All We Need is Daylight

— Я знаю, что это глупо, — говорит Фрэнк. — Я делал это сотни раз. Тысячи. Но все еще по какой-то ебучей причине я не могу проехать по чертовой прямой линии. — Фрэнк, это не глупо. Ты пережил кучу всякого дерьма, я не ожидаю, что ты вдруг возьмешь и начнешь жить так, будто ничего не было. — Но я фигурист, — стонет Айеро, останавливаясь перед Джерардом, который склоняется над бортиком, глядя на него и наблюдая за тем, как Фрэнк безжалостно разрушит все то, что обычные хоккеисты могут сделать без труда. — «He was a skater boy»* и все такое. — И что? Это не значит, что это легко, после того, через что ты прошел. Майки начал заниматься хоккеем, когда ему было шесть или семь, ладно, потому что я был в команде, а он хотел быть похожим на меня, поэтому начал кататься, но он был совершенно ужасен, знаешь, как все дети. Он катался в парке неподалеку от нашего дома, где есть каток, который честно был дерьмовым: лед был неровный, там были замороженные листья и ветки, поэтому это было довольно опасно, если честно. Ну, Майки катался там и, должно быть, споткнулся обо что-то и врезался в бортик. Секунду назад его было слышно, а сейчас он уже валяется на льду, пачкая ебаной кровью все вокруг. Оказалось, что он сломал нос, и это было довольно неприятно. После этого он никогда больше не хотел кататься, верно? Он полностью отрекся от этого вида спорта, а он ведь был совсем маленьким, такие вещи производят сильное впечатление, поэтому я не думал, что когда-нибудь снова увижу его на льду после этого. Но, в конце концов, я практиковался со своей командой, и Майки решил дать конькам еще один шанс. Это было примерно год спустя, но он купил себе коньки, пошел туда и сделал это. Просто катался. И с тех пор никогда не снимал с себя коньки. — Джерард, я не врезался в стену. Я не получал травму от хоккея. — О, но ты все равно понял, что я имею в виду. Я не особо хорош в метафорах, я отучился на художника, Фрэнк, а не на писателя. Айеро слегка улыбается ему, глядя на Джерарда чуть дольше, чем нужно. Тот одет во все черное, потому что он, кажется, считает, что «пробраться» на хоккейный каток в два часа ночи — это отличный повод для этого. Либо дело в этом, либо это просто самая теплая одежда, которую он нашел для похода на каток, на котором, верите или нет, довольно холодно. Вероятно, это каким-то образом связано со льдом. Он выглядит чертовски мило в этом. У него длинный черный вязаный свитер, который идеально подходит для того, чтобы украсть его у возлюбленного, когда его не будет рядом. Джерард каким-то образом выглядит приличнее, чем обычно. Чаще всего его одежда мешковатая и серая, но сегодня он выглядит чище. Если Джерард выглядит чистым, то это всегда достижение, учитывая, что он принимает душ раз в неделю, и сегодня, должно быть, как раз и был этот день. Справедливости ради, Фрэнк тоже не принимал душ некоторое время, а сейчас просто жутко потеет из-за тренировки. Он будет пахнуть хуже, чем обычно Джерард. Это была его идея, так что если Фрэнк недоволен своим прогрессом, то это на его же совести. Он боится льда, как будто тот содержит в себе чудовище, только и ждущее подходящего момента, чтобы съесть его. Этим монстром, скорее всего, являются его собственные воспоминания. Они повсюду в стенах этого здания. Он не может ни ступить, ни посмотреть куда-либо, не вспоминая чего-то одного. И не все из этого является плохим. Возле штрафной он впервые встретил Рэя, который остановился поздороваться с Фрэнком, когда тот впервые прибыл сюда. У сидений возле входа он впервые увидел Джерарда — взъерошенного, нечистого и в мешковатой одежде. В этом помещении он побеждал, падал, толкал других. Он здесь не так давно, но это место уже пронизано его присутствием. Фрэнк теряется в своих мыслях. Он всегда катается лучше всех, когда не думает об этом. Когда он просто существует, а не пытается что-то доказать. Он сталкивается с проблемой переусердствовать, когда много думает. Гораздо легче расслабиться и просто позволить себе быть. Внутренности Джерарда скручиваются от тоски. Фрэнк такой невероятно прекрасный. Так талантлив от природы. Он все, чего хочет Уэй и чего у него не может быть. Фрэнк катается на коньках с красотой и изяществом кисти на холсте. Джерарду нравится считать себя довольно неплохим художником, но он ничто по сравнению с Фрэнком. Он какое-то