Недуг молчания

Храм Телемин'Ксил, бывший частью наследия Ксел-Нага на Айюре, скрывался в глубоком каньоне между скал, куда даже самые сильные ветра нечасто доносили снег с холодных вершин Раш'Менар. Как и вокруг других древних строений странствующих прогрессоров, рядом даже спустя тысячи циклов продолжали медленно кружить потоки энергии, когда-то прибывшей вместе с ними из космоса и ставшей частью их эксперимента по созданию совершенства формы. Даже в самые холодные и тёмные дни, когда Лу почти не поднималась из-за горизонта, здесь было достаточно тепло, чтобы вода не замерзала, и в свете множества выступающих из каменной породы кхайдариновых жил у подножия храма полный цикл продолжали процветать уникальные формы жизни. Здесь же прятались от холода те, кого по тем или иным причинам исключили из системы каст, бросив на произвол судьбы. Они имели право ютиться у подножия храма и греться у его стен, всегда пронизанных светом, шедшим из самого сердца планеты. Здесь же они и умирали, ритуально закалывая себя острыми камнями, приняв бессмысленность своего существования, и никто не приходил за телами отверженных. Однако за многие тысячи циклов существования кастовой системы у подножия этого храма появилось всего три тела, два из которых за давностью уже успели окаменеть. Эсолтар сидел около одного из них на декоративном выступе близ входа, запечатанного с того дня, когда боги навсегда покинули Айюр. В отличие от множества покрывавших стены ущелья организмов, впитавших энергию кристаллов и не нуждавшихся в свете солнца, он чувствовал себя с каждым днём слабее. Привыкший к теплу и уюту башни, выделенной ему на окраине Ун-Раментор, и домов досуга, которые он последние три сотни циклов посещал чаще, чем рабочее кресло, старик увядал, чувствуя, что его телу не понадобится помощи в том, чтобы ускорить гибель. Изгнанник медитировал, пропуская через себя белый шум Кхалы, выхватывая из него обрывки информации и складывая в картину новостей города, когда-то бывшего под его надзором и властью. И он удивился, почувствовав, что теперь был здесь не один. Чужое присутствие поначалу почти сливалось с мощной аурой самого храма, но вскоре отделилось от него, став осязаемым облаком тьмы за его спиной, и даже в своём нынешнем положении изгнанный прокуратор испугался за свою жизнь. Он огляделся, но глаза не могли увидеть то, что было, казалось, совсем близко. Словно откуда-то из иной реальности вырвался вихрь пустоты и забрал всё тепло из спасительного заветрия близ Телемин'Ксил. Скоро к движениям энергии присоединились почти неуловимые звуки шагов и колебаний воздуха, потревоженного чьими-то стремительными движениями. Незримая сущность словно играла с намеченной жертвой, совершая мгновенные прыжки через пространство, вынуждая Эсолтара дизориентированно вращать головой. — Покажи себя, падший! — гневно выкрикнул он, устав терпеть выходки неизвестного. На дне каньона снова всё стихло. Изгнанный прокуратор облегчённо закрыл глаза. — Эсолтар, — услышал он знакомый голос и чуть не упал с камня от неожиданности. Он всё ещё был не один, но на этот раз мог увидеть того, кто был рядом — совсем близко. Такотос стоял наклонившись над ним, и его присутствие ощущалось столь же холодным и пугающим, как неизвестный сгусток тьмы, прыгавший вокруг мгновения назад. — Неужели за девятьсот пятнадцать циклов своей жизни ты не нажил ни одного друга, который согласился бы впустить тебя за порог? Даже падшему, которого ты осудил на смерть, повезло больше. — Твоя обличительная речь нашла отклик в их душах. Не только в Лаци. Тебя слышал весь Айюр. Вся Кхала. Ты был великолепен. А теперь что же, судящий Такотос, ты пришёл поглумиться над умирающим стариком? — Я слышал, здесь растёт редкий вид плесени, — Такотос оглядел сияющие стены каньона. — Аи'асэй, если я верно помню название. — Ты ведь знаешь, что контакт с этим грибком может привести к смерти? — Мне нужно ненадолго приблизиться к пустоте. — Неужели предыдущий опыт не умерил твоё любопытство? — Эсолтар не удержался от насмешки, глядя в глаза судящего, цвет которых был несмываемым напоминанием о его фатальной ошибке. Такотос сдвинул надбровные дуги, и его аура стала похожа на застывший морозный воздух. — Ты здесь уже почти три четверти луны, — он повернулся к узкой полоске неба, в котором тонкий серп Ар'Лаи плыл на лиловых волнах солнечного ветра, танцующего в магнитном поле. — Если поможешь мне в поисках, от моего имени будешь доживать свою никчёмную жизнь в любимом Джакс'Манар, в тепле и уюте. Если нет... — Видел, разумеется, видел, — прочитав образ, вложенный в это обещание, изгнанный прокуратор поспешно вскочил с камня, на котором сидел, и, несколько раз оступившись и схватившись рукой за собеседника, всё же вернул ослабшему телу равновесие. Такотос выпустил в эфир облако недовольства и снял с себя дублёную накидку, отдав её Эсолтару. Прежде чем тот успел высказать вопрос или удивление, он сопроводил действие словами. — От замёрзшего старика мне будет мало толку. Покажи мне, где аи'асэй. Отставной прокуратор набросил неожиданный дар на озябшие плечи и повёл его в обход храма, туда, где пульсации энергии чувствовались ощутимее и отражались всполохами света в крупных кхайдаринах, выходящих из-под основной породы на целые метры. За незримой чертой почти у самого конца каньона сияние кристаллов и выросшей вокруг них жизни резко прекращалось, и под сомкнувшимися каменными сводами царила почти непроглядная тьма. В тусклом свете, проникавшем извне, было видно, что в камне, образовывавшем