Деревенская простота

Чуньмэй вылила воду под апельсиновое дерево, выпрямилась и смахнула пот. Седьмая луна, Цзиньлин продолжает плавиться в знойном мареве. В усадебном саду, среди воды и деревьев, и днем, и ночью стояла тяжелая духота, и дышать было нечем даже в летних покоях у господ, где постоянно держали чаши со льдом. (Когда Чуньмэй рассказали, она не поверила: в такую жарищу — и лёд! Барышня Сай объяснила, что лед зимой привозят издалека, с горных озер, убирают в погреб и прокладывают слоями стружки, чтобы не таял.) Павильону Апельсиновых деревьев такой роскоши не полагалось, и на ночь все переселялись на галерею. Барышня Сай первое время спала, просыпаясь только, чтобы поесть. Потом потихоньку стала отходить. Хотя Динсян и уверяла, что она ничего не помнит, что-то, видно, в памяти у безумной застряло, потому что на третий день, любуясь пионами, она вдруг заявила гортанным голосом Ху Сяоин: — Потаскушка в зеленом, что посмела оскорбить сиятельную старшую принцессу, заслуживает казни! Подумала и добавила: — Прекрасной казни, когда у одного кровь медленно закипает и он тщетно молит смерть о последнем укусе, а другой, что даровал кровь ночи, любуется на это через хрусталь. Это был чуть ли не единственный раз, когда она заговорила как Ху Сяоин. В основном же продолжала странные и непристойные рассуждения. Могла воздеть палец и ни с того, ни с сего провозгласить: — Доблестный муж готов умереть ради друга, который не назовет его другом. Сколь же приятнее быть одиноким, свободным и сытым удовлетворением своих подлинных желаний! Такое, как и рассуждения о неестественности и смехотворности отцовских чувств и вреде сыновней почтительности, Чуньмэй пропускала мимо ушей. А вот к рассказам о крови и казнях внимательно прислушивалась. Выполняла приказ хоу. В тот день в беседке он выслушал Чуньмэй, улыбнулся и сказал: «Ну вот барышню Гун Юй и разоблачили! И кто — две девчонки, одна только из деревни!» Чуньмэй оторопела: казалось, господина ее история развлекла. А княжна добродушно добавила: «Не скажи! Сразу видно, что у Сай училась — выражается старинным слогом! Нынче так не умеют». Потом явилась младшая госпожа и тоже, вместо того, чтобы падать на колени и каяться, весело сказала: «Я же говорила главе, что от слуг ничего не скроешь!» Оказалось, младшая госпожа с самого начала действовала по повелению хоу: искали лазутчиков белых овец. Та заметила: «Не думала, что Жуйгу с ними свяжется. На зависти подловили — очень уж хотела возвыситься» После чего хоу устроил Чуньмэй настоящий допрос. Расспрашивал про барышню Сай — что еще говорила и часто ли оборачивается Ху Сяоин? Вопросы задавал спокойно, тихим голосом, а с Чуньмэй пот лил градом и язык заплетался. Она ведь толком барышню Сай и не слушала: бредит и бредит. Кто же знал, что это так важно! Только и вспомнила, как барышня Сай говорила, что эльмешу должен признать наследника. И песню про красные пионы. Хоу выслушал и сказал: — Вижу, что ты сообразительна и приметлива. Похвально! Останешься и дальше при Сай Вэньдань. Слушай и запоминай, а если скажет что еще про варварские обычаи — сразу к княжне с докладом. Только внимания не привлекай. Я распоряжусь, чтобы ты вместо Дансян ходила к лекарю Яню. Потрепал кота по голове, встал и сказал: — Маогуаня заберите в Западный павильон. Не годится, чтобы он по саду бродил. Так что Чуньмэй пришлось вслед за младшей госпожой отправиться в Западный павильон, прижимая к груди горячего, тяжелого