(bts:au!criminal) конечная остановка

      Первое, что изрёк Чимин при виде Юнги:       — Какого хуя?       Второе, что изрёк Чимин при виде Чонгука:       — Какого хуя?!       Впрочем, иного Юнги даже не надеялся услышать. Однако всё равно хмурился, замахал здоровой рукой и попросил брата от всего сердца «завали ебало, и без тебя хуёво». Чимин, конечно, гордый — попыхтеть попыхтел, руками пожестикулировать пожестикулировал, но послушно заткнулся, становясь рядом с Сокджином и подавая тому приборы для удаления застрявшей пули.       Поначалу, конечно, Джин пытается что-то сказать. Интересуется, какого чёрта он вообще делает, когда-нибудь начнёт ли он их слушать и чем думал, когда прыгал под пулю. И его не волнуют слова Юнги о том, что целились, в общем-то, в него, а не в подростка, но кого это волновало? Однако Сокджин быстро угомонился, понимая, кажется, что не так с его пусть и сводным, но братом.       — Теперь ясно, для чего тебе были все эти отговорки, — как-то задумчиво тянет Ким, продевая иглу под покрасневшую кожу рядом с раной.       Юнги корчится, но не отвечает — а есть ли смысл? Отнекиваться, как-то пытаться оправдаться. Он лишь фыркает, отводит взгляд и невольно встречается с глазами Чонгука, стоявшего чуть поодаль. Тот всё ещё зол, недоволен, в какой-то степени возмущён. Но есть в его взгляде то родное, тёплое некогда каменному сердцу Юнги: переживание, волнение и сотни несказанных вопросов. Почему? Зачем? Для чего?       Только вот Чимин, кажется, не до конца понимает, что, зачем, почему и для чего. Может из-за того, что злится, может из-за того, что удивлён. Ведь по природе сообразительный, теперь он хмурится и выдаёт, совершенно необдуманно:       — Что же отпрыск самого Чон Хоёна трётся с каким-то левым парнем, без охраны, в бомжатских районах всея Сеула? Твой папаня вообще в глаза долбится или как?       — Чимин, — окликает Сокджин, намекая, что перегибать палку — сейчас не лучшая идея.       Только вот Чонгука это не задевает. Напротив, это будто бы оживляет его, вселяет в него былые злобу и ненависть, которой он чуть ли не начинает плеваться.       — Я уже давно не нахожусь под контролем семьи. Потому что отказался от наследства.       — Но ведь ты... Хоён представляет всем тебя, как будущего владельца его дела? — решает уточнить Сокджин. Он поправляет очки, явно недоумевая, о чём пацан вообще говорит.       А тот, кажется, и рад пояснить.       — Он надеется, что однажды я вернусь домой и покорно лягу ему в ноги, говоря, что да, папочка, я приму твою сторону и стану такой же бандитской шалавой, которая стелется подо всех, лишь бы заполучить товар или земли, — Чонгук кривится от одних только слов. — Пусть лучше брату всё отдаёт. Он больше подходит на эту роль.       — Роль шлюхи? — не выдерживает Юнги, но тут же шипит, когда Сокджин натягивает нитку слишком сильно.       — Именно, — всё же соглашается Чон, не пытаясь даже скрыть весёлой улыбки.       Но тут Юнги задумывается. Улыбка сходит с его губ, и он погружается в глубокие размышления на тему того, что только что произнёс Чонгук. Отказался от наследства? Ушёл из дома?       Тогда почему Чонгука заказали?       Мин помнит, что о настоящем наследнике Хоёна мало что известно. Лишь со слов самого наркобарона — о том, какой его младший сын талантливый, сообразительный и невероятно подходящий под роль наследника. Только вот младший сын никогда не появлялся. На его месте был старший, медленно перенимающий наследственность, и, вроде как, походивший на наследника куда больше.       Тогда п о ч е м у Чонгука заказали?       