Кольцо миров

4. Туманы ледяного озера. Эльминстер, величайший из Избранных богини магии, Мистры, и прославленный волшебник всего Фаэруна, находился у себя дома, в холостяцкой норе, построенной из старой мельницы. По легендам, башни великих волшебников непременно зловеще возвышались на пустошах среди древних руин, а внутри эти башни были темны, мрачны и заполнены хитроумными ловушками, чудовищами и чудесными артефактами. В башне Эльминстера в сравнении с подобными легендами обстановка была проще некуда – первый этаж делился на кухню с прихожей и комнату его ученика, на втором маг спал, на третьем работал и хранил великое множество книг. А больше ему ничего и не было нужно. Несмотря на раздражение от слишком докучливых посетителей, на пустошах Эльминстер селиться не желал. Уж больно далеко за хлебом, свежим молоком и маслом было ездить. А волшебникам, даже великим, как и прочим живым людям, непременно требовалось все вышеперечисленное. Сегодня день выдался холодным и ясным. Теплый весенний ветер принес с собой хорошее настроение и запах мира, пробуждающегося от зимней спячки. К вечеру закат рассыпался по озерной долине башни тяжелым медовым золотом. Эльминстер сидел на кресле-качалке в спальне, мурлыкал под нос незатейливую песенку и увлеченно читал тяжелый фолиант – новую книгу Воло, в которой хитрец-путешественник описывал очередной виток своих похождений. «Путешественник и рассказчик… старый пьяница и пройдоха. Но как пишет!» Уютно потрескивал камин. Ноги в полосатых желто-зеленых носках и смешных тапках с загнутыми носами Эльминстер пристроил поближе к огню. Чай на столике вкусно пах мятой и черной смородиной – лучше не придумаешь для весеннего вечера, когда и согреться нужно, и не хочется тяжелой зимней пряности напитка. Его ученик уехал за припасами в деревню и должен был вернуться через пару дней. Скоротать ночь за книгой в тишине представлялось прекрасным отдыхом. Но когда он прочел уже добрую половину книги, то ощутил зов, который слышал уже много раз: чистое, сильное, огромное присутствие Мистры, его прекрасной госпожи, владычицы Плетения, к которой Эльминстер пылал чистой и незабвенной любовью. Это было похоже на звон струн и переливающееся мириадами цветов дрожание паутины магии, в которой он чувствовал послание для себя. Богиня говорила ему, что равновесие обыкновенного Плетения и Теневого нарушило нечто. Или некто. Плетения всегда пребывали в хрупком балансе, уживаясь друг с другом и соперничая многие века жизни Фаэруна, а своим противоборством и количеством последователей влияли на целый мир. Баланс должен был храниться незыблемым. Но сейчас, в эти дни, в плетение Тени вторглось что-то дикое и чужеродное, переломив даже волю Шар. Пусть ее магия была безумна, зла и противна любому, кто брался за колдовство, она должна была существовать, пока не угаснет в результате долгой кропотливой борьбы с последователями Шар, которые перестанут давать силу богине. Для юных неофитов магии сия мысль показалась бы кощунственной, но Эльминстер, старый хитрый лис, привык к тому, что мир не черно-бел, даже если очень хотелось, чтобы все в нем было светло и хорошо. Эльминстер выслушал свою богиню. Он принял ее напутствие и наказ – найти тех, кто мог натворить много бед. Найти ту или того, кто обладал немыслимой волей и властью, чтобы сопротивляться силам божества. Все так же напевая себе под нос незамысловатую песенку, Эльминстер зажег волшебный светлячок, повисший белым шариком над головой, поднялся в рабочий кабинет, и разложил на тяжелом дубовом столе огромную карту Фаэруна. На листе пергамента он принялся чертить формулы и знаки, колдовать над магическим шаром, который стоял здесь же, на столе. Ему потребовалось бы много часов, чтобы определить источник прорехи в Плетении, да еще и Теневом, но и это было возможно. В конце концов, пользоваться им он не желал – Эльминстер собирался всего лишь посмотреть на него, словно на скатерть, в которой где-то зияла дыра. И понять, кто и где оставил след. Никто, кроме него, не смог бы отыскать таких следов без привязывающих вещей вроде пряди волос или клочка одежды, и тем более без знания о порталах и заклинаниях, которые были созданы рядом с местом вмешательства. Кроме того, каждый день на огромном континенте Фаэруна случались сотни и тысячи телепортаций и заклинаний. А Эльминстер и понятия не имел, был ли портал как таковой рядом с местом, где кто-то произнес неведомое пока заклинание. Но он мог это понять. И узнать, кто собирался натворить дел, которые могли повлечь настоящую катастрофу. «Занятно. Человек не может удержать в себе такую силу без чьего-либо благословения. Может, речь и не о человеке?» Плетение ощущалось картой, расстилавшейся, сколько хватало глаз. Эльминстер пробегал пальцами по тонким струнам, пытался обозреть необъятное, взлетал птицей и опускался змеей под землю, пытаясь нащупать источник странной магической пульсации, встревожившей даже его богиню. Искал обрывки энергии, искал след, который мог привести его к кому-то, потому что магия была подобна шлейфу аромата, который разливался в воздухе, и неизменно следовал за колдующим. Может быть, ему следовало даже поговорить с другими Избранными – хотя бы связаться с Келбеном и Лейрел – но не сейчас! Через многие и многие часы, когда поднялось заново и уже пошло к закату медовое солнце, Эльминстеру показалось, что он что-то нащупал. На далеком севере. В Рашемене. Лодка-плоскодонка беззвучно плыла по синим, кристально-чистым и головокружительно глубоким водам озера Ашейн. Серебристый морозный туман окружал суденышко плотным облаком. Ни руля, ни весел у лодки не было, а парус был подвернут к низкой мачте, но лодка двигалась сама, не меняя курса. В воздухе висела стылая ледяная сырость, которая пробирала до костей. Настроения в лодке разделились. Йеннифэр дрожала от холода, обхватив себя руками за плечи, и за первые полчаса несколько раз поднималась, делала резкие взмахи руками и сгибала ноги: пыталась согреться. Ведьмы, разумеется, не оставили преступникам ничего, кроме скудного запаса еды. На взгляд Йеннифэр, предназначенного лишь для того, чтобы поиздеваться: весь «запас» состоял из сушеных грибов, которые задубели так, что их и жевать было невозможно. О, и была кружка! Кружка, чтоб ее! Для ледяной воды, по которой они плыли! Она была зла, замерзла и чувствовала дьявольскую усталость – шли вторые сутки без сна. «Если нас не доконают эти проклятые духи, то доконает холод. Рано или поздно кто-то свалится от лихорадки, а лечить ее нечем». Она сомневалась, что кровоостанавливающие травы и мешочек дамских принадлежностей помогут в этом деле хоть чем-нибудь. Чародейка уже почитала за чудо тот факт, что никто из них не заболел к сегодняшнему дню. Организм Цири проявлял чудеса выносливости, а насчет себя Йеннифэр не была столь уверена, поскольку чувствовала отвратительную приливающую слабость, с которой справлялась лишь посредством железной воли. Но на холоде, в тонкой