пол этой крошечной пещеры, зияла глубокая дыра, казавшаяся бездонной. Самые её края покрывал розоватый налёт, светившийся собственным едва уловимым светом. — Очевидно, во времена божественных экспериментов здесь находился гейзер, — Эсолтар указал на трещину, замерев у края естественно очерченной тьмы, словно опасался, что преследовавшее его перед приходом судящего нечто может вернуться и вернуться непременно оттуда. — Ничто живое, кроме аи'асэй, не было способно адаптироваться к тому, что выходило на поверхность. Источник иссяк, но эта плесень кажется бессмертной. — Жизнь, восхваляющая смерть. Даже на Айюре боги разбросали жуткие вещи, — Такотос наклонился к трещине, и в его ауре не мелькнуло и тени страха. Несколько поколебавшись, он протянул руку, и оторвал от подола изодранной робы Эсолтара полоску ткани, и использовал её, чтобы безопасно соскрести с камня немного грибка. Закончив, он осторожно свернул свою добычу и положил в отворот рукава. — Ты мог приказать мне сделать это, — отметил изгнанник с искренним удивлением. — Моя жизнь больше не имеет цены. — Ты выполнил свою часть уговора. Идём, — Такотос поднялся и прошёл мимо него не оборачиваясь в направлении к выходу из ущелья. Эсолтар запахнул накидку и засеменил следом, стараясь не отставать по мере сил. Через пару сотен шагов сияющая растительность храма осталась позади, и под ногами у них были лишь голые камни, на которых редкие хлопья снега оседали тонким слоем и не таяли. Они поднимались по краю ущелья навстречу пляшущим в небе огням в молчании. — Разве тебе не холодно? — не выдержал Эсолтар, когда ледяной ветер у выхода на поверхность коснулся его обнажённых голеней. — Пустота во много раз холоднее. Если тебе свело ноги, я свяжусь с оператором ближайшего нексуса. — Нет, ты всё же ответь. Отчего такая перемена ко мне? — Я имею право не отвечать тебе, отверженный Эсолтар. — Пусть я и изгнан, я имею седьмую ступень посвящения. Я могу силой прочитать тебя! И тогда тебе придётся меня казнить, судящий. — Сахива была добра ко всем и не делала исключений, — Такотос медленно обернулся к нему. Свет его глаз был зловеще ярким в окружающих сумерках. — Она впустила падшего на свой порог, хотя понимала, что его знания могут навлечь беду на её семью. Ей была небезразлична судьба каждого Перворожденного, и не только в Лаци, — он подошёл к Эсолтару ближе и грубо схватил его узы у самых корней. Старик пытался кричать, но в эфир слетали лишь жалобные сдавленные телепатемы. — И даже лишившись дара истинной речи, она бранила меня за то, что я осудил тебя, хотя на самом деле ты заслуживаешь околеть от холода и отчаяния! Он резко отпустил его, и Эсолтар жалко упал перед ним на колени в сугроб. В следующее мгновение их охватили лучи транспортатора. *** Предложение Альгинерии поначалу казалось Такотосу абсурдным, но с каждым днём, глядя на состояние Сахивы, он всё чаще приходил к мысли, что её может спасти только чудо. Полученное звание позволило им переехать в бывшее жилище Эсолтара, более просторное и уединённое. Там, имея возможность быстрого доступа, медики наблюдали её каждый день и смогли вывести из критического состояния. Однако во многом этот сомнительный успех объяснялся тем, что Сахива просто перестала говорить. Такотос чувствовал ответственность за неё и потому считал преступлением не попробовать любые, даже самые абсурдные из предложенных средств. Кхас был символом величия и единства Певорожденных, восстановленного после эпохи раздора, разделившей племена Айюра в кровопролитной жестокой войне. Но истина об этом символе чаще передавалась со слов и воспоминаний других, окрашенных в противоречивые эмоции и искажённых трактовками. Путешествие, казавшееся несложным на первый взгляд, обернулось прыжком в пучину отражений, бесконечно отсылавших друг к другу, но не дававших направления к источнику. И, осознав это, Такотос решил прибегнуть к способу, за который его несомненно назвали бы дикарём. Яд аи'асей впитывался в кровь быстро, и блеклые огни зала предков скоро начали расплываться перед тускнеющим восприятием. Такотос закрыл глаза, сосредоточившись на водовороте Кхалы. На пустотах, зияющих меж ярких огней сознаний тех, кто был ещё жив. На пустотах, остававшихся меж вечно живущей памяти тех, кто лишь недавно покинул этот мир. Он летел, в поисках памяти о том, кого помнили как великого учителя, но кого на самом деле нечасто призывали в своих мыслях и от кого в истории не осталось даже изначального имени. Пространство восприятия искажалось, тонких нитей света вокруг стало во много раз меньше, и вместо бурного водоворота они покачивались миллионами тусклых гирлянд. — Эн таро Кхас, — мысленно звал Такотос, стремительно приближаясь к незримой грани, за которой зияла пустота. Нити света тысячами оставались позади, но самые длинные, самые древние, продолжали освещать путь. — Мне много не нужно, великий учитель. Всего один вопрос. Последняя нить, освещавшая его путь, кончилась. Судящий замер перед вихрями пустоты, свободно носившимися на границе мира живых и мёртвых. — Привет, тьма, мой старый друг, — он коснулся одного из вихрей и ощутил давно забытый жгучий холод. — Неужели великий учитель, подаривший нам Кхалу, сгинул в безвременной пустоте? — Когда-то я был океаном света. Теперь я — лишь искра над бездной, — вихри пустоты расступились, и из них показалось золотое облако, при приближении оформившееся в фигуру протосса в переливавшейся всполохами света тунике. Такотос с удивлением отметил, что великий учитель совершенно не походил