Привычка делать больно

— Он тебе нравится? Черное небо над головой, как зияющая дыра. Его голос стирается хлестким ветром, сиплым хрипом вихрится на мосту. Снизу доносится шелест воды, и он сдавливает перила так сильно, что продрогшие пальцы прилипают к металлу. Ночь серебрится в реке, и его лицо отражается в ней разводами мазута. Темное, измятое, сырое. Стайлз не спал несколько дней. Тео шумно дышит у него за спиной, а ветер колошматит его волосы. Взметает вверх, царапает по щекам и отпускает. Так иронично, Рейкен поступает со Стайлзом так же. Сгребает в объятия, чтобы сердце под ребрами жгло до колик, и пихает вниз. Носом по асфальту, счесывая колени до крови, горстью зазубренных камней под кожу. Запах крови в носу. Студеная, густая и темная, как ночь. Как сегодняшняя и как все предыдущие, которые Стилински провёл на посту. Под открытым небом легче дышать и не думать о том, что дома, в вашей квартире, поселился запах кого-то чужого. Кого-то, кто вдвое дороже тебя. Дороже всего, что между вами было. — Нет, — тяжелая ладонь Тео сжимает плечо, и у Стайлза не хватает сил уклониться. Убрать его руку, убрать его из жизни, выдрать по живому кусок сердца, где свинцово-черным выжжено его имя. Тео Рейкен. У Тео голос твердый и жесткий, словно из стали высечен. Тревожный взгляд скользит по лопаткам, и Стайлз устало прикрывает глаза. Ночной ветер обдувает прохладой, морозом воспоминаний, и россыпь мурашек на руках как единственный признак жизни. Он живой, дышит, и любовь вбирает вместе с воздухом. Её так много было в его сердце, что не вычерпать, не прогнать, не разрушить. Только заковать, заморозить кем-то чужим. Тем, кто стоит между ним и Рейкеном. — Говори правду, — Стайлз оборачивается так решительно, что Тео делает шаг назад. На считанные сантиметры ближе к дороге, где серая полоса асфальта и гул моторов. Где не существует резких шагов и движений. Только смерть, заскорузлая под колесами машин, запутавшаяся в безжизненных голосах и рыданиях. Стайлз между двух смертей. За спиной дорога в красках ночи, опасная скорость и легкая смерть. Всего лишь шагнуть вперед, даже вскрикнуть не успеешь. Внизу река глубиною в вечность, нехватка кислорода и смерть в вязких водах. Какую выбрать, чтобы поставить точку? Третья смерть держит руку у него на плече. Она спит в одной постели со Стайлзом и целует вкрадчиво нежно, когда рядом ни души. А днём встречает его, чужого, непохожего на других, с чрезмерной эмоциональностью и тягой к нему, к его Тео. Е г о Тео. Он когда-нибудь станет снова е г о? — Не нравится, — Тео шепчет едва слышно, и звуки его голоса сносит рев проносящейся мимо машины. Наверное, со стороны всё выглядит безумно. Стайлз, который не отрывает рук от перил, и Тео, приникший за его спиной. Как двое самоубийц, которые в любой момент могут покончить со своей жизнью. Или спрыгнуть с моста, или броситься под колеса. Вариантов немного, но выбор пока ещё есть. — Я же вижу, как ты на него смотришь, — Стилински снова приковывает взгляд к реке. Он как будто к себе обращается, к своему внутреннему голосу. Чтобы убедить окончательно, чтобы обрубить дорогу назад. — Он крутится возле тебя постоянно, но ты его не отталкиваешь. Ты отталкиваешь меня. Откуда только взялся этот ребёнок? Лиам всего на два года меньше Стайлза. Увивается возле Тео хвостиком и в рот ему заглядывает. А Тео в кайф. Когда всё внимание только ему отдано, он сходит с ума. Раскрывается, выпускает страхи на волю и печет. Рейкен убивает на месте. Как однажды оглушил Стилински. — Он маленький совсем, — на его губах лоснится улыбка, неуверенно теплая и живая. Ею восхищаться бы, впитывать, как воздух, и делиться. Не смотреть призраком в воду, отсчитывая секунды. Одна. Две. Пять. До полуночи меньше минуты. — Не в этом дело, — он шипит, перекрикивая ветер, и дрожащие пальцы выпускают перила. Полночь. Звоном в голове его голос, неустанно нашептывающий короткое, отчаянное «Мой». Его руки поперек ребер, как раскаленные цепи. — Ты только мой, понял? — ужалит в шею поцелуем-укусом и вдохнет его запах глубоко-глубоко. Тео ни слова больше не скажет, Стайлз тоже промолчит. Как будто луна отобрала дар речи. Она хранит массу его секретов, но боль утопится в реке. Скроется под бархатно-черной гладью. Стилински выбирал одну смерть, которую выбирать никогда не перестанет. Умирать от любви, чтобы возвращаться заново. Возвращаться к е г о Тео, который не будет чужим, никогда. Черное небо освещают звезды, и Стайлз улыбается, слушая мерное дыхание у него на плече.