, Джейкоб. Криденс подумал было воспользоваться предложением Ньюта и пойти спать в его комнату, но тут же передумал. Спать в одиночку на мягкой постели было бы удобнее, чем в куче на полу, да и спальня у Ньюта была уютная. Но Криденс не хотел спать, и кроме того — он всё ещё чувствовал себя лишним, чужим среди своих, и в комнате Ньюта это чувство лишь усиливалось. Наверное, из-за того, что комната Ньюта выглядела как комната ребёнка: плюшевые игрушки, разноцветный глобус, плакаты с животными, коллаж из старых фотографий — всё это дышало счастливой, солнечной личностью Ньюта Скамандера, и всё это напоминало Криденсу о том, чего у него никогда не было. Ему не хотелось видеть свидетельства их различий и думать о том, что рано или поздно эта дружба закончится. Так что вместо спальни Криденс пошёл — прокрался на цыпочках мимо спящих — на балкон. До рассвета оставалось ещё несколько часов. Неумолимая ночь владела городом — жестокая, надменная хозяйка, она хлестала улицы огнями обречённых на вечное движение машин и душила мерцающие здания всеобъемлющей щербатой полудрёмой. Вдруг скрипнула половица, и на балкон высунулся завёрнутый в одеяло Ньют. — Ты что тут забыл? — спросил он шёпотом. — Отморозишь себе всё. Пошли в дом. — Не хочу, — сказал Криденс. Поколебавшись, Ньют переступил с ноги на ногу. Затем он приблизился и сел на пол рядом с Криденсом. — Мы с Тиной целовались, — сказал он. — Сегодня вечером, после того, как ты ушёл. Она заметила, что тебя нет, так что мне пришлось её отвлечь... и это сработало. Я её поцеловал, и она меня тоже. Мы поцеловались. По-настоящему. — О... — Криденсу вспомнился их прерванный почти-поцелуй с мистером Грейвсом. — Ну, поздравляю. — Спасибо. Знаешь, я никогда раньше не целовался с девушкой. Так странно, сначала ничего не чувствуешь, а потом — как цветок в груди распустился. Волшебный! И я сразу... — Пожалуйста, давай без подробностей. — Тьфу ты, я всего-то хотел сказать, что сразу понял — Тина для меня “та самая”. И вообще, спасибо тебе... за всё. — Я рад за вас. Криденс не врал. Хоть его и огорчало, что его собственный “волшебный момент” сорвался, Ньют выглядел настолько счастливым, что на него невозможно было сердиться. — Да, вот так. А твоё свидание что? — Ньют хихикнул. — Надеюсь, я вас с ритма не сбил? Невольно вздохнув, Криденс покачал головой. — Это было не свидание. Мы просто разговаривали о планах на будущее, обсуждали варианты. У него есть пара идей. — За этим он тебя в ночь утащил? Идеи обсуждать? — Он работает допоздна, у него занятой график. А у меня мать... ты видел, какая она подозрительная. То, что нам с ним вообще хоть иногда удаётся встретиться, это уже чудо. — Ну да, конечно, — Ньют фыркнул. — Или ты мне заливаешь, или он тебе. Пожав плечами, Криденс вытащил из кармана телефон. На часах отобразилось время — тридцать семь минут четвёртого. — Не знаю, Ньют, — тихо сказал Криденс. — Да, он мне нравится. Иногда он скажет что-нибудь или посмотрит на меня по-особенному... и я думаю — да, вот оно, сейчас всё случится, сейчас мы поцелуемся и отправимся в закат. А потом он отворачивается, и я стою — дурак дураком — и сам не понимаю, как я смел на что-то надеяться. Чтобы такой, как он, связался с таким, как я... — Да чем он такой-то? Красавчик, что ли, в рекламе трусов снимается? — Нигде он не снимается... хотя — я понятия не имею, чем он зарабатывает. Знаю, что он волонтёр в благотворительной организации, но это не источник дохода. Кроме того, он говорил, что у него две работы. — Две работы плюс учёба в колледже? — Ньют присвистнул. — Да, студенческие займы — не сахар. Кажется, я начинаю понимать жалобы на плотный график... Криденс нахмурился. — Странно, если подумать — я толком ничего о нём не знаю. Знаю, где он живёт, но как долго и почему именно там, один, вдали от семьи — кто знает? Не я. Знаю, что он играет в шахматы, но когда начал и кто его научил — понятия не имею. Знаю, что он расстался с любимым человеком, но чего он хочет от новых отношений? Что ему вообще нравится, кроме кофе и авангардного искусства? Не знаю. Я не знаю! У меня нет ни малейшего представления, чем я ему вообще приглянулся. Он говорил, что хочет мне помочь, но что дальше? Если он справится с задачей, ему больше не придётся со мной возиться. Что, если он перекинется на другого несчастного, которого нужно согреть и обласкать?.. Он замолчал. Ньют глянул на него с озадаченным видом. — Ты меня запутал совсем. Тебе-то чем этот Мистер Икс приглянулся? Как он вообще может тебе нравиться, если ты его едва знаешь? Вдруг он подонок какой-нибудь. Вздрогнув, Криденс покачал головой. — Нет, он хороший. И он действительно мне помогает, просто... Иногда мне кажется, что я для него — увлечение, что это не серьёзно, что ему острых ощущений не хватает, вот он со мной и возится. От скуки. — Ты прикалываешься, что ли? У меня мать одно время на двух работах пахала, чуть инфаркт не заработала. Тут не соскучишься. Слова друга отрезвили Криденса. Зажмурившись, он перевёл дыхание — и кивнул. — Ты прав, я зря наговариваю. Он предложил мне дружбу, а я... мне всюду мерещится притворство. Может быть, он прав, и я действительно до него не дорос. — Да сколько ему лет, наконец, восемьдесят? Я думал, ты в студента влюбился, а не в старика-профессора. Что ты в нём нашёл, если он настолько старый? — Он не старый! Что ты сочиняешь, — Криденс невольно усмехнулся, представив мистера Грейвса в качестве пожилого профессора — костюм с галстуком-бабочкой, борода, очки, указка в руках. А что, ему бы пошло. Профессор Грейвс... вполне себе. — И потом, что вообще люди друг в друге находят? Просто так получается. Вы сближаетесь, а потом не хочется расходиться. — Ага, наверное... — Ньют зевнул. — Прости, я уже не соображаю, о чём мы вообще говорим. Твои рассуждения для меня хуже колыбельных. Пойдём спать уже, а? — Иди, — Криденс улыбнулся. — Я посижу ещё немного и тоже пойду. — Ну, смотри. Но имей в виду: если заснёшь на контрольной, тебя выгонят из класса. И Ньют ушёл. Снова оставшись один в темноте, Криденс запрокинул голову и уставился в небо. Сомнения всё ещё мучили его, но при этом на душе стоял странный покой. Что бы ни случилось дальше, сегодня — мистер Грейвс хотел его поцеловать. Да, он передумал в последний момент, но изначальное намерение присутствовало, а это значит — на мгновение, пусть и сколь угодно короткое — мистер Грейвс увидел в Криденсе желанного партнёра. Он представил их вместе, и он этого хотел. Значит, существовала вероятность — даже крошечная, даже мизерная — что мистер Грейвс мог захотеть этого снова. Значит, у них был шанс. Раскинув руки в стороны, Криденс упёрся спиной в стену. Размыто-чёрное небо равнодушно клубилось над головой — ни луны, ни звёзд, ни проблеска света. Но в этой тьме, даже прикованный к земле неодолимой силой гравитации, Криденс мог бы поклясться, что его душа взмыла в небеса.