В твоей памяти

Красные цветы покачивались над медленным течением небольшой реки, сильно измельчавшей на исходе сухого сезона. Казалось, именно они выпили её до дна, превратив почти в болото, наполнив её соками яркие лепестки. Юная кхалаи стояла на берегу с большим букетом трав и тянулась рукой к одному из них, наклонившемуся к ней будто специально. Одна её нога находилось в воде, край пёстрого платья был безнадёжно испачкан. — Не делай этого, — Альгинерия успела окликнуть её до того, как пальцы сомкнулись на толстом бордовом стебле. Кхалаи замерла и повернулась к ней, но руку убирать не спешила. — Почему? — спросила она спокойно и отрешённо. — Как ты смеешь подвергать сомнению приказ высшей касты? — О, мои извинения, судящая, — в голосе кхалаи, однако, не было и тени раскаяния — лишь теплота и умиление. Под выжидающим взглядом она выпрямилась и сделала шаг назад. — Но неужели ты откажешься поделиться со мной знанием? Я скоро улечу обратно в То'Элин и хотела узнать побольше о местных растениях. — Это альгинерии. Яда с одного лепестка хватит, чтобы свалить молодого храмовника за несколько минут. Ты любишь растения и не знаешь, что красный — цвет опасности? — О, это поэтому на тебе красная туника? — кхалаи беззастенчиво рассмеялась и подошла ближе, переключив на неё всё своё любопытство. — Твоё остроумие переходит границы дозволенного, кхалаи, — судящая с силой сжала обеими руками подол, подавляя вспышку ярости, которую всё равно предательски выдавали её часто мерцавшие глаза. — Имя. Почему в твоей одежде нет племенного цвета? — Малирунаи ке Шеддар. Племенные цвета — это так скучно. — Я в шаге от того, чтобы обвинить тебя в ереси, — ярость судящей заиграла искрами на кончиках пальцев. — А ты такая же ядовитая, как эти цветы? — казалось, юная кхалаи не чувствовала ни границ дозволенного, ни страха возможного наказания. Всего в пару шагов она сократила расстояние между ними, и теперь уже потянулась рукой к её плечу. Не ожидавшая такого поворота Альгинерия не успела ничего возразить до того, как ладонь Малирунаи соприкоснулась с её кожей, и от неё словно круги по воде по всему её существу разлилась непривычная прохлада. — Не говори ерунды, — голос судящей задрожал и утратил прежнюю уверенность. Она сделала шаг назад, отстранившись от прикосновения, но прежде чем прямой контакт прервался, почувствовала, что весёлость кхалаи растаяла следом за её гневом. — О... Кажется, я и правда сказала что-то не то. Прости. Я не хотела, — Малирунаи рассеянно поклонилась, чуть не уронив букет, и попыталась пройти мимо. Альгинерия перехватила её за предплечье — волна приятной прохлады снова пробежала по ней, и разъединять контакт второй раз мучительно не хотелось. — Я... Меня ждёт шаттл, судящая. Пальцы Альгинерии разжались, неохотно отпуская её. Долго ещё она стояла на берегу, невидяще глядя на алую россыпь ядовитых цветов, прислушиваясь к движениям собственной энергии, ведущей себя столь непривычно. — Гине? — осторожно окликнул её всё тот же голос, бесконечно раздражавший её минуту назад, а теперь ставший вдруг самым приятным из тех, что касались её разума. Судящая удивлённо обернулась — юная Шеддар всё ещё была здесь на расстоянии вытянутой руки, но что-то в ней неуловимо изменилось. — Ты ведь ушла. И я тебе не разрешала так себя называть. — Это была не я, — рука кхалаи легла на её лицо. — Тебе всё это снится! — Не понимаю... — Альгинерия вздрогнула от пронзившего её против воли болезненного осознания. Образы сна, окружавшие её, резко потеряли краски. Она отвела взгляд. — Проклятие, почему я так поздно понимаю, что я сплю? — Если бы я знала, — Инола продолжала сжимать её плечо, вынуждая судящую принять тот факт, что этот сон — лишь воспоминание о том, что было около двухсот циклов назад. — Но, по крайней мере, остаток ночи ты будешь спокойна и свободна от кошмаров. — Спокойна? По-твоему, я спокойна? О боги, сейчас я совершенно точно не спокойна! — Альгинерия села на торчащий из земли корень. От наполнившей её тоски поблёкли даже цветы. — Бесполезно. Четыре луны сменились, но ничего не меняется. Ты тратишь время и силы зря. — Я не трачу ни того, ни другого. И мне... уютно в твоих снах. Они яркие и тёплые. — Я думала, ты предпочитаешь пустоту, — Альгинерия беззлобно усмехнулась. Присутствие Инолы, пусть и продолжало сбивать с толку, всё же не давало боли прошлого перелиться через край