Если не можешь рассмеяться (ты заплачешь)

      Гостиная Патрика оказалась шокирующе нормальной. Желтый диван, красное кресло и стоящий между ними кофейный столик занимали почти все свободное пространство. В углу стояло пыльное пианино — не величественное и дорогое, как то, на котором играла мать Билла, а самое обычное, — заставленное рамками с фотографиями. В противоположном углу стоял сервант, за стеклянными дверцами которого ютилась коллекция пластиковых кукол.       Чтобы избежать наводящего ужас взгляда кукольных глаз, Ричи взялся разглядывать фотографии. На большинстве из них был Патрик: только родившийся, делающий первые шаги, подросток, в возрасте Ричи… Последняя выглядела довольно новой; Ричи узнал футболку, в которую был одет Патрик.       Его взгляд зацепился за самую большую фотографию в центре. Она точно была сделана в фотостудии ДжейСи Пенни — у Стэна есть похожая фотография с таким же голубым фоном — и на ней было четыре человека. Мужчина, женщина, одетая по последнему писку моды, и маленький Патрик, который держит в руках… ребенка?       Ричи услышал шаги позади него. Подумав, что это Патрик, он сказал:       — Не знал, что у тебя есть брат.       — Есть, — послышался тихий женский голос, и Ричи тут же развернулся, удивленно уставившись. У входа стояла женщина, похожая на ту, что ярко улыбалась с фотографии, только у нее было бледное, словно у призрака лицо, поседевшие, спадающие на плечи, темно-русые волосы и вскинутые в нерешительном жесте руки. Она выглядела как человек, коллекционирующий пластиковых кукол.       — М-миссис Хокстеттер? — Ричи запнулся, застигнутый врасплох. Она вскинула подбородок, и когда они встретились взглядом, Ричи увидел патриковы глаза цвета моря; только глаза Патрика были сумасшедшими, с бушующими водами на дне радужки, ее же были просто грустными.       — Да, здравствуй, — прежде, чем ответить, она долго смотрела на него немигающим взглядом. — Ты сын Тозиеров, верно? Мне однажды посчастливилось слышать, как твой отец играет на скрипке. До чего же прекрасная музыка…       — Эм, — промямлил Ричи, усердно стараясь не пялиться. Казалось, будто Патрика выстирали отбеливателем, и одели в несуразную, неподходящую по размеру юбку. — Да, он… он все еще играет. Доигрался до того, что у него даже получилось свалить отсюда!       Подойдя к нему, она остановилась перед пианино. Она была всего на несколько сантиметров выше; пояс юбки едва ли не до боли стягивал ее тонкую, точно кукольную, талию.       — Мы с Вентвортом ходили в одну школу. Конечно, он был младше, но у меня хорошая память на лица, к тому же, ты очень на него похож.       — Спасибо, — Ричи никогда не считал себя похожим на отца, хотя, откуда ему вообще знать? Он его почти даже не видел.       — Мой мальчик умер, — Ричи от такой неожиданной смены темы надолго замолчал. Она указала на фотографию, которая прежде зацепила его внимание. — Малыш Эйвери. Он умер в своей кроватке.       К его огромному ужасу, ее глаза налились слезами, и они серебристыми каплями потекли по ее впалым щекам. Выражение ее лица при этом не изменилось, остался и невидящий взгляд. Казалось, будто она даже не понимала, что плачет, словно это случалось так часто, что она уже не обращала на это внимания. В короткой жизни Ричи не было абсолютно ничего, что могло бы подготовить его к тому, что ответить матери Патрика, плачущей по ее мертвому ребенку.       — Миссис Хокстеттер…       — Боже, мам. Перестань рассказывать об Эйвери, — появление Патрика — уже без яблока — в дверях, заставило их обоих обернуться. Теперь, когда мать и сын оба были в комнате, Ричи разглядел еще большую схожесть: чистая, бледная кожа, квадратный подбородок, прямой, греческий нос.       