The wall is coming down

Саша неуверенно ступает на лёд после длительного периода восстановления — в августе он сломал ногу, и упрямая кость срасталась чертовски медленно. Он очень боялся, что потом для него даже обыкновенная ходьба будет болезненной и проблематичной, а о хоккее и вовсе придётся забыть. Но вот он — выздоровевший — пока достаточно робко передвигает ногами, вцепившись мёртвой хваткой в клюшку, и с упоением вдыхает сухость рассекаемого лезвием льда. Удивительно, но после такого долгого перерыва лёд всё же не кажется ему чужим — он, как родной, мягко проникает крошечными кристалликами в лёгкие, в горячую кровь, текущую по венам, в содержимое черепной коробки. Саша улыбается — он знает, кому он за это благодарен. Благодарен до предательской дрожи в голосе, до влажных глаз, до сбитого, ненормального сердечного ритма. Меньшиков был первым, кто приехал в госпиталь, когда пришла беда. Перелом достался Петрову в тяжёлой автомобильной аварии, в которой — врачи уверяли — он чудом выжил и отделался лишь сломанной костью. Меньшиков, к огромному удивлению Саши, вместе с родителями парня участвовал в лечении: контролировал наличие лекарств и закупал новые. Именно Меньшиков — буквально спас его — все эти месяцы был рядом, не давая уйти в депрессию. Родители видели в этом крепкую дружбу. Саша уже просто молился на тренера, отчаянно желая поверить, что за всем этим стоит что-то большее, но не давал себе надеяться. Олег чувствовал эту борьбу внутри юноши и понимал, что по-другому он уже не сможет — к какому бы решению Саша ни пришёл, Меньшиков не оттолкнёт его. Он сделает всё, чтобы поставить этого мальчишку на ноги, а дальше... Дальше пусть будет как будет.

***

Саша неуверенно ступает на лёд, с любопытством и непониманием оглядывая детскую группу, с которой Меньшиков сегодня поставил его тренироваться. Мальчишки смотрят на старшего хоккеиста с теми же чувствами, и от этих взглядов Саше становится как-то несколько неуютно. Но когда раздаётся голос тренера — привычно резкий, но всё же мягче обычного — Петров улыбается лишь уголками губ, понимая, что всё правильно. — Ну что, Саня, с самого начала? — окликает его Меньшиков, внимательно осматривая фигуру парня. Взгляд горько-шоколадных глаз хмуро и беспокойно скользит по травмированной ноге, но когда сталкивается с робко сияющими бирюзовыми омутами — неизбежно теплеет. — Видишь вот, — добавляет тренер чуть торопливо, — пацанов набрал, чтобы смена росла. Теперь и тебя вместе с ними тренировать буду, — пронзительная трель свистка разрезает пространство, а в голосе появляются те самые стальные властные интонации, от которых Петрова всегда бросает в дрожь. — Вертолётики! Мальчишки, покорно скользя по кругу, вращают клюшки в руках и выполняют упражнение. Саша уже не сдерживает улыбки — эти глаза и этот голос оказывают на него просто обезоруживающий эффект. К Меньшикову его тянет, словно магнитом, и он подъезжает к бортику, чувствуя, как последние остатки дискомфорта в ноге, напоминавшие о травме, исчезают под этим горящим взглядом. Олегу очень хочется схватить парня в охапку и прижать к себе. Прямо здесь и прямо сейчас, наплевав на всё и вся. Но он чудом сдерживается и, глядя в наполненные — всё ещё непривычным ему — обожанием, искрящиеся бирюзовые глаза напротив, чеканит: — «Вертолётики» я сказал, Саня, — он легонько толкает юношу в спину. — Давай-давай, не стесняйся. Здесь твоя команда сейчас, — и на выдохе зачем-то добавляет: — И твоя главная битва. Саше очень хочется звонко рассмеяться, но последние слова словно вышибают из него дух. — Есть, Олег Евгеньевич, — покорно отзывается он, и почему-то от этой покорности Меньшикову становится не то тошно, не то душно. Саша приступает к упражнению, кусая побелевшие губы и спиной чувствуя потемневший тренерский взгляд.

***

Он приходит в форму быстрее ожидаемого. Олег прекрасно это видит, но спуску Петрову не даёт. Меньшиков злится. Он видит, что Саша уже готов вновь полноценно выйти на игру. И видит, что мыслями Саша совершенно не здесь. Нет, никуда из этих мальчишеских глаз не делись азарт, преданность, и обожание. Но вместе с ними там поселилась какая-то непонятная отстранённость и грусть. Которые очень мешают Петрову нормально сконцентрироваться — тренерский глаз такие вещи схватывает очень чётко. — Давай, давай, давай! — Меньшиков кричит на него битый час, и голос уже готов охрипнуть. — Давай, Саша, вспоминай! Не ленись! — это уже не просто тренерская привычка орать на лентяев, это вопль отчаяния. — Ты вообще не здесь! Реши свои проблемы, а потом приходи сюда на лёд, понял?! — мужчина выпускает воздух из лёгких и опускает взгляд в пол, стиснув зубы. Олегу хочется, чтобы Петров очнулся и начал наконец действовать в полную силу. Олегу хочется, чтобы каждую минуту на льду Петров не смел думать о чём-либо, кроме игры и своего тренера. Но больше всего Олегу хочется запереть Сашку в своём логове, сжать в руках это бледное тело и целовать — жадно, болезненно, до исступления, пока все ненужные мысли не покинут эту юную дурную голову и эти глаза цвета морской волны; пока Саша не начнёт, словно в горячке, повторять его имя и просить о большем; пока внутри этого мальчишки не останется ничего, кроме самого Олега. Саше же действительно стоит огромных усилий даже обыкновенная концентрация на шайбе. Мысли в его голове перемещаются куда быстрее и хаотичнее. Но каждая из них — о том человеке, который сейчас стоит у него за спиной и кричит. Каждая из них — об этой мучительной неопределённости, повисшей между ними. Саша боится сделать этот шаг вперёд, хотя понимает, что это — необходимость. Саша боится этого разговора, который должен всё расставить по своим местам. Саша боится, что всё это он себе выдумал. Мучительный стон, засевший внутри, беззвучно раздирает горло. И очередной окрик действует как пощёчина. Петров поднимает глаза и сталкивается взглядом с Меньшиковым — в эту секунду парень добровольно расписывается в собственном бессилии. Поэтому, когда тренировка наконец заканчивается, ноги сами несут его к дверям тренерской. Рука самостоятельно, словно помимо его воли, стучит и решительно дёргает за ручку, впуская молодого человека в тихую, полумрачную комнату. А непослушный, но удивительно твёрдый и уверенный голос тихо зовёт: — Олег Евгеньевич... У Меньшикова всё обрывается внутри.