одежде, которую до сих пор было нечем зашить… сколько она продержится на ногах? «Проклятье». Расцарапанное плечо противно саднило. Поспать в лодке не представлялось возможным. Места было слишком мало, а пять пассажиров – слишком много для этого суденышка. Чародейка бросила косой взгляд на Мелькора. Коронованное недоразумение вело себя подозрительно тихо и бледнело с каждой минутой, проведенной на воде. Майрон вился вокруг него еще более подозрительно, больше всего напоминая ей осу над вареньем. Он угрюмо молчал, но все время пытался коснуться Мелькора, останавливая каждый жест на полдороге, будто бы из неуместного смущения. Со стороны это выглядело очень глупо, очень заметно и очень раздражало, но сейчас Йеннифэр раздражало абсолютно все. Ее бесила погода. Ее бесил этот дикий край, полный самодовольных ведьм и провинциальной дикости. Ее бесил Майрон, который неуловимо напоминал нерешительного юнца, впервые желающего пригласить девушку на свидание. Ее бесил Джарлакс, который лыбился так, словно его приговорили не к смерти в когтях армии духов, а к веселой прогулке. Ее бесило, как смотрелась одежда этого остроухого, не сочетаемая ни с чем – куртка из волчьего меха, яркие красные штаны, шляпа с разноцветными перьями, сапоги с золочеными украшениями. Она до сих пор не понимала, почему его не заставили вернуть награбленное – разве что ведьмы сочли, будто торговать краденным таким индивидуумом ниже их достоинства и проще выплатить торговцам стоимость товара. Ее бесила легкомысленность Цири, которая была преувеличенно спокойна и согревалась тем, что делала упражнения, балансируя на мысе лодки и тем самым раскачивая ее. Первым молчание нарушил Джарлакс. Он поправил перо на шляпе и с довольным видом оглядел присутствующих. – Что-то вы все кислые. Я не вижу радости на лицах из-за нашего чудесного спасения. Лодка, поскрипывая, двигалась по воде. Цири круговыми движениями разогревала плечи. Йеннифэр покручивала запястьями и дышала на руки. Воздух вырывался изо рта облачком. Мелькор зеленел, ежился на поперечной скамье посреди лодки, а потом обхватил руками живот и поджал колени к груди. Майрон недовольно поморщился, барабаня пальцами по дереву лодки. – Ты же их слышал, – мрачно ответил он Джарлаксу. – Нас должны разорвать духи. Если они хотя бы вполовину так же сильны, как те, что были – поверь, они исполнят обещанное. Джарлакс фыркнул и беззаботно махнул рукой. Его единственный видимый глаз рубиново поблескивал под белой бровью. – Я смотрю на это иначе. У меня, знаешь ли, большой опыт положения приговоренного к смерти, – он поднял руку и принялся загибать пальцы. – Нас могли повесить, четвертовать, разорвать медведями, просто бросить в эту ледяную воду, – он торжествующе прищелкнул пальцами и указал на Майрона. – Но вместо этого они отправили нас на лодке через озеро! Плавать в этой водичке я не собираюсь, но поверь, жизнь научила меня, что пока ты дышишь и не связан по рукам и ногам – у тебя полно шансов! И у нас их, по сравнению с виселицей – до жопы! Цири усмехнулась и с одобрением посмотрела на темнокожего эльфа. Майрону ее настроение казалось неуместно оптимистичным. – Точно, – согласилась она. – А если тебе оставили оружие, то шансы повышаются вдвойне. Тем более что хотя бы один из нас все-таки не разучился колдовать. Мелькор издал неопределенный булькающий звук. – Я сомневаюсь, что в этот раз смогу хоть что-нибудь, – хрипло произнес он и глубоко вдохнул-выдохнул, прикрыв глаза. Вид у него был серый и замученный. – Если я вообще переживу этот гнилой заплыв по озеру. Джарлакс менторски поднял палец и назидательно изрек: – Если соберешься блевать – убедись, что за бортом нет какой-нибудь нимфы, и ты не делаешь этого ей на голову. Я слышал, что они выглядят, как прекрасные нагие красавицы, но на смерть в окружении злобных голых баб я буду готов лет через пятьсот! Туман, казалось, впитывал густую синеву воды. Цири удивленно дернула бровью. – Да эту лодку же не качает совсем! – она размяла руки, разогревая их, но Майрону показалось, что это не помогло Цири ни капли: он слышал стук ее зубов. – Да и как тебя может укачивать, если ты сам говорил, что ты кто-то вроде бога?! Перестань! – Да откуда я зн… – Мелькор даже не закончил фразу. Он резко рванулся к борту лодки, придерживая одной рукой косу, второй – корону, и его вывернуло. Верхом унижения было бы утопить железный венец с Сильмариллами в озере в какой-то захудалой дыре, выворачиваясь в это озеро. Мелькор выругался, оставшись на коленях возле борта лодки, и попытался отдышаться, упираясь в него локтями. Плотно зажмурился и выдохнул. Джарлакс присвистнул. В отличие от дамской составляющей компании, дроу подозрительно не мерз. Майрона грел пламень духа и отвращение к снегу, Мелькору было не до холода. Его занимали более насущные неудобства и поминание всех, кого-либо похожих на Ульмо, покровителя вод морских и речных. «Музыка Илуватара в журчании вод, чтоб ее. Ненавижу воду! Ненавижу озера! Ненавижу моря!» – Бог, значит? И чему ты покровительствуешь? – голос Джарлакса звучал неунывающе, и походило на то, что положение Мелькора он препятствием для беседы не считал. – Никогда не думал, что увижу, как морская болезнь одолевает божество! – дроу прищурил глаз и понизил тон до заговорщицкого. – И помни о нимфах. Я слышал, они очень обидчивые, как и все местные телторы! Мелькор выразил свое отношение к комментарию Джарлакса относительно нимф сразу же. И предельно однозначно, пусть и без единого слова. Майрон видел, что от злости и унижения у Мелькора покраснели даже кончики ушей. А что хуже, он не знал, можно ли ему помочь. Мелькор не мог отравиться, а как справляться с тем, что Цири назвала «укачиванием», Майрон понятия не имел. В другой раз Майрон бы, по крайней мере, прикоснулся к нему, попытался успокоить, но не был уверен, что это необходимо, к тому же… «И что «к тому же»?! Это же не наш мир!» Майрон решительно придвинулся к Мелькору, когда тот выпрямился и уселся на скамью лодки с болезненным кислым видом, от которого бы замариновались и сушеные грибы. Майрон снял с айну подозрительно легкую корону, обнял Мелькора поперек груди, заставив откинуться на себя, положил теплые ладони ему на живот и ткнулся носом в волосы у виска Мелькора, согревая его дыханием – как Майрон думал, не слишком заметно. Майрон, в отличие от остальных, не мерз. Но промозглый ветер и воду ненавидел не меньше Мелькора. – Майрон, какого?.. – тихо прохрипел Мелькор, пытаясь выпрямиться и отпихнуть его локтями. Повис идиотский момент абсолютной тишины. Джарлакс опять присвистнул похабной птичьей трелью – такой, что Майрон поневоле ощутил, как краской заливается даже шея. Йеннифэр собрала губы кольцом и приподняла бровь. Цири прищурилась и недоуменно нахмурилась, словно пытаясь осознать только что понятое. – Подождите, – осторожно произнесла она. – Вы… вдвоем? «Ох, чтоб тебя». – Я не понимаю твоего вопроса, аданет, – угрюмо ответил Майрон, совсем неприкрыто