Свет уже позади

      Темнота нещадно душила и давила со всех сторон, пока он отчаянно искал выход из этой черной ловушки, но все было тщетно. Безнадежно вжимаясь в стену, мужчина пытался разглядеть хотя бы небольшие проблески спасительных огоньков, одновременно вслушиваясь в далекий шепот. Здесь. Здесь, нашли его. Нашли и больше не выпустят из когтистых лап. Вдали послышался звук шагов. Он замер. Замер в ожидании своей кончины в лапах тех монстров. Дрожащие руки старались закрыть беззащитное горло, а блондинистая голова вжалась в колени. Вот и все.       Шум становился ближе, но в какой-то момент ученый с подозрением поднял голову и стал слушать внимательнее; шаги были слишком легкими и элегантными для тех, кого он ждал… Мужчина затаил дыхание, пытаясь расслышать еще какие-либо детали, и по спине пробежал табун мурашек, когда в воздухе послышался знакомый голос:

— Здравствуй, Том.

      Еще несколько секунд он пытался проглотить эти мягкие на первый взгляд слова, но в голове плотно сидела мысль: их владелец — лицемерный мерзавец, и он с отвращением выплюнул их обратно:       — Пошел вон.       В воздухе почувствовалась нерешительность, когда шаги прекратились. Однако это продлилось недолго: кажется, знакомый противный голос пропустил фразу мимо ушей и особо не жалел об этом. Тьма становилась все гуще, а голос — четче. Он будто доносился со всех сторон, окружая вжавшегося в невидимую стену Тома.

— Что же это?..

      Слабость постепенно ушла из конечностей.

— …Я тебя смущаю?

      Что-то, выдавившее любое бессилие, заставило ученого вскочить на ноги. В прохладную, опустевшую за много лет грудь понемногу начали просачиваться старые эмоции: отчаяние, обида, ярость… Они обволакивали идеально сформированный, отполированный мрамор, напоминавший силуэт сердца. Том потратил много времени и сил, чтобы сделать из разломанного на части камня шедевр — идеальную, холодную копию человеческой души. Без боли, без гнева, без разочарования. Но один только язвительный голос, словно кривой ржавый гвоздь пробил надежную стену, из щели которой снова начала сочиться эта гадость — чувства.       — ВОН! Убирайся! Убирайся отсюда! — заорал он в воздух, не понимая, где может стоять этот червяк.

— Напоминаю тебе о твоих обещаниях?..

      Голос послышался совсем рядом, заставив Тома судорожно мотать головой, однако его ничего не окружало кроме темноты и смрада плывущих слов. Он двинулся с места, желая добраться до мерзавца, что отравляет его рассудок:       — Закрой пасть! Заткнись! Заткнись! Заткнись!

  —…О том, кем ты раньше был?

      Слова вонзились в голову прямой и острой стрелой, а охотник, кажется, стоял где-то неподалеку. Том обернулся на голос и застыл, всматриваясь в темноту. Липкий черный туман начал пропускать знакомый до тошноты силуэт: растрепанная кудрявая голова на высоком худощавом теле была обращена на мужчину, устало, но внимательно осматривая каждую деталь.        Раньше был. Был? Кем я был? Кто я сейчас?       Вдруг со стороны Тома послышался прерывистый кашель. Появившийся силуэт стал медленно и, казалось бы, беспокойно приближаться, а в мутном тумане стал отчетливо различим сдавленный смех.       — Кем я был… — сипло втянул он воздух, пытаясь не задохнуться от внезапного приступа смеха, что становился всё громче и безумней с каждой секундой, с каждым глотком густого тумана. — А не хочешь напомнить, кем бы я МОГ стать? Кем я хотел стать?! Не расскажешь по чьей вине я здесь, Роберт?!       Том впервые осмелился посмотреть на старого друга знакомого. Темные фиолетовые глаза вымораживали его изнутри, сковывая, не разрешая отвернуться, а мешки под глазами добавляли им собственной, скопившейся тяжести, что грузными цепями ложилась на плечи.       — Мы оба виноваты, и ты это знаешь, — голос уже не звучал столь отдаленно, будто бы они стояли в коридоре корпуса их университета и болтали как ни в чем не бывало. Казалось, тех долгих шести лет, разрывающих его воспоминания и реальность, никогда не было.       — Оба?! — Том даже захрипел от такой наглости. — Ты — лжец! Ты — лживый мерзавец!       — А ты — предатель. Будем знакомы, — сдержанно, но ядовито парировал Роберт.       — Я участвовал в той конференции, как и остальные! Не моя вина, что меня выбрали.       Наконец кудрявая голова качнулась и скинула слащавую маску безразличия:       — Это было важно для меня! Это была работа всей моей жизни! И ты это зн-       — Знаю?! Хватит! Почему ты постоянно это повторяешь?       Тот ничего не ответил, а только продолжал, казалось бы, раздраженно всматриваться в серые глаза, но усталые морщины, держащиеся на сведенных бровях, выдавали печаль.       В воздухе снова послышались шаги. Том выпрямился, расправил плечи и задрал подбородок, чтобы хоть как-то компенсировать разницу в росте.       — Потому что это правда.       — С чего ты взял? — зашипел блондин, почти что плюнув в собеседника, что позволяло расстояние.