небесное существо, замаскированный ангел, даже не осознающий этого. Джерард знает, что что-то значит для Фрэнка, и наоборот. Но никто из них не уверен, что именно он значит для другого. Айеро останавливается перед Джерардом, который физически находится здесь, но на ментальном уровне он где-то в другой вселенной. Фрэнк смотрит на него, потому что это идеальный момент, чтобы пялиться на него и мечтать о нем, учитывая, что тот не обращает внимания вообще ни на что. Требуется несколько минут, чтобы разум Уэя вернулся на этот уровень существования, но когда он это делает и видит взгляд Фрэнка, то сразу краснеет. Айеро закусывает губу, прежде чем развернуться и уехать на полной скорости, просто чтобы выяснить, как быстро он может убежать от своих проблем. Как оказалось, довольно быстро. Если смотреть со стороны, то это все совершенно негетеросексуально, но ни один из них этого не замечает. Фрэнк просто надеется, что в один день его влюбленность перегорит. Что в конце концов он найдет себе кого-то, с кем у него реально будет шанс, а не гетеросексуального помощника тренера. Ускоряющийся поезд собственного разума прерывается голосом Джерарда: — Фрэнк, ты неправильно держишься. Если ты будешь кататься таким образом, то я смогу сбить тебя с ног пером, — кричит он на него, что является его способом похвалить на льду. Если Джерард не выкрикивает критику, то, значит, вы катаетесь настолько плохо, что он даже не думает, что вы достойны каких-либо указаний. Приятно знать, что все не так сильно изменилось, несмотря ни на что. Фрэнк останавливается в нескольких футах от того места, где стоит Джерард, и окликает его: — Когда ты катался в последний раз, Джерард? — Это слишком — слушать критику от парня, который никогда толком ничего не делал. Зачем Фрэнку прислушиваться к нему, если Уэй даже не катается сам? — Э-э, примерно в то время, когда я взялся за эту работу, — говорит Джерард, не ожидая, что его окликнут прямо сейчас, особенно Фрэнк. — На младших курсах? — спрашивает Айеро. Джерард пожимает плечами. — Вроде того. Однажды на рождественских каникулах я был на катке возле дома, но с тех пор я больше не катался. — Серьезно? — Фрэнк в ужасе смотрит на Уэя. — Почему? Разве тебя не ранил уход? Я понимаю, что ты больше не хотел играть, но вообще перестать кататься? — Я думаю, мне просто уже не было смысла беспокоиться о своих собственных навыках. Я не хочу, чтобы весь смысл этой команды или вообще игры заключался во мне — я хочу, чтобы это был спорт, прогресс команды. Я просто слишком зациклился на этом. Фрэнк не особо настаивает на своих словах, прежде чем сказать: — Я хочу увидеть, как ты катаешься. Джерард издает звук, который определенно нельзя трактовать как нетерпение, и осматривает каток, как будто пытаясь найти что-то, что можно будет использовать в качестве предлога для побега. Некоторое время он просто пялится на бортик перед собой. Смотреть на что угодно, кроме Фрэнка, гораздо легче, потому что тот достаточно красив, чтобы прожечь глаза, если смотреть на него слишком долго. — Прошло действительно много времени, Фрэнк, — говорит Джерард. — У меня даже нет коньков. — Эм, нет, у тебя есть, — Фрэнк скептично смотрит на Уэя. — Они в твоем офисе, я видел их. — Они очень старые. — Ты носил их всего лишь два года назад. — Что, если они не налезут на меня? — Твоя нога выросла на шесть размеров за последние два года? — Ты не позволишь мне придумать отмазку, не так ли? — Катание на коньках — это жизнь, Джерард, — говорит Фрэнк, ухмыляясь ему в ответ. Джерард вздыхает, но не отказывается. Айеро улыбается, когда тот встает, подходит к дверям и исчезает за ними. Фрэнк ждет минуту, а затем понимает, что это займет некоторое время, поэтому вместо того, чтобы просто ждать, делает несколько кругов вокруг катка, что является полноценной тренировкой для спортсмена, бегущего по стадиону, но на коньках сделать полный круг занимает менее минуты. Фрэнк не может поверить, что тот когда-то думал о том, чтобы бросить это. Даже без хоккейной клюшки это целый мир для него. Быть на льду, целиком и полностью в своем мире без кого-либо еще, глядящего на него свысока и превосходящего его. Он никогда не встречал никого, кто мог бы превзойти его. Может, когда-нибудь это и случится, если ему удастся попасть в НХЛ. Как будто есть вероятность, что у него это не выйдет. Он не сдастся, пока