прижавшись щекой к виску Мелькора, и обнял валу покрепче. Джарлакс переводил взгляд то на Мелькора, то на Майрона. А потом издал хриплый смешок, хлопнул себя ладонями по коленям и с упоением заржал так, что эхо разнеслось в тумане. Йеннифэр мерзко ухмыльнулась, как кошка, обожравшаяся сливок тайком от хозяев. Мелькор, порозовевший от бешенства до нормального цвета лица, прикрыл глаза и с шипением выдохнул через плотно сжатые зубы. – Что?! Джарлакс никак не мог остановиться, и смеялся зверски заразительно. Майрон и Мелькор смотрели на него убийственными взглядами. Зеленоглазая девчонка почему-то не смеялась, но зато изучала их очень задумчиво и немного… грустно? Майрон не был уверен, что правильно понял этот оттенок ее взгляда. – Да ладно?! – громко поинтересовался Джарлакс и широко развел руки, потрясая ими в воздухе. – Подохнуть и не встать! Вы такие высокомерные, как будто под жопы по ежу положили, а оказывается, вот в чем дело! – он опять заржал. – Он хотел сказать, – елейным голосом произнесла Йеннифэр, явно получая исключительное удовольствие от сказанного. – Что вы обжимаетесь, как голубки на насесте, – она изящно закинула ногу на ногу и с исключительно заинтересованным видом посмотрела на них, подперев подбородок ладонью. – У вас везде в обычаях… мужская тыловая дружба, или вы одни такие? О, – она подняла в воздух палец. – Пока я не забыла, – она снисходительно взглянула на Майрона и продолжила говорить все тем же медовым, нежным, омерзительно ласковым голосом. – Поблагодари меня за это объяснение! Холод, чтобы ты знал, вызывает сужение сосудов и спазмы мышц. Другими словами, чем больше мерзнет твоя коронованная голубая роза, тем сильнее будет его тошнить. И если уж ты намерен обжиматься с ним до конца дороги, то можешь даже по животу погладить. В моих интересах, чтобы он перестал издавать эти звуки каждые пятнадцать минут. Если бы Майрон мог испепелять взглядом, от Йеннифэр бы осталась кучка пепла. Эта тварь одновременно умудрилась и помочь ему, и утопить в грязи по уши так, что он пожалел о совете. «Я ее убью. Я точно ее убью. Утоплю паршивую суку прямо в озере». Что его удивило очередной раз – Цири даже не хихикнула. И не улыбнулась. Только отвела взгляд в сторону, когда Майрон посмотрел прямо на нее, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на… сочувствие?! У него не было времени понять. Мелькор выдохнул, очевидно, желая что-то сказать, но заткнулся и закрыл ладонью рот, а потом глубоко задышал с хриплым взбешенным рычанием. Куда больше его заняло стремление не проблеваться очередной раз, когда момент был и без того унизительным. – А! – Джарлакс махнул рукой, поправил шляпу и уперся локтями в колени, с любопытством глядя на Мелькора и Майрона. – Между прочим, это совершенно нормально! Я даже не согласен с тем, что это делает мужчин женоподобными! Но я так, спрошу ради любопытства – и кто же из вас, великих богов, кого… – Заткнись! – совершенно неожиданно и неестественно громко рявкнул Мелькор, скинув с себя руки Майрона. Он выдохнул и выпрямился, прошипев. – Вы, люди, удивительные твари, которые возвели совокупление в культ и оскорбление одновременно. Треть жизни вы спите, остальные две трети – если не совокупляетесь, то думаете, с кем и как. Если не думаете, с кем и как, то думаете, когда же вы будете совокупляться, либо зачем вы это делаете, либо насколько правильно совокупиться с кем-то еще! Вы без конца мечтаете об этом, делаете это, обсуждаете это! – он прервался, глотнул воздуха и сдержал очередной порыв тошноты. – А потом! – Мелькор резко выдохнул. – Потом вы приходите в ужас, когда слышите, что кто-то ложится с кем-то реже раза в неделю! – он развел руками и запрокинул голову к небу, повысив голос. – Да вся ваша жизнь, все ваше ущербное соитоцентричное мировоззрение, даже все ваши ругательства – все, все крутится вокруг того, стоит или не стоит у кого-то его… достоинство, и кто куда это достоинство сует! Можно сказать, вы сами вертели на… этом всем все свои ценности! Да какая разница! Вы все равно умрете спустя двадцать пять унылых лет после достижения зрелости! О, большая часть из которых пройдёт за вытиранием соплей и дерьма последствиям ваших бесконечно похотливых разумов и тел! – Мелькор опять сделал паузу, чтобы продышаться, но почему-то его никто не прерывал. – Но для этого вы придумали возвышенное нытье о том, как важно и ценно иметь по десять детей, восемь из которых умирают в свинарнике от кровавого поноса и лихорадки, а бабу с пузом возвели в культ и решили, что это, чтоб вы сдохли, венец творения! Вершина жизни! Предел, сука, творческих сил! Потому что вам банально лень делать все, кроме как бесконечно присовывать кому-то! И после этого кто-то удивлён и даже обвиняет меня в том, что я отношусь к вам, как к блохам, и думаю, что вашу популяцию следовало бы проредить вдвое, потому что вы восполните ее быстрее, чем успеет вырасти лес! Цири и Йеннифэр слушали с подчеркнуто заинтересованным видом, и не произнесли ни слова, но по мере того, как Мелькор говорил, в глазах обеих женщин разгорался нехороший огонек ярости. А когда айну закончил, заговорила Йеннифэр. Очень тихо и очень зло: – А теперь послушай ты, божество самодовольной глупости и вранья, – от злости ей казалось, что отступила даже болезненная слабость, одолевавшая ее. Голос понизился до хрипловатого от гнева. – Я множество лет лечила женщин, которые приходили ко мне изнасилованными, избитыми, с разорванной промежностью, с нежеланной беременностью – и все это с ними творили только такие, как ты. Самодовольные мудаки, считающие, что если между ног у них болтается хер, то это дает им право бить и унижать. И знаешь, что? – Йеннифэр оправила волосы и посмотрела Мелькору прямо в глаза, улыбаясь: жестоко, мягко и очень спокойно. – Все эти девочки и женщины, человеческие девочки и женщины, которых ты так презираешь – стократ сильнее таких, как ты. Потому что они, потерявшие детей, бесплодные, избитые, запуганные, пережившие уродства, которые ценой страшной боли лечили магией, ломая им кости и сращивая их вновь – падают, поднимаются и идут дальше. И не винят весь мир, не ноют о том, что жизнь нанесла им непоправимые удары. Они встают и идут дальше. А такие мужчины, как ты – стоит им один раз понести поражение, один раз оказаться слабыми и униженными – так они способны возненавидеть весь мир и готовы мстить каждому кусту из-за собственных амбиций. За то, что они не смогли перестать жалеть себя и жить дальше, – она сделала паузу и резко обрубила свои слова. – Я закончила. Майрон видел, что лицо Мелькора побелело от гнева. Он впервые видел, как его глаза наполнились испепеляющей яростью, огненным светом по ободу зрачка. – Ты много знаешь об унижении, женщина, я смотрю, – тихо проговорил он. – Такие, как я, насилуют женщин, говоришь? Но мне нет дела до аданет. Мне нет дела до жизней аданов. Зато я видел, как вы, прекрасный род Эру, вершина его творения – пали и склонились передо