проблемы взаимо(не)понимания.

На улице всё ещё отвратительная погода. У них обоих всё ещё ужасное чувство насчёт выяснения отношений. Они медленно пробираются по вечерним переулкам. Они сосредоточены и задумчивы. Чонгук концентрируется на ужасно красивом Тэхёне на заставке своего телефона. Всё-таки долго прожить без маленьких копий Кима в цифровом варианте оказалось тяжело — благо, что у макнэ все фотографии хёна оставались на компьютере. Как знал, что однажды пригодятся. Всё внимание Хосока привлекает булочка, завёрнутая в салфетку и сверкающая подрумяненным боком в сахаре и корице. В свете булочки отражаются огоньки вывесок. Хосок думает о Чимине. Младший читает его мысли. — Так что там с Мин-и, — тянет он. Чонгук неловко вертит в руках горячий, только что купленный на улице хотток, потому что желудок бунтовал дико после «очень вкусного и полезного» йогурта — по-человечески хотелось жрать и именно человеческую еду, а не всякую муть без гмо, сахара, соли, без вкуса и запаха, без радости и счастья. Поэтому они с Хосоком отыскали лавку с булочками прямо возле кафе, и это было довольно продумано со стороны владельца — выручка, наверное, там огромная. Вопрос, почему это «заведение» с отмороженной творожной жижей и овощным сладким безобразием ещё на плаву держится, остаётся открытым. Что люди находят в пресной еде? У Хоби набитый рот и обожженные пальцы, но он даже в таком состоянии умудряется послать в чонгукову сторону недовольный взгляд, и буркнуть что-то вроде: — Он тебе хён, сопляк, имей уважение. Он дожевывает, улыбается той улыбкой счастливого и сытого человека, светится весь — булочки с корицей с тысячу раз лучше того морковного пирога, который теперь он увидит только в кошмарах. — Это надо же — Чим добровольно отказывается от вкусного, лишь бы потерять ещё килограмм. «И доброту последнюю», — мысленно добавляет он. После недельных голодовок почти и их диких тренировок Пак просто с катушек слетает… И из милой плюшки, рисового пирожка и очаровательного мальчика превращается в бешеного и злого халка просто, который «крушить, ломать» не здания, а человеческие судьбы. После такого они все стараются незаметно подсунуть тому что-то съедобное, как древние майя приносили подачки своим богам. Они все надеются, что такие поклонения будут пока только в эквиваленте еды — от кровавых жертв стоит отказаться. (Не то чтобы Чимин был против последнего). — Да ладно, перебесится. Ещё пара недель таких вот диет, и он сам побежит к Тэхёну и его заначкам с печеньем и чипсами, — младший Чон не унывает, надеется на лучшее, так сказать. Да и Хосоку переживать лишний раз не стоит. Ест Чим свою здоровую хрень, то пусть и ест. Лишь бы ел вообще что-то кроме воды. Были у них такие опыты в самом начале стажировки. Хоби хмыкает только, продолжая терзать булочку в своих жадных объятиях. Она вся горячая и течёт, а тот слизывает сладкий сок с пальцев. Идиллию прерывает Гук, и хён почему-то чувствует себя неловко, потому что тот ему чуть ли не в рот заглядывает и ржёт ещё. Ох уж эти макнэ, в самом-то деле! — Так что с Чимин-хёном там? — наглый пиздюк уже доел, он вытирает руки салфеткой и щурит довольно глаза, глядя на снова застывшего с полным ртом Хосока. У Хосока жирные пальцы и изо рта чуток вытекает, и именно этот момент Чонгук выбрал для вопроса. Хоби серьёзно понимает Тэхёна — он бы с этим идиотом и дня не смог провести. Он уже не выдерживает. — Так что с Тэхёном там? — отвечает он в почти той же манере, но во рту полно еды, и фраза выходит чуток трудноватой для понимания. Но