зверя. Страшно было — а вдруг когтями полоснет? Но тот не вырывался: то ли набегался, то ли хоу даже звери послушны. Вращал круглой головой, сопел, но сидел смирно. Когда дошли и Чуньмэй осторожно спустила кота на доски крыльца, младшая госпожа сказала: — Дорогу запомнила? Пригодится. И ушла. Обратно Чуньмэй летела как на крыльях: светлейший хоу сказал, что она сообразительная! Жаль, нельзя сбегать на кухню, рассказать Хуннян. И жизнь в дальнем павильоне потекла по-прежнему. Барышня Сай постепенно успокаивалась, переставала метаться по покоям и лужайке, кричать и петь. Про одну песню Чуньмэй даже хоу передала. Ту самую, которой барышня Сай когда-то ее так напугала. Барышня как-то весь вечер ее пела. То мычит про себя, то бормочет, то пропоет пару строк и замолчит, и так без конца. Чуньмэй поневоле наизусть выучила! Безвременник, кровохлебку, зверобой С бузиною растереть и беленой. «Прожигающий желудок» взять настой, И добавить волчьей ягоды простой. Заманиху, хрен, Змеиный Камень взять, На святой чистейшей крови настоять. Хмель добавить, подмешать мышьяк и мак, Принимать по целой чашке натощак. Какая-то аптекарская припевка, аптекарь Бо говорил младшей госпоже что-то похожее. Когда бы не упоминание «чистейшей крови», Чуньмэй бы и передавать не стала. Княжна выслушала, записала, но тоже, похоже, ничего не поняла. А барышня Сай становилась все тише и спокойнее. Снова начала обучать Чуньмэй украшению лица и укладке волос и вместо страшных присказок про гуев и нерожденных младенцев рассказывать, как угождать господам. «А к господину маршалу ты и близко не подходи: он не любит, когда прислуга без дела шатается!». Учила, как ходить скользящим придворным шагом, как склоняться в поклоне, чтобы ни складочка не шелохнулась (и у Чуньмэй стало получаться!), как чай разливать, чтобы лился изящной дугой, но не расплескивался (с этим было хуже). Как-то сказала: — Сам господин Линь Минчэ хвалил мои манеры. Говорил: «Сай подобна весеннему облачку!» [1]. Она хихикнула и продолжила застенчивым девичьим шепотом, который плохо вязался с трясущейся головой и изрытым морщинами лицом: — Он передал, что поговорит со старшей принцессой — не согласится ли отдать в наложницы. Такая честь — войти в семью Линь! Но ты никому не рассказывай — а то из зависти оговорят или пакость подстроят. Барышня Сай с мечтательной улыбкой поглядела в зеркало. Видно, видела там себя молодой и красивой. Чуньмэй впервые задумалась: а может, и хорошо, что у безумной все в голове перепуталось? Каково ей было бы каждый день видеть в зеркале свое настоящее лицо? Между тем Сай продолжала: — Сиятельная старшая принцесса к господину Линю благоволит из-за его вкуса и образованности. Сколько раз горевала, что молодой господин, при его уме и выдающихся дарованиях, решил пойти по военной стезе. «Мог бы блистать ученостью, а вместо этого как простой солдат рубится на мечах и стреляет на скаку из лука». Очень ее это огорчало, но с маршалом не поспоришь! Старшая принцесса выросла при дворе, солдатская грубость ей не по нраву. Хорошо, что молодой господин одумался, не стал губить свои таланты на военной службе. И челку состриг — значит, женился на княжне, пошли им Небо детишек! Это Чуньмэй решила хоу не передавать. Хотя мысленно пожалела старого сотника Вань Ши: выходит, барышня Сай совсем о другом мечтала. И подарок его у нее Чуньмэй ни разу не видела. Хотя с безумной станется — могла куда-нибудь закинуть или вовсе потерять. В