её самообладания. — Нет, — Инола села рядом, её рука соскользнула по плечу судящей к ладони и сжала её. — Это ведь было бы ересью. *** — Я хочу взять благовоний, — голос Инолы заставил Ксанату развернуться. Судящая застыла перед красиво оформленной пристройкой к жилому зданию, перед которой выстроилась небольшая очередь из кхалаи разного возраста, выбиравших из множества высушенных растений что-то себе по душе. В воздухе поблизости разлеталась смесь ярких ароматов, от некоторых из которых кожа начинала чесаться даже издалека. Многих она заставляла обходить лавку за несколько метров, но Инолу напротив привлекла — размытые воспоминания о жизни, проведённой в доме досуга, снова встали перед ней, но на этот раз от них было почти тепло. — О, здесь не самые лучшие смеси, — Ксаната неохотно вернулась и хмуро посмотрела на немаленькую толпу разноплеменных кхалаи, ожидавших, когда очередь распределения дойдёт до них. — Если судящая желает, в другом квартале есть нечто более подходящее её касте. — Не нужно. Мне нравятся эти. — Но судящая никогда не пробовала другие, — голос молодой кхалаи прозвучал неожиданно твёрдо, и она потянула её за предплечье, стремясь отвести от тех, с кем она неосознанно желала воссоединиться снова. Инола видела это в её поверхностных мыслях и признавала её правоту, но только отчасти. И тогда, когда она уже почти согласилась проследовать за ней и попробовать нечто новое, раздался чей-то тихий возглас, от которого желавшие приобрести благовония прохожие переполошились как тегоны, почуявшие хищника. — Да вам что, жалко поделиться щепоткой маранги? — В лесу её полно. Сама себе собирай! — кхалаи, ответственный за смешивание и распределение благовоний и курений, ответил так агрессивно, что Инола почувствовала острое желание выяснить, с кем же он смеет говорить столь неучтиво. — Я бы рада. Но у меня только одна рука, и на ней пальцев не хватает! Толпа расступилась, и ауры многих присутствовавших наполнились брезгливым отвращением. И тут судящая смогла увидеть ту, что так их обеспокоила. У прилавка с выставленными смесями стояла женщина, тело которой прикрывал лишь потрёпанный отрез тёмно-синей ткани. Её чешую покрывала столь густая сеть шрамов разной степени свежести, что её настоящий цвет сложно было угадать. Вместо обеих ног у неё были металлические протезы, один из которых явно нуждался в замене, правая рука отсутствовала, и довершающей деталью отталкивающего облика были нервные отростки, неровными обрубками спадавшие едва ниже плеч. — Ты заслужила свою судьбу, отверженная! — крикнул кто-то из толпы, и прочие поддержали его почти единодушно. — Вы ведь даже не знаете, в чём моё преступление, — в голосе калеки звучала неприкрытая насмешка. — Мы знаем достаточно, чтобы иметь право прогнать тебя. Убирайся, пока я не позвал стражей! — ответственный за распределение благовоний перегнулся через неё и демонстративно закрыл рукой листья, к которым потянулась отверженная. На этот его жест она выпрямилась и повернулась к толпе. Её глаза ярко горели красным, в ауре закипал азарт. — Знаешь, в чём прелесть механических ног? Они устроены так, что ты не упадёшь, даже если из тебя дух вышибут. Зови хоть весь гарнизон! Я рвусь в битву! — вокруг единственной руки засияли потоки энергии. Судьба лишила её всего, кроме жизни, и она явно была готова погибнуть прямо сейчас, но не намеревалась отдать последнее без боя. — Судящая, идём же, — строгий голос Ксанаты теперь звучал умоляюще, и она обеими руками тянула Инолу за собой, но та словно вросла в гладкие каменные плиты, не в силах отвести взгляда от разыгравшейся трагедии. — Точно. Я ведь теперь имею право вмешаться, — она коснулась кадуцея, висевшего на поясе. Первой ступени посвящения было достаточно, чтобы предложить отверженному защиту и опеку — она хорошо знала это по истории Такотоса, который привёл в свой дом падшего, будучи вдвое моложе, чем она. Инола высвободилась из рук Ксанаты и, сняв с пояса символ своей обретённой власти, обратилась ко всем собравшимся. — Я, Инола ке Шеддар, судящая первой ступени, приказываю вам немедленно прекратить оскорблять и провоцировать эту женщину и беру её под свою защиту! Как бы тяжки ни были её преступления против нашего народа — я верю, что смогу наставить её на путь истинный и помочь искупить свою вину перед Высшим Законом! Гудение толпы резко затихло. Все моментально развернулись