Заливаясь недовольным шипением, Юнги оборачивается на Джина. А после опускает взгляд на зашитую и обработанную рану. Медик любезно завершает свою работу — наклеивает квадратный пластырь размером с кулак и с некой аккуратностью и нежностью разглаживает края. Чуть отступает, мотая головой в разные стороны, и довольно кивает, показывая тем самым, что работа закончена.       Хватая предложенную сменку, Юнги натягивает на себя чистую футболку. Выпрямляется, оправляя её здоровой рукой, и оборачивается сначала на Чонгука, заинтересованно уставившегося куда-то себе под ноги, а затем на Чимина с Сокджином.       — Ты знаешь, кто заказчик?       — Они никогда не оставляют имён. Ты ведь понимаешь? — Сокджин поправляет очки, но всё же идёт к ноутбуку.       Упав на стул, Ким в несколько ловких движений открывает нужные папки и документы, подзывая киллера к себе, чтобы тот глянул.       — Как правило, они так или иначе оставляют какие-никакие, но свои данные.       — И что по данным в этом случае? — Юнги нервничает, понимая, что это мало чем им поможет. Но надеется, что это приведёт к малой, но зацепке.       — Ммм, он оставил имя. Инициалы. «JH».       — JH? — переспрашивает Мин, заглядывая в экран и перечитывая графу «имя». И правда, Сокджин не соврал. Там было написано именно так. Только вот что это им дало?       Юнги тоже известен в своих кругах под псевдонимом. «Шуга» был весьма востребованным киллером, способным справиться с абсолютно любой задачей. Только вот до задницы требовательный и привередливый, а всё это сверху приправляется нечеловеческой ленью. Да, Юнги ленив. Но только не тогда, когда работает.       А сейчас он работает. До пульсации в висках, до побелевших костяшек. Работает не на кого-то — на самого себя. Чтобы добиться истины, чтобы узнать, кто стоит за всем этим; чтобы спасти, уберечь, никому не отдавать. Тем более Смерти. Смерть не достойна Его Сокровища — так он считает.       Потерев пальцами переносицу, Юнги выпрямился. Он ещё раз взглянул на экран, а потом повернулся, оглядывая вставшего позади стула Чимина. Тот заинтересованно наблюдал за тем, как Сокджин копошится в документах, пытаясь найти хоть что-то. Клавиатура под его пальцами отзывалась быстрыми, но крайне тихими щелчками, гипнотизируя, вгоняя в некий транс. Из которого киллер ловко выходит, оборачиваясь к источнику всей этой жизненной суеты в некогда относительно спокойной жизни Мина.       И тотчас удивляясь, замечая, как в один момент и без того большие глаза его стали, кажется, ещё шире.       Чонгук внезапно подорвался с места, отрываясь от спины и подскакивая к столу. Он чуть было не сшиб Юнги с ног, опираясь о деревянные края и заглядывая в экран. Чтобы затем, взглянув на Сокджина, взволнованно спросить:       — Как ты сказал инициалы?       — А? А. Это... — растерянный, Джин открывает сложенный файл и демонстрирует его мальчишке, глаза которого, кажется, с каждым мгновением становятся только шире.       В молчании он отходит от экрана. Зарывается рукой в волосах, кусает губы и смотрит перед собой почти что невидящим взглядом. Что-то бубнит, отходит медленным шагом в сторону. И пиздец как беспокоит этим самым Юнги.       — Эй, Чонгук-и...       — Не называй меня так! — вырывается у того немного резче, чем рассчитывалось. Развернувшись, Мин может видеть его озлобленно-потерянный взгляд, но Чон быстро смягчается, опуская голову.       — Это такой... бред! — говорит Чонгук, оседая на потрёпанный временем диванчик. Он прячет лицо в ладонях и не противится, когда Юнги всё же садится рядом с ним, укладывая руку на плечо и пытаясь заглянуть в лицо.       — Так ты знаешь, кто этот JH?       — Ещё бы мне не знать, — губ его касается кривая усмешка. А, выпрямившись в спине, он смотрит прямо в глаза и добавляет: — Это Джей-Хоуп. А Джей-Хоуп — это Чон Хосок. Мой старший, мать его, брат.       