Павильоне Апельсиновых деревьев опять воцарилось спокойствие. И скука. Единственная была отрада — сходить к лекарю Яню за успокаивающими зельями для барышни. Динсян от этого отстранили. Та, впрочем, не слишком огорчилась: на кухню-то по-прежнему ходила она. Правда, пропадать надолго перестала — боялась, чтобы барышня Сай опять не начала дурить. У лекаря Яня можно было увидеть самых разных людей. Как-то Чуньмэй наткнулась на самого хоу. Гулял по дорожке рядом с павильоном и разговаривал с каким-то щеголем в белых струящихся одеждах: волосы распущены, томно обмахивается веером, а глазами по сторонам так и стреляет! Да еще и в ухе серьга [2]! Заметил Чуньмэй, указал на нее веером и громко сказал: — Сразу видно, красотка с Севера! Где ты таких молоденьких да свеженьких находишь? Чуньмэй не стала слушать, что ответит хоу — опустила глаза и проскользнула мимо. Такие еще опаснее, чем весельчак Янь Юйцзинь! Боялась, что повстречает на обратном пути, но щеголь с хоу куда-то ушли. А ее до Павильона Апельсиновых деревьев проводил Фэй Лю. На вопрос, кто это был в белом, ответил: — Плохой человек! Не люблю! Чуньмэй порадовалась, что у нее есть защитник. А однажды повезло столкнуться с Хуннян. Та быстрым шепотом рассказала, что хоу через господина Ли похвалил ее за бдительность и велел глаз с тетушки Жуйгу не спускать! «И награждение вышло: меня теперь учат, как хозяйственные книги вести. Не хуже тетушки Жуйгу буду разбираться. С таким умением меня любой торговец будет рад в жены взять!» — похвасталась Хуннян напоследок. Чуньмэй задумалась: а ей с ее новыми умениями куда? Замужем они точно не понадобятся, а вот если в услужение знатной госпоже… От этих мыслей она отмахнулась: рано о таком думать, когда вокруг рыщут белые овцы. Тут бы просто уцелеть! И как накликала. * * * Чуньмэй тащила ведро в отхожее место, когда из-за кустов жасмина, которыми была обсажена узкая тропка, вышла Жуйгу. Улыбнулась и сказала: — Доброго дня, барышня Чуньмэй! Ты же теперь барышня? Как никак, комнатная девушка, хоть и у безумной Сай. У Чуньмэй сердце так и ухнуло, но что-что, а делать вид она уже научилась. Медленно поставила ведро, неглубоко поклонилась (она и вправду комнатная девушка, а не кухонная девка!) и спросила: — Что угодно госпоже Жуйгу от недостойной? Та снова растянула губы в улыбке. А глаза — как два ножа, так и вонзаются, словно сердце хотят рассечь. — Привет тебе от наставника Суня. Чуньмэй совсем замутило, но и тут пригодилась наука барышни Сай. Она сумела ответить, и даже не без вежества: — Досточтимый наставник просил передать известия из Таошуя? Надеюсь, дома у недостойной все благополучно? Жуйгу сказала: — Пока благополучно. Помолчала и лениво осведомилась: — Ты ведь почтительная дочь, верно? — Недостойная стремится выполнять дочерний долг. — Похвально, что ты еще помнишь о родном гнезде. А сестер своих любишь? Любишь, любишь. Жалко будет, если пойдут в развод, как Вторая? И отец останется без помощниц на старости лет… Чуньмэй помертвела. Вот и настал ее черед! Жуйгу ее молчание истолковала верно. — Вижу, все понимаешь. Лучше тебе слушаться. Тем более, скоро все переменится, а под новым небом, может, и ты пригодишься. Ежели сделаешь, что велят, тебя совершенномудрый вознаградит за услугу. А не подчинишься, по возвращении подлинного порядка святой наставник Лю Бабай лишит тебя человеческого облика и обратит в мерзостную тварь. Чуньмэй медленно кивнула — на большее сил не