«…держись, будь смелым, будь стойким, защищай своего брата, защищай своих друзей; верь, верь во все, во что верил раньше…» — Стивен Кинг, «Оно».
***
— Ох, ты всего лишь глупое, юное существо. — И ты смеешь называть меня так, жалкая тварь? — Но так и есть! Ты глупый обманщик! Не страшнее ребенка, прячущего части игры, чтобы без проблем оказаться победителем. — Я пожиратель миров. Губитель детей. Ночной кошмар; людская погибель. Я не играю в твои игры. — Ты с самого начала следил за мной, слишком ленивый, самодовольный и зажравшийся на своем кровавом пиру, чтобы остановить меня. Следил, как я направил родителей Майка поселиться на твоей территории и создать семью на плодородной фермерской земле, чтобы Майк — наша Память — рос простым и честным. Как мудро я наделил моего Эдварда логикой и интуицией, и это все сложилось в идеальный внутренний Компас. И ты увидел мою силу, когда я свел Стэнли и Ричарда, ссорами закалив их братскую связь, чтобы один стал Разумом, а другой — Сердцем. Ты наблюдал, как я снова и снова испытываю своего Чемпиона — Билла — чтобы убедиться, что он готов бороться. Как я умно вдохновила своего Воина — Беверли добротой, силой и чувством справедливости. Ты видишь, как мой умный Бенджамин, с его планами, чертежами и знаниями еще только готовится занять свое место; он станет настоящим Создателем. И ты испугался. Ты видишь, как они сияют. Ты чувствуешь их силу, даже несмотря на то, что их узы еще полностью не окрепли. Они почти готовы и созрели победить тебя раз и навсегда. — Чушь! Я ничего не боюсь. Ни тебя, ни твоих смехотворных пешек на шахматной доске. — Отчего же тогда ты так дрожишь, брызжешь слюной и топаешь ногами? Для чего тратишь энергию, наполняя свое чрево яйцами и подкармливая их собранными тысячелетиями страхами? Готовишься к смерти? — Да как ты смеешь?! Я вечный, Черепаха. — Пф-ф-ф. Что может знать о вечности такое молодое существо, как ты? Твое царство террора на этом маленьком клочке земли, — который, разумеется, создал я, — длится не дольше каких-то жалких двадцати двух миллионов лет. Я же, создатель галактик, прожил достаточно долго, чтобы понять, что знаю не так уж и много. — Хотя бы в этом мы с тобой согласны. Ты ничего не знаешь. Даже если сопляк и выживет, что с того? Мой ручной пес сломал его достаточно, чтобы он не восстановился. «Сердце», которое ты так нахваливал, никогда больше не будет бороться, оно будет блуждать в паутине собственных ночных кошмаров до тех пор, пока, в конце концов, не убьет себя само. — Если ты правда в это веришь, то совсем не знаешь моего Ричарда. Подросток, с горящими ненавистью глазами, которого ты вытащил из грязи, не сможет затронуть его там, где действительно важно. Он сильнее, чем ты думаешь. Мягкость — это не слабость, но я знаю, что тебе этого никогда не понять. Он всё выдержит, и вернется в бой еще более сильным и красивым, чем когда-либо, с пламенной улыбкой и бурей в его смехе. Я верю в Ричарда. Я верю в мою Семёрку. Что ты ответишь мне на это, юнец? — Я устал от игр. Я устал от игроков. Дети, которых ты собирал и лелеял десятилетиями, впустую тратя время, может, и сияют сейчас, но знай: я прожую их своими зубами и высосу их костный мозг. Я заставлю их смотреть, как отбираю жизни их друзей. Я сожру сердце твоего Сердца и навечно затяну твоего Чемпиона в Пустоту. Они будут кричать и умрут в страхе и сумасшествии, из-за твоей веры. Вот, что станет с твоей дорогой Семёркой. — Хорошо. Тогда, пожалуй, нам остается только ждать, и мы увидим, кто проиграет, а кто станет победителем, не так ли?***