младший на то и влюблённый дурак, что имя, любимое моё, твое именно услышит и поймет на любом языке. Он пожимает плечами, пальцами перебирает салфетку, верит в руках, и в целом, так нервозно и грустно выглядит, что его только пожалеть, поцеловать в лобик и пообещать, что больше ничего плохого с ним не случится. Но Чонгук-и уже не ребёнок, поэтому Хосоку кажется, что пора бы привыкнуть к суровым реалиям и познать наконец последствия своих поступков. — Ты разговаривал с ним хоть? — в ответ опущенные глаза и мотание головой. — Он расстался с тобой, а ты даже не выяснил, почему он это сделал? — Хосок хмыкает. — Ты что, идиот? Чонгук резко плечи вскидывает, роняет салфетку. — Да почему идиот-то сразу?! Я спросил — хочет ли он быть со мной, а он не ответил, и мы поругались. Я пытался с ним поговорить потом, но он меня близко к себе не подпускал, вообще не хотел смотреть на меня. Постоянно с Чимином, а при нём выяснять отношения не хотелось. Он и так злой как собака был из-за того, что я Тэхёна до слёз довёл в прошлый раз, сказал, что яйца мне открутит, если я ещё раз его обижу. Хосок смеется, думая, что да. Пак может такое сказать и даже может такое сделать. Но что более вероятно — это было сказано в порыве обычном, никто яйца мелкому крутить не собирается (кроме, возможно, Тэхёна, но Хоби готов поспорить, что Чонгук не будет этому препятствовать). — Да ладно тебе, Чим же потом тебя успокаивал, забыл? Или ты просто зассал с Тэхёном поговорить нормально, потому что всё, что ты делал в прошлый раз, только перекрикивал его и не давал ничего сказать. Непонимающий взгляд. В глазах у Гука будто плёнку мотают — хоп, и по кадрам все события той ссоры. Хоп, и взгляд становится осознаннее. Младший вздыхает, подбирает салфетку с асфальта, выкидывает. Потом из пачки выдергивает новую, вытирает руки, выбрасывает. Всё молча. Хосок поджимает губы. Мыслительный процесс у маленького придурка пошёл, значит. Вот и отличненько. «Глядишь, скоро будет всё по-старому, только график принятия душа надо чуток поменять», — думает Хоби, глядя на то, как Гук озадаченно чешет голову. — Он вообще-то и правда пытался мне что-то сказать в прошлый раз. А я его перебивал постоянно. И вроде как… — Гук опускает подбородок и вертит в пальцах лямку от рюкзака на плече, — вроде как, я сильно напугал его криками? — Неуверенно ты это как-то. — Нет, просто… Да, он выглядел немного напуганным, но ведь… Хосок вспыхивает. Макнэ идиот или да? — Ты, блин, его до дрожи довёл просто. Он же не любит так ругаться, сам знаешь. Он тебя боялся тогда — естественно, что он и слова не мог вымолвить, бедный ребёнок. Чонгук сопоставляет два и два, на пальцах пытается познать тайны вселенной и своей головы, вспоминает бледное лицо ТэТэ, а потом и собиравшиеся слезы в его прикрытых глазах. Помнит натянутое чуть ли не до макушки одеяло, и тонкие пальцы, до красноты сжавшие кончик простыни. Ну чёрт. Чон Чонгук опять проебался. Если бы был за это какой-нибудь приз, то у него внизу экрана бы высветилась новая ачивка, а на счёт пришли бы дополнительные баллы за мудачизм. Он кричал, злился, что хён ему не доверяет, хотя сам ревновал до жути и чуть ли не по карманам того шарил и вынюхивал запахи чужих духов на воротнике после встречи каждой — повезло, что обоняние хорошо развито. Тэхён, наверное, именно это и пытался ему сказать, типа «а чё ты от меня-то хочешь, браток, сам сначала соответствуй своим стандартам в голове». А он соответствовать не хотел. Только просил больше. — И чего мне делать теперь? — Да хрен я знаю, Чонгук. Может