— Потому что здесь нет никакого Роберта.

      Его оппонент стоял неподвижно, не сводя с Тома глаз. Эти строки будто пронеслись в его голове, а не сквозь туман, полный напряжения. Брюнет чуть двинулся к застывшему ученому, который на несколько секунд забыл, как дышать и только следил за движениями старого знакомого. Фиолетовые глаза становились все ближе, вырывая с клочьями последние остатки уверенности, пока не приблизились окончательно, а темноволосая голова не наклонилась к уху.       — Ты один, — донесся колючий шепот до уха — лёгкий остаток присутствия забытого призрака, что исчез в ту же секунду.       Том проснулся утомленным.       Он открыл глаза и даже не сразу понял, что находится в своей комнате. Окружающий его мрак сеял сомнения: действительно ли он покинул этот кошмар или это очередная злая шутка его мозга? Мужчина слегка пошевелился, ощущая под собой мятые, влажные от пота простыни. Воздух был уже не такой душный и тяжёлый, скорее холодный и пробирающий.       Ноги коснулись прохладного пола, и по спине побежали противные мурашки. Кое-как, на ощупь, Том нашёл клавишу на стене; он ещё не привык, что свет теперь не включался автоматически. Но по крайней мере теперь он работает, что уже неплохо. После аварии ученый смог починить свет только на третий день, да и то лишь на нескольких этажах. Том хорошо помнил то утро… Темно, тихо и холодно. Он встает с постели, но ничего не происходит. «Би2!» — раздраженно зовёт мужчина, — «Что со светом?», но ему никто не отвечает. Том позвал ещё раз, и ещё, и ещё. Но насмешливая тишина продолжала гулять по комнате.

— Ты…

      Учёный зажмурился, стараясь не думать о том дне. За две недели он многое смог восстановить, так что нельзя было прекращать работу. Том окончательно встал и направился к компьютеру, оставляя на кровати остатки прошедшего сна.

— … Один.