Перед многословным «пиздец» от Чимина тишина в помещении висит с минуту. Только после этого Юнги несколько встрепыхается, выпрямляясь в спине, и с неким непониманием глядит на Чонгука.       А потом пазл начинает складываться у него в голове. Такой банальный и почти абсурдный, как в этих типичных тупых фильмах, где родственники режут друг друга ради места на престоле. Но разве в последнее время жизнь Юнги не идёт по стандартно-тупому сюжету?       Хотя нет, вся его жизнь — тупой сюжет дешевого фильма.       Ко всему этому добавилось то, что против них пошла Соён. Юнги знаком с этой особой и знает, что та не отступит. Пока не убьёт его, Мина. А потом можно будет и до цели добраться. Потому что, надо же, как удачно всё подвернулось! Можно было убрать и его, конкурента в их сфере, и выполнить довольно дорогостоящий заказ! Шкура, одним словом.       Еле сдержав в себе позыв сплюнуть, Юнги поднимается с места. Он наворачивает круг, прежде чем повернуться к перешептывающимся Чимину и Сокджину.       — Ну? — спрашивает Юнги.       — Что ты собираешься делать? — интересуется Чимин, кивая на находящегося в прострации Чонгука.       — Буду исправлять ситуацию.       — Зачем?       — Потому что это моя проблема.       — Это не твоя... — начинает Чон, но быстро умолкает, встречаясь с сосредоточенным взглядом наёмника. Мин щурится, одним своим видом приказывая заткнуться и не лезть, и Чон, к великому удивлению, не возражает. Дуется, хмурится, злится, кажется, по новой, но молчит.       А Юнги тем временем поворачивается обратно к братьям.       — Для начала нам нужно решить вопрос с Соён.       — Шутишь? Она ни за что не согласится встать на твою сторону, — Сокджин отрицательно качает головой, а взгляд его так и говорит о том, какой Мин, в конце концов, придурок, раз надеется на такое.       — Она должна нам.       — На своём ментальном хую она вертела весь этот долг. На кону стоят такие бабки! — Чимин взмахивает руками, всем своим видом показывая, что они дружно проебали из-за влюблённости их ненаглядного партнёра. Не осуждает, нет. Просто совсем немного разочаровывается.       — Чонгук, — зовёт того Сокджин, привлекая к себе внимание, — какие у тебя есть связи с домом?       — Никакие, — честно признаётся подросток. — Мне лишь высылают деньги на выживание. Ни с кем из альянса я не общался уже долгое время.       — А есть ли такие возможности?       Чонгук на мгновение задумывается. Он смотрит в одну точку перед собой, копается в самых отдалённых и забытых по его собственному желанию осколках воспоминаний и неуверенно кивает. Будто бы в замедленной съёмке, немо открывая рот и лишь через пару секунд извлекая из себя ответ.       — Я могу... связаться с отцом. Договориться с ним о встрече.       — А это не опасно? — Юнги хмурится.       — Отец наверняка не в курсе всех этих авантюр. Он любит меня, — в его словах больше отвращения, чем издёвки, что он безуспешно скрывает за ухмылкой. — И он согласится поговорить со мной. Если я... совру.       В глазах подростка загорается странный огонь уверенности. Юнги видит, как тот кипит, чуть ли не плавится. Но вместе с тем чуть подрагивает. Потому что боится, потому что плакать хочется от предательства того, кто был, вроде как, ему ближе всех.       Чонгук рассказывал о хороших отношениях с братом. О том, что «он единственный, кто меня всегда понимал и поддерживал». Теперь он мог рассказывать о том, как самый близкий и родной предал его, втыкая нож в спину. Подставляя, разбивая и уничтожая ещё совсем ребёнка изнутри. И Мин видит это — то, чего не видит ни Чимин, ни Сокджин. Но не предпринимает попыток утешить, зная, что это непременно не понравится Чону; что любое его движение может разрушить и без того хрупкую грань между ними.