попытаешься поговорить с ним хотя бы раз? Я не настаиваю, конечно, но хотя бы разочек. — Сарказму от Юнги научился или от Чимина? — Иди в зад, макнэ, ладно? Разбирайся со своей проблемой, а мою не трогай. — Её всё равно придётся потрогать. Рано или поздно. Сам же знаешь — дотянешь до тотального пиздеца, потом не выберешься. Я вот по уши сейчас… — Ты только что сматернулся? — у Гука глаза в кучку и неловкая улыбка. У него на лице бегущей строкой «палево», а рот выливает позорную ложь «тебе показалось». Хосок снова улыбается, думая, что макнэ не научился врать даже после стольких лет. Но Хоби вроде поел, поэтому относительно добрый, и даже такое поведение младшего им прощается. Но в чём-то мелкий всё-таки прав — проблему надо решать и поскорее. *** Они медленно идут до общежития. Каждый думает о своём. Чонгук о своём хёне любимом, который, вот удивительно, всё время его выводил по поводу, а не истерил, как он думал. Хосок думал о том, как отреагирует любимый донсен на признание. И у обоих кризис мыслей. Хоби говорит себе, что прямо сегодня надо обговорить ситуацию с Чимином. Не завтра и не послезавтра, а сегодня. Сегодня, которое до 23.00, а не которое «ой, не успел, подожду до следующего понедельника». Он ему скажет в лоб: «Так и так, Чиминка, я тебя люблю, кажется. Потому что с тобой в фансервис играть не зашквар, а даже как-то приятно. Потому что тебя можно потискать, а в ответ получить нежные обнимашки. Потому что мне нравится твой характер, который и плюшевый и адский одновременно. Потому что я в восторге от твоих пухленьких щёк и твоих глаз. Потому что сердце щемит, когда вижу тебя сонного и без макияжа. Потому что, когда ты улыбаешься, твой кривой зубик выглядит так чудесно, что мне хочется провести по нему языком. Потому что…» — Хён, ты в адеквате? Слюни подотри. Хосок выныривает в реальность. Там холодно, зябко, а злющий ветер неприятно стягивает слюну на подбородке. Чонгук ухмыляется и играет бровями. Понимает, мелкий, о чём тот задумался. Хорошо хоть, что в сознание чужое лазить не научился, а то застебал бы. Хоби его знает. У самого макнэ вспотел лоб, волоски волнами ложились на мокрую кожу. Но румянца не было. Хоби проницательный, очень. У младшего тяжелый день, неделя, месяц. Он думает, как избавиться из каши, которую он сам намешал. Хоть вроде и сам виноват, а вроде жалко. — Эй, да ладно. Поговори с ним просто и всё, не придумывай какие-то обходные планы. Это отношения же, не стратегия и тактика. — Не могу я с ним разговаривать. Мне стыдно, что я идиот. — Импульсивный идиот, — уточняет Хосок. — Смысла не меняет. Я ему слова сказать не смогу. Буду опять мямлить как придурок. Или наору на него ещё раз, — Чонгук вздыхает как-то тяжело, рукавом вытирает лицо. — Ты всегда кричишь в стрессовых ситуациях? — Только с хёном, — у Хоби на лице непонимание, но тот спешит уточнить. — Я только с ним себя настолько раскованно чувствую. — Ну видимо, не настолько и раскованно, раз не можешь пару фраз сказать. Чонгук нервно пожимает плечами. И продолжает продумывать действия, чтобы без слов, но сработало. На ум ничего не приходит. *** Дверь открывается. Они заходят. Снимают обувь. Идут на кухню. Хотят воды. На кухне Чимин. Он на них смотрит. Он недоволен. Он глазами показывает куда-то вдаль, машет руками, злится. На столе две чашки чая и тэхёнов телефон. Не пошёл сегодня у них разговор по душам, видимо. — Он злится, что я с вами общаюсь. Хосок поднимает брови и думает, что круто Пак предложение перестроил. Он готов поспорить, что изначально оно звучало