к ней, обдав удивлением, от которого Инола тут же начала сомневаться в правильности своего поступка. Удивлением веяло и от отверженной, настроившейся на самоубийство здесь и сейчас. — Судящая… из Шеддар? Я не ослышалась? Как много изменилось на Айюре всего за пару веков. Как бы там ни было, мне не нужна твоя жалость, — калека дерзко рассмеялась, и теперь, став свидетелями столь оскорбительного поведения перед высшей кастой, посетители лавки загорелись желанием наброситься на неё лично, на что она и надеялась. — Назови своё имя, — Инола решила не отступать, вдруг снова почувствовав уверенность в своих действиях. — Син’Кхера ке Саргас, лучшая из воинов провинции Лаци. И мне даже одной руки хватит, чтобы доказать это ещё раз. — У тебя есть выбор, отверженная Син’Кхера. Либо ты сейчас уходишь отсюда со мной, либо, — сама целиком не осознавая, что ею движет, Инола прошла через изумлённую толпу и встала перед калекой на расстоянии вытянутой руки, подняв перед собой кадуцей, — убьёшь меня и получишь свой желанный конец. — Я не сражаюсь с безоружными. Это бесчестно, — калека сощурила глаза, явно обескураженная поведением судящей, и свет их уже не был так ярок. — Значит, ты уйдёшь отсюда со мной, — утвердительно сказала Инола, развернулась и прошла через расступившуюся толпу. Встретившись с неодобрением покорно ожидавшей Ксанаты, она хмуро посмотрела на неё и кивнула в сторону лавки. — Возьми что-нибудь на свой вкус. И маранги для моей гостьи. *** Оператор ремонтной фабрики не сразу согласился с требованием Инолы вернуть телу отверженной работоспособность, но судящая сумела настоять на своём. Однако, совершенно не желая участвовать в этом процессе, он, настроив необходимую последовательность программ, предложил ей самой активировать каждую из них, после чего, смерив пришедшую с ней калеку брезгливым взглядом, поклонился и вышел из предоставленной ей ремонтной камеры. Инола смотрела на экраны, словно в первый раз, хотя настойчивая пульсация в виске твердила, что её уже знакомили с базовыми принципами управления ремонтными роботами. — Не переживай, мудрейшая, я разберусь, — воительница легонько отстранила её от консоли. — Проклятие, он не дал мне доступ! — В чём твоё преступление, отверженная Син’Кхера? — спросила Инола мягко и холодно, игнорируя её возгласы и возвращаясь на прежнее место. Понемногу она смогла разобраться в схемах на экранах и активировала первую из них. В одной из круглых ниш в стене камеры зажглось освещение. — Просто Син, — она хмыкнула. — Ненавижу все эти кастовые церемонии, — воительница встала на отмеченные на полу шестиугольники, и от стены отделилась пара сканирующих зондов. Один из них замер у металлической заглушки, одиноко торчавшей на месте отсутствующей руки, затем с коротким писком отлетел обратно в гнездо. С потолка спустились две механические клешни и зафиксировали плечи Син’Кхеры. Она явно проходила через это не первый раз, но её аура всё равно дрогнула от боли. — Это не ответ на мой вопрос. — Я убила несколько… десятков представителей низшего вида, населявшего Даналу-Вукси, тогда как должна была отступить по правилам Ди-Ул, — насмешка в её голосе засквозила злостью. — Они даже не захотели считать мои воспоминания, чтобы понять, что я просто не могла уйти оттуда! Я защищала отход всей колонии, пока этот глупый кхалаи… — воительница замолкла, решив, что коротких мыслеобразов будет недостаточно, и передала Иноле все воспоминания о пережитом в последние часы в далёкой исследовательской колонии. Судящая вздрогнула от потока ярких ощущений — последний бой отверженной был настоящей мясорубкой, в которой она одна стояла против почти сотни. — Кто-то сказал бы, что я должна была умереть. Но оставить этим вуксианским падальщикам своё тело стало бы куда большим нарушением. — Тебя должны были отозвать. — Судящий Даанис медленный, как старый эзель. Пока он разбудил свой арбитр, я уже перебила полдеревни! — Эзель? — Инола получила в ответ изображение небольшого копытного животного с короткой серой шкурой и чёрной гривой. — Я была там двести пятьдесят циклов Даналу. Нахваталась немного от местных, — она зажмурилась, когда от её плеча отделили заглушку и вставили в открывшийся проём механическую руку. Несколько тонких проводов вошли в место стыка и, под наблюдением сканирующего зонда, приступили к тонкой настройке и подсоединению протеза к живым