на тот величественный образ, который от воспоминания к воспоминанию обрастал всё большим ореолом света и благодати. На его тёмно-серой чешуе не было ни единого украшения, отрез белой ткани заменял богатые одежды, и даже узы свисали на спину свободной копной, не перевязанные ни единой цепью или лентой. — Ты... почему ты здесь? — Такотос с удивлением оглянулся на сияющее море сознаний, обитавшее в общей памяти, казавшееся сейчас бесконечно далеко. — Те, кто были дороги мне, ушли в пустоту до того, как над нами загорелся свет Кхалы, — он указал рукой на открывающуюся за ним бездну, и в вихрях пустоты на миг стали различимы несколько силуэтов. — Я не способен помочь Сахиве ке Венатир, хоть и хотел бы. — Почему? Если верить россказням Ара, ты исцелял больных сотнями! — Это правда, — Кхас — или тот, кто выдавал себя за него, — отвёл взгляд, и чувство непосильной вины всколыхнулось в его ауре. — Но это не моя заслуга. — Только не говори, что это божественный дар. — Ксел-Нага — не боги и никогда не были ими. Мы — продукт их генной инженерии, а я — его вершина, чьей функцией была активация общей связи. Они настроили потоки космических энергий так, чтобы Айюр был самым плодородным и прекрасным миром на тысячи парсеков вокруг — во имя нашего процветания. Они настроили моё тело так, чтобы энергия планеты, проходя через меня, связывала всех подобных мне в единую сеть. Исцеление недуга молчания было лишь сопутствующим эффектом для тех, кто находился близко к источнику. Тем, кто изменил нас, было очень важно, чтобы связь работала, и работала для всех. За тысячи циклов в пустоте мне начало казаться, что в их замысле скрывалась какая-то ловушка. — Если бы ты был жив, великий учитель, тебя назвали бы еретиком за такие речи. — К счастью, всего через несколько циклов после того, как моё предназначение было исполнено, моё тело сгорело от перенасыщения энергией. Мои последние дни были мучением. Теперь я существую вне привычных измерений и очень удивлён, что кто-то нашёл меня здесь, на краю пустоты. — Пришлось постараться. Однако... — мысль Такотоса перебил мощный разряд, едва не выдернувший его из блужданий по глубинам общей памяти. Собрав все силы, он ухватился за призрак великого учителя и, только оказавшись совсем близко, ощутил, сколь обжигающим был свет, из которого тот состоял. — Неужели у тебя нет никакого совета для меня? Быть может, ты знаешь хоть что-нибудь о том, как боги сделали это с тобой? Как ты узнал об их замысле? Тебе явилась истина в храме? — Прости. Я бесполезен. — Быть может твоим потомкам передались твои божественные гены? — Мой последний живой потомок — старик, переживший всех своих потомков, который последние двенадцать циклов не встает на ноги. Его жизнь скоро угаснет. — Не может быть, что у тебя не осталось ни одного чуда... — слова Такотоса вновь оборвались, и боль на окраине восприятия стала сильнее. Он вдруг почувствовал, что падает дальше и дальше в пустоту, влекомый ледяными вихрями, и в их прикосновениях ему слышался тихий знакомый шёпот. — Почему ты не спас меня? Почему? — Я не мог! — судящий пытался вырываться, но нити тёмной энергии опутали его и лишили сил. Он потянулся к Кхале, нависшей вдалеке бескрайним океаном света, и Кхас ухватил его за руку. Нити воспоминаний древних снова колыхались вокруг, пока великий учитель, ничего не говоря, возносил его обратно к бурному водовороту, в котором носились мысли и сознания живых. Такотос чувствовал тепло и боль, настойчиво призывавшую его вернуться в материальный мир, связь с которым он едва не утратил. Дух Кхаса замер перед ним, по-прежнему держа за руку, и завороженно глядел на окружавшие их сплетения света. — Ты был готов умереть, чтобы помочь своей матери снова стать частью этого? — Я надеялся, что до этого не дойдёт. Спасибо, что не дал ей потерять ещё и меня. Чем бы ты ни был. — Значит, я всё ещё что-то могу, — образ великого учителя вновь засиял, став облаком золотого света, и, вместо того, чтобы вновь сорваться в бездну безвременья, унёсся прочь по мыслям и жизням живых. — Постой! — попытался закричать Такотос, но новый приступ боли выдернул его на поверхность. Он открыл глаза и увидел Сахиву, глаза которой яростно сияли ярко-белым. Источником боли были её удары, которые она обрушивала на него один за другим, покрывая чешую на его лице и шее глубокими светящимися царапинами. Чуть ниже его руки едва ощутимо пекло в тех местах, где он намазал их ядом аи'асей. Отведя глаза в сторону, он увидел медика, от которого веяло виной и растерянностью. — Мои извинения, судящий, твоя мать... мне не удалось её остановить. А мои объяснения... — Не переживай. Я успел найти то, что хотел, — он с приятным удивлением обнаружил, что в его руках всё ещё были силы, и смог перехватить следующий удар и подняться. Аура Сахивы по-прежнему была тонкой и тусклой, и ни одна мысль не выходила за пределы её сознания, но её мотивы и так были очевидны. Увидев, что сын пришёл в себя, она вырвалась из его хватки и выбежала прочь. — Чуда не случилось. *** Когда Сахива снова зашла в зал предков, она нашла Такотоса медитировавшим перед памятной табличкой с его именем. Она поместила её на широкую гирлянду с именами родственников, ушедших в общую память, в тот день, когда он сам по глупости стал един с пустотой, и не убрала её, чтобы иногда напоминать себе, что тот, кто находился рядом с ней последние триста циклов, был вовсе не тем, кого она привела в этот мир и вырастила как сына и ученика. Тот, кто покинул её тогда, был добрым любопытным молодым