как «я злюсь, что ты общаешься с ним», имея в виду конкретного человека. Конкретный человек толкает языком внутреннюю сторону щеки и отбивает чечётку левой ногой. Пак закатывает глаза и переводит тему: — Вы чего такие загруженные-то пришли? Я вас отправил поболтать и отдохнуть вообще-то, — Чимин скрещивает на груди руки, прищуривается хитро. — Опять накрутили себя? — Что он тебе сказал? — решительный Чонгук мод он. Чим поначалу даже пугается резкому переходу, а у младшего чуть ли не глаза красным горят и жопа искрится. Припекло всё-таки, бедного. — Да это не про те… — Что. Он. Тебе. Сказал, — сквозь зубы цедит Гук. И вот такому макнэ ответить достаточно сложно. Даже если ты дьявольская булочка с начинкой из любви, мемов и человеческих душ. Две секунды — Пак сдается. — Ему обидно, что я его лучший друг и по сути поддерживать должен его, но я тусую с тобой и с Хосоком, а Тэхён-и один всё время. Ему просто одиноко сейчас. Это не сильно касается ваших с ним… — его резко перебивают. — Так иди к нему. — Чего? — Иди, говорю. Ты и правда с нами всё время, а Тэхёну… Ему тоже сложно, ты говорил, — Чонгук устало улыбается. Хотя бы в этот раз он пытается не показаться бездушной эгоистичной скотиной. — Хоби тоже возьми, Тэ по нему соскучился, наверное. Они и идут. Удивляются главное так, будто привидение увидели. Оглядываются через плечо, смотрят недоверчивым взглядом. Но Гук кивает — всё правильно. Так же и надо иногда — уступать что-то ради стабильных отношений. И в принципе выиграть не так важно, как до конца дойти вместе. Чонгук в одиночестве проводит вечер, слушая за стенкой любимый басистый смех. И это первый вечер после их расставания, который он проводит с искренней улыбкой. По крайней мере, Чон в этом уверен. *** — Эй, — Чимин толкает задремавшего Хосока плечом, — Тэхён уснул, выключи серию. Ему дотянуться до ноутбука, стоящего на подставке, быстрее, но он всё равно просит Хоби, потому что тот так сладко уснул на плече Кима, что, если быть честным, немного подбешивает. Уснули котятоньки, блин, ручки друг на друга сложили. Может, Чимин тоже поспать хотел? Просто плеча удобного рядом не было. Хоуп моргает, кивает, аккуратно перекладывает Тэхёна на бок, вручая в руки большую подушку, чтобы тот не проснулся. Тэ чмокает, закидывает на подушку ноги и что-то бормочет. Прямо ребёночек. Хоби накрывает того пледом, а потом встаёт, чтобы убрать компьютер. У Хосока смялась футболка, на плече оттянутый край, а домашние мягкие штаны слегка слезли с одной стороны на острой тазобедренной косточке. Он зевает и чешет это место, а у Чимина почему-то от этого вида просыпается нежность. Старший худой, без макияжа, ужасно сонный, у него раздражение на шее — сухое красное пятно, от косметики, видимо. Но у Чимина всё равно щемит. Как палец дверью, ещё и самый мизинец. Больно так, что орать хочется. А ещё непонятно, как это случилось и почему. Хоби замечает взгляд на себе, оборачивается и улыбается. Нет, не так. Он улыбается. Той самой своей улыбкой, которая дарит веру, надежду, солнечный свет, радость, счастье. Эта улыбка бы мир могла спасти, но Чимину под ней как муравью под лупой в лучах — хоть и тепло, но ещё немного и смерть. Он улыбается в ответ, потому что так надо. Хоуп на это сияет ещё ярче. Сил становится меньше. Бедный маленький муравей ничего не может поделать — это сильнее его. — Хочешь чай, — шепотом мягко спрашивает Хосок, Тэхён на это слегка ворочается, а потом бормочет какую-то чушь ещё громче. Он, наверное, поймал какую-то радиостанцию, а теперь транслирует во