его имя не будет напечатано на футболках детей повсюду. Пока его не начнут обсуждать на ESPN, говорить о его играх, а не о скандалах, в которых он анонимно участвует. Фрэнк не сдастся, пока не станет капитаном команды, пока не коснется Кубка Стэнли, пока не начнет тренировать «Девилз», потому что стал слишком взрослым, чтобы играть за них. Его мечты в звездах, и он не остановится, пока они не станут реальностью. Никогда. Ни для чего и ни для кого. Нахуй все остальное. Он был ранен, ему было очень больно, он не собирается этого отрицать. Иногда это сложно, и когда оказываешься сбитым с ног, трудно снова взять себя в руки, но Фрэнк не позволяет себе оставаться в стороне. Слишком много всего ждет его впереди, чтобы стоять на месте. С противоположной стороны катка раздается какой-то звук, и Фрэнк оборачивается, чтобы увидеть, как Джерард нерешительно выходит из раздевалки с тусклыми лезвиями под ногами. Его коньки сами по себе выглядят какими-то старинными из-за нечастого использования, и то, как он их носит, лишь удваивает это впечатление. Он как Бэмби, учащийся ходить. — Черт возьми, я думал, что это как езда на велосипеде, — говорит Джерард, ступая очень осторожно и медленно, держась за стену, чтобы иметь возможность пройти на лед. — Ты еще не на гребаном льду, Джерард; вероятно, поэтому это так нелегко. — Заткнись, — произносит Уэй с легким раздражением в голосе. Фрэнк хихикает и чувствует, что едет назад на коньках, когда наблюдает за тем, как Джерард нерешительно двигается вперед. Айеро изо всех сил старается не смеяться над ним, честно, но это сложно. Джерард смехотворно плох в ходьбе на коньках. Они не предназначены для ковров или бетона, но на них не настолько трудно пройти пару футов. Фрэнк никогда, кроме первых шести лет своей жизни, не был вне льда так долго. Даже с несколькими сломанными костями он вернулся на лед в течение «шести недель», как посоветовал его врач, но на деле прошло примерно четыре недели, потому что его больше волновало катание, а не выздоровление. В некотором смысле, это до сих пор так. Коньки всегда на первом месте. Все остальное на втором. Школа, жизнь, друзья — все они идут после хоккея. За исключением его эмоционального состояния на данный момент, которое, к сожалению, до бесконечности является первым местом. Он считает, что хоккей, или, по крайней мере, катание на коньках играет важную роль в его собственном выздоровлении, потому что это для него является самой важной вещью на свете. Его психическое здоровье буквально не сможет улучшиться, если он лишит себя того, что любит. — Ты прекрасно справляешься, — говорит Фрэнк, подождав немного, и одаряет Джерарда яркой улыбкой, что тот замечает, но вынужден сразу же отвлечься, уверенный, что это, в сочетании с белизной льда, просто ослепит его. — Блять, на что только я ни готов пойти ради тебя, — шепчет Уэй сам себе, недостаточно громко, чтобы Фрэнк услышал. Джерард сначала опускает одну ногу на лед, а потом другую, все еще держась руками за бортик. Он осторожно балансирует, пытаясь найти равновесие. Лед под ним другой, но в то же время совершенно такой же. Это похоже на еду, которая на вкус всегда одинакова, независимо от того, как давно вы в последний раз ее ели. Это как мамина готовка. Он не живет дома около пяти лет, но если бы он увидел ее жареную картошку перед собой, то сразу вспомнил бы ее вкус, как будто бы ел ее только вчера. Просто воспоминание ощущения льда под собой не подразумевает под собой то, что он помнит, как быть в гармонии с ним. Он буквально стоит на тонких, острых лезвиях на льду, скользкой поверхности. Это изначально идиотская концепция, и прошло очень много времени с тех пор, когда он чувствовал это. Ему недостаточно просто помнить об этом — нужно использовать эти воспоминания. Джерард, чувствуя смелость, отпускает бортик, скользя вперед несколько секунд, прежде чем одна его нога начинает выезжать вперед. Он не совсем падает, но драматично танцует перед падением, прежде чем неизбежно найти гармонию в позе с широко расставленными ногами. — Круто выглядишь, — произносит Фрэнк, сдерживая смех. — Отъебись, Айеро, — отвечает Джерард. У него уходит не больше минуты на то, чтобы ощутить лед под ногами таким образом, что он узнает это, и с этого момента он очень быстро становится с ним другом снова и снова. Лед принимает его назад, скучает