судьёй. Тот, кому она позволила занять его место, был холодным и порой пугающим, как застывшая в его глазах пустота, но после стольких лет он был дорог ей — такой, каким являлся. Сахива бесшумно опустилась рядом с ним, бросив горсть эйос в курительницу, от которой поднималась тонкая струйка горького дыма. Когда Такотос повернулся к ней, она вложила ему в руку механический свиток с готовой надписью. «Ты видел его?» Он прикрыл глаза, явно не желая отвечать. Потом на несколько минут застыл над свитком, словно выискивая в наборе символов кхалани или сенджи, подходивших в основном лишь для мантр, проповедей и стихов, восхвалявших Айюр и великое единство, слова, подходившие, чтобы описать все оттенки тьмы. Несколько раз он опускал кисть на бумагу, тут же перечёркивал недорисованные буквы. Потеряв терпение, он разложил сразу несколько полос свитка и начал быстро покрывать письменами, увидев которые, любой бы назвал его еретиком и вычерпал бы с самого дна его разума ответ на вопрос, откуда ему известны эти знаки. Сахива прекрасно знала откуда и из природного любопытства научилась понимать их, ещё когда её настоящий сын был жив. И сейчас она испытывала преступную радость, видя письмена, похожие на следы когтей, которые использовались Перворожденными до обретения великого единства. Набор точек, кривых и палок, не подчинявшийся на первый взгляд никакой логике, сплетался в текст, пусть и бесконечно далёкий от истинной речи, но воспринимаемый как нечто намного более цельное с точки зрения единства слов, смыслов и эмоций. «В поисках того, кто видит и знает истину лучше всех нас, я спустился к самому краю пустоты. Бездна смотрела на меня множеством душ. Холодная, как всегда. Твой сын тоже был там. Он попытался сделать так, чтобы я не вернулся. Ему почти удалось. Он зол на меня. Зол, хотя это была его и только его вина», — он отбросил свиток ей на колени, затем, словно опомнившись, передал в руки кисть. «Значит, это не было попыткой умереть, — она добавила свои слова на свиток чуть ниже, неуверенно выводя символы языка падших. — Это радостно знать. Кого же ты искал?» Такотос снова на некоторое время замер в растерянности, затем движениями аккуратными и медленными начертил сложный иероглиф — первый из известного всем Перворожденным набора священных символов, пришедших в их жизнь с появлением Кхалы, и не входивших ни в один из сохранившихся древних языков. Сахива удивлённо приподняла надбровные дуги и вывела ещё один короткий вопрос. «И какую же истину ты у него искал?» «Наш гость из Ара сбила меня с толку племенными легендами. Я решил, что он знает, как тебя исцелить. Он не знает. Он вообще не похож на великого учителя, способного творить чудеса». Сахива почувствовала лёгкое разочарование, хотя и не было никакой логики в том, чтобы искать медицинских знаний у Кхаса, который первым решил разделить общество Перворожденных по способностям, заложенным в каждом ещё до момента вылупления. Венатир, ушедшие в эпоху раздора дальше прочих племён, приняли его законы последними и порой смели с ними спорить, даже получив привилегии высшей касты. И сейчас судящая в который раз за долгую жизнь подумала — то, что она реже многих полагалась на его заветы, было вовсе не зря. Такотос забрал с её колен смявшийся свиток и положил на них половинку с'иаин. Сахива рассеянно провела по струнам, вызвав глухую благозвучную гамму. Он провёл гамму ей навстречу и подцепил несколько нот из центрального скопления струн. Ощущать музыку, не сплетённую с мыслями играющего, было непривычно, но всё же протяжные металлические вибрации, резонировавшие в воздухе от деревянного корпуса, приятно разбавляли тишину и были по-своему красивы. И в этих вибрациях тоже скрывались оттенки чувств, пусть и почти неуловимые без ментального фона. Она продолжила музыкальную фразу, перебирая ноты почти интуитивно. С'иаин была сделана так, что её струны не могли звучать дурно в любом сочетании, но Сахива и Такотос играли вместе не один раз, когда он сперва брал у неё уроки из праздного любопытства, а потом просто разделял с ней с'иаин, так как более было не с кем, и их музыка сплелась в лиричный печальный диалог. «Ты видел её?» — написала она на краешке свитка, лежавшего между ними. «Нет. Быть может, она всё ещё жива», — ответил он и подцепил несколько струн в неразрешённом вопросе. *** Поиск новых помощников прокуратора оказался непростой задачей. Ксанфира ке Венатир, едва достигшая третьей ступени посвящения и редко допускавшаяся до пси-усилителя даже в самые загруженные дни, чувствовала себя растерянно, и это было слишком заметно. Присланная Конклавом советник мысленными приказами перебирала список вероятных претендентов на то, чтобы держать под наблюдением четверть провинции, но в ауре Ксанфиры слишком часто сквозило полное отсутствие узнавания. — А что ты скажешь об этом? Таманидир ке Венатир, вторая ступень... — Альгинерия приложила ладонь ко лбу, разминая пальцем тёмную чешую между глаз, на которой была заметна складка от непрекращавшегося последние несколько часов раздражения. — Вторая ступень? Как он попал в этот список? — К помощникам требования невысокие. Тем более Сахива последние триста циклов фактически... — Довела себя до такого состояния, забрав у своих коллег всю работу, — изображение над консолью погасло, и советник повернулась к помощнице прокуратора, нервно вращавшей один из каменных браслетов. — Почему ты стоишь здесь, рядом со мной, а не сидишь, подключенная к пси-усилителю? — надбровные дуги судящей сурово опустились, золотые глаза