всеуслышание. Как Чонгук с ним так засыпает? Чимин неуверенно кивает. Чай, да. Чай это хорошо и совсем безобидно. Они просто сходят попить чай, как пили его тысячи раз до этого. Но в этот раз всё выходит как-то неловко. Пак пялится в спину хёна, пока тот ставит чайник и вытаскивает чашки из верхнего ящика. Он поднимает руку, чтобы дотянуться — не тянется даже. Мышцы на руке становятся видными, и Чимин так сильно ненавидит эту футболку сейчас, потому что зачем вообще носить такие обтягивающие вещи дома. Будто он не знал, что у Хосока пресс и красивые руки. Вау, спасибо, такая нужная информация. Он подаёт чай, ставит перед Чимом чашку, задерживает взгляд на его лице и снова улыбается. Пак, если честно, не понимает почему сегодня все поменялось. У Хосока глаза другие, какие-то серьёзные слишком, что пугает до ужаса. Пугает, конечно, не так сильно, как бледный до смерти Чонгук или пустые безжизненные глаза Тэхена, но всё равно. По спине холодок, руки потеют, а Хоби продолжает улыбаться. Его улыбка постепенно тускнеет. Они оба не знают, что сказать. Паку с Хоупом было легко. Легко смеяться, потому что хён шутит круто. Легко рассказывать о проблемах и делиться сокровенным, потому что тот поймёт всегда и совет даст. Ну и часто у самого Хоби проблемы похожие, поэтому Чимин и чувствует, будто они такие родные и близкие. А ещё с этим хёном почему-то легко флиртовать. Не то чтобы Чиму было с кем-то сложно (с макнэ ему сложно, он вообще для фансервиса ни разу не сделан). Просто почему-то если Хосок сделает вид, что смотрит на него жарким пылающим взглядом, Чимин вот так запросто сможет ответить, шутка же. Потом, конечно, щеки до ужаса красные, на губы наползает смущённая улыбка и глаза сияют, но это от радости, что у него такой весёлый хен. Он всё ещё продолжает себя в этом убеждать. Чимин вообще-то любит Намджуна. Его заботу, его «посмотри, какой ты красивый», его почти детские ямочки и иногда милую неуклюжесть. Его голос и руки, его жёсткие волосы и мягкий взгляд. Ким Намджун весь в контрастах, но это задевает за живое. Тем более, что Чим всегда любил загадки посложнее. Но эта, видимо, самая сложная, неразрешимая. Чимин знает прекрасно, что во всех красивых словах только дружеская забота, от старшего младшему, ничего романтического. Джун поддерживает, как может, как умеет пытается оградить от всего этого. Но уже поздно возвращаться назад. Это, наверное, уже больше привычка. Любить Джуна, приносить ему теплый кофе, чтобы тот не обжёгся. Гладить его, разминать плечи, когда тот подолгу засиживается в студии. Тот в ответ всегда говорит, что Чимин его ангел. Но он как бы нет. С самого начала, с самой первой встречи Чим до жути уважал лидера. Потом тот показал, что ему действительно важны все участники, он заботился о них и всегда старался прислушиваться. Он быстро к нему привязался. Восхищался его силой, его умом и какой-то теплотой, которая от Джуна просто искрами. Потом, спустя время, стало очень одиноко без семьи, а новая обстановка уже не так сильно очаровывала, как до этого. Чимину стало безумно грустно. И хоть рядом всегда были Тэхён и Чонгук, но они при первом же знакомстве приклеились друг к другу — не оторвать. И ладно, что макнэ сначала отнекивался — в любом случае его местонахождение всегда было возле младшего хёна. Пака они брали во внимание только тогда, когда происходило что-то грандиозное. Или когда они ругались. Довольно часто то есть. Но скучно всё равно было. Зато рядом всегда был Хосок. Он веселил, шутил, щипал за рёбра и смеялся так заразительно, что