по нему так же, как и он сам. Он не возвращается к тому, на чем остановился, но, по крайней мере, для десятилетнего ребенка он был бы неплох. Фрэнк наблюдает за тем, как Уэй легко скользит по катку, словно ангел, летящий по воздуху. Айеро едет задом перед ним, наблюдая за тем, как уровень комфорта Джерарда растет, и то, что это не занимает так много времени, является облегчением для них обоих. — Знаешь, а ты не так уж и плох, — говорит Фрэнк, улыбаясь. — Спасибо, — отвечает Джерард. — Я катаюсь с тех пор, как ты родился. Фрэнк усмехается. Уэй старше его едва ли на четыре года. Достаточно небольшая разница в возрасте, чтобы Айеро мог встречаться с ним. Достаточно небольшая разница в возрасте, чтобы он мог отвезти Джерарда домой к своей матери, и она не поняла бы, что он старше. Хейли думала, что их отношения имели бы смысл. Фрэнк считает, что в этом больше смысла, чем в чем-либо еще на свете. Джерард — неудачник, а Фрэнк — придурок; они будут жить долго и счастливо. — Ты никто по сравнению со мной, старик, — говорит Фрэнк. Джерард, видя в этом вызов, прищуривает глаза. Решив, что он бог катания на коньках, который даже не думает о возвращении в спорт, который бросил два года назад, Джерард подъезжает к Айеро, ну, или к тому месту, где тот был, прежде чем плавно отъехать на другую сторону катка, что заставило Уэя задаться вопросом, катается ли он или на самом деле летает по льду в волшебном танце, который он не достоин видеть. Фрэнку не нужно время, чтобы привыкнуть к конькам, когда Джерард на льду. Как только он оказывается там, в Айеро возникает стремление доказать, что он лучше. Не то чтобы они оба этого не знают, но он просто хочет, чтобы это было заметно очевидно. Фрэнк катается на коньках лучше всех, кого он знает. Айеро буквально нарезает круги вокруг Джерарда. Тот издает ворчащий звук, прежде чем попытаться догнать парня, который просто останавливается перед ним, брызгая льдом на его коньки. — Я думаю, мы доказали, что ты все еще в хорошей форме, — произносит Джерард, запыхавшись от перемещения на целых десять футов от того места, где он стоял минуту назад. — Тебе просто нужно было доказать себе, что ты лучше меня, чтобы двигаться дальше. — Это не соревнование, но если бы оно было таковым, то я выиграл, — Фрэнк ухмыляется. Джерард усмехается, но хмурится. — Да ладно тебе, Джерард, — говорит Фрэнк, чувствуя себя живым впервые за долгое время, когда летит по льду так же естественно, как и всегда. Уэй улыбается ему в ответ, а холодное красное лицо просто сияет при виде этого прекрасного человека, который никогда не выглядел где-либо более изящным, чем на льду. Без своего обычного хоккейного снаряжения, только в свитере и перчатках, Фрэнк на самом деле выглядит так, будто родился на катке. Джерард внезапно захотел увидеть его, занимающегося фигурным катанием. Он выглядит так грациозно и естественно в своих хоккейных коньках, не в состоянии делать трюки. Каково было бы увидеть, как он на самом деле летит, исполняя танец на льду? Это такие разные виды спорта; один агрессивный, потный и неуклюжий. Другой — изящный, красивый, милый. Личность Фрэнка относится к последнему пункту. Это может означать, что это его судьба. Джерард задается вопросом, насколько же Айеро хорош в этом. Он только мельком взглянул на эту сторону его личности. Но что насчет тех моментов, когда Фрэнк знает, что за ним наблюдают? Вероятно, он был бы идеален во всем, и даже если нет, то Джерард все равно не может этого узнать. Он хотел бы, чтобы Фрэнку не приходилось скрывать эту часть своей сущности, но он знает, что это невозможно. Даже Джерард был почти что разгневан, когда впервые увидел его, занимающегося фигурным катанием. Он думает, что это было в основном из-за невежества, ведь раньше он никогда ничего не знал об этом виде спорта. Он просто предполагал, что это должно быть проще и менее изнурительно, потому что это всегда выглядит так безупречно и плавно со стороны. Ему никогда не приходило в голову, что фигурное катание подобно балету. Это выглядит просто, но на самом деле очень немногие люди способны заниматься чем-то таким же сложным, как фигурное катание. Ради фигурного катания истекаешь кровью. Из-за хоккея такого не происходит. Появляется пара синяков, иногда перелом или выбитый зуб. Но из-за этого не истекаешь кровью. Так или иначе, это большая разница. — Ты