моргнули голубым, а аура вспыхнула праведным гневом, от которого Ксанфира почувствовала себя настоящей преступницей. — Ты бесполезна! — Я... — мысли помощницы прокуратора спутались в невнятный клубок, из которого она так и не смогла выдать ни одного оправдания своему бездействию. Ничего не сказав, она сложила перед собой ладони, отдала короткий поклон и спешно удалилась в главный кабинет. Альгинерия раздражённо дёрнула плечом и склонилась над погасшей консолью. Они шли по списку уже второй день, и среди молодых судящих провинции Лаци пока ни один не показался ей даже отдалённо подходящим. И в свете того, что Такотос, временно исполнявший обязанности матери, на самом деле не годился для этой работы даже по физическим показателям, положение всего округа в глазах советника выглядело катастрофическим. — На самом деле Таманидир не так плох, — прозвучал в её голове голос Инолы тихо и несмело. Альгинерия была слишком раздражена, чтобы удивиться или возмутиться столь бесцеремонному обращению напрямую — сейчас она была рада любой помощи. Она впустила в свой разум образы — чёткие и яркие, в которых ощущалось то, чего не было и не могло быть в голограмме. — Он очень умный и ответственный молодой судящий. Шесть циклов назад он рассудил сложный конфликт двух воинов, подравшихся из-за неодобрения учителя в адрес одного из них. А ещё раньше сообщил об охотниках, посмевших напасть на слишком молодых дже'ат. Возможно, он не идеально знает законы, но он может стать чем-то большим под умелым руководством. — Ты просто чудо, кхалаи, — судящая помяла основания ладоней, стараясь отвлечься от подступившей после вспышки ярости головной боли. — Ты так можешь рассказать обо всех жителях Ун-Раментор или только о тех, кому массируешь узы? — Предыдущий прокуратор не пытался закрывать от меня свой разум, — ответила Инола сдержанно, и Альгинерия с удовольствием отметила, что юная Шеддар была в своих словах увереннее, чем Ксанфира, бывшая с ней в одной касте. — Как личность он невероятно скучен, но его знания были для меня сокровищем. — Кхалаи, ты знаешь, что за такое можно попасть под суд? — Знаю, судящая. Но попытавшись солгать, я бы лишь усугубила свою вину. К тому же теперь, когда Эсолтар изгнан в четвёртую касту, закон не станет защищать неприкосновенность его мыслей. Единственное, на что он имеет право сейчас — это жизнь. — А ты знаешь законы. И, похоже, сейчас ты единственная, кто может помочь мне в сложившемся кризисе. Я чувствую, ты хочешь сказать что-то ещё. — Тебе стоит рассмотреть кандидатуры Катами ке Венатир и Аносиимар ке Шелак из Ун-Раш'Аджу, это в северной части Лаци. Эсолтар собирался их пригласить, когда ушла Нер'Анфа, но медлил, потому что времена были спокойные. — Этому старому дураку следовало взять тебя в помощники. В самом деле, это могло бы спасти и его от позора, и Сахиву от того, что с ней произошло! — заявила Альгинерия со всей серьёзностью. Вне всяких сомнений, юная Шеддар была одним из редких удивительных исключений для своего племени, и она ещё была достаточно молода, чтобы исправить случившуюся с ней ошибку. Советник ещё раз помяла ладонь — столь значительные передвижения между кастами и рангами могли происходить только с соизволения Высшего Суда, и выносить столь спорный вопрос на обсуждение предстояло тоже ей. А значит, и собирать аргументацию. — Я бы не посмела. Присутствие моей касты в прокуратуре возможно, только если кого-то из нас арестовывают. — Не нужно повторять то, что известно мне лучше тебя. — Мои извинения, судящая, — по словам Инолы крошечными ледяными иглами прокатился страх, который она не могла сдержать. — Не нужно извинений, — Альгинерия вложила в телепатемы, тянущиеся к юной кхалаи, всю теплоту, которую смогла в себе сейчас найти. — Я тебе благодарна. И буду ещё более благодарна, если ты будешь комментировать всех, на кого я сейчас буду смотреть. В тот момент когда, судящая снова активировала консоль, чтобы продолжить изучать список претендентов, трансмат за её спиной активировался. После неудачной попытки считать вошедшего по рисунку мыслей и ауре, она повернулась и увидела Такотоса, явившегося сменить Ксанфиру чуть раньше срока. — О, это Такотос ке Венатир, и он опять забыл тёплую одежду... — начала было Инола. — Его комментировать не нужно, — прервала её Альгинерия и нахмурилась, почувствовав со стороны кхалаи волны нежности, адресованные совсем не ей. — Эн таро Адун, советник, — сын прокуратора поклонился с нескрываемой неохотой. Без того, что Инола назвала тёплой одеждой, он наконец-то выглядел похожим на члена цивилизованного общества Перворожденных. — Эн таро Адун. Надеюсь от тебя будет больше пользы в поисках тех, кто сможет тебя заменить. — Я уже начинаю привыкать к этой... — Такотос сощурил глаза в две тонкие зелёные полоски, — несомненно полезной и ответственной работе. Кстати, я поговорил с Кхасом. Он совершенно бесполезен. — Отличная попытка разозлить меня своей ересью, Венатир, — Альгинерия медленно сжала в кулаке край туники, чувствуя, что в ней снова поднимается волна ярости. — Однако для начала убеди меня, что действительно его видел, а не бредил под какими-нибудь местными грибами. Сколько колец было на его узах? — На нём вообще не было украшений. Если бы не цвет чешуи, я бы не поверил, что это Ара. Ни следа племенной гордости. Спокойный, скромный и упорно делает вид, что не имеет никакого отношения к тому, за что живые восхваляют его. — Что ж, это сходится с тем, что я слышала от тех, кого он посещал во сне. Великий учитель был... весьма