Длинные пальцы Патрика легли на материнское плечо, когда он уводил ее подальше от Ричи. Он утер ее слезы большим пальцем свободной руки, так обыденно, словно рыдать было для нее обычным делом, с которым Патрик давно уже привык справляться.       — Почему бы тебе не выпить кофе? — практически с нежностью спросил он, подталкивая мать к двери. — Мы пойдем в мою комнату. Не беспокой нас.       Вот так вот просто. Она даже слова не сказала в протест, и послушно ушла на кухню. Ричи бы не посмел так же указывать своей матери.       Патрик снова обратил к Ричи свой тяжелый взгляд, и поднес руку к губам, слизывая чертову слезу, что скатилась в ложбинку между его пальцами. Ричи старался не вздрогнуть. Он не Эдди Каспбрак, чтобы переживать о гигиене, но… ему стало противно.       — Материнские слезы; вкуснее, чем материнское молоко, а? — спросил Ричи, потому что шутить о несмешных вещах его лучшая защита против сумасшествия.       Патрик даже не слушал. Он просто стоял, заставляя Ричи попятиться к пианино.       — Тебе идут синяки, — спокойно сказал он, словно не был тем, кто оставил их. Губы Патрика тоже все еще были припухшими от удара Ричи; синяк от подошвы его кеда разросся с уголка его губ до подбородка.       — Могу сказать про тебя то же самое, — Ричи не мог поверить в то, что только что сказал это. Ему было интересно, чувствует ли Патрик витающее в комнате напряжение, так же как он.       — Идем, — сказал Патрик, и направился вниз по коридору, мимо кухни, где все еще орудовала миссис Хокстеттер, вдоль нескольких закрытых дверей. Ричи пошел за ним, удивленный, что почему-то не чувствует привычной паники, которая одолевала его каждый раз, когда Патрик рядом. Будто бы показывая дом, Патрик комментировал каждую дверь, которую они проходили:       — Ванная. Комната Эйвери, — у давно умершего ребенка своя комната? — А эта моя.       Ричи застыл, когда Патрик легким толчком открыл дверь; из-за нездорового интереса в его животе словно копошилась стая мотыльков. На первый взгляд — ничего особенного. Комната была, наверное, даже меньше кладовки в доме Ричи, стены окрашены в светло-синий. Конечно, в ней был беспорядок, но не больше, чем в комнате типичного подростка их возраста. Никаких выпотрошенных животных под грудой одежды в углу. Никаких мертвых детей, спрятанных в белые простыни. И даже никаких древних устройств для пыток.       Чуть позже пришло осознание, что ничего другого тоже не было. Ни плакатов с музыкальными группами. Ни вырезок из журналов с голыми женщинами. Ни гитары, скейтборда, карты мира на стене или комиксов, даже чертовых жутких пластиковых кукол не было… Были только бездушные, голые стены; пустые, как выражение лица Патрика, когда ему было нечем заняться. Почему-то это ужаснуло Ричи еще больше.       — Я пугаю тебя? — спросил вдруг Патрик, заставляя Ричи дернуться от неожиданности. В его голосе звучало лишь легкое любопытство.       — Ну… — Ричи удивленно моргнул. — Да? Ты хорошенько меня отделал в субботу. Какого черта, кстати, а? Я просил помочь, а ты…       Патрик плюхнулся на кровать, вытянув длинные ноги так, что они свисали с края матраца.       — Закрой дверь, — сказал он.       Ричи занервничал. Вряд ли это хорошая идея, но спорить с Патриком тоже не выход. «Ты не должен перечить мне». Он осторожно прикрыл дверь.       — И с чего это ты решил, что я тебе что-то должен? — невозмутимо спросил Патрик. — Наше соглашение было довольно простым: ты мой, и я оставляю Денбро в покое. Но ты смотришь на меня так, будто я нарушил эти правила. Я хотя бы пальцем тронул Денбро?       Нет, не тронул. Даже почти не смотрел в сторону Билла.       — А ты не думаешь, что это дерьмовая сделка, а? — Ричи облизал пересохшие вдруг губы, и качнулся назад, упираясь спиной в деревянную дверь. — Ты не обязан ничего делать. А я? Как-то нечестненько получается. Я хочу от тебя больше отдачи.       