нейронам. — Проклятый кхалаи, даже обезболивающего не дал. — Звучит так, словно там оплошали все, а наказали только тебя. — Учитывая моё нынешнее положение, я не буду больше никого прикрывать. Да, они все виноваты. Особенно этот дурак Хадали. Почему-то ему не пришлось пройти через это унижение, — Син’Кхера согнула новую конечность и проверила подвижность кисти, одновременно радуясь и досадуя — такой протез не предназначался для битв и не был оснащён даже когтями. — А меня лишили оружия. Даже руку забрали. Видела когда-нибудь, как судят отверженных? — Да, в Лаци недавно был случай, — Инола активировала следующий протокол, и ещё одна клешня зафиксировала живую руку Син’Кхеры в районе кисти. Инструменты переместились к ней и начали разрезать сросшуюся кожу на месте отломанных пальцев. — Правда, он был судящим, никогда не знавшим битв и лишений. — Так ты тоже из Лаци? — цвет глаз отверженной снова стал ярче, а из ауры вдруг исчезла боль, хотя к её живой плоти приваривали металл. — А кто он? Может, я его знаю. — Эсолтар ке Венатир, бывший прокуратор. — О, так и надо старому дураку! — в голосе Син’Кхеры прозвучало столь несочетаемое с её словами облегчение. — О, прости. Он был твоим другом, да? — В каком-то смысле. Но он заслужил это своим безответственным поступком, — Инола надавила на висок — отверженная расшевелила подавленные воспоминания неожиданно и некстати. — После его убили с особой жестокостью. Этого он не заслужил. Ты… тебя осудили прямо на отлёте с Вукси? — спросила она, надеясь отвлечься, пока прошлое снова не стало причинять ей боль. — Да. Бросили на добывающей станции близ пятой планеты системы Дордалу, и следующие восемнадцать циклов я потратила, чтобы вернуться на Айюр. Как ты догадываешься — пришлось постараться, — на месте двух недостающих пальцев теперь тоже появились механические протезы, столь искусные, что можно было принять их за украшение. — Дордалу… это ведь ужасно далеко. — Да, это другой конец галактики! — Син’Кхера хмыкнула и вытянула перед собой обе руки, снова полностью функциональные. Сканирующий зонд, клешни и ремонтные инструменты спустились тем временем к разболтавшемуся колену. — На последнем транспортнике никто даже не знает, что я летела с ними. Я спрыгнула до того, как он прошёл верхние слои атмосферы, — Син’Кхера вытянула ножной протез на полную и снова согнула, убедившись в том, что ремонт вернул механической конечности прежнюю мобильность. — Однако теперь я здесь и не могу попасть домой — мне чуть не сломали последнюю живую конечность, когда я попыталась воспользоваться вратами, — зажимы на её плечах отпустили её, и отверженная вышла из ремонтной ниши, поправив почти упавший с плеча отрез ткани. — Хотя я уже почти готова идти в Лаци пешком. Эти ноги не устанут. — Но ведь ты уже дома, — заметила Инола с недоумением. — Ты смогла добраться до Айюра! — В Лаци остался кое-кто, кого я хотела увидеть перед смертью. Убедиться, что он здоров, счастлив и ни о чём не жалеет. А потом спокойно уйти в пустоту, — ауру отверженной наполнила печаль, а её глаза, чуть потухнув, вдруг стали разного цвета. — Кажется, я вспомнила, откуда мне знакомо твоё лицо, — Инола вдруг почувствовала, что не может стоять на ногах, и оперлась о консоль. Сомнений не было — даже если чертами лица отверженная была почти неотличима от других воинов Саргас, она точно уже видела эти глаза. Не вживую, но в мыслях того, чьего сердца пыталась добиться последние двадцать циклов, и это воспоминание было одним из немногих чётких. — Меня не было более двух веков. Неужели меня ещё кто-то помнит? — Судящий Такотос ке Венатир помнит тебя. Похоже, ты была его единственным близким другом. — Ты его знаешь? — Все его знают, — резко ответила Инола, скрывая свои чувства под колючим холодным панцирем напускного безразличия. — Двадцать циклов кряду он каждый Тилубер творил музыку, но ни разу не ушёл оттуда с женщиной, потому что все помнят его как глупца, чьи вены отравлены пустотой. — И он помнит обо мне? — глаза Син’Кхеры снова стали ярче. Судящей не нужно было всматриваться глубоко в её разум, чтобы увидеть, что он был единственным существом, чья судьба волновала её теперь в целом космосе. — Я не раз видела тебя в его мыслях, — Инола ненавидела саму себя за то, что не могла заставить себя солгать — хотя могла. — Он думает, что ты погибла на Даналу-Вукси. Он несчастен. И полон сожалений.