собираешься кататься на коньках, или ты так и будешь стоять с открытым ртом? — спрашивает Фрэнк. У него есть огромный соблазн вытащить на лед пару хоккейных клюшек и шайбу, чтобы увидеть, насколько Джерард действительно хорош, но он не думает, что сейчас подходящее время для этого. Фрэнк не особо хочет играть в хоккей прямо сейчас. Он просто хочет кататься на коньках. Ничего такого — ему просто нравится воздух, дующий в лицо, что создает ощущение полета. Ему нравится скорость, равновесие и то чувство, словно ты летишь. Иногда ему кажется, что это и есть то, что действительно волнует его в любом виде спорта. Дело не в хоккее или фигурном катании. Дело в ощущении силы на льду. И есть несколько способов достичь этой власти. Например, держать клюшку в руках, чувствовать товарищество в команде и гордость за победу в игре. Но также есть ощущение красоты, такие движения, что челюсти сами падают вниз, и безупречный вид без каких-либо усилий. Катание на коньках помогает ему чувствовать себя лучше. Но хоккей действительно много значит для него. Ему важен этот спорт, он чувствует привязанность к команде и игрокам, за которых болеет. Ему это чертовски важно. Для него хоккей значит буквально больше, чем все на свете. Но фигурное катание так же хорошо определяет его во многих отношениях. У него нет возможности быть столь же открытым по отношению к этой своей стороне, но это не делает ее менее значимой. Фрэнк летает по катку, в основном по кругу, время от времени оглядываясь, чтобы увидеть, как Джерард довольно хорошо справляется. Он определенно не выглядит новичком в катании на коньках, но также не похож на эксперта. Этот парень поступил в тот же университет, что и Фрэнк, на ту же стипендию. Справедливости ради, Джерард также является потомком хоккеиста, так что он поступил бы в любом случае, но Айеро трудно разглядеть ту яркую звезду, которой тот когда-то был. Фрэнк вообще-то не особо много знает о хоккейной карьере Джерарда. Он довольно много знает о его отце, но не о нем самом. Он в курсе, что тот был защитником и что его любимым хоккеистом был Скотт Стивенс — другой защитник, который известен не только за свои навыки, но и за свои драки с другими игроками. Фрэнк задается вопросом, говорит ли этот факт что-нибудь о том, каким игроком был Уэй. В то же время он слышал много хорошего о Джерарде. Люди никогда не говорили, что он был лучшим в команде, но судя по тому, что Фрэнк понял, по навыкам он был кем-то наподобие Моргана. Он был чертовски хорош и мог бы быть лучшим, если бы продолжил играть. Фрэнк хотел бы это видеть. Он бы все отдал, чтобы ощутить то, как Джерард играет в настоящей игре. Не обращая ни на что внимания, Айеро не замечает, как Джерард несется ему на встречу. В стиле Hanna-Barbera он сталкивается с Фрэнком, его вес толкает его, и они оба валятся на холодный твердый пол под ними. Очевидно, что это вина Уэя, и тот не стал бы этого отрицать. Он опрокидывает их обоих, что является явным знаком, потому что Айеро играет в хоккей и знает, как ударить кого-то, не упав при этом самому. Какой смысл толкать кого-то, если вы оба падаете? Этим ничего, кроме штрафа, не добиться. Падение само по себе утомительно, и вследствие его в грудную клетку Фрэнка врезается локоть, что он, безусловно, будет чувствовать еще в течение нескольких дней. Он издает задыхающийся раздраженный звук, но не совсем злой. Ему удается уберечь свою голову от столкновения со льдом, выставляя локти перед собой. Но он сейчас без защиты, поэтому было бы плохо, если бы Фрэнк, уже с травмой головы, сейчас еще ударился бы ею о лед. У него определенно было бы сотрясение, о котором он так беспокоился. Используя локти, чтобы упасть на них, ему удается избавить себя от перелома запястий. Джерард оказывается совершенно невредим, поскольку приземляется на мягкого Фрэнка. Обычно он бы не жаловался, но он понимает, что прикасаться к нему сейчас — не лучшая идея, поэтому он чувствует себя немного дерьмовее, чем нужно. Фрэнк поднимает взгляд; боль проходит по его телу с тревожной скоростью, словно чтобы выяснить, какие конечности откажут первыми. Он видит, как Джерард моргает всего в нескольких дюймах от него, выглядя не в своей тарелке. Это самое маленькое расстояние между их лицами, которое когда-либо было, или, по крайней мере, так кажется. Они чувствуют дыхание друг друга, и воздуха