не ответить таким же счастьем на его было просто невозможно. Хоби вообще-то… То есть, рядом всегда был Намджун, верно? Поддерживал, подбадривал и… Вообще-то нет. Чимин загружается. Смотрит на серьёзное без улыбки лицо Хосока. Вспоминает, что тот действительно всегда тут как тут, когда настроение у Пака хуже некуда. А у Джуна заморочек было и так много — ленивый Юнги с его «я не встану сегодня с кровати», драчливый Чонгук с его сильными руками против тогда щуплого и нескладного, но очень быстро выходяшего из себя Тэхёна. Менеджеры, которые постоянно раньше говорили им какую-то чушь, даже иногда раздавали тумаки, оскорбляли. У лидера написание песен и продумывание концепта. У него много забот было. Чимин, наверное, как самый непроблемный, у того на последнем месте стоял. Он гадает, на каком месте он стоит у Хоби-хёна. — Почему ты так на меня смотришь, — голос Хоби слишком тихий, какой-то вкрадчивый. Проникает через уши прямо в мозг и тёплым потоком оседает где-то под сердцем. Забивается в лёгкие, оставляет после себя ощущение чего-то особенного, перекрывает доступ к кислороду. Хосок знает, какой у того голос. Знает и пользуется этим. Для маленького Чимина это как атомное оружие. Он непонимающе смотрит в ответ. Хён становится всё серьёзнее с каждой секундой, будто пытается придумать в уме как минимум теорию всего, как максимум превращается в чистый разум и бороздит просторы вселеной, а перед Паком сейчас сидит его материальное тело. Астральное где-то там далеко. Они снова молчат. Чимин слишком затянул паузу, чтобы ответить. Хоби слишком задумчив и ответа, кажется, уже не ждёт. Он вдруг роняет взгляд вниз, к чашке чая перед ним, и рассматривает плавающие чаинки, будто от этого зависит судьба всего мира. Он, наверное, по их траектории пытается нагадать будущее. Но чаинкам такое невдомёк. Самому Хосоку тоже. Чимин всматривается в острые черты хосовского лица, замечает трепещущие ресницы, поджатые тонкие губы. На его лице ямочек нет. Но это почему-то больше не является важным. Хоби никогда не называл его ангелом, но это тоже становится на второй план. Он его называет по имени, потому что знает всего как облупленного… Знает, что Чим кто угодно, но вот только не крылатый святоша с крылышками. Они друг в друге уже так давно, что иногда кажется, будто не чужие привычки и слова даже, а твои собственные. У них общие шутки, которые понимают только они, общие ритуалы, которые соблюдают только они. И это всё уже так давно длится, что Чимин как-то и не заметил, что доза Намджуна в его жизни стала уменьшаться. Сначала он стал реже заходить в студию. Потому что время с Хоби улетало так, что забывалось всё на свете. Приготовленный кофе всегда остывал. Потом он перестал его делать. Они вместе с Хоупом пили чай. Зелёный, красный, белый, чёрный с мятой или с ягодами — неважно какой. Чай по вкусу Чимину был приятнее, чем кофе — ближе как-то, слаще в тысячу раз. И, наверное, к Джуну у него тоже так — горько и, хоть когда-то эта любовь его грела, обжигала даже, сейчас существует остывшей кофейной гущей на дне стакана. Он только сейчас осознаёт, что рядом с Хосоком не обжигало и не было холодно. Чимин думает, что мало им всем неразделённых любовей. Вот опять. Хосок тихо вздыхает и поднимает голову. Что-то придумал, наверное. Хён почему-то берёт его за руку, сжимает несильно и в глаза смотрит. Чим успевает ипугаться. — Хён, что ты… — но губ мягко касается чужой палец. Хоуп пытается улыбнуться, но выходит как-то натянуто. Чимину всё еще немного страшно — Хосок редко бывает таким