Он едва ли мог поверить своей дерзости. Патрик точно рассмеется ему прямо в лицо; будет смеяться, как смеялся, когда избивал его до потери сознания в парке. Ричи не обязательно быть первым умником Дерри, чтобы знать, что совершать сделки с жестокими маньяками — идиотская идея.       В холодных глазах Патрика мелькнул интерес. Весь во внимании, он повернулся на бок.       — И что же тебе надобно от меня?       Ох, с этим было сложно. Ричи вспомнил, как Патрик послушно согласился не оставлять больше синяков и засосов на его теле, не называть его «щеночком» тогда в душе, и знал, что должен быть осторожен со словами.       — Привилегии, — сказал он. — За каждую мою, эм, «обязанность», я буду получать… воображаемый купон. Например, когда я попросил твоей помощи в парке? Ты, блять, должен был помочь мне, — он снова разозлился, вспомнив об этом.       — Ты хочешь особого отношения.       Патрик что, пытался заставить Ричи чувствовать себя глупо?! Если да, то это сработало.       — Да, черт возьми! После всего дерьма, в которое ты меня втянул? Ты пиздец как прав, я считаю, что заслуживаю особого отношения к себе.       Губы Патрика дрогнули в легкой, почти сочувствующей улыбке:       — Ты не мой парень, Тозиер. Ты моя игрушка. Как много «привилегий» ты задолжал своему велосипеду или телику?       Несмотря на то, что сравнение с обыденными предметами заставило его ощутить то липкое, неприятное чувство, которое обычно Патрик оставлял за собой, Ричи не позволил себе отступить.       — Но я забочусь об этих вещах. И не позволяю другим людям относиться к ним небрежно. Ты же позволил Бауэрсу сделать мне больно.       Патрик так резко сел на кровати, что Ричи невольно вжался в дверь. Повел себя, как последний трус, но ничего не смог с этим поделать. Смущенный, что показал свою слабость, он выпрямился, и посмотрел на Патрика уверенным взглядом.       Патрик пальцем поманил его к себе. Ричи все еще прижимался спиной к двери. Он мог бы сбежать — даже с его длинными ногами, Патрик не успел бы догнать Ричи до того, как он выскочит за дверь и прыгнет на велосипед. Но вряд ли это помогло бы ему добиться желаемого в переговорах, да?       Он послушно встал между разведенных коленей Патрика, не сопротивляясь, когда тот потянул край его футболки вверх, оголяя живот.       — Вау, — хрипло выдал Патрик, касаясь холодными пальцами темнеющих синяков, любуясь своей работой. Ричи вздрогнул от легких прикосновений, но не отстранился.       Половина плана уже сформировалась в его голове — остальное было додумывать необязательно; но он все еще сомневался хорошая ли это идея.       Не дожидаясь указаний, он положил руки на плечи Патрика, чуть надавил, в попытке уложить его обратно на кровать. Патрик не поддался, только вскинул голову, наблюдая за ним. Ричи недовольно хмыкнул, и вместо того, чтобы сесть на кровать, оседлал колени Патрика. Взглянул на него, а затем потянулся поцеловать.       Патрик отстранился.       — Ты что делаешь? — он не был разочарован, скорее в недоумении.       Ричи покраснел. После всего что было, этот идиот не понимает, когда дело идет к поцелую?       — Целую тебя, придурок, — огрызнулся он. — Так что не мешай.       В этот раз Патрик не отстранился. Ричи прижался своими израненными ртом к его; мгновенная боль тут же дала о себе знать. Он целовал Патрика так, как Патрик целовал его тогда в душе: подался чуть назад, прикрыл глаза, касаясь влажным языком патриковых разбитых губ.       Шли секунды, но Патрик так и не отвечал, и Ричи все больше и больше одолевало чувство смущения и глупости происходящего.       — Почему ты не поцеловал меня в ответ? — спросил он, нахмурившись; его лицо покраснело.       Патрик помрачнел и поморщился:       — Я не… не знаю. Чую подвох.       Агх. Не прокатило.       