Свобода

На стыке сезонов над Лаци почти каждый день гремели грозы. Отводящие пилоны ловили молнии и распределяли их разрушительную энергию равномерно по энергетическим линиям, питавшим города. Непрекращающиеся дожди наполняли реки и стекали в озёра, стоявшие почти пустыми после холодов. Нарек привык к свету, постепенно наполнявшему всё его существо. Сама мысль о том, чтобы ещё раз использовать в бою тёмные техники казалась кощунственной — Син'Кхера продемонстрировала ему, что боевые искусства, привычные воинам Айюра, имели свои преимущества. И самым приятным было отсутствие боли, которую неминуемо причиняла энергия Пустоты, отрицавшая саму жизнь. Он чувствовал себя сильнее. Следы жизни на Шакурасе с каждым днём всё больше сходили, отшелушиваясь со старой кожей, под которой и сам он оказался другого цвета. — Очевидно, ты всё-таки больше Саргас, чем Канимай, — в шутку отметил Такотос, понимавший, что в обществе тёмных храмовников за тысячи лет межплеменного скрещивания и разрушительного влияния тёмной пси на генетику первоначальное происхождение отметить было почти невозможно. — Почему племенное разделение вообще вас так волнует? — Нарек отложил свиток, исписанный витиеватыми буквами сенджи, похожими на оплетающие пилон потоки энергии. Язык жителей Айюра давался ему на удивление легко, и он уже успел перечитать большую часть рукописного архива Сахивы. — Кхас завещал каждому племени определённую кастовую роль, опираясь на их историю. Мы, Венатир, стали судьями, потому что наши предки были мудрыми искателями истины, избегавшими войн в Эпоху Раздора. — Это как-то неправильно. А вдруг ты бы захотел стать воином? — Я не могу. Посмотри на меня, — Такотос вытянул руку, приподняв до локтя широкий рукав туники. Его рука была тонкой, почти вдвое тоньше, чем у Син'Кхеры, а когти на пальцах были короткими сами по себе. Нарек присмотрелся и осознал, что весь облик молодого судящего идеально сочетался с его образом жизни, состоявшим из чтения текстов, медитаций и проникновения в чужие умы, в котором тело играло лишь роль сосуда, перемещавшего разум по земле. — Я не смогу даже поднять пси-клинок. Наша судьба заложена не только в наших душах, но и в наших генах. Хотя иногда случаются исключения — если Конклав отмечает твой талант, он может принять тебя в другую касту. — Интересно, у меня есть шанс стать настоящим храмовником? — спросил Нарек без особой надежды. — Я не знаю. Никто не знает. Их решения... порой непредсказуемы. — Разве тебе не запрещено сомневаться в их решениях? — Кхала — это единство личностей. Никто не может запретить мне критически мыслить. К тому же... они видят всех нас. И их решения — это наши решения, взвешенные ими. — Великая честь и великая ответственность... Они, наверное, вообще никому не кланяются, — сказал Нарек с усмешкой и едва скрываемой завистью и взял в руки следующий свиток, оказавшийся изречениями энси Инджеры ке Шелак возрастом в тысячу циклов. — Разве что друг другу. Кстати, твои глаза... я никогда не видел таких. Ни у одного племени. — О, это... со многими случается, когда они пропускают через себя слишком много тёмной пси за раз — если они выживают, — Нарек неловко потеребил плечо, вспомнив собственный опыт. — А расскажешь о её природе? — Судящий, не кажется ли тебе, что ты просишь меня о запретных знаниях? — Подобные знания и так станут мне доступны после седьмой ступени посвящения, но зачем ждать, если в моём распоряжении настоящий падший? — Такотос излучал любопытство, не меньшее чем в день их первой встречи, и в его ауре не было ни единого намёка на сомнение. — Ведь ты обнаружил её даже здесь, на Айюре! — Она есть везде. Её потоки пронзают ткань бытия, прячутся среди других энергий. Здесь... кажется, что светлая пси идёт из-под земли, но даже она не является непрерывной. Пустота — словно иное пространство, существующее совсем рядом, в которое никогда не проникает свет. И тот, кто овладеет всеми её тайнами, станет подобен самой смерти. — Звучит пугающе, — отметил судящий, но сам он не выглядел испуганным совершенно. Напротив, казалось, его глаза ещё ярче загорелись от любопытства, и он с трудом сдерживался, чтобы задать ещё какой-нибудь запретный вопрос. — Кстати, сестра твоей души просит передать, что ждёт тебя на берегу озера Луайи. — Когда ты успел поговорить с ней? — Кхала. Нарек нахмурился, почувствовав ещё