— Ты не должен был решать за меня! — Т-тебя там не было, Эдди, т-ты не понимаешь! — Меня там не было, потому что ты не позволил мне там быть! — Молодые люди, я должна попросить вас говорить тише или покинуть помещение! Последнее слово осталось за медсестрой в мятно-зеленой форме, она прижимала к груди планшет и неодобрительно хмурилась. Препирающиеся мальчики мгновенно притихли, все еще пыша раздражением и яростью каждой клеточкой тела. Когда медсестра увидела, что они, хоть и с неохотой, повинуются её требованию, она вернулась на своё место за стойку регистрации. Остаток бешеной ссоры Билл и Эдди провели шепотом, пока Майк, Бев и Стэн были неловко зажаты между ними. Прошло два дня после того, как они вытащили Ричи из холодильника в доме на Нейболт. Два дня спустя после того, как мистер Хэнлон и ребе Урис едва откачали его, на ходу делая ему искусственное дыхание, заставляя вялый кровоток двигаться вновь в его бледном, покрытом пятнами теле. — Как будто бы он забыл, — размышлял ребе вслух, в его голосе слышались тревога и ужас, когда Ричи, наконец, закашлялся и судорожно вздохнул самостоятельно. — Как будто бы он совершенно забыл, как дышать, как его сердцу продолжать работать. — Напуган до смерти, — мрачно сказал мистер Хэнлон, осторожно разжимая пальцы Ричи, намертво вцепившиеся в его руку, чтобы снять с себя куртку и набросить на его дрожащее тело. — Почти. Я видел такое у кроликов и лис, попавшихся в силки. Они просто… сдаются. — Не кролик, — не менее мрачно сказал Билл, без единого заикания. — Муха в паучьей сети. Четверо Неудачников прижимались друг к другу, с неумолимым страхом в глазах они казались еще совсем детьми. Стэн, тесно зажатый между Майком, Беверли и дальней стеной (они были так близко, что ему казалось, словно он дышит легкими Майка, в его груди стучит сердце Беверли, а в голове — мысли Билла) увидел, как глаза Ричи вдруг обратились в его сторону. Колени Стэна подкосились во второй раз; что заставило Майка и Беверли буквально держать его, чтобы он не упал. Неожиданно, но ему совсем не хотелось смотреть Ричи в глаза; Стэн боялся того, что мог в них увидеть. Но он все же заставил себя посмотреть. Карие глаза Ричи были широко открыты — огромные зрачки в чернеющей темноте (или, напомнила о себе рациональная и здравомыслящая часть его сознания, это из-за травмы; скорее всего — сотрясение). — Эй, Балабол, — позвал Стэн, стараясь звучать спокойно, но тут же поморщился от того, каким высоким и ломанным оказался его голос. Словно он говорил с ребенком; Ричи ненавидел это. Стэн прочистил горло и попробовал снова: — Мы вытащим тебя отсюда, договорились? Ричи все еще смотрел на него невидящим взглядом, и это заставило волосы на его шее и руках встать дыбом. Это же все еще Ричи, да?! И как только Стэн об этом подумал, дверь холодильника, что все это время была открыта, словно огромный рот голодного чудища, вдруг с грохотом закрылась сильным хлопком. Ричи тут же дернул головой и громко и пронзительно завизжал; Стэн никогда прежде не слышал такого отчаянного крика. Крик, словно церковные колокола, эхом раздался в его голове так оглушительно, что он неосознанно зажал уши руками. Ричи продолжал истошно кричать, словно банши, даже после того, как мистер Хэнлон закинул его на плечо и выбежал вон из дома. — Дети! — прикрикнул ребе Урис, схватив сына за руку. Держась друг за друга, они покинули дом на Нейболт. И только когда они добежали до машины, Стэн осознал, что Билла с ними не было. Обернувшись, он увидел, как Майк, схватив Билла за плечи, пытается оттянуть его от двери. Билл сопротивлялся, и когда ему, наконец, удалось вырваться, тут же снова рванул вглубь