Олешек

Всё было спокойно и чинно под сенью вечнозелёных крон. Рыцарь, что звался Граем, по вечерам подолгу грел в объятьях своего спасителя, чудь лесную, с милым именем Ламми. И поцелуи дарил, как и обещал. И познать они друг друга познали, нежно и трепетно, как и все, что происходило меж ними. С того летнего дня, как умирающий воин оказался в колдовском лесу прошло уж несколько месяцев. Но в чаще все не холодало, все так же цвела земляника, не забывая приносить душистые алые плоды, а солнце ласково будило полюбовников утром, лаская их тела своими лучами, пробивающимися сквозь хвойные шапки. Ниоткуда не ждали напасти влюбленные, не чаяли беды. А она пришла, принося с собой копоть и гарь, боль и горе. Короля убили, да здравствует король? Нет же, не оставил он после себя наследника, в стране раздрай, властьимущие грызутся меж собой, а тут ещё соседи не больно то хотят дружить. Вот и пошли они войной на королевство наше, урвать кусок послаще да побольше. Не то, чтобы лес, в котором обосновалась чудь нам уже несколько знакомая да рыцарь, располагался совсем уж у границы, или же имел какое-то стратегическое значение, но соседи решили себя обезопасить и, чтобы не проворонить сопротивленческие войска решили открыть для взора своего местность. Через горелый лес никто не сунется, а когда все закончится — сослать сюда каторжников, уголь собирать, в хозяйстве вещь нужная, не в золу же все сгорит. *** Грай как раз был у края заповедной чащобы, собирал в сплетенную из веток молодого орешника маленькую корзинку, землянику, чтобы порадовать с утра олешка, притащив тому пахучих и сочных ягод. Сначала он почувствовал неладное, а потом и вовсе ветер донес до него запах гари. Поначалу воин подумал, что кто-то из путников запалил костер на привале где-то не совсем далеко, но потом встревоженной стаей мимо пролетели сороки, а за ними еще пичуги и еще, потом где-то совсем рядом мимо пробиралась через чащобу медведица с парой медвежат. Рыцаря никто из зверей не замечал, да если бы и заметил, вреда бы не причинил. Он избранник хранителя, а значит под его защитой, да и не до того зверью было. Все спасались, кто как мог. Корзинка, так до конца не заполненная спелой ягодой осталась на полянке, а Грай со всех ног бросился к центру чащобы, где было дерево, служившее им домом. Необъятный дуб, с виду не такой уж и огромный — кажется, что впятером его возможно обнять, ан нет, есть в том дубе дупло, в котором вполне можно улечься вдвоем, вытянувшись во весь рост, и еще больше места останется. Этот дуб укрывал их от дождя и ветра, а иногда воину казалось, будто он живой, ибо внутри было ну как-то уж совсем не по лесному уютно и тепло. — Ламми, Ламми! Проснись, пробудись счастье мое! Беда пришла! — так и не добежав до их дуба рыцарь уже поднял шум. Не мог не поднять, потому что, пожалуй, впервые в жизни не знал что ему делать и за что первее хвататься. Да оно и верно, он не хранитель этого леса, лишь спутник его, да и то с недавних пор. Но на крик его никто не ответил. Не было Ламми в их пристанище, что еще больше напугало Грая, давая повод страшиться не столь пожара, сколь того, что может произойти с милым олешком. От досады закусив кулак, рыцарь побежал к ручью с живой водой и не прогадал — любовь его сидела там и ворожила, иначе и не сказать. Пушистые волосы всклочены, бархатные ушки прижаты к голове плотно-плотно, только едва кончики подергиваются, руки изящные в траву шелковую вплетены, глаза плотно-плотно зажмурены, а необычные губы шепчут что-то лишь ему одному известное. Устало опустился рядом с ним мужчина и вздохнул, в ожидании. Недолгом, впрочем. Олешек скоро ворожбу свою закончил и печальным взором окинул рыцаря. — Не случайный это пожар, не природа огонь породила, люди. Пламя я остановил, но надолго ли — не знаю. Если б просто полыхало — от гнилушки там занялось, или от молнии грозовой — не такая уж и страшная беда, а вот ежели человек лес поджог — пиши пропало. Сложнее всего такое остановить, выматывает, да и бесполезно. Наперед знаю — скоро опять придут, опять подожгут траву пожухлую и пойдет огонь, — олешек подполз к своему возлюбленному и обнял его, прислоняясь лбом аккуратно, чтоб не задеть рогами, к широкой его груди. — И поделать ничего нельзя? Скажи же мне, как могу помочь такому горю? Как могу защитить тебя и лес, что ты хранишь? Ведь не станет леса — и останусь я безутешным вдовцом, едва любовь обретя ее потерявши. Неможно мне сидеть сложа руки, когда такие бесчинства творятся! Позволь защитить тебя! — рыцарь крепче к себе чудь прижал и губу закусил, представив на миг, что не сможет ничем помочь и все разрушится, рассыплется золой и пеплом. Нет. Он не допустит этого! — Не знаю я, как сможешь ты помочь, трудно мне представить, что может остановить все это. — Ну, ежели отпустишь меня ненадолго, может я… Поговорю с ними? — уж он-то точно… поговорит. Не даром же меч его на бедре левом в ножнах болтается? Не даром он его наточил давеча, любовно отчистил, отполировал мелким песком речным. Как чуял беду. — А сможешь уговорить, чтоб лес в покое оставили? А сам вернуться сможешь? Я без тебя от тоски сгину же… — Вернусь, душа моя. Я вернусь, клянусь тебе, — Грай поцеловал чудь лесную в макушку и выдохнул, закрыв глаза. Он должен вернуться, во что бы то ни стало.