большую зависть к каждому из жителей Айюра. Если раньше невозможность погружаться в искрящийся водоворот чужих сознаний навевала на него лишь лёгкую тоску, то теперь его терзала досада на то, что кто угодно из них мог заглянуть в разум его возлюбленной, разделить её чувства и увидеть мир её глазами, находясь на любом расстоянии. Кто угодно, кроме него, способного слиться с ней лишь в моменты тесной близости, которые казались крупицей в сравнении с возможностями других. Син'Кхера действительно ждала его на размокшем от недавнего дождя берегу, одетая, как и он, в лёгкую тунику, с парой посохов наготове. Один из них полетел Нареку в руки ещё до того, как он успел подойти. Поймав его, он ускорил шаг и подпрыгнул, вовремя увернувшись от стремительного броска храмовницы. — Неужели я получу от тебя сегодня честный бой? — смеясь, спросила она, разворачиваясь для новой атаки. — Больше никаких побегов во Тьму, — уверенно ответил он, принимая посохом её удар. За четыре луны на Айюре его тело стало сильнее, и они сравнялись по-настоящему. Этот бой уже не был испытанием — скорее забавой, от которой они оба получали удовольствие, как от танца, правила которого чувствовали только они двое — друг в друге. Они сходились и, столкнувшись, отпрыгивали, почти летая и не оставляя следов на песке. Они перехватывали оружие друг друга и тела друг друга, совершая пируэт за пируэтом в воздухе, наполняя его чистой энергией раскаляющейся страсти. Из собравшихся туч снова пошёл тёплый дождь, утяжелив их одежды. Небеса содрогнулись от грома — целый каскад молний пробежал под облаками, срываясь к земле где-то совсем недалеко. Нарек замер и посмотрел на небо. Ещё один разряд, сверкнувший над лесом, окрасил угасающий день зелёной вспышкой. — Что случилось? — Син'Кхера тоже остановилась. — Эти молнии... — Обычно они не такого цвета, — она посмотрела в его глаза — такие же зелёные, как вспышки, перекатывающиеся по беспокойному небу. — Это чистая энергия Пустоты. Есть только одно объяснение, откуда она здесь. Но если не я, то кто мог призвать её на Айюре? — спросил он, и тут же осознал ответ на свой вопрос. Не выпуская из рук посоха, он побежал следом за молниями, сходившимися в притягивающий их эпицентр. Запрыгнув на высокое дерево, он увидел впереди древние руины, вокруг которых тьма поднималась из-под земли, убивая прикосновениями недавно распустившиеся цветы. В самом центре поднимающейся энергетической бури парил Такотос, с искренним любопытством наблюдая за результатами опасного эксперимента. — Судящий! — Нарек изо всех сил оттолкнулся и приземлился рядом с ним. — Остановись, это слишком опасно! — У меня всё под контролем! Кажется... — одна из молний вошла в землю под ногами Такотоса, выбив его из равновесия. Следующая поразила его самого, задержавшись яркой зелёной вспышкой, достигнув земли и вернувшись через него обратно в породившее её небо. Эфир огласился криком скоротечной агонии. Вихрь тёмной энергии рассеялся. Тело судящего лежало на камнях неподвижно. — Что же ты наделал, зачем, зачем! — запричитал Нарек, взяв в руки его голову и попытавшись уловить хоть один признак того, что Такотос всё ещё был жив. На теле не осталось ни единого следа контакта с тёмной пси, но его сознание словно сгинуло в Пустоту вместе с энергией, которую он из любопытства попытался призвать. — Что ты сделал с моим сыном, отродье Тьмы? — спросил знакомый голос совсем близко. Нарек обернулся и увидел Кам'ука. Судящий пришёл не один — за его спиной стоял целый отряд вооружённых зилотов, а рядом — сам прокуратор. Нарек почувствовал, что обречён. Последняя призрачная надежда быть принятым обществом Айюра безвозвратно пропала вместе с наивным юным судящим, подарившим её. — Понимаю, как это выглядит, но он сам это сделал! Я пытался остановить его! — Вздор! Того, кто стал Светом, не может коснуться Тьма! — прокуратор Эсолтар угрожающе поднял свой кадуцей над головой. — Схватить этого еретика! Несколько зилотов с энтузиазмом бросились вперёд, но были отброшены ударной волной — Син'Кхера выпрыгнула из-за развалин и опустилась между ними и Нареком. — Если хотите взять его, сначала разберитесь со мной! — крикнула она, очертив в воздухе полукруг наэлектризованным посохом. Воины, знавшие, на что она способна даже без оружия, попятились и снова встали подле судящих. — Син'Кхера ке Саргас, если ты сейчас же