хватило. — Хорошо. Теперь отвечай — о чем говорила безумная Сай с хоу? Чуньмэй облизала губы. Пора становиться деревенской дурочкой! Только поверит ли Жуйгу? — Гадости всякие и непристойности. Слушать было страшно. Подумала и добавила: — Прямо в лицо назвала щенком кровавого пса! Сказала, что хоу хочет раздобыть чистейшую кровь, а не получится. Про чистейшую кровь овцам всегда важно. И Жуйгу удовлетворенно хмыкнула — похоже, Чуньмэй сумела сказать то, что надо. А что еще ей надо? — А про змеиный камень не говорила? Чуньмэй помотала головой. — А может, не хоу, а так, при тебе? Чуньмэй решилась: — Говорить не говорила, а песню пела. «Прожигающий желудок» взять настой…» Жуйгу нетерпеливо отмахнулась: — Эту песню все знают! Значит, так, девица Чуньмэй. Спросишь безумную: не видала ли она у старшей принцессы Цзинъян узкий футляр змеиной кожи, а в нем — камешек. Пятнистый, как голова гадюки. Если видала, куда дели? И еще — я знаю, хоу в усадьбе что-то ищет. Дознайся, что именно. Чуньмэй ахнула. — Да как я… — А ты слушай внимательно. И запоминай. Он еще к безумной придет. Ему деваться некуда — от старой прислуги никого, кроме нее, не осталось. Вот и держи ушки на макушке. А теперь забудь, что меня видала. Надо будет — сама тебя найду. Сказала и исчезла в кустах. И вправду как гадюка — даже листик не пошевелился. А Чуньмэй так и осталась стоять на дорожке, опустив руки. Умом понимала, что надо срочно искать княжну, а сил пошевелиться не было. * * * Чуньмэй, сжимая в руке коробочку с пилюлями лекаря Яня, бежала в Восточный павильон, повторяя про себя, что Жуйгу говорила и о чем спрашивала. «Змеиный камень… Скоро все переменится… Ему деваться некуда — сам придет…» Только бы не забыть и не перепутать! Чуньмэй перебежала мостик, замедлила шаг и приблизилась к галерее. И замерла: кроме княжны, в тени устроился сам хоу. Он же обычно в это время у себя, визиты принимает! Но нет, сидит, о чем-то с княжной разговаривает. Перед ними блюдо с фруктами и любимый зеленый чайник хоу. По чашкам разлит чай — цветочный аромат чувствуется даже с дорожки. Как тут подойдешь? Но хоу ее уже заметил и сделал знак приблизиться. Чуньмэй подошла, упала на колени: — Недостойная докладывает: сегодня с ней говорила хранительница кладовой Жуйгу. И выложила все как есть. Хоу слушал, как всегда, внимательно, уточнил: «Сказала, под новым небом получишь вознаграждение?», потом повернулся к княжне: — Значит, белым овцам нужен камень-эльмешу. Но они его называют змеиным. Только вот зачем? — Действительно, зачем? От него большого проку нет. И уж точно даосам он ни к чему: они парни здоровые, им бы в поле работать или в войске служить. Сидят годами на весенней радости — и хоть бы что! Голос громкий, уверенный. Чуньмэй скосила глаза — так и есть, давешний щеголь в белом. Как подошел — не заметила. Хоу вздохнул: — Раз пришел, садись. Что значит — «от него большого проку нет»? Щеголь неторопливо опустился на циновку, расправил полы, разгладил рукава, обмахнулся веером и ответил: — Хуаский змеиный камень — квинтэссенция иньской силы. Самое лучшее средство, ежели надо убрать избыток инь. Или отравить, ежели инь не хватает. Княжна наморщила лоб: — Это как? Щеголь вздохнул и принялся снисходительно объяснять, одновременно разглядывая фрукты на блюде: — Это тот случай, когда яд изгоняют другим ядом. Когда инь слишком глубоко проникла в кровь, плоть и кости, больной не может воспринять лечение янскими средствами и чистой янской