устало-серьёзным. — Чимин-и, послушай, пожалуйста, внимательно, что я тебе сейчас скажу. И не перебивай, пожалуйста, — Хоуп выдерживает небольшую паузу, ждёт отклика от застывшего Пака. Чимин слабо кивает, мысли в его голове уплывают под действием теплоты хосовских пальцев, переплетённых с его собственными. — Я сегодня поговорил с мелким, лучше бы не смотрел на него даже. Он у меня в голове покопался, разбросал всё и убраться не додумался. У меня сейчас кавардак там, понимаешь? Чим не понимает. Он всё равно кивает, потому что хён явно ждёт реакции, чтобы продолжить. — Я никогда не задумывался об этом… Просто всё было так хорошо, я даже не думал никогда, что всё это может быть чем-то… Чем-то для меня? Ты не чувствуешь что-то похожее? Пак вообще не осознаёт, о чём речь. Хосок выворачивает предложения, убирает всё важное, оставляя только непонятные конструкции, которые говорят обо всём и ни о чём одновременно. Он говорит загадками, всё тайно — ответ можно найти в хосоковских глазах, но это не точно. Чимин уже минут пять туда пялится, но понимание не приходит — он только сильнее тонет в черноте взгляда напротив, просто в бездну проваливается. Хоуп выдыхает. Думает, ладно. Отключился человек, с кем не бывает. У Чима на лице большими буквами ERROR, синий экран и система лагает. Хосок пробует перезагрузить. — Помнишь, я говорил, что у меня чувства к Юнги? Перезагрузка прошла успешно. Только теперь пухлые губы сжимаются в непонятную загогулину, выражающую всё, что угодно, кроме хороших эмоций. Чимин дёргает бровями и резко вырывает руку из захвата. — Помню я. С чего бы мне забыть, ты так часто об этом ноешь, — он отворачивается слегка, теперь сидит полубоком. Берёт чашку холодного чая и запивает горечь. Обидно. Сначала за руку взял, а теперь про Юнги своего. Ну что за человек? Хоби пытается не потеряться. Сжимает теперь пустую руку слегка, ведёт пальцами по столу. На часах уже 22:58. Времени остаётся так мало до конца дня, и так много до следующей недели. Если он не скажет сейчас, то уже и не будет пытаться снова. — Я сказал ему, что мне нравишься ты, — выдыхает Хосок. Чимин выдыхает тоже. Чашка из его рук падает на пол, а осколки разлетаются им под ноги. После тишины и тихих разговоров этот звук оглущающе громко режет по их ушам. У Чимина подрагивают плечи. Непонимание ещё большей волной затапливает разум. Хосок смотрит на кусочки расколотой чашки и пытается не создавать им параллели, может быть, их отношения ещё можно будет склеить. — Что, — у него дрожит голос, но он пытается сделать его чуть тише, чтобы этого не было слышно. Хоуп всё равно замечает. Напрягается, улыбается как-то совсем по-дурацки. — Ты мне нравишься, — повторяет Хосок. Он смотрит на округлившиеся глаза, на приоткрытый рот и медленно умирает. Чимин пытается осознать только что сказанное ему, но ничего не выходит. Он ладонями закрывает лицо и как-то измученно выдыхает: «какие дурацкие шутки, хён». Он быстро выходит из кухни, чтобы не продолжать этот цирк дальше. Почему-то цирк остаётся с ним. У него на душе тяжело и «бум-бум» громкий как будто слоны по арене топают, гудят хоботами и никак не уймутся. Под самым куполом человек ходит по канату — он опасно балансирует, чтобы не упасть, потому что страховки-то нет. Чимин боится вот так сорваться. Снова. Вот только что-то подсказывает, что ещё один разрыв сердца он пережить не в силах. Хоби кладёт голову на стол. На часах 23:10. Он не будет ждать следующего понедельника. Осколки чашки лежат на полу и ждут, чтобы кого-то поранить в очередной раз.