      Он шел по коридору с тяжёлой сумкой наперевес, обдумывая дальнейшие действия. Нужно было дойти до склада и вытащить оттуда еды, заодно отремонтировать системный блок, что снабжал электричеством все помещение. При малейшей мысли о ковырянии в проводах и микросхемах ученый болезненно сощурился, потирая заклеенные пластырем пальцы; за столько месяцев он отвык от трудоемкой работы руками, предпочитая больше интеллектуальную деятельность. Большую часть грязной работы он поручал служебным или заводским роботам, а если же те не справлялись или работа была довольно тонкой, требующей осторожности и ума, то он посылал… Внутри что-то легонько скрипнуло, когда Том притормозил у знакомой зарядочной станции. Можно было только гадать, где она сейчас. Вероятнее всего, Би2 отключилась вместе с остальной системой и валяется в какой-нибудь темной комнате.       «Что ж, я все равно хотел ее перезапустить, так что всё… Всё сложилось… более чем успешно, » — неуверенно усмехнулся ученый. — «Ведь так? Она заслужила это. Она была неисправна. Она пошла против моей воли. Если только не пыталась помочь.»       Том с отвращением вспоминал последние месяцы: контракт, ругань, нервы… Как же он устал тогда, и как глупо и безвозвратно потерял контроль над собой, срываясь на все, что движется, в том числе и на помощницу. Хотя она была виновата. Наверное. Вся эта нервотрепка плохо сказалась на нем, но самое обидное — это то, что, возможно, эту жертву он принес зря. Вскоре после аварии ученый получил подозрительное письмо от канала, что предложил ему сделку. Слова этого письма были полны недоверия и сомнения по поводу контракта. Видимо, им показалось странным внезапное исчезновение BobSoc с канала связи. Тому на секунду показалось, что договор будет разорван, но, кажется, он сумел их уговорить дать ему время. Хотя, честно признаться, ученый уже не был уверен, что желает работать в таком темпе. Сбитый режим, поломанная техника, странное поведение Би2. О последнем он думал больше, чем хотелось. Ученый отметал любые сомнения в том, что он прекрасно справляется в одиночку. Он знает, какого это. Он привык.       Тяжелая дверь со скрипом двинулась с места, и в глаза больно ударил солнечный свет, к обилию которого ученый еще не привык.       Би2 всегда настаивала на том, чтобы он чаще выходил на улицу.       Снаружи было так же тихо, как и вчера, как и недели назад, а воздух такой чистый, что можно было не бояться вдыхать его полной грудью и наслаждаться приятной прохладой внутри. Довольно необычное ощущение. Раньше для Тома было дикостью так глубоко и свободно дышать вне его комнат с вентиляцией, где не было пыли, вони и прочих прелестей наружной жизнедеятельности.       Склад с холодильником был довольно далеко от основного здания, почти что возле стены, поэтому требовалось время, чтобы найти нужную дорогу. Особенно в первые дни; тогда приходилось переступать через свою гордость и самоуверенность и брать с собой карту. Какой же это был позор! Ядовитое чувство стыда наливало его голову каждый раз, когда он тянулся к сумке, и Том в конце концов отдергивал руку, ищущую злосчастную бумагу, продолжая бродить по территории еще долгие часы, пока гордость не уступала боли в ногах, и он наконец не признавался себе, что заблудился на собственной фабрике.       Сейчас же Том уверенно шел по дороге, а после и по коридору здания, ненавязчиво заглядывая в каждую темную комнату уже в который раз, совершенно не пытаясь что-то или кого-то там найти.       Наконец он открыл большую железную дверь, и снова табун противных мурашек пробежался по спине, почувствовавшей холод. Невероятное количество полок обивало все стены, там было все: фрукты, овощи, мясо, молоко. Посмотрев на все это обилие, Том раскрыл громоздкую сумку и начал ее заполнять, попутно благодаря удачу за работающий холодильник. Вообще, обстоятельства с этой аварией сложились весьма благополучно: отключилось почти все кроме вентиляции, водопровода и холодильных камер. Когда он ходил на разведку, то заметил, что все системы жизнеобеспечения были подключены к запасным генераторам. Хотя ученый и не мог вспомнить, когда это успел сделать, все продолжал хвалить себя из прошлого за прекрасное и своевременное решение.       Том нащупал щиток на стене и повернулся к нему с фонарем. Несколько минут он неаккуратно с опаской копался в проводах и переключателях, царапая тонкие пальцы, шипя и морщась из-за вновь отцепившихся шнуров, которые он задел руками, после чего ученый победно выпрямился, нажал клавишу на стене и… ничего не произошло. Все началось заново, а потом снова, и снова. Кажется, на бледных подушечках уже появлялись мозоли, а руки начинали ныть, так что приходилось опускать их ненадолго отдохнуть, через пару минут снова возвращаясь к работе. Время переваливало за час, когда ученый в последний раз нервно захлопнул щиток и подошел к выключателю. Том стоял пару секунду напротив клавиши, не желая двигаться, понимая, что он снова пойдет копаться в неисправной сети. Глаза больно сощурились за тонкими линзами, ожидая очередного провала, когда пальцы несмело надавили на стену. Комнату озарил свет. Том почувствовал это через опущенные веки и аккуратно, с недоверием приоткрыл один глаз. И правда. Он стоял в большой светлой комнате, наполненной морозильными камерами. По конечностям будто побежали искры, и из груди вырвался вспыхнувший как свет огонь в виде долгого победного «ДА!» раздавшегося на все помещение с резкими победными жестами.       — Да! Да! ДА! — не унимался ученый. — Сделал! Я сделал! Ты видела?! Видела?!       С громкими криками Том начал по привычке мотать головой в поисках, но голос постепенно стих, когда он вновь увидел пустое, давящее на него пространство. Былая озорная колкость в теле исчезла так же быстро, как и появилась. Усталые руки безжизненно сползли на колени, когда тот опустился на холодный пол в углу обширной светлой комнаты.