не уйдёшь с дороги, наказание будет очень строгим! — предупредил Эсолтар, гневно сощурив глаза. — Син, пропусти их, — Нарек поднялся и вышел вперёд, отводя в сторону её посох. — Это должно было случиться рано или поздно. Я не хочу, чтобы из-за моей глупости пострадала ещё и ты. Искры вокруг её оружия погасли. Несколько тонких энергетических нитей сорвались с её глаз и растаяли в воздухе. — Но я не хочу жить без тебя... — сказала она тихо, глядя в его глаза. — Ты — воин храма. Ты будешь жить и умрёшь за Айюр. Таково твоё предназначение, — его ладонь скользнула по её руке, и он пошёл вперёд к ожидавшим его воинам. *** Нарека бросили в стазис-камеру, стоявшую посреди тёмной комнаты. В минимальном освещении, исходившем от тусклого мерцания сдерживающего поля, бежевые с золотым стены казались сине-серыми, как камни Шакураса. Весь его побег теперь казался ему короткой дорогой из одной тюрьмы в другую, на которой он посмел поверить, что мог быть счастливее, чем его предки, принявшие своё место среди Перворожденных как данность. Он смотрел на свои руки — после того, как с них сошла старая чешуя, он почти не отличался обликом от воинов Айюра и успел позабыть о разделявшей их пропасти. Энергия Пустоты уступила в нём место светлой и чистой пси, и лишь в глазах остался её неизгладимый след, с которого сейчас срывались нити слёз. В темноту комнаты задержаний ворвалось мерцание трансмата. Нарек едва смог различить силуэт прибывшей, но чувствовал — это могла быть только Сахива. В его собственные чувства влилась аура её скорби. — Памятуя о том, что Такотос был моим сыном и учеником, прокуратор разрешил мне казнить тебя лично. — Сахива, я... я не делал этого! Поверь мне хотя бы ты! — не надеясь на благоприятный исход, Нарек всё же хотел, чтобы она судила о нём справедливо. — Я знаю, — она с горечью прикрыла глаза. — Но я бесполезна. Это дело дошло до Конклава, и всё, что я могла, это избавить тебя от ещё одного публичного унижения перед смертью. Если бы я попыталась защищать убийцу моего сына, меня бы сочли безумной. — Я... я бы не хотел этого. Я вообще не хотел причинять никому зла! Почему же... — Нарек. Не вини судьбу. У тебя... почти получилось, — её ладонь легла на стенку стазис-поля, отчего оно угрожающе зашипело, оставляя на бежевой коже крошечные голубые ожоги. Скорбь судящей была слишком сильна, чтобы замечать боль. — Скажи мне, юный тёмный храмовник, действительно ли ты готов на всё, чтобы жить и умереть на Айюре? — Да. Но что я могу? — он поднялся и коснулся поля напротив её руки. — Я отдал бы всё, но здесь и сейчас... у меня ничего нет. — У тебя есть ты. Твоё имя. Твоё сильное полное жизни тело. Твои убеждения, какими бы еретическими они ни были. Твоя свобода быть тем, кем хочешь. Я могла бы отпустить тебя на Шакурас и солгать, что ты мёртв. Они не смогли бы это проверить. Но ты ведь даже не рассматривал такого варианта. — Если бы боги дали мне ещё одну жизнь, чтобы прожить её здесь... Если бы у меня был выбор... я отдал бы всё это, не задумываясь. Стазис-поле деактивировалось, и единственным источником света остались белоснежные глаза судящей, похожие на две далёкие звезды. — Боги слышат тебя, Нарек из клана Тул'э, тёмный храмовник. С этого дня позабудь своё имя. Ты достиг конца своего пути, и я дарю тебе свободу, — в её руке тускло блеснул кхайдариновый кинжал, и Нарек не успел заметить, как он вошёл ему под рёбра, кончиком лезвия пронзив самое сердце. Он вскрикнул от боли и рефлекторно схватил судящую за плечи, чувствуя, как пол стремительно уходит из-под ног. Сахива крепко держала кинжал внутри него, не давая ни единой капли жизненной энергии просочиться наружу. Она продолжала держать, даже когда, обессилев, Нарек упал на колени, угасающим разумом чувствуя лишь ужас и непонимание. Несколько раз он содрогнулся в агонии и последним, что увидели его глаза, была его рука, сжимавшая ткань плаща судящей. Когда последняя капля жизни покинула тёмного, его глаза погасли, а голова безжизненно упала на грудь. Сахива осторожно коснулась лба, чтобы убедиться в его смерти, и вынула кинжал, позволив мёртвой лишённой света крови брызнуть на гладкий пол. Она бережно подняла ритуальное оружие — кристалл, сияющий впитанной жизненной энергией — и поднесла к лицу. — Такой чистый. И как только мог ты так долго выносить Пустоту? *** Син'Кхера была одинока в своём