мной, потому что не могли создать ничего. Умоляли меня дать крышу над головой вместо знаний, как построить ее своими руками. Умоляли дать детей вместо способности творить вещи, которые облегчат труд. Потому что как только у вас появляется кто-то, кто может одаривать вас, защищать вас, оберегать вас вместо вас самих – вы становитесь мягкими и хрупкими, как глина, и не хотите делать ничего, кроме как плодиться. Даже если это требует от вас жертв хуже всех, что вы могли представить. Майрон слушал молча. Спор, превратившийся в обыкновенный бардак, на его взгляд, был начат зря и годился разве для того, чтобы время скоротать. И для того, чтобы Мелькора, отвлекшегося на перебранку, перестало то и дело рвать за борт от качки, которая была слабой, но вполне ощутимой. «Добро, зло, люди, эльфы, орки… какая разница, кто вообще в мире живет, когда кругом никакого порядка?» – Ты ничего не знаешь о людях, Мелькор, – неожиданно встряла в разговор Цири, и ее голос прозвенел сталью – острой и тонкой, как ее мечи. – Когда-то меня водили, надев ошейник на горло, как бойцовой псине. Меня выпускали на арену, чтобы я сражалась на потеху толпе. Те, кого я любила, были убиты, и человек, который это сделал, отрезал им головы на моих глазах, а тела бросил в дерьмо и дорожную грязь. Шрам на моем лице, – она ткнула пальцем себе в щеку, – тоже оставил человек. Я даже скажу тебе больше, – в зеленых глазах Цири мелькнула злая искра, – именно те, кому нужны только деньги, шлюхи, мягкая постель и вино – всегда и оказываются самыми большими подлецами, когда приходится выбирать. И нет, не между светом и тьмой, а между обыкновенными трусостью и храбростью, – Цири помолчала, и ее голос набрал силу, повысившись почти до крика, а щеки налились густым румянцем злости. – Но не смей равнять со скулящими от ужаса ублюдками тех людей, которые рисковали жизнью ради меня и ради других! Не смей называть никчемной мою мать! У нее и под пытками не вырвали знания обо мне! Не смей называть блохой мою сестру Трисс, что под угрозой казни на колу вывозила из Новиграда чародеев, которых сжигали заживо на площадях! Ради этого она лазила по каналам, жила в нищете и травила крыс за гроши, когда могла бы давно сбежать одна! Не смей пятнать грязью людей – Кагыра и Скьялля, Мильву и Ангулему – тех людей, которые умерли ради меня! Не смей равнять с дерьмом доброту и порядочность, на которых все еще держится этот блядский мир! Повисла тишина. Мелькор с ответом не нашелся, раздраженно нахохлившись, обхватил руками живот и как будто потерял интерес к любому продолжению разговора, прикрывая глаза и глубоко, шумно дыша. Майрон придвинулся ближе, приобняв его за талию и почувствовал, как Мелькор раздраженно вздрогнул, покосившись на него. «Никак его эта перебранка не спасает». Джарлакс кашлянул. Выглядел дроу слегка ошалело, как будто подвинул камешек и вызвал лавину. – Я тут хотел сказать… – Подожди, – холодно оборвала его Йеннифэр. Она смотрела на Майрона немного насмешливо, холодно и раздраженно. – Может, и тебе есть, что сказать? «Вот же настырная дрянь!» Он устало вздохнул, машинально поглаживая Мелькора по боку ладонью. – Нечего мне сказать, аданет. Добро, зло, совокупление, люди, мужчины, женщины… – он обвел взглядом всех присутствующих на лодке. – Это не спасает нас от армии разъяренных духов, которая все еще где-то там, – Майрон указал широким жестом на туман вокруг. – А его – он кивнул на Мелькора, – от ежеминутной потребности, прости, Мэлко, блевать от этой лодки, – Майрон пожал плечами, прищурив темно-золотые глаза. – Вы можете даже измерить количество поражений и тягот в вашем и его существовании. Только поразмыслите, что выживать отпущенное нам здесь время придется вместе – до того, как будет найдена дорога домой. – Майрон посмотрел на черноволосую чародейку. – А ты, Йеннифэр… ты говоришь о себе как о зрелой женщине, которая разбирается в лечении, но не нашла ничего лучше, чем высмеять… – Майрон поморщился, припомнив скабрезные эпитеты. – Нашу связь. Разумеется, что я… как ты выразилась, обжимаюсь с ним и сижу рядом. В вашем мире принято иначе? Цири сникла от его слов, как будто растеряв запал. Она утомленно потерла лоб и шрам, словно вспомнив, с чего началась перебранка. Йеннифэр хмуро отвернулась от прямого взгляда Майрона. – Нет, – едко буркнула она. – Не иначе. В наступившей тишине повторно кашлянул Джарлакс. – Я хотел сказать, – глубокомысленно произнес он. – Что эти две женщины отличаются удивительной отзывчивостью. И вы двое это бы поняли, если б пожили хоть недельку с моими сестрицами по крови. Эти паучьи шлюхи за благословение Ллос мать в кислоте сварят, и, между прочим, несколько прецедентов было, в чем я убеждался… – Джарлакс замысловато повел рукой в воздухе, словно подбирая слово, – непосредственно, так можно сказать. Вопли жертвы стояли знатные. Кроме того! – Джарлакс с авторитетным видом поправил перо на шляпе и почесал лысину под ней. – Вы, дамы, ни черта не поняли. Один из этих двух, конечно, точно трахает второго. Я, между прочим, просто из любопытства спросил! – поспешно добавил он, заметив очередной злобный взгляд Мелькора и Майрона. – Но, увы, – Джарлакс драматически вздохнул и вновь обернулся к женщинам. – У нас, мужчин, бесконечно ранимое чувство гордости! Майрон застонал и впечатал ладонь в лицо. Мелькор набрал воздуха в грудь, а потом резко прижал руку ко рту и ответил всем троим, как и в прошлый раз. За борт. Донельзя коротко и исчерпывающе. Мучительное путешествие окончилось утром второго дня и прошло непредсказуемо спокойно. Скабрезных шуточек больше не всплывало, Майрон вздыхал и с обреченным видом обнимал Мелькора. Мелькор выворачивался за борт, а когда не делал этого – раздраженно и достаточно жалко шипел на все и вся вокруг, включая Майрона. Не то чтобы ему было смертельно плохо, но вид у него был несчастный. Кроме того, айну оказался принципиален процесс: портить настроение окружающим, потому как у самого Мелькора оно оставалось отвратительное. Цири и Джарлакс время от времени вступали с ним в ленивые перебранки, снабженные символическим сочувствием, либо находили одно идиотское (на взгляд Йеннифэр) развлечение за другим. Вроде игр, которые требовали активной жестикуляции и изображения тролля жестами. Одним из сомнительных развлечений и местью Мелькору за желчный нрав стали рассказы Джарлакса о своей родине, подземном городе эльфов дроу, где царил диктаторского сорта матриархат, при котором дочери нередко приносили в жертву матерей, братьев, а также прочих родственников, до которых могли дотянуться в результате бесконечных бессовестных интриг. Иногда матери без малейших сомнений убивали не в меру властолюбивых дочерей, например, сбрасывая их в гнездо плотоядных пауков. Таков уж был культ богини-паучихи Ллос. Сомнительность развлечения и удовольствие от него для Джарлакса заключались в том, чтобы Мелькор перестал язвить и замолчал, озабоченный выворачиванием за борт. Нащупав слабину валы