добродетельной силой. Чистая холодная инь травы бинсюй способна собрать все его силы воедино и дать ему воспрянуть на краткий миг ценой оставшейся у него ци и крови. Значит, для исцеления нужна нечистая теплая иньская пневма, пропитанная иньским семенным духом, дабы согреть его изнутри, а затем преобразовать его кости, плоть и кровь. Чуньмэй ни слова не поняла. Княжна, похоже, тоже. А вот хоу нахмурился: — Линь Чэнь, ты хочешь сказать, змеиный камень лечит холодную немочь? Княжна замерла. Щеголь по имени Линь Чэнь наконец остановил свой выбор на ломтике дыни, протянул руку и подцепил двумя пальцами. — Не всякую и не сам по себе. Но если настоять на чистейшей крови, исцеляет от яда Огня-Стужи. А как, ты думаешь, я тебя в последний раз вытащил? В Архиве был крошечный осколок и склянка с засохшей кровью. Уж не знаю, как отец их раздобыл. После падения Бадияньчэна к нам много беглецов прибилось. Может, кто-то из родни яньдая сумел уцелеть, ушел от солдат твоего батюшки. Повертел ломтик дыни перед глазами и добавил: — Настой змеиного камня на чистейшей крови, ежели выпить сразу, как взяли, помогает даже против бесплодия от Огня-Стужи. Княжна ахнула и побелела. Хоу метнул на щеголя гневный взгляд: — Линь Чэнь, не начинай! Я не даосский совершенномудрый, чтобы пить кровь новорожденных младенцев. И не слыхал, чтобы глава белых овец страдал холодной немочью. Тот только усмехнулся, этак пренебрежительно: — Что собрались лечить белые овцы, не знаю. Подозреваю, гоняются за очередным эликсиром бессмертия, они же на этом помешаны. Но вот чистейшая кровь к младенцам никакого отношения не имеет. — Что же это? Княжна. Голос дрожит, сама вся белая, и руки сжала. — Кровь рода Сюй по материнской линии. В змеином роду чего только не вытворяли, чтобы наследие Великого змея Шэ сохранить. Женились на матерях и тетках, спали с родными дочерьми, давали себя кусать змеям, киноварь, мышьяк и сулему жрали, как студенты трепангов перед экзаменами [3]. У них не кровь, а ядовитый настой! Если верить Архиву, ее даже приговоренным к смерти пить давали, в качестве особо мучительной казни. Называлось, кстати, «поднести чистой крови». Господин Линь Чэн усмехнулся. — На самом деле, к крови тайно добавляли яд, похожий на яд Огня-Стужи. Ну, а простому народу внушали, что кровь Змеиного Рода может убивать и исцелять по желанию ее обладателя. Это, понятно, полная ерунда. Обмахнулся веером и добавил: — А вот если в этой крови растворить кусочек змеиного камня, получится зелье такой силы, что способно излечить бесплодие. Разумеется, если кровь отдана добровольно! Княжна медленно повторила: — Кровь рода Сюй… И умоляюще посмотрела на хоу. Тот только плечами пожал: — Прежде чем искать кровь, надо найти камень. Дождемся, когда из Цзянху вернется Тринадцатый господин: он может помнить, перед каким павильоном матушка велела посадить пятнистый бамбук. — Но там и другие приметы есть! — Какие? Резные перила? Балки? Это может относиться к любому павильону. Тут хоу осекся и замолчал. Щеголь Линь Чэнь, наконец, закинул дыню в рот. Прожевал не торопясь и сказал: — Сумеешь найти — сделаю зелье. Самому интересно — подействует или нет. * * * Обратно Чуньмэй шла как в тумане. Так вот о чем пела безумная Сай! А аптекарь Бо, выходит, все наврал. Впрочем, с него станется. И что теперь будет? Камень этот злосчастный ищут и варвары для своего государя, и белые овцы для святого наставника, а теперь еще и хоу он понадобился для излечения! Кто