течный братик

Чимину опротивел сам Господ Бог — он кидался из стороны в сторону по кровати, ища себе приюта в складках простыни, страстно желал побыть один, пристыженный своим положением, но так же и мечтал слиться с кем-то, одурманенный жаром выделений. Казалось он сейчас потеряет сознание. Все его подавляемые капризы и только пробудившиеся распутства призраками кружили в воздухе над постелью, мучая его тело, как демоны свой обитель при попытке изгнания. Юнги наблюдал за скулящим животным, с трудом узнавая в этом плавящемся существе родного брата и меньше всего в этот момент ему хотелось развеять всё то порочное, что овладело Чимином. Напротив, гадкое бесчеловечное желание терзало мысли: как бы сделать так, чтобы он остался таким навсегда, как запереть демонов навечно в его теле? Хотелось одного: видеть брата почти бесчувственным человеком, зато голой, вывернутой наизнанку слизистой оболочкой, чувствительной до всего вокруг, как раздразненная уретра, пылко реагирующая на прикосновения. Блаженно заскулив Чимин жаждал расширять спектр своих вкусов и похотливых желаний, раньше он и не знал, что может так! Болезнь, вызванная течкой, сделала его уязвимым заложником природных инстинктов. Постепенно кожу объял жар, и спина мальчика выгнулась дугой, подбрасывая непристойные части юного тела под пытливый взгляд старшего брата. Юнги слишком много ему прощал, что несказанно портило Чимина: он становился всё легкомысленнее. В его 15 лет он должен уже был стать кем-то более конкретным и концентрированным, а теперь был самым распутным из всех детей… Чимин ослеп. Никто и представить не мог, чем Юнги занялся и, что желает исполнить. Как всеядный зверь он стремился испробовать всё, объединить все жанры. Вонь. Она его не смущала, хотя на такой запах повелся бы только извращенец. — Чиминии, — шептал Юнги блуждавший по своей скользкой эрекции, запихнув целую кисть руки под край джинс. Он еле держащийся на ногах, даже облокотился о стену. Если бы Чимин только мог видеть…этот прищуренный взгляд, выражавший всё самое непростительное и гадкое в самом пошлом из всех возможных миров, в котором даже особенно гнусные совокупления норма по сравнению с выражением блядского лица родственника. Если бы Чимин только видел… Он бы испугался пуще прежнего. Да, прямо сейчас Чимин страшился всего на свете. Не понимая, что с ним творится, мальчик температурил и хныкал, не отзываясь на собственное имя. В моменты безумия подобного рода можно было запросто съехать крышей от утраты органа чувств, но даже больше: от страха, от неизвестности. Не дай кому-нибудь управлять ситуацией в его же жизни, сделав при этом сверх уязвимым, он тотчас свихнется. — А, Чиминии, — позвал он снова, срываясь, но полуслове, переходя на почти девичий стон и позволяя трогать себя ощутимее, наблюдая за мучениями братика. — Как же…мне хорошо…плохо…помоги, мама, мамочка. Маленькой ручкой Чимин резво провёл по себе вдоль, пересекая пополам всё тело, особенно чувствительно отреагировав, когда задел сырой бугорок на штанах. Неужели малыш никогда ещё не мастурбировал, подумал Юнги и одурел от вони, запретов, жажды и самой сцены представшей перед его голодным взором. С зомбированным видом, в котором, против его воли проглядывали черты жестокости, старший направился ближе к краю кровати и незамедлительно навис над братом, лизнув того коротко в губы. Хотелось подробностей. Крайне элегантно для ситуации Чимин обвил Юнги ножками, подобно кокетливой женщине, показывая свою испорченную и философичную личность — Как всё это меня возбуждает! Я в восторге, братец! — Юнги? — как слепой котёнок он щурился и словно впервые старался опробовать зрение. В ответ старший закрыл его тяжестью своего веса, впечатываясь в пах и притираясь. Да, это Юнги. Противник был обездвижен — его лавандово-лиловые губы нервно дернулись и замерли, заморозив собой всё лицо. — Юнги. Наконец-то. Я себя пятнаю ради роли. Тот не верил своим ушам. Нет, не сон. Пятнаю! Какой безумный язык — парню стало противно и он отпрянул в сторону, ложась рядом, тут же подбрасывая словно игрушечного мальчика на себя. Юнги заметил, что отвращение вызванное комбинацией не вписывающихся в атмосферу слов, вспенило в нём ещё большее желание, сделав тем самым приятно! Эта необузданная несовершеннолетняя страсть в своём живом/физическом воплощении тут же сообразила, что нужно делать с их общим возбуждением. Чимин стал совать свой язык, всюду вылизывая партнёра, как не приученный пёс, ликующий при встрече с хозяином. Движения его были неопрятны, но и не лишены привычной грации. Двое парней долго и настойчиво барахтались в постели, трогая друг друга, вылизывая, гладя, где только возможно. Чимин рад был принять все прикосновения и рад был дарить их сам. Так что на первый взгляд не разберешь, чего он хочет? Власти