единожды, Джарлакс неприкрыто ею пользовался, то и дело в деталях рассказывая, как провинившихся мужчин превращают в драуков – наполовину эльфов, наполовину пауков. Или как жрицы ткут себе платья из паутины. Или как они совокупляются с чем попало – например, с демонами (нужно сказать, что здесь Джарлакс преувеличивал, пусть и изредка). Или что пауки в Мензоберранзане почитаются и любятся. Мелькор мгновенно припоминал Унголиант, вязкую слизь паутины, в которую влип по уши, гнилостно-блеклое пузо прядильщицы тьмы, ее тошнотворный запах, окруженные щетинистыми ворсинками глаза – и не выдерживал. Иррациональная злобная фобия в смеси с качкой брали свое. Рассказы прекратились, когда Майрон несколько раз рявкнул на Джарлакса, чтобы тот перестал издеваться над раскисшим от дороги Мелькором. Рявкал Майрон достаточно хорошо, чтобы это подействовало. Йеннифэр нахохлилась, как мокрая сорока, и боролась с дурнотой от болезни. Как бы ни хорохорились Джарлакс и Цири, с Иммилмара состояние каждого лишь ухудшилось. В сущности, все были зверски голодными, усталыми и замерзшими окончательно. Но морозным серым утром их лодка причалила к старой пристани, присыпанной тонким слоем весеннего снега. Старые выбеленные доски причала уходили под яркую сапфировую воду озера. Шуршала галька в мелких волнах. Пристань им сразу не понравилась: в воздухе висело что-то недоброе. Холм неподалеку был окутан тонким серебряным туманом, и в нем угадывались очертания не то гигантского дома, стоявшего в одиночестве, не то заброшенной улицы. Сухие травы покрывал утренний иней, а воздух был холодным и звенящим. У причала притулилась крошечная рыбацкая хата, явно заброшенная. Что еще хуже, что первой заметила Цири – было абсолютно, убийственно тихо. Ни птиц, ни шороха зверей в травах, хотя в столь безлюдном месте они должны были водиться. Мелькор облегченно выдохнул, как только ступил на скрипящие доски пристани. Он стоял и жадно дышал полной грудью, мутным взглядом оглядываясь по сторонам. Майрон беспокойно вцепился в его локоть, пытаясь не то поддержать, не то придержать Мелькора на месте, хотя в этом не было никакой необходимости. Из лодки брать было нечего, кроме издевательской связки сушеных грибов, оставленной неизвестно кем неизвестно для кого. Цири ловко подхватила ее и повесила на шею как нелепое ожерелье. Джарлакс вгляделся в туман и встал с видом победителя, уперев руки в бедра. Пушистое лилово-серое перо на шляпе слегка колыхалось под ветром. – Что-то не видно этих духов, а мы пока живы, – наконец, изрек он с благодушным видом. – Возможно, ненадолго, – мрачно ответила Йеннифэр. – Нужно поискать здесь что-нибудь и поесть, – она утомленно потерла лоб и зашлась тяжелым кашлем. – И стоит собрать хвои и сделать из нее отвар. Я не собираюсь свалиться здесь от лихорадки. Цири тревожно посмотрела на Йеннифэр. Та отрицательно покачала головой, давая понять ей, что все в порядке. Майрон подтолкнул Мелькора в бок. – Тебе тоже не помешает. Мелькор устремил в небо замученный взгляд. Доски причала, уходящего к разбитой деревянной лестнице и дороге, заросшей травой, поскрипывали под его шагами. Плескалась ледяная вода. – Мне не помешает постоять на ровной земле и подышать! – негромко огрызнулся он. – Еще скажи, что шишки грызть надо, как белке! Йеннифэр скептически фыркнула. – Шишек сейчас нет, – она огляделась по сторонам. – А вот сосны и ели здесь растут. Йеннифэр была права. Почти весь берег был занят густым хвойником, росшим даже на краю крутых озерных берегов. Цири задумчиво пожевала губу и смерила всех серьезным взглядом, который не понравился Майрону. Ему не нравилась и местность – что-то здесь висело в воздухе… тревожное? Знакомое? Он не мог подобрать подходящего слова. – Так, - наконец, серьезно заключила Цири, хлопнув в ладоши. - Я единственная, у кого есть оружие, и кого учили охотиться и на чудовищ, и на зверей. Мне не нравится тишина, но я осмотрюсь и разведаю территорию. Если сильно повезет, поймаю кого-нибудь. Зайца или утку. А вы пока поищите место для привала и разведите костер. Он нам точно понадобится. Джарлакс прищурился, глядя на утопающий в сухих неряшливых деревьях и замороженных травах дом. И на туман, окутывающий здание. – А я обследую это сооружение. Может, там найдется что-нибудь. Мелькор замер от этих слов, словно вкопанный. Он вглядывался в туман, который клубился над холмом и домом. Склонил голову к плечу и удивленно округлил глаза, как будто увидел что-то. Только сейчас Мелькор заметил, что в дымке вдали блуждало... нечто. Размытые костлявые фигуры, которые кружились и перетекали дымом, как будто не замечая их. Они роились у дома, будто осы у улья, сжимали прозрачные проржавевшие мечи и двигались абсолютно беззвучно, проходя сквозь кустарник и разрушенные стены. Истлевшая призрачная плоть клочьями свисала с рук и изуродованных перекошенных черепов. «Призраки. Замечательно! И куда нас занесло?» – Нет, – коротко произнес Мелькор. – Держитесь подальше от тумана. Оба. – Почему? – Майрон и остальные настороженно посмотрели на него. Джарлакс круто развернулся на пятках, вопросительно приподняв белую бровь. Мелькор слегка поморщился и неопределенно повел рукой в воздухе. – Там… полно мертвецов и, кажется, проклятых душ, – мрачно ответил он. – Но далеко не ходят. Они там, ближе к дому. Оттого здесь и не видно ни зверей, ни птиц. Поэтому ни с кем… ни с чем не говорите. Даже если услышите визг ребенка – идите мимо. Йеннифэр вскинула тонкую бровь. Выглядела чародейка удивленной и слегка напуганной. – Ты видишь это? Мелькор с сомнением дернул уголком рта. Идея говорить правду ему не понравилась. – Можно сказать, что чувствую. Цири сосредоточенно нахмурилась. – Значит, ночью здесь не будет ничего хорошего, – голос ее изменился на деловитый и холодный. – Нужно идти вдвоем, – она посмотрела на Джарлакса. – Ты умеешь хоть что-нибудь? Знаешь что-нибудь о выживании, птицах, зверях? Джарлакс развел руками и криво ухмыльнулся. – Милая моя Цири, я десятки лет выживал в Подземье среди моих дорогих сестриц, а счет, сколько я руковожу своей бандой Брэган Д’Эрт, славных наемников, идет на десятки лет. Я выживал в таких местах, где и тараканы сдохнут. Между прочим, – он обернулся на Мелькора, Майрона и Йеннифэр, – учитывая ваше незнание нашего мира, просто скажу, что я прекрасно вижу в темноте. – Разделяться – плохая идея, – с сомнением заметил Майрон и покосился в сторону дома. – Особенно если рядом это. Цири пожала плечами. – У тебя есть мысли получше? Мы не можем потратить весь день, чтобы ходить кучкой то в одно, то в другое место. Я сумею себя защитить, – она огляделась и, поколебавшись, оставила на спине серебряный меч, вручив Майрону стальной. – Безоружными я вас не оставлю. Обещаю далеко не отходить. Йеннифэр сурово сдвинула брови. Голос ее прозвучал встревоженно и резко. – Это опасно. Ты понимаешь, насколько? Цири пожала плечами. И улыбнулась – чуточку грустно. – Я ведьмачка, мама. Бывало и