«ЧЕТЫРЕ»
30 октября 2017 г. в 21:51
Когда Юнги было восемь, он потерял то, что называют семьёй. Тела матери и отца лежали перед ним охладевшими трупами, и если бы он, ещё совсем ребёнком, издал лишний писк, то и его бы не было на этом свете уже давно.
В тот же год он обрёл новую «ячейку» семьи — чужую, но ставшую ему родной и до теплоты в груди близкой. У него появились отец и старший брат, и пусть первого уже не было в живых, у него всё ещё остался тот, кто поддерживал парня в любой ситуации.
Сокджин стал для Юнги больше, чем просто брат, чем просто друг. Они стали единой системой в криминальном мире: информатор и его руки, крепко сжимающие ручку пистолета.
Первая семья похоронила с собой всю любовь, теплоту, надежду на счастливое будущее и очаг. Вторая семья выстроила в Мине стержень. Он стал жесток и холоден, но именно этого от него и требовали; именно за этим его забрали из лап правительства и воспитателей детского дома.
Быть может, поэтому простой мир был так далёк для Юнги. Он не переносил романтические фильмы, воротил нос от отношений и не верил в любовь с первого взгляда. И только из-за этого Мин долго упрекал Сокджина, когда тот стал встречаться с его напарником, которого также «усыновил» в своё время отец.
Чимин был мягкий, но до безобразия хитрый, чем и привлёк внимание Кима-старшего. Но для Юнги они все были семьёй, партнёрами одного дела, братьями. А потому ещё очень долгое время не разговаривал с ними, игнорировал, сбегая, открыто осуждая.
— Если бы отец был жив...
— Но он мёртв, Юнги. Умер из-за своего высокомерия, из-за своих принципов. И что после него осталось? Наследство? Наша семья? Не смеши. Мы все — лишь его оружие, пленники одного дела, которые теперь не могут быть свободны. Так неужели ты правда считаешь, что мы все должны быть такими, как он?
Юнги любит и уважает отца, считается с его словами. Но с каждым прошедшим годом после его кончины парень начинает сомневаться в собственной вере. Ведь романтические фильмы ему уже не так и противны, отношения стали скользкой ступенью и, кажется, Юнги смог влюбиться с первого взгляда.
И сколько бы он этого ни отрицал, данность являлась истинной. Дикой, неприручаемой, совсем далёкой для такого отшельника, как Юнги. Он тает каждый раз, когда встречается взглядами с ещё совсем мальчишкой, улавливает каждую интонацию его голоса, слушает внимательно и взахлёб. Ему нравится проводить время с Чонгуком, нравится наблюдать за ним, нравится разговаривать и слушать лучистый смех. Чонгук смог стать его Солнцем, осветившим каждый тёмный уголок гнилой души Мина. И от этого становится только хуже.
Просто потому что он сам должен погасить Своё Солнце.
Чимин долго и внимательно смотрит на Юнги, он чувствует это. Даже глядя в потолок улавливает боковым зрением прожигающие глаза, зная, что тот непременно кусает свои пухлые губы, сдирая корочки, оставляя после зубов красные следы. Он знает Пака как облупленного, поэтому не удивляется, когда тот подходит к нему и садится на самый край. Взгляда не отводит. Пытается понять.
— Что случилось? — интересуется Чимин. Юнги лишь ведёт плечом.
— Ничего. Всё нормально.
— Это как-то связано с заданием?
В точку. Только вот Юнги не скажет об этом вслух. Он отмалчивается, отводит взгляд, всем видом показывая, что не заинтересован не только в попытках поддержать, но и разговорах как таковых. Только остановит ли это Пака? Ничуть.
Чимин подвигается ближе, укладывает ладонь на руку Юнги. Привлекает его внимание к себе, чуть наклоняется, заглядывая в лицо. Он обеспокоен, и за это становится почти совестно. Ведь только Юнги виноват в том, в какой ситуации оказался.
Потому что не послушал. Потому что не расправился с Чонгуком тогда, когда было ещё не поздно. Потому что теперь не может занести прицел над его головой, понимая, что окончательно и безвозвратно вляпался.
— Может, я могу тебе как-то помочь? Ты ведь знаешь, мы всегда...
— Я должен справиться с этим сам.
— Но почему? — Чимин не понимает, это видно по его лицу. Но как ответить, если Юнги сам не понимает?
— Потому что это — моя проблема.
Но Чимин всё равно не понимает. И не поймёт, уверен Юнги. Потому что Чимин — счастливый человек. Он подрабатывает в музыкальном магазине, занимается танцами и учится рисовать. Потому что у него есть любимый человек, который принимает его таким, какой он есть. Потому что и Сокджин работает в больнице, помогает людям и проводит самые успешные операции. Просто потому что у них всё взаимно, потому что рано или поздно они сбегут вместе от этого мира убийств и насилия. Построят свой дом, свою семью.