становится недостаточно, чтобы целиком им насытиться. Джерард смотрит в глаза Фрэнка, и наоборот. Это довольно долгий момент. Достаточно долго, чтобы сердце Айеро билось в два раза быстрее. Они смотрят друг на друга, Фрэнк опускает взгляд на губы Джерарда, и тот делает дрожащий вдох, который никак не облегчает его одышку. Если бы это было кино, именно здесь они бы и поцеловались. Именно сейчас они бы поняли, что были влюблены друг в друга все это время, и начали бы страстно целоваться, прежде чем вернуться в квартиру Джерарда и трахаться всю ночь. Они проснулись бы рядом друг с другом, нежно улыбнулись, поцеловались, а затем экран стал бы черным. За исключением того, что они не в кино. Джерард неловко извиняется и карабкается в сторону от Фрэнка, вместо этого падая на лед, в то время как Айеро делает все возможное, чтобы сесть, чувствуя себя немного иначе, чем раньше. Фрэнк почти что хочет что-то сказать, потому что ясно, что между ними есть какое-то напряжение. Он почти спрашивает Джерарда, не сходит ли он с ума. Потому что иногда действительно кажется, что между ними что-то есть. Такое чувство, что он не просто бредит, а Уэй на самом деле может чувствовать что-то в ответ. Вместо этого Фрэнк просто толкает Джерарда в руку и говорит: — Ты, блять, отстой, чувак. — П-прошло уже несколько лет. Мне очень жаль, — отвечает Джерард, краснея. Он не знает, что еще сказать. Фрэнк смеется, но этот звук выходит приглушенным. — Прости, — повторяет Уэй, наблюдая за тем, как Айеро растягивает мышцы и трет синяк, образовавшийся на локте. — Думаешь, мне теперь придется отрубить ее? — спрашивает Фрэнк, закатывая рукав так, чтобы было видно розоватый оттенок на его руке. Джерард оценивает это с насмешливой серьезностью. — О, разумеется. — Черт, — стонет Фрэнк. — А я хотел посоревноваться на Wipeout. Что я буду делать лишь с одной рукой? — Эй, чувак, Паралимпийские игры — это всегда вариант. — Ты переоцениваешь мои навыки, — усмехается Фрэнк. Айеро встает первым, и, вероятно, это хорошо, потому что он помогает подняться Джерарду, но тот не совсем привык к буквально лезвиям, приклеенным к его ногам. Уходит пара минут на то, чтобы вернуть его в вертикальное положение. Это не вина Фрэнка, и он даже не позволяет тому снова утянуть его вниз. — Я почти уверен, что мне хватило на сегодня, — говорит Фрэнк, все еще разминая руку, потому что теперь в ней возникают новые боли, вызванные Джерардом. — Учитывая, как я серьезно ранен и все такое. — Заткнись, — произносит Уэй, все еще краснея, но кивает в знак согласия. Он хочет избавиться от этих коньков и вернуться на твердую поверхность. — Следи за собой, чувак, или я тебя толкну, — говорит Фрэнк на полном серьезе. Он может быть безнадежно влюблен, но в то же время он еще подросток. Есть что-то универсально привлекательное в том, чтобы смотреть на то, как кто-то падает. — Может, ты мог бы помочь мне избавиться от этих коньков? — спрашивает Джерард, одаривая Фрэнка своей самой лучшей подлизывающейся улыбкой, лишний раз напоминая парню, насколько он совершенен. — Да, хорошо, — сдается Фрэнк, позволяя Джерарду закинуть руку на его плечо, а потом осторожно ведет его к бортику, прежде чем перепрыгнуть его, а потом помочь Уэю. Почему-то его совсем не волнует, что тот практически лег на него, чтобы идти. Это не кажется странным. Это просто кажется нормальным. Он знает, что должен беспокоиться, и месяц назад это бы напугало его. Но Джерард — его лучший друг во всем мире, и это не странно; как будто он знает, что так и должно быть. Это просто Джерард, и это всего лишь он. Хотя он действительно хотел бы поцеловать его. Хотел бы поцеловать своего лучшего друга. Он знает, что если бы он это сделал и если бы Джерард ответил ему взаимностью, то в их руках был бы целый мир. Потому что никто так не подходит друг другу, как Уэй подходит Фрэнку. Они являются друг для друга недостающими кусочками пазла. Он был бы способен на все, если бы Джерард был с ним. Фрэнк не может поцеловать его. Они идут до самого офиса Джерарда, а не переобуваются в раздевалке по очевидным причинам. Айеро отказывается заходить в эту комнату. Сидя в кресле, он наблюдает за тем, как Уэй переобувается в свою обычную обувь. Он не может не смотреть на него. В нем прекрасно буквально все. Его острое лицо, мягкий живот, бедра, от которых у Фрэнка текут слюнки. Он идеален. Айеро