дома. — Что он делает?! — Беверли дернулась, собираясь побежать за ним, но Стэн не выпустил — не мог выпустить — ее запястье из своей мертвой хватки. Ничто в мире сейчас не разжало бы его пальцы. Они все выдохнули с облегчением, когда Билл снова показался в дверях, неся в одной руке одежду, а в другой — ботинки Ричи. Он позволил Майку увести себя прочь от ступенек к машине, на пассажирском сидении которой Ричи все еще задушено кричал, посылая волны тревоги и бурлящего адреналина через их едва живые нервы. «Билл вернулся за его вещами» — осознал Стэн, ощущая глубокое чувство благодарности и уважения к негласному лидеру их небольшой группы. Если бы Билл этого не сделал, она бы точно снилась Стэну в кошмарах, он в этом уверен: одежда Ричи, аккуратно сложенная, ожидающая его в доме на Нейболт, словно вторая кожа. Стэн и Беверли тесно прижались друг к другу на заднем сидении, когда ребе Урис начал заводить машину. Они дрожали. Стэн чувствовал, что цепкие пальцы Беверли точно оставят на его коже точечные синяки, но не мог найти в себе силы что-то сказать. Так же, как и с Майком, рядом с ней он чувствовал какое-то необъяснимое спокойствие. «Потому что Оно всех нас заманило в свои сети, — подумал он с жуткой уверенностью. — И теперь нас уже никто не спасет». Стэн все еще слышал крик Ричи из второй машины. Если он не успокоится, то точно сорвет себе горло. От этого Стэн дрожал еще больше. Беверли неосознанно обняла его крепче, зарывшись носом в его вьющиеся волосы, пока он снова не начал дышать ровнее. «Это худшая ночь в моей жизни», — подумал Стэн, замечая, что Беверли плачет; горячие, молчаливые слезы катились по ее испачканному лицу. Он потянулся к бардачку рядом с водительским сидением и достал оттуда большую упаковку салфеток. Она тихо поблагодарила его, утирая глаза, и это небольшое чувство принадлежности помогло ему почувствовать себя немного лучше. Они выехали на главную дорогу — дальше, еще дальше от адской улицы Нейболт, радуясь, что им никогда больше не придется сюда возвращаться; никогда; даже через тысячелетие. Когда Стэн осмелился обернуться, он заметил, что пикап Хэнлонов свернул налево, в то время как они все еще ехали прямо. — Пап, — запротестовал он, тревожность возвращалась к нему с новой силой. — Ричи… — Уильям отвезет его в больницу, — перебил его отец. — А мне нужно доставить домой мисс Марш. Беверли, я не так хорошо знаю Алвина, он не будет против, что тебя привез я? Беверли осмотрела свое грязное, порванное платье, синяки на руках, содранные локти и колени, и сглотнула. — Вряд ли ему это понравится, — призналась она, дрожа. — Но он, наверное, работает допоздна, так что, может быть, все будет в порядке… — Хочешь, сначала заедем к нам, чтобы ты привела себя в порядок? Удивительно, каким спокойным выглядел ребе теперь, когда опасность уже была позади. Если бы Стэн не знал его всю свою жизнь, он бы подумал, что отец был полностью невозмутим, но он видел, как крепко стиснута его челюсть и прищурены глаза: мужчина был очень обеспокоен. Хотел бы Стэн иметь такой же контроль над своим лицом и дрожащими руками. — Это плохая идея, — тихо сказала она, складывая руки на коленях, и отодвинулась от Стэна. — У вас же нет дочерей. Если папочка узнает, что я была в доме у парня, то ему это очень не понравится. Стэн и мистер Урис обменялись взглядами в зеркале заднего вида. Её поза говорила сама за себя. — Как на счет такого варианта: я остановлюсь у соседнего дома, и ты дойдешь домой сама? Скажешь, что у тебя был неудачный день; поскользнулась на луже и упала на стоянке у школы. Мне все равно еще нужно заехать к