или же властвовать? Юнги пришла в голову мысль о контрастах, в то время как течный мальчик воодушевлял его ласками. В разлитой, словно молоко, тишине изредка слышались лишь сладкие причмокивания поцелуев, вздохи с хлюпаньем чиминовой мокрой одежды. И вот Юнги ринулся! Боже его храни! Он стянул со своего полусонного брата мокрую от пота хлопковую футболку, повалил его с себя рядышком, на кровать, без церемоний стащил тяжеленные штаны и оставил в одном белье, что стало уже прозрачным, выдавая аккуратненькую форму члена. Пьянящая атмосфера только подогревала страсть к младшему, и Юнги жаждал получить с полна, тех ощущений, которые прямо сейчас его разрывают. Он будет удовлетворён, решил Юнги, глядя на развратного ребенка, собравшегося лишиться невинности с собственным братом по крови. Спешно раздевая самого себя, ему всё чудилось собственное детство — оно было обыкновенным, не таким каким он хотел бы его запомнить. Для писателя очень важно иметь трагедию за плечами, это классика. — Посмотри, что ты со мной сделал… — растрёпанный, яркий, как апрельского солнца луч, Чимин наконец разлепил свои нежные глаза и развел в стороны ноги, при этом прикрывая свои трусы руками, конфузясь от вида собственной эрекции. — Ты прекрасен, — утешающе, при этом ничуть не лукавя, Юнги заверил стыдливого малыша, убрал его ручки в стороны, стянул с него негодное белье, белые носки и приласкал ступни, щекоча их пальцем, а потом своим языком. Какого было его удивление, когда мальчишечий стояк не ослабел, при тисканьи ножек, а напротив дрогнул, наливаясь бархатным румянцем. На любые действия Чимин реагировал податливо, с азартом, исследуя собственные эрогенные зоны, используя трение об старшего брата. Наконец решив, что одной пары рук для удовлетворения ему мало, малыш Чимин стал трогать себя самостоятельно, сперва легко касаясь шеи, вызывая дрожь по бедрам, затем прямо на глазах у Юнги потёр указательным пальчиком влажную головку члена, отправил капельку выделений в свой ротик и, закрыв глаза, звучно с особым наслаждением простонал. Ошалелый от зависти парень бросился вылизывать Чимина везде, где он себя коснулся без спроса, а тот, поняв логику, глубоко проник в себя сразу двумя пальцами и вращая на них бедрами, заплакал и вжался в постель. — Прошу, хватит, — кажущийся злым и обиженным старший безжалостно вызволил пальцы братца из его дырочки и увидел, как перламутровая струйка вытекла оттуда на простынь. — Сунь мне побольше, — теперь слёзы крупными каплями скатывались от его глаз, затекали в ушные раковины, мочили короткие волосы на висках и подушку. Каким бы огромным Юнги ни казался собственный член, он тут же полностью скрылся, исчез глубоко внутри детского тельца, доставляя невероятное испытание волн дрожи, не понятно кому из двоих принадлежавших. Стройность старшего казалась нарочно созданной для большего доставления блаженства, ещё он был таким грубым, но при этом чувственным и неторопливым, что Чимин очень ярко чувствовал, как к нему пробирается плотная, словно клубника головка, а затем и венистый ствол. Пара движений и младший ощутил оргазм вот-вот настигнущий их обоих: — До конца, войди в меня до конца, — взмолился Чимини и насадился сам, подбрасывая бедра на встречу рукам парня, которые тут же поймали выступающие ягодицы и натянули до упора дырочку Чимина на предэякуляционный член. Заполнив весь проход длинной пениса, Юнги сменил угол проникновения и вжался в чувствительную простату сильнее, чтобы его не вытолкнуло напором соков, обильно изливающихся Чимином. — Приоткрой ротик чуть-чуть, хочу послушать твои стоны, — оттраханный и бледнеющий, кажется, превращающийся в фарфор, он заговорил так неожиданно, что Юнги едва успев выйти, оросил их протяжной струёй спермы, сопроводив действие нетерпеливым горячим стоном. Оргазм затянулся настолько, что когда из члена выходила новая порция спермы, кое-где на простыни и животике Чимина она уже полностью засохла. Помутнённый демонический взгляд пал на истерзанное тело и Юнги понял, что обладает стойким желанием удовлетворить порочные потребности братика полностью, доведя начатое до идеала, до абсолюта. — Иди сюда, котёночек, — он развернул мальчика, поставив раком, и тот грациозно, будто всегда так умел, изогнулся подставляя растраханную дырочку, которую Юнги тут же лизнул, прежде погладив пальцем. Проникая в своего хнычущего, обильно смоченного брата уже тремя пальцами, Юнги не заметил, как тот аппетитно кончил, разведя ножки невозможно широко, почти касаясь нежными яичками простыни. В момент оргазма повеяло приглушенным запахом цитруса — апельсинами. Ненавязчивый и не яркий, чем-то смягченный аромат заполнил собой всю спальню. Было нечто грустное в таком запашке. Не в силах переносить подобную странность, Юнги потерял сознание, медленно рухнув набок.