бы ни нашел — остальные на него ополчатся, ни своей, ни чужих жизней не пожалеют, чтобы себе раздобыть. Вон, княжна, как услыхала про лечение бесплодия, вся белая стала! Хорошо бы, хоу его первым нашел. Он всех умнее, неужто не придумает, как? Чуньмэй добрела до Павильона Апельсиновых деревьев. Барышня Сай уже ждала ее на галерее: — Что так долго ходишь? Пошли, сегодня будем приготовлять ароматную воду. Жасмина мне Дансян нарвала, а «Прожигающий желудок» и так есть. Чуньмэй встрепенулась — наконец-то она узнает, что это такое! Барышня Сай подошла к своему нарядному туалетному столику, выдвинула ящик и достала простой белый флакон с притертой пробкой. Чуньмэй заметила в глубине ящика какую-то коробку, завернутую в полуистлевший шелковый платок. Виден был только сильно исцарапанный потертый угол. А еще в ящике лежало украшение: перламутровый цветок апельсина с золотыми лепестками. Барышня резко задвинула ящик и вытащила пробку. В нос ударил резкий неприятный запах. — «Прожигающий» нужен, чтобы аромат дольше держался. Сейчас аккуратно перебери лепестки, отбери самые свежие и крупные… И урок начался. * * * Чуньмэй сошла с галереи. Солнце стояло в зените, пекло невыносимо, и хотелось только одного — забиться куда-нибудь в тень. Они с барышней Сай поставили настаиваться жасминовую воду, потом Чуньмэй накладывала пудру и прикрепляла мушки, а барышня придиралась и заставляла переделывать. Только когда духота стала совсем невыносимой, решила прилечь. Динсян скормила ей пилюлю и тоже улеглась спать, пока не спадет полуденный зной. От апельсиновых деревьев тянулись короткие, узорные тени — в них не спрячешься. Внезапно Чуньмэй вспомнила густую прохладу зарослей, в которых застала хоу с княжной. С тех пор она узнала, что это называется «лабиринт». А что, если туда? Вроде не так и далеко. Чуньмэй ускорила шаг, припоминая, как гналась за Маогуанем. Скоро впереди показалась зеленая стена. Чуньмэй нырнула в первую же щель и блаженно вздохнула, очутившись, наконец, в тени. Отходить далеко от входа она побоялась, растянулась прямо на тропинке и задремала. Разбудили ее тихие голоса. Кто-то говорил совсем рядом, прямо за переплетенными ветками. Говорил быстро, захлебываясь плачем. И голос был знакомый… Княжна! — Зачем только поманил? Я смирилась — сколько отпущено, столько отпущено, надо быть благодарной за то, что есть. А теперь все сызнова. Не могу больше, сил нет! То, что отвечала ей госпожа Нэнхун, Чуньмэй поняла не сразу: не верилось, что строгая управительница может говорить таким ласковым, нежным голосом. Только по обращению «милая барышня» и догадалась — кто бы еще посмел так называть драгоценную княжну? — Что суждено, то и случится. Не мучьте себя, милая барышня. Если суждено роду Линь продлиться — будет наследник. Княжна снова всхлипнула и сказала: — Если бы я тогда не уступила отцу, проявила твердость… Была бы мертва, но наследник — жив! [4]. Чуньмэй похолодела: что такое княжна говорит? Госпожа Нэнхун терпеливо, голосом человека, который уже много раз это повторял, ответила: — Старый князь не только вас спасал, но и род. Княжичу Му всего-то было восемь лет, случись что — осталась бы Юньнань без владыки. И доносить бы вам все равно не дали. Если уж извели всех детей Линь Минчэ, что говорить о прямом наследнике! Чуньмэй боялась лишний раз пошевелиться. Ежели дознаются, что она такое подслушала, ее никто не спасет! Добрая княжна первая распорядится казнить. Княжна тяжело