Рипсомам. — Пап… Рипсомы точно не обрадуются, если Бетти до сих пор рыдает из-за того, что ей сказал Патрик. — Это надо сделать, сын. Беверли грызла ноготь на большом пальце. Стэн поморщился от чавкающего звука и отвернулся, вглядываясь в окно. — Да, — в конце концов, согласился он. — Хорошо. Спустя два дня Ричи едва ли стало лучше. Врачи в больнице успокоили его, но никакие препараты не могли заставить его очнуться снова. Даже его родители согласились прилететь домой, когда узнали насколько серьезное его положение; они будут в Дерри уже к вечеру. Сегодня был первый день, когда врачи разрешили посещение, и ссора Билла и Эдди, которая разразилась еще в ночь танцев, набирала новые обороты. Мать Ричи развела целую театральщину, чтобы показать всем, как ей не наплевать. Прошлой ночью Стэн слышал, как она громко кричала на его отца из трубки телефона в его спальне: «Что значит, он периодически перестает дышать?.. Кислородный аппарат?.. Но для чего? Что с ним не так, Дональд?! » С медицинской точки зрения, много что с Ричи было «нет так»: у него сотрясение, синяки и ссадины. Он испытал (на этих словах Стэн поморщился) ректальное проникновение. И после нанесения швов, витаминов, предназначенных укрепить его иммунную систему, после томографии и таблеток, чтобы облегчить симптомы сотрясения… что еще? Что должно заставить Ричи бороться за свою жизнь — снова и снова заставлять сердце биться, даже если с помощью машины, что помогает ему дышать? — Травмы головы иногда вызывают странные реакции, — пояснил ребе Мэгги Тозиер, слово в слово повторяя то, что медсестры говорили ему. Он пытался убедить в этом и себя, понимал Стэн. И за прошедшие дни, у него это вполне получилось: травма головы вызвала крики Ричи, и ничего больше. Холодильник? Наверняка захлопнулся из-за сквозняка. Стэн не мог винить его в поиске оправданий произошедшего; в конце концов, он был взрослым. Взрослые нуждаются в жалком подобии нормальности, иначе они станут таким как Стэн: дерганными, пуганными, боящимися собственной тени. Стэн и сам — его логическая, здравомыслящая часть разума — отказывался верить во все, что видел и все, что знает. Из-за этого он просыпался по ночам в холодном поту. Он раздражительный, нервный, безразличный ко всему, и еде в том числе. Его мать уже даже выдала что-то вроде: «Может, нам стоит показать его психологу, Донни…», что еще больше ухудшило его настроение. Он не сумасшедший. Ему не нужно ехать в Бангор к долбанному психологу. Ему нужно… Ему нужно, чтобы Патрик и это существо, это… Оно… понесли наказание и, если нужно — под дулом пистолета, ответили за все перед ним. Выразили словами весь их злой замысел, чтобы он мог понять; чтобы его мозг перестал снова и снова возвращаться к этому, а мысли крутиться словно в барабане неисправной стиральной машины. Чтобы он мог наконец-то все обдумать, пережить, выспаться. А еще ему нужно увидеть Ричи. — Я люблю его так же сильно, как и ты, — снова рычал Эдди всего в каких-то сантиметрах от лица Билла. «Хоть и мелкий, а бури в нем хватает», — подумал Стэн, встречаясь с Майком взглядом. Холодная война между Биллом и Эдди была утомительной для всех, но этот аргумент был, как говорится, ниже пояса. — Эдди, — сказал Стэн, неловко двигаясь в своем неудобном, пластиковом больничном стуле. Он заговорил только потому, что Майк и Беверли с ними не так долго, чтобы вмешиваться, а Ричи… ну. — Билл попросил тренера Блэка не выпускать тебя из школы, только чтобы защитить тебя. Ты бы сам не захотел быть там, поверь. Это было… Это было ужасно. Это заставило Эдди злиться еще больше. Если бы здесь был Ричи, он бы просто