чудаковат. — Генетический код — секрет всех его чудес. Боги создали его, чтобы он создал Кхалу, — Такотос усмехнулся. — У него были потомки? — Последний его потомок — старик такой древний, что помнит закат эпохи манаси и встаёт со своего ложа раз в четыре луны, — Альгинерия немного остыла, переключившись мыслями на неприятности, от которых она с таким удовольствием сбежала в Лаци три четверти луны назад. Сейчас, когда сводившие её с ума прихоти матери были в тысячах километрах на юг, они казались смешными и нелепыми. — Хотя это не останавливает некоторых столь же древних старух от попыток поиметь от него потомство. Я не вникала в подробности, но... сомневаюсь, что его ржавое копьё ещё способно на боевые подвиги. — То есть здоровье моей матери зависит от того, сможет ли кто-то вытрясти из старого Ара генетический материал раньше, чем его утомлённый дух отлетит в общую память? — Вероятно, — советник пожала плечами. — Как хорошо, что она не знает об этом. Она бы убила себя от отвращения, — Такотос окатил её волной ледяного презрения и удалился в направлении кабинета прокуратора. — Ладно. Инола, — Альгинерия хмуро повернулась к консоли. — Давай попробуем ещё раз. *** Элаш почти невесомой тенью перелетала по шпилям Ун-Раментор, прислушиваясь к движениям энергии. Ориентир, полученный ей, был достаточно точен, но она по-прежнему не могла почувствовать присутствия намеченной жертвы. Рискнув, тёмная сбежала в тень и подошла ближе к невысокому дому-башне, находившемуся за пределами городских стен. Внутри не горел ни один источник света, и ещё одним коротким прыжком она переместилась в одну из видимых снаружи комнат. Вопреки её ожиданиям, дом не был пуст. В полумраке, освещаемом искажённым светом, падавшим с кристаллов, украшавших и питавших скрытые за высокими деревьями стены, на расстеленных на полу шкурах сидела женщина и извлекала звуки из массивного струнного инструмента. Элаш поражённо замерла — она была совсем близко, но совершенно не ощущала её присутствия, словно перед ней была не одна из Перворожденных, а безжизненная, но идеально запрограммированная механическая кукла. Неслышно ступая, тёмная подошла ближе, так близко, что улавливала кожей лёгкие движения воздуха, создаваемые руками игравшей. — Ты живая или нет? — спросила Элаш. Ответа не последовало. Тёмная, не раз видевшая кровопролитные бои, смерть и боль, совершенно не знала, как вести себя здесь. — Или ты кукла, которая должна сбить с толку того, кто пришёл убить настоящего прокуратора? Она посмотрела на пол перед игравшей — тот был покрыт исписанными листами. Элаш удивилась, разглядев в тусклом свете символы чеаменду, умещавшиеся на одном пространстве с узорами сенджи, иероглифами кхалани и множеством других изображений, которые она не умела читать. Тёмная взяла лежавшую неподалёку кисть. «Есть только одно объяснение тому, что я вижу. Ты лишилась дара истинной речи. Между тобой и всеми остальными непроницаемая стена. Ты не сможешь позвать на помощь. Я пришла отмстить убийцам моего брата. Пустота заберёт своё», — написала она и отпустила листок на струны. Судящая оказалась вынужденна прекратить играть и медленно повернула к ней лицо, на котором и без чтения мыслей отразилась холодная ярость, поднявшаяся в ней и налившая глаза белым сиянием. Элаш активировала клинок искривления, позволяя жертве внимательно рассмотреть себя. Но не успела она приказать руке нанести удар, тонкое длинное жало пронзило ей шею, и по телу тёмной стремительно разнёсся парализующий импульс. Она беспомощно рухнула у ног судящей, заботливо приподнявшей инструмент, чтобы его не задело падением. Прежде чем провалиться в забытье, тёмная увидела в её руке миниатюрный самострел. *** Из-за защитного поля, частично становившегося заметным на короткие мгновения, когда его поверхности касались крупные снежинки, холод северной провинции был чем-то столь же далёким и безобидным, как огни крошечных метеоров, сгоравших в верхних слоях атмосферы. Завершив ещё один день в прокуратуре — чуть более успешно, чем многие предыдущие — Альгинерия снова позволила себе расслабиться под ладонями Инолы, растиравшими цветочные масла по её узам. В стенах Джакс'Манар всегда было тепло, и особенно ироничным ей казалось то, что она лежала почти обнажённая всего в шаге от мороза, мгновенно погрузившего бы её в анабиоз. — Ты снова это сделала, — беззлобно сообщила она, когда кхалаи сдавила один из отростков слишком сильно. — Мои извинения, судящая, — аура Инолы переливалась оттенками смущения. — Я говорила, я не настолько хороша в этом, даже если многие говорят обратное. — А в чём же ты хороша? — Ни в чём. В домах досуга служат те, кто не преуспел в чём-то, вроде программирования матриц искривления или производственных схем. Меня пытались научить смешивать травы и готовить масла, но я плохо улавливаю оттенки ароматов. Меня пытались научить играть на музыкальных инструментах, но я слишком нервничаю и руки меня не слушаются, — Инола замерла, бессознательно разглядывая блестящие от масла вибриссы Альгинерии. — Я позор своей касты. Удивительно, что гостям Джакс'Манар так нравится в моём обществе. — Поистине верно сказал великий учитель — нет смысла мудрецу пытаться создавать оружие вместо опытного искусного кузнеца, а кузнецу идти в бой вместо здорового сильного воина. И даже если Ксел-Нага создали его тело, его мудрость принадлежала только ему, — Альгинерия несколько раз согнула и вытянула ноги, меняя положение на тёплом камне. — Я решу твою проблему. Но сперва нужно выбрать нашему оглохшему