вздохнула. — Только и утешения, что брат Линь Шу не знает. Моя вина — мне и расплачиваться. — Милая барышня, нет тут вашей вины! Если кто и виноват, то покойный государь У-ди. Вот с него пусть Пиндэн-ван в девятом судилище и спрашивает! [5] А я бы снова тот отвар заварила и вам поднесла! Кто бы иначе Юньнань отстоял и княжича Му вырастил? Княжна устало сказала: — Ладно, что уж. Спасибо тебе, Нэнхун — выговорилась и на душе полегчало. Пойдем, жара спадает. Тиншэн обещал прийти, хочет новый прием отработать. Чуньмэй подождала, потом осторожно выбралась из лабиринта и побрела обратно к барышне Сай. Даже ее бред не казался таким страшным, как то, что она услыхала. * * * Следующие несколько лун прошли спокойно. Жара потихоньку начала спадать, по ночам уже веял прохладный ветерок. Барышня Сай совсем успокоилась и вся ушла в обучение Чуньмэй, гоняя ее совсем уж нещадно. Чуньмэй этому была только рада: лучше уж заучивать наизусть рецепты притираний и пудры, чем думать о белых овцах, змеином камне и признании княжны! Жуйгу больше не появлялась, а появится, хоу велел сказать — барышня Сай успокоилась, а в таком состоянии она лишнего не говорит, блюдет тайны старшей принцессы. Надо ждать следующего припадка. Но Чуньмэй чувствовала, что это затишье перед бурей. Так оно и оказалось. А началось все со встречи с Фэй Лю. Чуньмэй брела к лекарю Яню за сонным отваром, когда из кустов османтуса выскочил Фэй Лю. Схватил за руку и сказал: «Пойдем!» И потащил за собой. Чуньмэй, зная, что переубеждать Фэй Лю бесполезно, двинулась за ним следом. Но в душе напряглась: такие походы редко хорошо кончались! Фэй Лю провел ее какими-то незнакомыми тропками к небольшому павильону, стоявшему над круглым озерцом. Павильон как павильон, самый обычный: резные перила, две медные курильницы в виде цилиней, высокое крыльцо. Правда, краска на перилах немного облупилась, и вообще вид нежилой. Тут Фэй Лю повторил свой давний подвиг: схватил в охапку и затащил на крышу. И поволок за конёк. Чуньмэй только хотела закричать: «Ты что себе позволяешь!», как осеклась. Потому что на дорожку перед павильоном вышла целая толпа: княжна, младшая госпожа, Чанлинь-ван, щеголь Линь Чэнь, а еще седой господин с причудливой веточкой-заколкой и сам хоу, опирающийся на руку молодца-охранника из Цзянху. Подошли к крыльцу, и седой господин сказал: — Да, это здесь. Павильон Любования Луной. Сиятельная старшая принцесса еще сказала: попробуем посадить, посмотрим, приживется ли. А там, если что, украсим Восточный павильон. Хоу кивнул. — Все сходится. И сяосянский бамбук, и название. Осталось только проверить балки. Ступай, Чжэнь Пин. Молодец из Цзянху коротко поклонился и скрылся внутри. Чанлинь-ван почтительно осведомился: — Наставник, а причем тут название? Хоу, улыбнувшись, ответил: — В стихах отца сказано: «Лунной ночью под балками дым ароматный курится». Я не сразу сообразил, что это указание не на время, а на место — Павильон Любования Луной. Матушка-принцесса распорядилась его так назвать потому, что как-то в полнолуние луна красиво отражалась в воде. Осталось выяснить, что спрятано в балках. Поднял голову и крикнул: — Фэй Лю, слезай с крыши! И девицу Чуньмэй прихвати — пусть глядит и учится! О чем это он? Фэй Лю, нахмурившись и с явной неохотой, спрыгнул с крыши и выпустил Чуньмэй. Она торопливо упала на колени и уткнулась лбом в землю. Княжна сказала: — Ладно, вставай. Раз Фэй Лю тебя притащил, просто так не отпустит. Так