хуже. Йеннифэр раздраженно выдохнула. – Не отходите далеко и не суйтесь никуда из любопытства! Сразу возвращайтесь сюда! А ты, – она ткнула пальцем в Джарлакса. – Я тебя голыми руками задушу, если с ней что-нибудь случится по твоей вине! Цири сделала издевательский реверанс, усмехнувшись. – Да, мамочка! Конечно, мамочка! Мы скоро вернемся, – она легко поднялась по лесенке причала вместе с Джарлаксом, который напоследок изящно отсалютовал, коснувшись полы шляпы. – Обожаю храбрых и великодушных женщин. А вы не скучайте здесь в мое отсутствие… девочки. Он едва увернулся от гальки, которой в него запустил Майрон. Целился майа, надо сказать, аккурат в задницу наемника: побольнее и посильнее. Место для стоянки нашли чуть дальше от пристани. У занесенной снегом полянки в окружении густых елей оканчивалась каменная дорога с растрескавшимися ступенями. Поперек остатков кладки валялась старая ель. С другой стороны поляну ограничивал берег озера. Обследование старой хаты рыбаков не принесло почти ничего – внутри остался только сгнивший соломенный матрац и такие же сгнившие сети. Еще была разбитая кровать, кувшины с ссохшейся плесенью на дне и большой котел, чудом не превратившийся в изъеденную ржавчиной дырявую посудину. Его-то они и забрали. Мелькор тяжело опустился на ствол ели между двух крепких веток, и сложил руки на груди, настороженно глядя в сторону, где на вершине крутого холма начинал маячить туман. Туда от полянки вилась разбитая дорога, в начале которой он сидел. Голоса мертвецов висели в воздухе, как стылая взвесь. Он не слышал их, но понимал, что здесь произошло что-то… очень плохое. И очень давно. В Арде старые бездомные души, вырванные с пути в Мандос, всегда были злы от гнева или печалей, и чем дольше скитался дух, тем сильнее была злость. Но души, которые скитались здесь, должны были уже обезуметь от прошлого. Он вздрогнул, когда понял, что с вершины холма на него смотрит силуэт мужчины в темной робе. Фигура не шевелилась, и Мелькор не мог различить лица, но что-то ему подсказывало, что тварь именно смотрит. Что еще хуже – видит. Он надеялся, что у зеленоглазой соплячки и чернокожего наемника хватит мозгов последовать его совету. Из размышлений Мелькора вырвал голос Йеннифэр. – Если думаешь так и стоять здесь, то не стоит, – резко бросила она. – Хочешь или нет, нам нужно собрать побольше дров для костра и согреться. – Вот сама их и собирай, – огрызнулся Мелькор. Йеннифэр в своей обычной манере округлила губы. – А что, в твоем мире мужчины всегда сидят и ничего не делают? – едко поинтересовалась она. – Как мило! Женщина опять зашлась тяжелым приступом кашля и, поморщившись, потерла грудь. Перебранку оборвал Майрон, стиснув пальцы на предплечье Мелькора. В отличие от Йеннифэр, он прекрасно знал, что ломать большие ветки и таскать дрова Мелькор и не смог бы со своими ожогами. – Я соберу, – коротко сказал он. – Лучше пока выбери место для костра и убери оттуда снег. А ты, Йеннифэр, набери хвои… или что там нужно для твоего отвара. Мелькор обернулся через плечо. От воды потянуло холодным ветром. На туманном холме в конце дороги никого не было. Спустя короткое время непродолжительной возни с импровизированным лагерем, в кустах орешника неподалеку раздались шуршание и шаги. Майрон подорвался и схватился за меч. Мелькор, раскидавший снег посреди поляны в кучу, напрягся и оскалился. Растопыренные пальцы его рук в латных перчатках застыли, как когти. Но причиной шума оказались всего лишь Джарлакс и Цири. На их лицах читалась сложная смесь тревоги и радости одновременно. Джарлакс победно воздел над головой тушку утки, неизвестно как оказавшейся в здешних землях, а Цири – зайца. Добыча вызвала всеобщий радостный вздох. Сушеные грибы на шее Цири контрастировали с ее серьезным и напряженным выражением лица. – Я надеюсь, этот котел не проклят, – небрежно-жизнерадостно бросил Джарлакс. Мелькор смерил утку и зайца задумчивым взглядом. Аккуратно почесал кончиками когтистых перчаток затылок за короной и проигнорировал замечание о проклятии. «Кому вообще нужно проклинать котел?!» – Из утки можно сварить суп, – практично заметил вала. – На всех точно хватит. Зайца запечь в углях, но придется копать яму под костром. – Нужно побыстрее убраться отсюда, – без предисловий сказала Цири. – С зайцем нам повезло, попался шальной. Но утку я нашла с перебитым крылом – что-то ранило ее, – девушка задумчиво покривила рот, будто бы думая, стоит ли ей продолжать фразу. – И мы нашли труп. Он явно пролежал тут зиму, но что бы ни убило этого человека, оно еще здесь, – она бросила быстрый и серьезный взгляд на Мелькора. – Ты был прав. Не знаю, что ты увидел, но оно ходит не только возле дома. «Кажется, я даже знаю, кто именно. Плохо». Но этого Мелькор говорить не стал. А вот Йеннифэр, подошедшая к ним с собранными кисточками хвои, разом посуровела и напряглась. Голос чародейки зазвучал резко: – Вы видели что-нибудь еще? – Нет, – ответил за Цири Джарлакс. На лице дроу мелькнуло непривычное до этого выражение собранности, даже голос изменился. – Но если идти вдоль берега озера, мы обойдем этот туман. Рано или поздно. Пойдем на юго-запад. Обогнем дикие земли и выйдем на тракт, который ведет в Теск. Здесь точно водится нежить, и я бы не хотел встречать ее без жрецов. – Для начала нам нужно выбраться, – Майрон с хрустом переломил об колено огромный сук толщиной с его массивное плечо. Мелькор скрестил руки на груди и скривился с заметным отвращением. Не что чтобы он питал сочувствие к заблудшим душам, но мертвецы никогда ему не нравились. Призраки были слишком одержимы своими желаниями и памятью, чтобы из них выходило что-то путное, а каждый из них в Арде ненавидел и боялся его. И ведь было, за что. – Что за нежить? – хмуро спросил вала. Джарлакс пожал плечами с безразличным видом, словно неупокоенные мертвые не были ни чем-то необычным, ни слишком опасным. – Призраки. Тени. Ходячие скелеты, – Джарлакс повел рукой, поправил повязку на глазу и ухмыльнулся. – Да видов этой дряни столько, что перечислить не получится! – На вечер надо разжечь побольше огня, – задумчиво произнесла Цири, бегло взглянув на Йеннифэр. – Идти мы не сможем. – Огонь привлечет их, – фыркнул Джарлакс, дернув уголком рта. Голос его вновь стал серьезен. – Поверь мне, дорогуша, я кое-что понимаю в этих тварях. Они боятся только жрецов и паладинов, а среди нас, увы, только один может колдовать, и то вряд ли сможет изгнать их. «Изгнать вряд ли, а подчинить – возможно». Этого Мелькор тоже говорить не стал. Может быть, ему бы удалось. А может, и нет. – Сначала надо поесть. Голодными мы не уйдем далеко, – оборвала разговор Йеннифэр и косо посмотрела Мелькора. – Может, еще скажешь что-нибудь о женщинах? О том, что место бабы на кухне? Мелькор приподнял брови и посмотрел на Йеннифэр, как на идиотку. Даже предположение этой женщины, будто ей позволят готовить, звучало нелепо. – Готовить буду я, – коротко и холодно заметил он. – А тебя к этому