***

      Ноги скосило в последней режущей судороге, когда тело уже не выдержало и рухнуло на жесткий и колкий песок. Плечи через секунду почувствовали сладостную легкость, которую он тайно ждал так долго, когда тело подруги неуклюже свалилось рядом. Маленькие песчинки, что нагло просачивались через ткань одежды, заставляли все тело чесаться от раздражения, но вместе с этим Шрам совершенно не желал вставать и что-то предпринимать, зная, что любое движение заставит мышцы рыдать в отчаянии. Песок, к сожалению, уже успел нагреться и подобный отдых не приносил никакого удовольствия в отличие от утренней холодной почвы. Шрам со скорбью вспоминал тот холодный воздух, которым их обдало пространство, когда те перешли через барьер. Тогда парень даже наивно посмел подумать, что поход по пустыне будет куда проще, чем ему казалось. Как глупо.       Приятные воспоминания прервало чувство, обжигающее и болезненное, что медленно наливало щеку — пора вставать. Однако стоило только Шраму приподняться на руки, как слегка шершавый песок превратился в насыпь мелкого битого стекла, остро вонзавшегося и раздирая красную облезлую плоть. Сдавленное шипение вырвалось из глотки, когда тот дернул руками и жестко перевалился на локти. Ладони горели, будто побывали в самом аду, а Шрам вжал голову и стиснул зубы стараясь не издавать ни писка, пока скрюченные от рвущей боли руки сами не пройдут.       «Нет уж, с этим явно надо что-то делать», — раздраженно пронеслось в голове, когда он рассматривал красные, покрытые лопнувшими волдырями и рубцами ладони. Взгляд медленно зацепился за обугленные и порванные рукава. Шрам брезгливо оттянул кончик дырявой обожженной ткани, понимая, что это тоже не дело. Задумчиво переводя взгляд с ткани на ладонь, а после на лежащую рядом Виту с ее поясом для ножен, парень придумал нехитрый выход.       Через некоторое время руки наконец были удобно замотаны бинтами, а непривычно оголенные плечи неприятно обжигало солнце. Шрам сидел смирно, оглядывая местность, пока еще была возможность отдохнуть. На удивление, пустыня выглядела не совсем так, как он представлял. Это не всегда огромные просторы земли, покрытые песком, где нет ничего живого. Он сидел под громадной дюной, напоминающей всем известные пейзажи безграничной Сахары, которые так любят показывать в кино, чтобы впечатлить зрителя этой зловещей пустотой, однако с другой стороны парня сопровождала цепочка массивных черных скал, растущих из потресканного камня, желтовато-зеленые стволы с колючками — кактусы, сухие кустарники и пучки травы, разбросанные по всей дороге.       В конце концов, Шрам заставил себя двинуться с места и приблизиться к девушке. Вита мирно лежала на земле, будто спала, но каждая трещина, каждый содранный участок кожи, оголяющий металл безнадежно напоминал, что именно случилось с его хозяйкой… И по чьей вине. Отгоняя мрачные мысли, он со всей возможной осторожностью прикоснулся к лицу, обрамленному светлыми полосами, которые стали куда более блеклыми. Забинтованная ладонь мягко придерживала щеку, немного касаясь закрытых глаз, которые придавали девушке настолько безмятежный, но безжизненный вид, что где-то глубоко внутри начала зарождаться легкая тревога, и Шрам тихо позвал спутницу:       — Вита?..       Тишина разжигала беспокойство.       — Вит, посмотри на меня.       Парень слегка выдохнул, когда под ресницами наконец сверкнула зелень. Он аккуратно приподнял русую голову, а другой рукой начал спускаться по плечам, пока не нашел тонкую, но тяжелую кисть, не переставая смотреть хоть и в мутные, почти закрытые, но все-таки живые глаза.       — Покажи карту, пожалуйста, — прошептал ей почти что на ухо Шрам и взял тыльную сторону ладони девушки мягко и бережно, будто боялся, что та рассыпется от любого его вздоха или прикосновения.       Вита чуть поморщилась, но парень таки почувствовал движение в своей руке, и вскоре в воздухе появилась знакомая проекция.       — Мы идем правильно, — подала голос подруга и облегченно закрыла глаза, — можно отдохнуть у следующих скал.       — Дай мне пару минут.       Сидеть просто так на пекле не было особым удовольствием, так что Шрам решил продолжить беседу. Тем более, кажется, Вита говорила, что разговоры не отбирают так много энергии.       — Хм, я почему-то считал, что пустыни выглядят иначе. Ну типа… все в песке, дюны и все такое. А тут оказалось куда… приветливей, чем я думал, — предположил парень, разглядывая розовые цветы на колких и жестких лапах кактусов, на секунду подметив, что они бы хорошо смотрелись на длинный русых волосах. Хорошо ли розовый сочетается с зеленым? Он глянул на лицо подруги, что облокотилась на его колени и представил тот изумрудный отблеск, но на сей раз окаймленный в роскошных кактусовых цветах: «Да, определенно.»       — Так выглядит далеко не вся Сахара. Я бы сказала, что она вообще так никогда не выглядела, — озадаченное молчание заставило ее улыбнуться. — Сахара — это не одна большая пустыня, а совокупность нескольких, расположенных недалеко друг от друга со схожими климатическими условиями. Самый большие из них: Нубийская, Аравийская и Ливийская, в которой мы сейчас как раз и находимся.       — М-м-м, — задумчиво промычал Шрам, — кстати, сколько нам осталось?       Он увидел как подруга свела брови в попытках вспомнить:       — Эм, до скал и привала где-то пять-шесть километров, а дальше до барьера еще восемь.       — И какой же прогноз по заряду?       — Если продолжить в таком темпе, то у меня останется еще два процента, — удовлетворенно вздохнула Вита.       — Кажется, мы справляемся, — довольно сощурился парень, переминая пальцами чужую ладонь. — Я же говорил.       Девушка только шутливо цокнула, но будь ее глаза открыты, они бы определенно закатились в ее привычной саркастичной манере.       — И все же… — она начала, но уже не так уверенно, и Шрам увидел эту малую долю беспокойства в движении ее бровей. — Зачем?       Снова этот вопрос. Ну как? Как еще это можно объяснить? Точнее, как этого можно не понимать? На самом деле парень довольно часто поражался противоречивости ее натуры. Как кто-то, способный держать в голове такое колоссальное количество знаний, может быть сбитым с толку такой обыкновенной, казалось бы, естественной ерундой, как человечность? Хоть Шрам и знает ее относительно долго (по сравнению со всей его настоящей-то жизнью), он все еще пытался понять ее, но это никак не получалось, чтобы он не делал. Может, с ним что-то не так, а не с ней?       — Я уже отвечал на этот вопрос, — устало буркнул парень.       — Но ответ был некорректным.       — Что тебе не нравится в ответе «Я твой друг»?       Она озадаченно повела головой, чуть склонив её набок, — Ты не говорил, что после того как люди объявляют себя друзьями, на них накладываются какие-то обязательства. Если это так, то почему не было составлено договора или…       — Нет, нет, нет, — он поспешил прервать разогнавшуюся девушку, — никто никого не заставляет делать что-то. Это все происходит, ну, добровольно, по своему желанию.       — Зачем?       — Чтобы помочь?       — Зачем? — не унималась Вита, на секунду приоткрыв глаза и глянув на реакцию Шрама, прежде чем снова закрыть их.       — Потому что. Это. Твой. Друг. — разжевывая произнес Шрам, чувствуя шутливое раздражение оттого, что ему приходится разъяснять такие простые вещи.       — Значит, обязанности все-таки есть?        — Да нет… Аргх! Я не это имел в виду!       — А что тогда? — продолжала допытываться девушка, что уже начинало малость поддевать раздражением. Шрам глубоко втянул носом тёплый сухой воздух, прежде чем начать говорить.       — Ну, как? Это… Это твой… — он хотел было сказать слово «долг», но понял, что все начнется заново и плюнул. Иногда парню казалось, что она намеренно задает такие вопросы, чтобы поставить его в тупик и заставить чувствовать себя идиотом. Однако, глянув на спокойное лицо без капли колкости или притворства, Шрам шумно вздохнул и уже спокойно продолжил:       — Потому что ты так хочешь. Ты хочешь, чтобы близкие тебе люди были в безопасности, чтобы они ни в чем не нуждались.       Девушка только успела открыть рот, но Шрам сходу остановил ее, прервав ещё не начавшуюся фразу.       — Не спрашивай «почему». Никто… Никто на самом деле не знает. Просто такая вещь существует.       Вита, которая только что хотела возразить, замолкла, вновь задумчиво нахмурившись, будто в попытке что-то понять. Парень тоже не знал, что на такое можно ответить.       — Это странно, — вдруг опять подала голос девушка. В её голосе на краткий момент скользнуло заинтересованное непонимание.       — Хм, может быть. С чего ты вдруг вообще начала спрашивать такое?       — Я… Бывали моменты, когда я задавалась этим вопросом. Еще раньше, куда раньше, чем мы познакомились. Ты когда-нибудь задумывался о парадоксальном явлении альтруизма?       — Хах, да нет, знаешь ли, — усмехнулся Шрам, пытаясь понять смысл этих слов и не выдать своего незнания при этом, — не доводилось.       — Все существа на этой планете — машины. Машины из плоти и крови, которые управляются лишь одним — генами. У генов же, в свою очередь, одна миссия — продлить свое существование в другой особи в виде потомства. Если брать это в расчет, то становится совершенно непонятно, как на этом эволюционном пути появился альтруизм, если эгоизм куда выгодней для генов. Можно, конечно, предположить, что это направлено на выживаемость всего вида, но все же цель генов — перенести свои частные данные, а не схожие с ними данные одного из представителей вида. В этом случае гены вообще должны полностью пресекать желание помогать другим, потому что это все еще их конкуренты. Однако я многое читала про муравьев и пчел, например. Животные, живущие в группах, готовые пожертвовать собой ради спасения вида — это интересный феномен…       Вита вдруг почувствовала, что опора исчезла из-под головы, и слегка приоткрыла глаза. Напарник встал с земли, расправил руки и довольно прикрыл глаза, подставив лицо легкому порыву воздуха.       — Оригинальный способ меня заткнуть, однако, — слабо улыбнулась девушка и снова закрыла глаза, понимая, что Шраму вряд ли интересно все это слушать. Она как-то увлеклась.       — Ой, нет-нет, продолжай! Я просто почувствовал ветер, а в такую жару он, знаешь, очень кстати. Но я все еще тебя слушаю, говори дальше.       — Тебе правда интересно? — удивилась девушка.        — Ну, если честно, то я не понимаю ни слова. Но продолжай. Мне нравится тебя слушать.       — Правда?       — А почему я должен врать? У тебя приятный голос, да и мне так спокойнее. Теперь, когда ты постоянно с закрытыми глазами, я нервничаю больше. Я знаю, что у тебя еще есть заряд, и все в порядке, но все же… порой боюсь, что ты уже не ответишь. А разговоры хотя бы напоминают мне, что ты все еще здесь и с тобой все хорошо. — Голос Шрама стал тише под конец фразы, и он снова перевёл потупленный взгляд на девушку.       В воздухе звонко повисло недолгое молчание, прежде чем Вита ответила. Казалось, что ей нужно было подумать, прежде чем сказать что-то в ответ. — Прости, что заставляю такое чувствовать. Вероятно, это неприятно. Но визуальная обработка информации по энергозатратности стоит сразу после передвижения и поддержания систем.       — Да, да, все нормально, я понимаю, — почти сходу отозвался Шрам.       Вита сделала что-то похожее на согласный кивок и продолжила:       — К сожалению, ни у муравьев, ни у пчел нельзя узнать мнение на этот счет. Но, так как люди это тоже делают, решила поинтересоваться у тебя.       — Хм, знаешь, я не думаю, что стоит сравнивать пчел и людей, — дружелюбно усмехнулся Шрам. — У зверей если это и происходит, то на каком-то… подсознательном уровне что ли. Это, кажется, называется инстинктами. Мы же чувствуем, что так поступать правильно. Мы чувствуем, что кому-то другому плохо и помогаем, если это нужно. Это и отличает нас от остальной живности. У нас есть сложные чувства и есть порой необъяснимые и нелепые желания. Да, мы не слушаем логику и правила, инстинкты, даже когда стоило бы, но это и делает нас особенными. Это делает нас людьми. Живыми людьми.       — Даже те, — через какое-то время раздумий произнесла Вита, — у кого с этим… проблемы?       Парень добродушно посмеялся, догадываясь кого она имеет в виду, —Не волнуйся, ты тоже живая.       Вита резко открыла глаза, глянув на парня с нечитаемым, неясным выражением засевшей во взгляде глубокой задумчивости.       — Ты думаешь?       Шрам почувствовал на себе этот пытливый взгляд и обернулся, чувствуя, как по макушке едва ощутимо пробежались колючие иголочки. Девушка смотрела ему прямо в глаза с каким-то странным видом. Он не так часто видел ее такой, если вообще видел: девушка смотрела пристально, то ли испуганно, то ли выжидающе, так, будто от его слов зависит вся ее жизнь.       — Я уверен, — игриво подмигнул Шрам.