выдал очередную глупую шуточку, и флиртовал бы с каждым из них до тех пор, пока они бы не забыли, на что вообще злились. Без него все катилось к чертям. — Билл не обязан защищать меня. Мне столько же лет, сколько и всем вам! Только потому что я меньше… — Твоя мама была бы в бешенстве… — от взгляда, каким наградил его Эдди, Стэн тут же замолчал. Он знал, Эдди знал; да все они знали. Это было серьезнее мнения родителей. Такое же серьёзное, как и их неведомая связь, которую они ни разу не обсуждали. Билл же, в свою очередь, тоже накалялся все больше и больше. Его лицо покраснело. Больше не было того спокойного, авторитетного лидера, каким он был в доме на Нейболт; сейчас он был обычным школьником, несмотря на то, что постоянно вел себя, словно это не так. — Ч-ч-ч-его ты от м-меня х-х-хочешь? Я п-п-просто п-п-пытался т-тебя з-з-защитить. Я не м-м-могу потерять тебя, Джорджи! Он, кажется, осознал свою ошибку всего на секунду позже всех остальных. Под их взглядами его лицо из красного постепенно превращалось в белое, как мел. Он накрыл рот рукой, словно это помогло бы ему вернуть слова обратно. Его глаза широко открыты, голубые, невинные, словно у ребенка. И в этот момент Стэн осознал кое-что душераздирающее и в то же время ужасающее: в глубине души, Билл знал, что его брат мертв. Возможно, знал с того самого злополучного дождливого дня. Это была единственная правда, которую он отказывался принимать; с осознанием которой он усиленно боролся с самого начала. Эдди был первым, кто нарушил воцарившуюся тишину. Несмотря на то, что он все еще был зол и в смятении, в его тоне так же мелькнула доброта: — Ох, Большой Билл, — вздохнул он, позабыв о ссоре. — Я не Джорджи, Билли. — Я з-знаю, — прошептал Билл, смущенно уставившись на свои ботинки. — П-прости м-м-меня, Эдди. Я н-не хотел… — Ты дурак, — Эдди внимательно осмотрел Билла своими темными глазами. А затем шагнул вперед и крепко обнял своего друга (который был гораздо выше него). — И я люблю тебя. Но никогда не смей больше поступать так со мной. Я часть этого всего, нравится тебе это или нет. Билл словно растаял в объятиях Эдди, сгорбившись над ним, едва не обрушив на него весь свой вес. Если бы здесь был Ричи, он бы тут же подскочил к ним и крепко обвил обоих своими длиннющими руками. И если он так и не очнется, Стэн знает, что никогда не сможет заменить его. Как бы он не старался, он просто не умел обнимать так, как это делал Ричи. Медсестра, что делала им замечание, снова вернулась. Она осмотрела всех пятерых взглядом поверх очков, и прочистила горло. Билл и Эдди тут же отошли друг от друга; все предпочли притвориться, что не заметили, как Билл утер глаза рукавом. — Вы уже можете навестить своего друга, — сказала она. — Но, надеюсь, вы помните правила? Говорить тихо. Не касаться. Не клацать кнопки на больничном аппарате. Немедленно выметаться, если что-то пойдет не так. — Помним. Они последовали за ней гуськом по устрашающе длинным, белым больничным коридорам, смущенно избегая взглядов посетителей и пациентов. Палата Ричи отделялась от других занавеской, а не дверью. Медсестра потянула за нее… И там был Ричи. Стэн вытянулся, окидывая взглядом приподнятую кровать, по бокам огороженную пластиком для того, чтобы Ричи не выпал. Работающие приборы вокруг него пищали, записывая информацию через торчащие повсюду провода; словно стерильная лаборатория из какого-то научно-фантастического фильма. Посреди всего этого, одетый в больничный халат, лежал Ричи. Он не был похож на самого себя: бледный и неподвижный, уголки рта опущены. В носу — прозрачные трубки, испускающие шипение. Под