Ричи раздраженно фыркнул и сполз на кровать, притягивая колени к груди. Патрик позволил тишине заполнить пространство между ними, но смотреть на Ричи так и не перестал.       — Ты когда-нибудь приводил сюда Генри? Ну, для этого, — Ричи похлопал по матрацу, давая понять, что имеет в виду.       Ох, тупица, тупой Балабол. Конечно, этот вопрос не давал ему спокойно жить последние несколько дней, но…       Почему бы просто не спросить, есть ли у него крепкая веревка для того, чтобы вздернуться под потолком?       Патрик метнул в него острый взгляд; в его глазах бушевала гроза и звенели раскаты грома. Ричи снова застыл. Но затем Патрик улыбнулся — его губы растянулись в кособокой, кривой ухмылке.       — А ты умнее, чем кажешься. Нет, не приводил. Пока.       — Ага, мне говорили. У меня одни пятерки в табеле, ты знал?       Ричи вдруг подумал о влюбленном, кровожадном взгляде Патрика, когда Генри достал нож. Что же. Возможно, это еще одна часть головоломки под названием «Патрик».       Или нет. Может Патрику нравился Генри только потому, что его привлекает жестокость, а Генри ведь самое настоящее человеческое воплощение войны.       — Не цепляться к Биллу больше недостаточно.       Патрик наклонил голову, все еще улыбаясь.       — Да неужели? — спросил он насмешливо; тон так и говорил: «Ах, у щеночка наконец-то прорезался голос?». Ричи не позволил насмешке задеть своё самолюбие.       — Да. Недостаточно. Я хочу, чтоб Стэн и Эдди тоже были под защитой.       — От Генри? Этого не будет.       Черт.       — Тогда научи меня драться. Драться лучше. Покажи, как победить его, чтоб я мог защитить их сам.       Когда Патрик потянулся к нему, Ричи сам вложил подбородок в его руку и прикрыл глаза. Несмотря на боль, позволил его большому пальцу с нажимом скользнуть по синяку. У Патрика сбилось дыхание, очевидно, это возбуждало его куда больше, чем неловкие попытки Ричи поцеловать его. Впрочем, это не удивительно.       Ричи самостоятельно стянул с себя футболку, осознавая, что пока он лежит на боку, Патрику прекрасно видно синяки и на его спине, и на груди. Неожиданно руки Патрика оказались повсюду.       — Кажется, учить тебя драться не в моих интересах, — заметил он, проследив кончиками пальцев путь от едва заметного ушиба вдоль большого синяка до уродливого кровоподтека на бледной коже Ричи. — Я подумаю.       Ричи неосознанно дополнил предложение. Я подумаю, учитывая, что хочу убить тебя, и всё такое.       Не разрывая зрительного контакта, Ричи потянул одну из огромных рук Патрика за запястье ближе к своему лицу. Патрик застыл, когда Ричи осторожно раздвинул его пальцы и прикусил нежную кожу между его большим и указательным. Ричи сжал зубы сильнее — достаточно, чтобы почувствовать сопротивление плоти. Патрик тихо застонал, и именно в этот момент Ричи почувствовал на языке привкус крови.       — Ты не пожалеешь, — пообещал Ричи. И, ох, наконец-то, наконец-то бóльшая часть его сознания собрала вещички и укатила потусить куда-то на юг, чтобы его тело на автопилоте и без зазрения совести могло совершить парочку еще более отвратительных вещей.       Он даже не чувствовал себя грязным, когда, со все еще блестящими от крови губами, перекатился на спину.       — Я буду отбиваться. Так, как тебе хочется.       Он занервничал, когда Патрик в одно движение оказался сверху, прогибая спину и опираясь на руки, закрывая собой свет от лампы. Его зрачки расширились еще когда Ричи укусил его, и сейчас Патрик смотрел на него так, словно в первый раз в своей серой жизни видел цвет.       Постыдной части подсознания Ричи нравился этот взгляд — эта абсолютная сосредоточенность и внимание. Это питало его, удовлетворяло его потребность во внимании, потребность быть замеченным.       Патрик наклонился за поцелуем, без сомнений, желая слизать вкус собственной крови с губ Ричи. Как и обещал, Ричи взмахнул руками, упираясь ими в его плечи, стараясь держать на расстоянии.       — Не надо! — запротестовал он. Он так же для правдоподобности вскинул колени, отгораживаясь, когда Патрик с рыком вырвался из его рук.       Ричи дернулся, стараясь перекатиться на живот. У него почти получилось, но Патрик схватил его под руки, толкнул спиной к стене так сильно, что она дрогнула, и обрушился на его губы, врываясь горячим, мокрым языком, заставляя расцепить зубы. Тут же руки Патрика оказались на его коленях, разводя их в стороны.       Ричи изо всех сил боролся с нарастающей паникой. «Всё под контролем», — пытался он себе напомнить. «И это часть плана»…       Но это больно; его израненная спина снова и снова билась о стену, когда Патрик с напором толкался ближе; он ожесточенно терзал его рот, прикусывал губы, и отпускал только для того, чтобы снова с напором целовать. Все было на самом деле немного слишком, но не было абсолютно никакого шанса остановить это — любую попытку или протест Патрик принял бы за просьбу еще и еще…       «Только не строй из себя Эдди», — сказал он себе, когда Патрик в очередной раз скользнул вдоль его тела — Патрик был везде, его руки преодолевали расстояние в миллионы километров за секунду; ситуация все накалялась, грань — истончалась. Вот оно — пушка направлена ему ровно меж глаз. «А вот сейчас не пугайся».       Патрик потянулся к пуговицам на его штанах. Ричи оттолкнул его руки, стараясь держать их как можно дальше от молнии. Теперь он не был уверен, что было игрой, а что по-настоящему. Очевидно, Патрик смог высмотреть неподдельное нежелание в его глазах, ибо его зловещая ухмылка стала только шире, когда он стянул-таки его штаны до щиколоток, натыкаясь на преграду в виде кед.       Если Ричи не возьмет себя в руки, он разрыдается прямо здесь и сейчас. Он схватился за края Патриковой футболки и потянул вверх.       — Покажи мне! — потребовал он.       Он тянул, пока воротник не запутался в волосах Патрика, и ему не пришлось замедлиться из-за дискомфорта. Патрик быстро стянул с себя футболку и, не глядя, откинул ее куда-то в сторону. И внезапно голой кожи оказалось гораздо больше, чем было до этого.       Ричи дотронулся до синяков, которые сам оставил Патрику — они меньше и гораздо менее болезненные, чем его собственные, но когда Ричи с напором провел по ним большим пальцем, Патрик шумно выдохнул сквозь зубы, прикрыл глаза и подался вперед, под болезненную, извращенную ласку.       «Мне страшно», — подумал он, когда Патрик подцепил пальцем его трусы, стягивая их до колен. Ричи старался отогнать эту мысль. Страх ему не поможет; а в перспективе может сделать даже хуже. У него даже не стоял; был мягкий и маленький, зато Патрик был возбужден как никогда.       — Так ты научишь меня драться? — тихо спросил Ричи снова, когда Патрик встал, чтобы снять собственные штаны и белье.       Его затрясло — он не помнил, когда успел крепко-накрепко сцепить челюсти, чтобы его зубы не стучали, пока молчал.       Ричи осторожно снял очки и положил их на прикроватный столик. Не обязательно доламывать их. Теперь уже обнаженный, Патрик был высоким, бледным и абсолютно нечетким, он стоял и сверху вниз смотрел на угловатого Ричи на его разворошенных, белых простынях.       Ричи дернулся, когда Патрик опустился на кровать и притянул его к себе за щиколотку. Запаниковав, он вырвал ногу из захвата и что есть мочи ударил Патрика в живот.       Патрик зарычал, и сцепил пальцы на икорной мышце Ричи так сильно, что у Ричи из глаз брызнули слезы, и он крепко сжал челюсть, чтоб не вскрикнуть; Патрик продолжил свой путь. Свободной рукой он огладил его ногу, пробираясь к нежной коже на внутренней стороне бедра — впился ногтями, медленно, больно, оставляя красные вспухшие полосы.       — Я в хорошем настроении, — сообщил Патрик низким, хриплым голосом. — Можешь попробовать умолять.