даже не подпущу. Этому удивился даже Майрон. – Ты? – он недоумевающе моргнул. – Ты умеешь готовить? Мелькор, откуда… Мелькор устало вздохнул и скривился, обрывая изменением мимики вопрос Майрона. – Конечно, Майрон, самое время расспросить об этом. Так сложилось. Джарлакс хитро наблюдал за ними и присвистнул, поняв, что Мелькор не собирается отвечать на вопрос. – О, сколько тайн вскрывается в неожиданных обстоятельствах! – воскликнул дроу. Мелькор нарочито утомленно помассировал запястьем лоб. – Джарлакс, ты тупой крот, – сердито заключил он. – Было время, когда мне требовалось занять руки хоть чем-нибудь, а поскольку мне было запрещено… слишком многое – да, я готовил. Так как в кастрюле супа, – голос Мелькора зазвучал откровенно желчно, – знаешь ли, никто не усматривал жуткого заговора и попрания законов Валар. Конечно, это потом то и дело приходилось выливать в цветы, которые потом сгнивали, но тем не менее. Цири состроила гримаску настороженности. Она пыталась безуспешно ощипать несчастную утку. Выходило так себе: маленькая ведьмачка научилась от Геральта и Весемира, как правильно брать трофеи из чудовищ, как ощипывать на перья даже грифона, но как следует разделывать утку и тем более ее готовить так и не научилась за всю жизнь. Разумеется, кое-как она могла это сделать, но вкусно – совсем другое дело. – Если цветы сгнивали… – Цири очень пристально посмотрела на Мелькора огромными зелеными глазами. – Знаешь, это звучит сомнительно и несъедобно. Мелькор фыркнул. – А ты попробуй как-нибудь вылить в садовые фиалки суп со жгучим перцем и посмотри, что будет! И… – Мелькор ожесточенно выдохнул, наблюдая за тем, как Цири терзает несчастную птичью тушку, и резко взмахнул рукой. – А, во имя меня же, Цири! Оставь в покое эту утку и дай ее сюда! Лучше разведите, наконец, костер! Майрон кашлянул. – Пойду-ка я настругаю ложек. Подозрения Цири относительно ядовитости супа не оправдались. В котел пошло все – и хвоя, и утка, и сушеные грибы, и подозрительно ранние сморчки, которые обнаружил неподалеку от стоянки Джарлакс. Заяц испекся под слоем земли в углях. Мясо вышло таким нежным, что само отходило от кости. Терпения оставить его до утра не хватило ни у кого: все оказались слишком голодны, а разливавшийся во время готовки запах лесных грибов, дыма и мяса только раздразнил аппетит еще сильнее. Ели руками и свежевыструганными ложками из общего котла, причем торопливо и наплевав на приличия. Голод дал о себе знать у всех. Чинность утратила даже Йеннифэр, а Мелькор разом забыл про тошноту на лодке. Но горячая еда сделала свое дело: общее настроение после ужина улучшилось, и перебранки сменило благостное, почти лиричное молчание. Белесый туман, с наступлением сумерек превратившийся в серебряную дымку с неестественным свечением, не развеялся, но и никого не пугал, потому что не двигался вниз, а со спины защищало озеро. Майрон и Цири нарубили лапника, устроив вокруг костра подобие лежанок. В котле булькал и кипел еловый чай, который тоже черпали ложками. Пахло водой, снегом, дымом, деревом и лесом. Йеннифэр сморило первой: в какой-то момент женщина положила голову на колени Цири и попросту задремала. Девчонка помалкивала, не мешая матери отдыхать, и выглядела задумчивой и серьезной. Джарлакс молчал вынужденно. Духи не показывались, и Майрона это тревожило, как и проклятый туман. Хорошего настроения Цири и Джарлакса он не разделял. Не то чтобы он рвался искать ораву взбешенных тварей и проверять собственное бессмертие в этом мире, но… «Они должны были прийти за нами, а их здесь нет вовсе. Что-то не так». Он чувствовал себя не в своей тарелке. Сон не шел, хотя усталость вымотала настолько, что хотелось свалиться на месте и проспать год. Мелькор, более или менее сытый после ужина, устроился, откинувшись спиной на Майрона, но не спал. Молча смотрел в потрескивающий костер. Майрон снял с него корону и, обхватив Мелькора поперек груди, задумчиво пробегал пальцами вдоль его туго заплетенной косы с украшениями, гладкой и плотной на ощупь. Странно было видеть его таким. Майрону казалось, будто что-то наконец-то отпустило Мелькора от себя. Все ужасы в его голове словно и остались в Арде вместе с тяжестью проклятой короны. Он был в его руках совсем расслабленным, и даже не кривился от уже привычной боли в шее. Разве что руки берег. «Может, в этом мире ему и поспать удастся?» – Поспи, если получится, – тихо шепнул он ему. – Завтра длинный день. Майрон видел, как уголки рта Мелькора дернулись в подобии едва заметной улыбки. Он покачал головой и потер плечом ухо, которое Майрон щекотно задел дыханием. – Не хочу. Посиди так лучше. Цири тяжело вздохнула, обреченно глядя на них. – Это почти мило, и спасибо тебе за суп, но у меня от вас сейчас все слипнется! – сказала она вполголоса, чтобы не разбудить Йеннифэр. Джарлакс тихо хохотнул и мгновенно оживился. Рубиновый глаз глумливо блеснул. – Да ладно тебе! Я послушаю, – он заинтересованно поглядел на Мелькора и Майрона. – Я, знаешь ли, видел, чтоб ебались, но чтобы так… Мелькор устало выдохнул и символически побился лбом о руку Майрона, перекинутую через его плечо поперек груди и перебирающую звенья косы. Удивительно, но даже вале хватило такта не говорить в полный голос, понизив его до рассерженного шепота: – Если будете подслушивать, я напою вам колыбельную, после которой тебе, Цири, будут месяц сниться табуретки, что гоняются за тобой по лесу, и одноногий умывальник с дубиной. А тебе, лысый, кошмарную фантазию сообразно твоему влечению к прекрасным женщинам, которые будут желать тебя, но вместо лон у них будут кровожадные пасти, и… Цири шумно, с удовольствием, зевнула, не дав Мелькору закончить. Майрон громко и устало выпустил воздух через нос. Джарлакс присвистнул. Его взгляд откровенно смеялся. – Пизда с зубами? Ну, ты загнул, – говорил он тоже вполголоса, почти шепотом. – Да и достаточно мне памяти о моей дражайшей сестрице, которой я желаю смерти долгой и мучительной. Думаю, закажу на ее день рождения портрет. На коленях Цири пошевелилась Йеннифэр. Она перевернулась на другой бок и пробормотала сонным голосом: – Ох, Мелькор. Я уж думала, идеи о зубастой вагине от тебя никогда не прозвучит, – она сладко зевнула. – Ка-ак же ты ненавидишь женщин. Никогда не думал пообщаться по этому поводу с лекарями? Вдруг у тебя была злобная мамаша, которая расхаживала голышом и била тебя… или что там… – она зевнула еще раз. Вслед за Йеннифэр зевнул Мелькор, лишенный тем самым любых шансов дать достойный ответ, потому что Цири погладила приемную мать по волосам, коснулась ладонью ее лба, и лицо Цири резко посмурнело. Она тихо шикнула на всех сидящих: – Тихо вы! Дайте ей поспать! От Мелькора зевок подцепил Майрон. Он перехватил пальцами кисточку косы Мелькора и указал ею на чародейку. Украшения тихо и мелодично зазвенели. – Спала бы ты… госпожа Йеннифэр. Или у тебя в нежные места пониже спины колючки забились? Джарлакс покачал пальцем и поправил шляпу. Судя по