посиневшими, будто от синяков, веками его глаза едва заметно подергивались. Копна черных волос разметалась по тонкой белой подушке. Медсестра отступила назад, оставляя их, но оставила занавеску открытой, будто бы боялась, что они попытаются его украсть. Эдди, то и дело бросая нервные взгляды на иголки, закрепленные пластырями к предплечьям Ричи, вдохнул из своего ингалятора, а затем крепче прижался к боку Билла. — Черт, выглядит отстойно, — сказала Бев. Стэн почувствовал облегчение, когда она заговорила первой; он не знал, сможет ли сам вообще заговорить. Все согласно кивнули. Эдди вытащил из своей поясной сумки запасные очки Ричи (они послали Беверли в комнату Ричи, чтобы их забрать) и осторожно положил их на прикроватный столик, рядом с кнопкой вызова медсестры и нетронутым кувшином с водой. Билл, прикусив губу, потянулся к Ричи, но Стэн зашипел на него: — Нам нельзя его трогать… Билл задумался, но потом передернул плечами и все равно сделал то, что хотел. Он неловко взял Ричи за руку, стараясь не задеть зажим на его указательном пальце. Стэн нервно оглянулся через плечо, но никто из медсестер не смотрел осуждающе и даже не обращал внимание. — Эй, приятель, — тихо сказал Билл, обращаясь к Ричи. — Мы с-с-скучаем по тебе. Ричи ожидаемо не ответил. Беверли храбро взяла Ричи за другую руку. Стэн, разочарованный ими обоими, всплеснул руками и зло вздохнул. Было не так много правил, но, конечно же, эти два упертых осла… Потом Эдди взял ладонь Билла, и Майк ткнулся в запястье Стэна, в другой руке он уже держал Беверли за свободную руку. Что же… словно стая. Стэн позволил парню взять его за руку, заметив, какой большой она была; теплой и крепкой. Хотя он и не понимал, что происходило, он не то чтобы возражал держать Майка Хэнлона за руку. Дотягиваясь через кровать, через холмики, которые образовывали коленки Ричи, накрытые одеялом, Эдди закончил цепь тем, что переплел пальцы левой руки с пальцами правой руки Стэна. Затем все, будто повинуясь негласному соглашению, наклонили головы. Стэн бросил неуверенный взгляд на подергивающиеся губы Майка, на дрожащие веки Эдди, и потом обратно — на бледное, каменное лицо Ричи. Лицо, которое с легкостью можно было бы вообразить лежащим в гробу. «Они выглядят так, будто молятся», — осознал Стэн. Но кому? И ради чего? Ему хотелось спросить у Эдди — католика — существовал ли святой покровитель потерянных болтливых мальчиков, разбрасывающихся неуместными шутками, дерзкими улыбками, излучающих теплый свет. Эта мысль породила всплеск злого, горького смешка в груди Стэна. Он подавил его, закрыл глаза и позволил себе, хотя и временно, просто надеяться. Верить.***
Он летал в сером тумане, вероятно, тысячелетие, а может и два… Потерял счет времени. Иногда серый превращался в слепящий белый, и он чувствовал еще большее погружение в неизведанное. Можно мне уже уйти? Или хотя бы забыть? И всегда что-то неизбежно тащило его вниз, в серый лимб. Что-то не отпускало его, сколько бы он не боролся. Просто отпусти меня. Пожалуйста. Пожалуйста Когда-то у него было имя, возраст, пол, тело… Друзья… Были же? Он был вполне уверен, что были. По крайней мере, также уверен, что он мог быть чем-то в этом пустой, потерянной пустоте. Не было ничего, кроме Ничего, пустого белого сверху и адски оранжевого снизу. Невозможность сбежать к звездам, и сражаться изо всех сил, чтобы избежать того, что внизу. Он не знал, сколько еще продержится. «Еще совсем немного, моё храброе Сердце», — удивил его Голос из ниоткуда. Он дышал ветром, и был таким же древним, как и самые дальние звезды космоса. — Кто здесь? — спросил Ричи, но не