А Юнги так не может. Никогда не сможет. Потому что всё в его руках разваливается, потому что он выкуривает по пачке сигарет в день, потому что уже давно сгнил изнутри.
Потому что он единственный из трёх братьев, кто когда-то убивал.
И из-за этого Мин безбожно врёт. О том, что работает на дому и выполняет заказы по каким-то дурацким проектам. Врёт о том, что уже много лет назад переехал в Сеул, потому что захотел стать самостоятельным. И Чонгук верит ему, восхищаясь смелости и выражая полную заинтересованность деятельности киллера. Не зная, кто он такой на самом деле, доверяясь и садясь до безобразия близко в автобусе.
Чонгук доверяет ему, рассказывает про школьные и семейные проблемы. Умалчивает о многом, Мин знает, но понимает, какие сложные отношения у мальчишки что с отцом, что с братом; со школьными приятелями и порой даже учителями. Чонгук умный мальчик, немного избалованный и совсем чуть-чуть капризный. Но именно эти черты в нём нравятся Юнги. Потому что тот может обрадоваться лишь из-за того, что его слушают; потому что настроение его меняет с небывалой скоростью, и все беды забываются, стоит Юнги отвлечь его от них.
Просто потому что Мин до удушения влюблён и с каждым днём увязает в этом лишь сильнее.
Юнги встречает его после занятий, и они каждый раз идут гулять. У Юнги всё ещё осадок после разговора с Чимином, но он старается себя отвлечь тем, что разговаривает с Чонгуком. А мальчишка рассказывает ему о школе, хвастается положительной отметкой, как первоклассник, и вновь улыбается. Мин тает почти сразу же и позволяет идти Чону сбоку от себя, еле касаясь друг с другом краями ладоней.
— Ты когда-нибудь читал зарубежную классику? — спрашивает Чонгук, на что Юнги отрицательно качает головой. — Тогда ты многое потерял! Я недавно начал читать Гоголя, и, признаюсь, его работы меня целиком и полностью захватили! Они такие мрачные и тёмные.
— Любишь мрачное и тёмное? — спрашивает Мин невесть отчего.
— Люблю, — отвечает Чонгук, а чёрные глаза его не отводятся от самого Юнги.
Спина покрывается мурашками, и киллер быстро уводит взгляд. Потому что слишком пронзительно, потому что сердце вот-вот выпрыгнет из самой глотки.
Чонгук любит сладкое и уплетает его за обе щеки, совершенно при этом не полнея и прибывая в прекрасной физической форме. Чон высокий для своего возраста, подтянутый и руки у него сильные. Это всякий раз удивляет Юнги, который в очередной раз наблюдает за тем, как младший доедает второй кусок торта.
Чимин тоже любит сладкое, но его разносит только в путь, отчего Пак то и дело сидит на диетах. Мысли об этом посещают Мина внезапно, из-за ассоциативного ряда, и отражаются на его лице еле заметной складкой меж бровей. Парень старается увести от себя все непрошеные мысли, но теряется, когда Чон касается пальцем той самой складки. Разглаживает не только её — обиду и негодование на самого себя.
— Что-то случилось?
— Нет, просто устал, — отвечает Юнги, прикрывая лицо ладонями. Он вздыхает и облокачивается на спинку стула.
— Опять не спал ночью? Тебе нужно больше отдыхать, — как бы между прочим отчитывает его Чонгук, помещая ещё один кусочек торта в рот и вызывая у Мина еле заметную улыбку.
Мальчишка отводит взгляд, но тот знает, что Чон просто не хочет признавать свою обеспокоенность.
Гордость не позволяет.
С Чонгуком тепло, спокойно, свободно. За это недолгое время, что они проводят вместе, Мин не думает о проблемах, себе и своей жизни; не вспоминает о том, что его всякий раз тревожит, и полностью уходит от мира, погружаясь в другой, более тёплый и приятный. В тот, где сердце его трепыхает, в тот, где мальчишка иногда якобы случайно касается его руки своей и где сам Юнги невольно касается его волос, отговариваясь тем, что у него там лист, перо, бумажка — всё что угодно.
Юнги нравится смущать Чонгука, Чонгуку нравится смущать Юнги. Каждый из них хитро улыбается, быстро отводя взгляд, и понимает, что всё, вроде как, взаимно. Но всё равно стесняются делать всё не случайно, всё равно придумывают отговорки. Всё равно спрашивают «можно?» на то, чтобы взяться за руки; на то, чтобы поцеловаться в первый, второй или даже десятый раз.
Юнги нравится Чонгук, Чонгуку нравится Юнги. И вроде как всё взаимно до невозможности. Но потом Мин вспоминает, что прошёл уже месяц с их первого разговора. И понимает, что прошёл уже месяц с поступления его заказа.
И это не нравится Юнги.