его виду, спать он не хотел вовсе, если вообще имел такую потребность. – Не трогай ее задницу, Майрон, – назидательно произнес он. – Это же эталонная, почти музейная задница. Самая прелестная задница, которую я видел, Йеннифэр. Просто произведение искусства. Йеннифэр застонала и повернулась лицом к костру, пристроив голову на бедре Цири. – Боги, Джарлакс, просто закрой рот и дай мне подремать хоть пару часов! Мелькор вздохнул. – Это мы все… в эталонной музейной заднице. – Тише вы! – прошипела Цири. Джарлакс прижал палец к губам, обернувшись к Мелькору. – Слышал? Малышка сказала всем заткнуться. Тсс! Цири возмущенно засопела. – Я тебе не малышка! – яростным шепотом ответила она. – И сколько тебе лет? – Мелькор лениво привалился плечами к груди Майрона и поерзал, согнув ногу в колене. Он окончательно съежился в чужих руках, согреваясь. – А тебе? – нагло спросила в ответ Цири, даже не моргнув глазом. Мелькор поморщился. – Да какая разница? Майрон обхватил его поперек живота и уткнулся носом в висок. Он не помнил, чтобы на Мелькоре хоть когда-нибудь так ярко сказывалась столь сильная и столь человеческая сонливость. «Зевает. С ума сойти». – Мэлко, хватит. Ему больше двадцати тысяч, Цири. Если считать от сотворения земель Арды, конечно. Йеннифэр опять пошевелилась и раздраженно произнесла сквозь дремоту: – Мелькор… – она зевнула. – Или как там тебя… заткнись и сни уже сладкие сны о своих зефирных берегах. Можешь даже пожелать всем доброй ночи, если ты вообще умеешь это делать. Вала глубоко вздохнул и подавил очередной зевок, поневоле подхваченный от чародейки. – Сейчас помру от счастья с твоего благословения, Йеннифэр, – тихо ответил он. – Надеюсь, тебе приснится блюющий тролль на лугу в ромашках. Ответом Мелькору был еще один сладкий, громкий и пренебрежительный зевок. Но почему-то после этого странным образом повисла тишина. Беда пришла глубокой ночью. Потрескивал костер. Мелькор устало дремал вполглаза, привалившись к груди Майрона, разморенный теплом и горячей едой, но чутко шевелился и распахивал глаза, стоило в темноте раздаться чуть более громкому шороху или скрипу. Майрон так и не заснул, несмотря на усталость, но погрузился в странное оцепенение, наполненное потрескиванием костра, тихим плеском озера и шумом еловых веток в ночи. Джарлакс развлекал себя тем, что выстругивал ножом из ветки подобие копья, то и дело озираясь по сторонам. Цири сморило – она клевала носом, потом легла, но не уснула, а вздрагивала от холода и дремала беспокойно, свернувшись и прижавшись вплотную к Йеннифэр, и сжимая в руке рукоять меча. Из ночного оцепенения их вывела вспышка белого мертвенного света на холме, и крик Джарлакса, прозвучавший громче, чем набат: – Поднимайтесь! Призраки! Цири вскочила мгновенно, словно и не спала: сказывалась многолетняя привычка. Мелькор встряхнулся, быстро прогоняя остатки дремоты, но машинально водрузил на голову корону, еще толком не проснувшись. Медленнее всех поднялась Йеннифэр – вид у нее был больной и усталый. С холма роем, клубящимся костлявыми силуэтами, надвигалась целая вереница бледных теней: они не стонали, не кричали, они вообще не издавали звуков, и эта мертвецкая тишина и мерцание зеленых глаз над прозрачными клинками было еще хуже, чем крики или звон цепей. «Проклятье!» Почему-то Майрон не сомневался, что мечи у этих призраков более чем настоящие, хоть и кажутся бесплотными. – Цири! – Майрон окликнул ее. На этот раз она поняла его без слов и ловко бросила ему стальной клинок. – Держите их подальше от меня! – Мелькор сделал несколько шагов назад, ближе к озеру, мучительно пытаясь вспомнить то самое ощущение, которое раньше позволило ему почувствовать ток сил, ту магию, которая струилась в каждом уголке мира, словно подземный ручей, точно повторяющий форму своего близнеца над землей. Просто этот ручей был другим. Отравленным. Злым. Безумным. Понятным и близким. Мелькор нащупал этот клокочущий хаос дикого безумного смеха, ненависти, крови и черной злобы, действуя больше интуитивно, чем со знанием дела. Он хотел остановить призраков, подчинить их, приказать уйти во всем блеске и ужасе своих сил, но для начала – защититься от проклятых душ. Он взял первую ноту, выпевая материю, придавая ей форму голосом, заплетал податливые нити в защитную полусферу, похожую на закопченное стекло. Сфера была слишком маленькой. Йеннифэр с бледным видом спряталась ближе к нему, Джарлакс ловко орудовал своим деревянным копьем, отбиваясь от ударов призрачных клинков. Цири плясала вокруг костра, уклоняясь в ловких, почти танцующих фехтовальных пируэтах. Майрон бился яростно, снося врагов натиском силы и скоростью ударов. Мелькор уперся ногами в землю, расталкивая шар, почти физически чувствуя болезненное давление на ладонях. Петь стало трудно, хотелось кричать и рычать от саднящего жгучего давления на обожженных ладонях, в висок копьем ударила боль. Ему кто-то сопротивлялся. Кто-то, кто держал все эти силы в собственных руках. Но шаг за шагом, локоть за локтем земли, он отвоевал эти силы, менял форму шара, раздувал его, заставляя отталкивать мертвых. Мелькор уже хотел бы выпить их, заставить служить себе, но этого не получалось: одна песня уже звучала. Оборвать ее – означало снять щит. Черная полусфера медленно, но неуклонно расширялась. Призраки бились вокруг нее, пытались проникнуть за нее, как бабочки пытаются облететь стекло. А потом в ночи вспыхнуло сначала белым, а затем нестерпимо ярким солнечным светом, который мягко обласкал их лица. По рукам болезненно резануло, глаза ослепило, голову сдавило обручем боли такой сильной, что потемнело в глазах. Мелькор вскрикнул, чувствуя, как теряет контроль, и сфера лопнула, рассыпавшись сотнями звенящих темных осколков, тающих в воздухе, как лед. А призраки исчезли, развеявшись в воздухе со скорбным воем, похожим на отзвук ветра. Но когда глаза вновь привыкли к ночной темноте, все обнаружили, что на поляне их уже вовсе не пятеро, а шестеро. Их гостем оказался мужчина с седой бородой, слегка прореженной черными прядями. Он был в алой мантии с щегольскими изумрудными отворотами и золочением. Носки его туфель были нелепо загнуты. Причудливый посох, увесистая книга на поясе и вспышка заклинания, разогнавшая призраков, уже ни у кого не оставила сомнений, что перед ними не кто иной как волшебник. Незнакомый волшебник слегка выпятил губы, оценивающе изучая их из-под кустистых бровей. – Значит, вот вы какие, проблема Фаэруна и госпожи Мистры, – задумчиво выдал он без всякого приветствия. – Интересное дело получается. Он щелкнул пальцами. – Хотел бы представиться: Эльминстер. Но об этом, как и о том, что вы здесь делаете, мы поговорим у меня дома, а не в этих руинах Шандалара. Так что не дело здесь стоять. И прежде, чем ему успел возразить хоть кто-нибудь, маг пропел несколько длинных фраз, взмахнул руками и посохом, которые заискрились снежной белизной, ослепительно полыхнуло, и их втянул в себя очередной незнакомый телепорт.