горе. Никто не хотел знать о боли той, чьими мыслями завладел падший. Претор Ксатал причитал о том, что лучшая из его учеников оказалась жертвой собственной страсти, и лишь надеялся, что судящие смогут вырвать корни Тьмы из её души. Прокуратор только качал головой и говорил, что узы любви уничтожить сложнее, чем память, и рассчитывал на то, что время подарит ей смирение. Она избегала тренировок — в каждом сопернике ей неизбежно мерещилось лицо возлюбленного. Она резала пальцы, вызывая в памяти образ его тела, лежавшего в луже крови без единой искры жизни, которое ей позволили забрать и похоронить. Она закопала его среди цветов, выросших на месте их первого единения, и четверть луны держала неусыпный траур. Её тело ослабло, кожа побледнела, отторгая солнечный свет. Иногда она слышала откуда-то издалека его голос, пробуждавший в ней минутное желание жить. Чувствовала его присутствие, словно он пребывал в Кхале, куда не мог войти даже при жизни. Она видела его в каждом сне танцующим с ней на берегу, бегущим в битву с неведомым врагом, страстно обнимающим её в экстатическом единении, и, проснувшись, находила в себе силы прожить ещё один день, чтобы измотать себя и снова упасть в объятия этого обмана. В тот день она услышала его совсем близко. Его голос, искажённый и слабый, звенел через Кхалу просьбой о помощи. Он звал со стороны озера Луайи, и она, встрепенувшись как испуганный тегон, побежала на зов. Уже подходя к озеру, она замедлила шаг, осознав, что это могло быть очередное наваждение, но всё равно продолжила идти, ведомая недобитой отчаянной надеждой. Всё же на берегу кто-то был. У кромки воды лежал молодой судящий, прижимавший к груди повреждённую ногу. Рядом неподалёку валялся тренировочный посох. Храмовница машинально поклонилась ему, хотя он даже не смотрел в её сторону. — Могу я помочь, судящий? — спросила она, надеясь скрыть за участием разочарование. Он повернулся к ней, и она узнала в нём Такотоса. Син'Кхера застыла, пытаясь совладать с захлестнувшими её противоречивыми чувствами. Её охватила ярость — всё это время она винила в гибели Нарека именно его. Но в то же время что-то дрогнуло в ней, когда она увидела его глаза — ярко-зелёные, как смертоносные молнии из Пустоты. — Ты умеешь вправлять суставы? — спросил он, указывая рукой на колено, застрявшее согнутым под неправильным углом. — О... конечно. Это обычная травма для новичков, — она подошла и помогла ему сесть и, не дожидаясь разрешения, резко дёрнула его голень. Колено хрустнуло и встало на место, прежде чем судящий успел закричать. Син'Кхера внимательно посмотрела на хрупкую конечность, лежавшую в её ладонях, и перевела взгляд на валявшийся на песке посох. — Вот только зачем тебе это? — Я... просто хотел убедиться в правоте учения Кхаса, — он размял вправленное колено и закрыл глаза. — И сейчас он смеётся надо мной из нашей памяти. — Если судящий рвётся в битву, он может соединиться сознанием с воинами и поддерживать их силу и веру в боевой медитации, — повторила храмовница одно из положений Ди Ул. — Но такой, какой есть, на поле боя он будет только помехой, — она неосознанно накрыла его ладони своими. В его прохладной светлой ауре терзавшая её душу боль вдруг отступила, и Син'Кхера осознала — в Такотосе изменились не только глаза. Тон его голоса, оттенки поверхностных мыслей, вибрации энергии — всё было совсем другим, и она точно знала, что причина была не в прикосновении к Пустоте. В теле судящего теперь была чужая жизнь. — Нарек... это ты? Как ты... — Это не я. Нарек был храмовником. Cтал бы храмовник поднимать такой шум из-за обычного вывиха? — сказал он холодно и попробовал подняться. Но, попытавшись наступить на повреждённую ногу, он снова вскрикнул и оступился. Син'Кхера поймала его за спину и подтянула к себе. Их взгляды встретились, и он поспешил отвернуться. — Я — судящий первой ступени Такотос ке Венатир, сын Ка'Мука и Сахивы. Тот, кто хранит память племени. Тот, кто поднимется так высоко, что не будет кланяться никому. — Кем бы ты ни был, — она провела рукой снизу вверх по одной из его длинных кос, спускавшихся по спине меж складок плаща, взяла пальцами за скулу и повернула к себе. Сопротивляться он не стал и поднял на неё полные тоски глаза. Она прижала его к себе, нежно и осторожно, и он нерешительно вернул ей объятия, — ты брат моей души, и я хочу только тебя.