получил ответа. Спустя какое-то время — хотя и не было никакой возможности измерить его — произошло что-то еще. Он увидел яркое сияние, не похожее ни на белое сверху, ни на оранжевое снизу — первое, что подтвердило, что у вселенной больше двух измерений. Ореол света был самым теплым, какой он когда-либо видел. Кольцо, светящееся и пульсирующее необузданной детской верой. Оно манило его сильнее, чем магнит, чем песнь сирены. «Иди к ним, — посоветовал этот странный, древний голос, звучащий отовсюду. — Позволь их любви привести тебя домой». Полный любопытства, он рискнул приблизиться к этому теплу и почувствовал, как оно дотронулось до него. И он, наконец, вспомнил, кем он был на самом деле. Ричи Тозиер открыл глаза и размыто увидел своих пятерых друзей, — старых и новых, — окружающих его. Они стояли с опущенными головами, их губы беззвучно двигались, и он понял, что руки Билла и Беверли держали его руки, образовывая некий священный круг. Его сердце было наполнено необъятной любовью к ним и благодарностью за такое пробуждение. Ему было положено находиться здесь; он тот, кем должен быть. Он сомневался, что кто-либо еще смог бы вернуть его в мир живых (даже самая крутая рок-звезда). Они были его настоящими рок-звездами, собравшимися здесь и сейчас вокруг него. Ричи воспользовался моментом, чтобы посмотреть на них, посмотреть по-настоящему. Справа от него стоял его Б-Б-Билли, решительный, храбрый и верный. Преданный Эдди-спагетти собственной персоной; на его лбу образовалась маленькая «я-очень-сосредоточен» морщинка, которую Ричи так любил. Слева от него рука Беверли Марш, вся в царапинах, корочках и веснушках, до хруста сжимала его руку своей верой и упорством. Дикие лошади не сравнились бы своей силой с этой девочкой. Прекрасный Майк Хэнлон тоже там был, и, хотя Ричи едва его знал, это было Правильно. Здесь было его место, бок о бок с другими участниками клуба Неудачников. В ногах его кровати, кусая губы, стоял Стэн-супермен, он выглядел расстроенным, но его лицо выражало надежду, и именно на нем Ричи сосредоточил всю свою широкую улыбку. Он молился в этом странном кругу на все сто десять процентов, с таким же упорством, какое он уделял всем занятиям: начиная от школьных заданий до наблюдений за птицами. Эй-эй-эй! (Почти) вся компания в сборе! Когда Ричи слегка шевельнулся, он понял, что в его носу были трубки. Последней каплей стала мысль о количестве козявок, которые должны были налипнуть на пластик. Он прыснул от смеха, и, хотя сухому и больному горлу было больно, он все равно почувствовал себя очень хорошо. Все пять лиц поднялись, их широко открытые глаза с недоверчивыми взглядами уставились на него. Пять челюстей отвисли. Он подарил им самую широкую фирменную улыбку Ричи Тозиера, какую только смог, лучась ею, пока не заболели щеки. — Привет, ребята. — Ричи! — вскрикнул Эдди и, прежде чем кто-либо успел его остановить, запрыгнул на больничную койку, всем своим крошечным весом приземлившись на Ричи, пытаясь то ли задушить, то ли обнять его. Ричи закудахтал от радости и стиснул его в объятиях еще сильнее. – Эдс! Приборам, присоединенным к его рукам, это не понравилось, и громкие пикающие звуки заполнили небольшое пространство. Но это никто почти не заметил, потому что неразбериха из рук и других конечностей окружила его и крепко держала. — Ричи… –Ричи… — Балабол вернулся! — Р-Р-Ричи!!! Он попытался одновременно обнять всех, схватить воздуха, захихикать и удержать их, в то время как его непреодолимые эмоции выплескивались наружу, превращая его лицо во что-то мокрое и непонятное. — Я вас всех люблю. Я так вас всех люблю!