(bts:au!criminal) конечная остановка

      Лицо спящего Чонгука приводит Юнги в некое умиротворение. Он невольно любуется его чертами, отмечает подрагивающие ресницы и чуть приоткрытые губы. У Чона вокруг глаз еле заметные покраснения, а губы искусаны, обсохли и теперь покрылись тонкой корочкой. Мин понимает, что тот плакал, сдерживаясь, чтобы никто этого не видел, но даже не пытается насмехаться над подобным. Напротив, он проникается жалостью, режущей болью под лопаткой и сдерживает в себе всякое желание пригреть мальчишку под своим боком. Потому что не достоин он, такой светлый и на самом деле непричастный, подобной участи.       Осталось всего ничего до момента их выхода. Уже сегодняшним вечером они отправятся в поместье семьи Чон. Почему «они»? Потому что Юнги попусту не пускает Чонгука одного, понимая, что жизнь его находится в опасности каждую последующую секунду. И несмотря на все отпоры, на всевозможные крики и ругань, Чонгук смирился. Покорно принял сторону старшего, не переставая сверлить его гневным взглядом. Но от этого Мину было лишь легче.       Всего через пару часов они прибудут в родной дом Его Исключения, где встретятся с его отцом. Чтобы поговорить, чтобы выяснить. Юнги понимает, что отец — лишь прикрытие для того, чтобы подобраться к заказчику как можно ближе. Хоён не стал бы натравливать на Чонгука убийц, Мин понимает это. После стольких заявлений, после разговора, в котором Чон-старший, пропитанный радостью, ждёт любимого сына дома.       Пазл складывался в нужную картину, в которой цель одна — Чон Хосок.       Но сейчас они всё ещё на базе — спят или сидят в полнейшей тишине — не важно! Сейчас, когда без уехавших для сбора конечной информации и парочкой вещей Сокджина и Чимина стоит полнейшая тишина, Юнги погрузился в умиротворение. Киллер, признаться честно, сам хотел бы поехать разбираться со всем этим, но Ким дал ясно понять, что не выпустит его ни под каким предлогом вплоть до вечера. Потому что и Юнги находится в страшной опасности, находясь под десятками прицелов.       Мин прикрывает глаза, из-под опущенных ресниц смотрит на Чонгука и невольно протягивает руку. Убирает несколько прядей, открывая лицо и проводя кончиками пальцев по виску и щеке. И совсем не стесняясь своих действий даже тогда, когда Чон открывает глаза.       Чонгук не сразу понимает, что происходит. А оттого чуть щурится, невольно приподнимает уголки губ. Но с осознанием реальности меняется в лице. Он сразу же вскакивает с места, шипя от подступившей к голове боли, и косится в сторону Юнги. А тот хмурится немного грустно, но, в общем-то, старается выглядеть непринуждённым.       Получается плохо, особенно когда в груди творится самый настоящий тайфун.       Отнимая взгляд от Мина, Чон заглядывает ему за спину, отмечая пустой стол и полное отсутствие кого-то кроме их двоих. Осматривается по сторонам и только после этого, не глядя на старшего, бросает:       — Где Сокджин с Чимином?       — Уехали. Скоро вернутся, — отвечает Мин, отмечая, какой мальчишка, всё же, наглый. И не уважает тех, кто, собственно говоря, спас его задницу от парочки новых дыр. Но и в этом есть что-то, что делает его тем самым Чонгуком — Его Чонгуком.       Только вот его Чонгук больше не улыбается. Не смеётся, рассказывая какую-нибудь забавную шутку, даже не смотрит в его сторону. Теперь Его Чонгук покрылся сотней иголок, оградился не только от мира — от самого Юнги, не подпуская, отсаживаясь на самый край, отворачиваясь и в раздражении почёсывая волосы на затылке.       А Юнги столько хочется сказать. Но он упрямо молчит, потому что знает, что каждое слово прозвучит как банальное оправдание. Но этого, кажется, только и нужно Чонгуку — оправдания. Самого банальное, самого глупого и нелепого. Но чтобы оно было, разжеванное и преподнесённое ему в простой форме. Чтобы он понял, чтобы, наконец, смог посмотреть на него.       Ведь иначе зачем ему заводить этот разговор?       — Почему ты не убил меня?       — Я не мог-       — Я уже слышал это! Почему? Ты? Не? Убил? Меня?       Чонгук разворачивается к Юнги, смотрит на него взглядом затравленного зверя. Его губы подрагивают, он невольно наклоняет голову, чуть шмыгает и утирает глаза. Тихо ругается сам на себя, проклиная вслух свою же несдержанность, и замирает, когда диван рядом прогибается.       Юнги наплевать, что от его рук отпираются, как наплевать на то, что Чон матерится, шипит, почти кусается, лишь бы выбраться из объятий. Но Мин не отпускает — прижимает к себе за затылок, утыкается носом чуть выше уха и вдыхает родной запах, пропитанный злостью и слезами. Он слышит, как мальчишка скрипит зубами, чувствует, как тот царапает плечи отросшими ногтями, но не поддаётся. Закрывает глаза и говорит тихо, будто бы надеясь, что его не услышат:       — Я никогда не хотел убивать тебя. Ни разу за эти пять месяцев, что наблюдал за тобой, ни разу за эти два месяца после того, как поступил заказ. И не захочу убивать тебя уже никогда. Потому что ты дорог мне, Чон Чонгук.       — Хён...       — Потому что, блять, влюбился в тебя с первого взгляда.       Чонгук в его руках заметно вздрагивает, но не выдерживает — утыкается носом в плечо, сжимает плечи руками. И начинает плакать.       Тонкие пальцы зарываются в густых волосах, но Мин больше ничего не говорит — лишь успокаивает, пытается тем самым поддержать, показать, что он рядом. А у самого глаза на мокром месте и ком в горле, который попусту мешает дышать. Он крепко зажмуривается, кусает нижнюю губу, но в душе радуется, ведь его не отталкивают — прижимают к себе сильнее, цепляются, как за последнюю надежду.       Юнги для Чонгука самая большая Его Надежда. Его Жизнь, Смысл. Всё.       И потому он роняет тихое «люблю» куда-то в шею, смущаясь себя же, а после — заливаясь истерическим смехом сквозь слёзы. Чонгук перед ним вновь смеётся, словно не у них пиздец самый большой в жизни. Он улыбается светло и ясно, а затем целует в самый уголок губ, прижимаясь после лбом ко лбу. Потому что тепло, потому что в груди всё поёт и трепещет.       Потому что это последнее их счастливое мгновение перед тем, как нещадно пасть от лап судьбы.