прокуратору новых помощников. — Но у меня нет проблем. Я счастлива. — Ты пытаешься мне лгать? — Я не смею, я... — Подожди, — внимание Альгинерии привлекло мерцание, покрывшее защитное поле искрящей рябью. Что-то стекало по его поверхности и частично проникало внутрь, растекаясь тёмно-синей лужей по гладкому полу. — Что-то есть над этой комнатой? — Только крыша и деревья. — Значит, этого здесь быть не должно, — судящая спустилась на пол и осторожно провела вытянутым пальцем по жидкости. Лёгкая рябь ужаса пробежала по её ауре. — Дай тёплую одежду. Лучше будет если я увижу это первой. В этот раз советник, не беспокоясь о своём внешнем виде, схватила первую попавшуюся накидку, на ходу завязав и запахнув её, стремясь скорее попасть на крышу выделенных ей покоев. Считав из разума Инолы несколько возможных направлений, Альгинерия выбрала самое короткое, пробежав через большой общий зал, где несколько десятков гостей расслаблялись, слушая местных музыкантов, и выбежала на открытый воздух, игнорируя посыпавшиеся на неё вопросы. Как она и ожидала, по согретому энергетическими линиями металлу жутковатым тёмным ручьём стекала кровь, которая совершенно точно не принадлежала случайно убитому животному. В полудюжине метров над крышей на ветвях старого дерева висело тело. Короткие всполохи света, слетавшие с безвольно опущенных конечностей, говорили о том, что неизвестный был ещё жив. В остальном было невозможно опознать его ни внешне в окружающей темноте, ни по вибрациям почти угасшей пси. Зато с каждой секундой всё ярче и заметнее стал всеобщий ужас, охвативший присутствовавших в зале и стремительной волной накрывавший всю провинцию. — Что вы все застыли? — она оглянулась на толпу, выстроившуюся по краю защитного поля, и обратилась ко всем, до кого могла дотянуться в Джакс'Манар и на несколько километров вокруг. — Снимите его оттуда! Возможно, его ещё можно спасти! — Всё не так просто, судящая, — не сразу ответил оператор местного трансмата. — Тело проткнуло веткой насквозь. Если переместить... — Если ничего не сделать, он тоже умрёт, не так ли? Выполняйте! Тело охватили перемещающие лучи. Лишившись своей ноши, связывавшие её путы распустились и упали к ногам Альгинерии. Судящая присела и взяла одну из них в руки — то, что издалека казалось куском плотной верёвки, на самом деле было одним из отсечённых нервных отростков. В этот момент уже ей стало по-настоящему жутко и дурно. Она встала и, сделав несколько нетвёрдых шагов назад, почти рухнула в руки гостей. *** Опознать умиравшего удалось не сразу — лишённый связи с Кхалой, он доносил до восприятия окружающих лишь стоны, содержавшие отчаяние и боль. Первой узнала его Инола, и, услышав названное ей имя, многие успокоились — гибель отверженного не была потерей для общества, кем бы он ни был до изгнания. Тем не менее большинство оставалось напуганным — убийства происходили редко и являлись немыслимым святотатством, если случались на земле Айюра. Поле искривления, имевшееся в кладовой Джакс'Манара, продлило его агонию лишь на несколько минут, за которые Альгинерия не успела прочитать его. Теперь тело лежало в темпоральном стазисе в прокуратуре, и советнику пришлось лично заниматься глубоким допросом всех, кто в тот вечер мог видеть убитого, медленно проживая заново воспоминания каждого из них. Воины прочесывали окрестности города и несколько разведзондов летали ниже облаков, прощупывая все биосигналы на десятки километров вокруг, но нигде, кроме как на крыше дома досуга, не улавливали чужеродной остаточной энергии. — Дорогой младший брат, сегодня произошло самое жестокое убийство за последние полторы тысячи циклов. Он висел прямо над моей спальней, повешенный на дереве за собственные узы, пронзённый насквозь острой веткой. Также на его груди были вырезаны письмена, очевидно, дело рук падшего, — она снова и снова прокручивала перед собой увиденное, разворачивая место преступления под разными углами восприятия многочисленных собравшихся. Ничто не проливало света на произошедшее, кроме показаний Инолы, несмотря на протесты, установившей с умершим ментальный контакт до прихода остальных, но её показания лишь подтверждали — у стен Ун-Раментор бродил падший и искал возмездие за нечто, случившееся сотни лет назад. — Никто ничего не услышал, никто ничего не почувствовал. Он медленно истекал кровью, возможно, даже слышал музыку. И ты знаешь, кто это был? Предыдущий прокуратор. Вот так уйти в пустоту после такой долгой жизни... Я солгу, если скажу, что мне не страшно. — Судящая, он не ушёл в пустоту. Я смогла соединить его с Кхалой через себя. Я... успела. — Ты мне сейчас совсем не помогаешь, — раздражённо сказала советник, склонившись над изуродованным трупом. — Мой дом на другом континенте, меня прислали помочь с подбором персонала, и теперь у меня два прокуратора, одна глухая, другой мёртвый, а делать их работу должна я! — Неужели Конклав не пришлёт кого-то ещё? — Сахива всё ещё прокуратор, хотя последний осмотр подтвердил, что у неё мало шансов на исцеление. Я не знаю, чего ещё они ждут, если убийства им недостаточно. По застывшему в городском эфире ужасу вдруг прошла рябь противоречивых эмоций. Альгинерия отправила вопросительную телепатему Такотосу, занимавшему пси-усилитель. — Что там происходит? — Я с трудом верю в то, что вижу, советник. — После того, что произошло этой ночью, ты меня вряд ли удивишь. — Прокуратор идёт сюда и, кажется, ужасно недовольна тем, как мы работаем без неё. Входная дверь разошлась, и Сахива вступила внутрь, втащив за собой