любит в нем все. Но больше всего ему нравится улыбка Джерарда. И его глаза. Фрэнк никогда не считал себя безвкусным человеком, и Джерард — прямое тому доказательство. Он не самый красивый парень в мире, и где-то глубоко внутри Айеро знает это. Он знает, что Уэй даже не является самым красивым парнем в команде. Но он такой. Он намного красивее просто потому, кто он есть. Потому что только он мог бы говорить о комиксах в течение пяти часов, потому что он носит лишь одну пару белых уродливых конверсов, потому что в его квартире есть склад коробок из-под пиццы, потому что у него есть следы краски под ногтями, а его одежда всегда слишком большая и серая. Он лучший просто потому, что он Джерард. Оказавшись в удобной обуви, они оба выходят из офиса, проходя через темный коридор, который освещается только уличными фонарями и луной, чей свет просачивается через огромные окна. Фрэнк наблюдает за Джерардом, стараясь не делать это таким очевидным. Они покидают здание, Уэй ищет ключи, чтобы запереть за ними двери, а Фрэнк просто любуется его совершенной красотой в эту ночь. — Ты, типа, готов вернуться в свою общагу, или ты пойдешь ко мне? — спрашивает Джерард, и это что-то ломает во Фрэнке. Его улыбка исчезает практически моментально. Как будто внезапно Айеро понимает, что он печален. Он был отвлечен. На какое-то время Джерард целиком забрал это у него. Он почти забыл. В его кишечнике пустая боль, которая, вероятно, останется там навсегда, но последние несколько часов он не чувствовал себя таким раздавленным. — Блять, — говорит Джерард, видя выражение лица Фрэнка. Он не знает, почему, но совершенно точно он вызвал этот пустой безжизненный взгляд. — Прости меня, я… — Ты ничего не сделал, — Фрэнк прерывает извинения Джерарда, не желая слышать это, когда тот не сделал ничего плохого. — Я просто забыл, каково это — быть мной, вот и все. Ты отвлек меня от этого. — Боже, это чертовски отстойно, — произносит Уэй. Он выходит в ночной воздух; вокруг тишина. Мир не понимает, какое сейчас время года. Не совсем осень и не совсем зима, но все еще похоже на лето. Нет никаких признаков сверчков, так что, очевидно, что это не лето, но воздух все еще кажется влажным, хотя, это может быть потому, что зима угрожает всему миру своим скорым прибытием. — Да, — отвечает Фрэнк. Он не отвечает на вопрос Джерарда о том, куда собирается идти. Он просто идет рядом с ним, в тот же самый пункт назначения. — Хотел бы я сказать тебе… — начинает Джерард, но потом передумывает и замолкает. — Сказать мне что? — Я, ну, хотел бы сказать тебе, что могу помочь тебе, что я знаю, как сделать все лучше, но, просто, я не знаю. У меня нет таких ответов. Я хочу, чтобы все было лучше. Очень сильно. — Я знаю это, — отвечает Фрэнк. — Я тоже этого хочу. Но ничего страшного, если это займет какое-то время. До тех пор, пока есть, ради чего ждать. Какую бы боль я сейчас ни испытывал, я искренне верю, что все станет хорошо. В конечном счете. — Могу я, по крайней мере, вышвырнуть его из команды? — спрашивает Джерард, не притворяясь, что он понятия не имеет о том, кто это сделал. Фрэнк должен знать, что он в курсе. Все не может быть очевиднее — это мог сделать только один человек. — Я просто… Он лучший игрок в команде, Джерард. Не считая меня, наверное, он лучший, кто у нас есть. — Значит, команда значит для тебя больше, чем… чем отомстить ему? — Дело не в этом, — Фрэнк качает головой, — честно. Просто если он уйдет, то люди захотят знать, почему. Что мы скажем в таком случае? И, кроме того, у тебя нет полномочий выгнать его из команды. У Тренера есть. И у деканата. Если бы ты попытался это сделать, то что бы ты сказал? Я знаю, что ты пытался сделать это раньше, но почему сейчас все должно быть иначе? — Я… я могу сказать им, что кто-то анонимно написал мне! — произносит Джерард. — Ты помнишь статью, я мог бы использовать это в своих интересах. Я мог бы сказать им, и-и его вышвырнут из университета, отправят в тюрьму или просто забьют до смерти контейнерами для ланча. Что угодно, Фрэнк! — Джерард, я не… я не хочу этого. Я хочу, чтобы все вернулось на свои места. — Но если он все еще там… — Это моя проблема, — отвечает Фрэнк. — Моя. Я не хочу, чтобы ты возился с этим. — Я просто сильно беспокоюсь о тебе, — после слов Джерарда тишина возникает в ночном воздухе. Они идут рядом, чувствуя, будто чего-то не хватает. Для Фрэнка это довольно очевидно, потому что ему не хватает практически всего. Джерард же понятия не имеет, почему так чувствует себя. Он просто знает, что ему грустно, он несчастен, и ему больно, а все потому, что он смотрит за тем, как Айеро проходит через это дерьмо. Единственный слышимый звук — топот их ног об асфальт. Напряжение исчезает с каждым шагом. Фрэнк оглядывается по сторонам. Он смотрит на небо, на звезды, яркие и живые, в отличие от города, где он вырос. Здесь все спокойнее. Этот университет — отдельный маленький мирок. Кажется, что за пределами него ничего не существует. Джерард оказывается совершенно сбитым с толку, когда Фрэнк начинает громко топать по земле. Он смотрит на него, пока не слышит наконец хруст листьев. Недоумение перерастает в невероятную, непостижимую любовь к этому тупо симпатичному человеку. — Ты такой глупый, — говорит Джерард, смеясь, и Фрэнк улыбается ему, выглядя довольным собой. Айеро ничего не отвечает, так как пялится в землю, ища хрустящие листья дальше. Джерард замечает один одновременно с Фрэнком, и они, не зная этого, направляются к нему вместе. Уэй добирается до него первым и понимает, что совсем забыл, насколько это удивительно — наступать на хрустящий лист; это как внезапный всплеск адреналина. — Ты гребаный засранец! — восклицает Фрэнк, хотя он улыбается при этом, и Джерард отвечает ему на улыбку, не обращая внимания на эту агрессивную тактику. — Вызов принят. Затем они соревнуются, чтобы выяснить, кто сможет найти самые хрустящие листья и кому удастся добраться до них первым. Джерард пару раз чуть не наступил Фрэнку на ногу, а тот, в свою очередь, пару раз это сделал. И по крайней мере один раз это не было случайно. Всего в нескольких шагах от дома Джерарда они почти полностью исчерпывают последние листья, но перед ними есть еще один, на вид довольно хрустящий. В замедленном движении, типичной аниме-сцене, они оба движутся к нему. Джерард оказывается слишком медленным, и нога Фрэнка наступает на этот лист, после чего раздается, возможно, самый приятный хруст, который когда-либо вообще был. Уэй улыбается выражению лица Фрэнка. Возможно, он позволил тому победить его, но он не скажет ему об этом, учитывая, насколько неизмеримо мило он выглядит. — В этот раз ты победил, Айеро, — произносит Джерард, прищурив глаза и глянув на Фрэнка, который выглядит счастливее, чем Уэй когда-либо помнит. Это ослепительно; чтобы смотреть прямо на его улыбку, нужно надеть солнцезащитные очки. Джерард очень сильно хочет его поцеловать. Он хочет это сделать и чтобы Фрэнк поцеловал его в ответ; это все, что ему нужно. Он хочет поцеловать Айеро. Хочет обнять его. Больше всего на свете он просто хочет этой простоты. Он так сильно желает быть милым и романтичным с Фрэнком, чтобы тому было комфортно, просто находясь рядом с ним. Он может представить себе жизнь с Фрэнком, и на данный момент это все, на что он только способен. Он видит себя, сидящего рядом с Айеро, когда тому звонят и сообщают, что его приняли в НХЛ. Он может увидеть то, как подбадривает Фрэнка с трибуны во время его первой игры. Он может увидеть себя, плачущего, когда тот впервые касается Кубка Стэнли. Он может видеть себя рядом с Фрэнком до конца своей жизни. Прямо сейчас Джерард придерживает ему дверь, впуская парня в многоквартирный дом. Это не все, чего он хочет, но лучшее, что у него может быть. Он хотел бы, чтобы это было при других обстоятельствах. Даже если они не вместе, он хотел бы, чтобы Фрэнк был здесь не из-за того, что с ним случилось. Он хотел бы, чтобы он просто был здесь. Не по какой-то причине. Он говорит себе подождать. Фрэнк, возможно, никогда и не захочет его, но Джерард будет рядом, чтобы поддержать его, несмотря ни на что. Айеро не виноват в том, что не любит его в ответ. Он никогда не был виноват. Джерард сам влюбился в него. Фрэнку на самом деле нужно взять на себя некую вину за то, что он настолько идеален, но он же не может это изменить. Джерард будет рядом, чтобы помочь ему. Навсегда. Когда Айеро доберется до НХЛ и покинет этот крошечный городок, когда забудет Джерарда и его номер телефона, тот все равно будет рядом. Он будет его самым большим поклонником. Всегда. Ради Фрэнка он всегда будет здесь — прямо здесь, — подбадривая его. Сейчас он нужен ему больше всего. И также Уэю именно сейчас больше всего нужен Фрэнк.