за узы парализованное тело падшей, от которой в эфире безостановочно разливался крик боли. Демонстративно приподняв её, она швырнула добычу к ногам Альгинерии, отчего та машинально отскочила и врезалась спиной в камеру консервации трупа. Следом в помещение тут же вбежали двое зилотов и уже по протоколу отволокли падшую к стазис-камерам за руки. — Что ж. Удивил, — советник приняла из рук Сахивы исписанный свиток. — Тот же почерк, что и на теле Эсолтара. Ты поймала убийцу, — Альгинерия нервно дёрнула плечом под её безмолвно осуждающим взглядом. — Но ты же понимаешь, что это просто удача? Сахива достала из рукава небольшую пачку бумажных отрезков и, перебрав несколько, нашла нужный и поднесла к самому лицу советника. «Тебе нужен отдых». Альгинерия приподняла надбровные дуги достаточно заметно, чтобы отрезанная от восприятия её ауры судящая смогла увидеть её недоумение. Не растерявшись, Сахива достала из пачки следующий отрезок. «Это приказ». Она подняла перед собой кадуцей, давая возможность убедиться, что на нём всё ещё оставалась пометка о её звании и ступени посвящения. — Повинуюсь, — Альгинерия поклонилась, формально не имея права спорить, и шагнула к трансмату. — Искренне надеюсь, что до моего возвращения здесь не случится ещё что-нибудь непоправимое. Когда советник была в шаге от трансмата, Сахива вдруг перехватила её за предплечье и резко развернула, указав рукой на лежавшее в стазисе тело. Потом отпустила и, активно жестикулируя подбежала к нему, бросая гневные взгляды на падшую, помещённую в стазис, на воинов, вытянувшихся в ожидании приказов, на тело и снова на неё. — Я преступно счастлива, что сейчас тебя не слышу, — сказала Альгинерия и телепортировалась прочь, чтобы впервые за последние два дня получить заслуженный отдых. *** Элаш недвижно лежала в неудобной позе посреди стазис-камеры. Парализующий шип уже изъяли из её шеи, но чувствительность возвращалась телу медленно, а окружающий полумрак совсем не способствовал восстановлению. — Знаешь, начинать жизнь на Айюре с убийства — не самый хороший план, воин тени, — Такотос обратился к ней из-за защитного поля. — Я три сотни циклов обучалась у лидера клана, чтобы меня одолела калека, — она попыталась повернуть голову, чтобы увидеть говорившего, но мышцы шеи сокращались непослушно и неохотно. — Избавь меня от своего снисхождения. — У всех нас бывают неудачи. — Не нужно читать мне проповедь. Моя вина очевидна. Я даже признание самолично написала. Или вы так любите свою работу, что не дадите мне даже подождать казни в одиночестве? — Бедняга Эсолтар не имел отношения к исчезновению твоего брата. И Сахива тоже. — Мой брат не исчезал. Его убили эти двое. С одним я разобралась. — С чего ты это решила? — Отсюда не возвращаются. Сюда приходят умирать. Мне удалось узнать, куда он пошёл и кто осудил его на смерть. — Твой брат погиб в этой камере. Однако это был его осознанный выбор. Он решил, что скорее отдаст свою жизнь и его прах станет частью Айюра, чем будет доживать вечность на краю пустоты в вашем безжизненном мире. — Айюр — это просто планета, — зло ответила Элаш. — Боги сделали нас совершенными, способными жить где угодно, а не цепляясь за какой-то камень из-за его мнимой святости. Я не поверю, что мой брат... — ...считал иначе? В Кхале наши мысли едины, но даже мы не всегда согласны друг с другом. Или у наших падших братьев нет свободы иметь собственное мнение? — Что я слышу? Судья признал, что мы принадлежим к одному биологическому виду? — в голосе Элаш зазвучал нервный смех. — Тебя самого не казнят за это? — Ты удивишься, — Такотос обошёл камеру сбоку и встал так, чтобы тёмная могла его видеть. — Но при всей нашей взаимной неприязни, было бы глупо отрицать очевидное. — Твои глаза! — воскликнула она и сделала ещё одну попытку подняться — на этот раз ей удалось. — Ты тот самый дурак, который чуть не погиб, играясь с пустотой? — Какой конкретно? Таких дураков наберётся целый Шакурас, — судящий мысленно приказал камере опустить сдерживающее поле. Увидев это, Элаш собрала все силы для прыжка. Её глаза ярко сверкнули, и она переместилась за его спину, нетвёрдо схватив его шею. Он оставался невозмутим. — Это из-за тебя моего брата поймали. Я заберу тебя в пустоту! — она активировала всё ещё остававшееся при ней оружие и пронзила его, почти не целясь. В этот же миг образ судящего растаял тусклым облаком света, а её собственный клинок на полную длину вошёл ей под рёбра, прорезав глубокую полосу вдоль живота. Силы, собранные для решающего удара, мгновенно иссякли, и она упала на колени, рефлекторно зажав рукой рану. Такотос — на этот раз точно из плоти и крови — вышел из тени и взял в ладонь неровно обрезанный пучок её вибрисс. В её разум, сминая остатки её угасающей воли, полился свет, вытесняя стремительным потоком все другие чувства. — Ты даже не умеешь отличать иллюзии от реальности. Твои наставники считали тебя никчёмной, не так ли? — Ты... что ты можешь знать об этом? — Ты пришла сюда не искать возмездия. Ты просто хотела увидеть Айюр и умереть, потому что устала выносить бессмысленность собственной жизни. Быть единым народом — это наша природа, дарованная богами даже для тех, чья кровь отравлена пустотой. Твой брат пропал так давно, что от него осталась лишь идея. Призрак, за которым ты гонялась, сама будучи призраком. — Я не разрешала... — прошептала Элаш угасающим сознанием, медленно растворявшимся за пределы оболочки и вливавшимся в открывшиеся ему потоки общей памяти. — Я здесь. Посмотри, как прекрасно великое единство.