что слушай и смотри. Чуньмэй поднялась и на всякий случай отошла подальше от господ. Мало ли что! Из павильона раздавался стук и какой-то треск, больше ничего не происходило. Чуньмэй из-под ресниц стала любоваться Чанлинь-ваном: давно не видала, забывать стала, как он хорош. А тот продолжал разговаривать с хоу: — Отчего доблестный маршал Линь не уничтожил варварские сокровища? Чтобы уж наверняка! Хоу ответил: — Думаю, на всякий случай. В степи власть меняется быстро, так что и хуа могут пригодиться. Сражать варваров руками варваров — одна из наилучших стратегий. Тут из павильона раздался крик: «Нашел!» Чанлинь-ван подхватил хоу под локоть, и они стали подниматься по ступенькам. Фэй Лю с Чуньмэй пошли следом за господами. Внутри пахло застарелой пылью, на грязном полу лежали косые солнечные лучи. Чжэнь Пин сидел верхом на балке и ковырялся в дереве ножом. Завидев хоу, сказал: — Все балки обстучал. Вот тут пустота, явный тайник. Все, подняв головы, не сводили с него глаз. Чжэнь Пин поковырялся еще и, наконец, поддел доску. Сунул руку, порылся, потом наклонился и заглянул внутрь. И сказал разочарованно: — Пусто. Прерывисто выдохнула княжна. Чжэнь Пин наклонился еще раз, покачал головой, спрыгнул вниз, поклонился хоу: — Докладываю главе — тайник пуст. Если что и хранилось, давно забрали. Хоу спокойно ответил: — Этого я и боялся. Не мог Ся Цзян при обыске поместья не проверить балки: он свое дело знал. Княжна стояла вся белая и молчала. Чанлинь-ван спросил: — Почему тогда не отдал преступнице Сюаньцзи? А он не отдал, иначе бы хуа не искали. Хоу пожал плечами. — Кто знает? Ся Цзян обманывал всех, кому служил. Решил оставить себе для подходящего случая? Хотел поторговаться? Теперь уже не узнаешь — спрашивать надо было до того, как его разрезали на тысячу кусков. Ясно одно — в усадьбе реликвий дома Сюй нет. Приблизился к княжне и сказал: — Пойдем, милая супруга. Здесь больше делать нечего. * * * Чуньмэй так огорчилась за княжну — бедная последней надежды лишилась! — что даже не сразу сообразила, что ей-то предстоит объясняться с Жуйгу. Но хоу ничего не забывал. Что-то сказал Чжэнь Пину, показал глазами на Чуньмэй. Когда господа скрылись за поворотом, тот повернулся и сказал: — Глава велел передать: станут спрашивать, скажешь правду — змеиный камень вернулся к хозяевам. Ищите в Чанъани. И поспешил догнать хоу. Чуньмэй вздохнула и сказала Фэй Лю: — Проводи к лекарю Яню. Мне самой дороги не найти. И улыбнулась, когда он просиял в ответ. Вот счастливец: ни белые овцы его не волнуют, ни пропавший змеиный камень! * * * Чуньмэй все сказала Жуйгу, как хоу велел. Та прищурилась, покачала головой и уточнила: — Правду говоришь? Чуньмэй пожала плечами: — Зачем мне врать? Тайник был пуст. Хоу сразу сказал: забрали варвары, дознались, где прятали камень. Барышню Сай и спрашивать бесполезно — ее тогда в усадьбе уже не было. Жуйгу еще какое-то время впивалась в нее взглядом, потом смилостивилась и сказала: — Ладно, ступай! Надо будет — позовем. Чуньмэй и сама понимала, что просто так ее белые овцы не оставят, но передышка — уже счастье. Барышня Сай продолжала свои уроки, и у Чуньмэй получалось все лучше и лучше. Пудру накладывала все более тонким слоем, так что и не скажешь сразу, что лицо напудрено. Научилась брови вытягивать в стрелочку и подводить волосяной линией, губы подкрашивать так, чтобы блестели ровным блеском, а краска в глаза не бросалась. И волосы укладывала все сноровистее, а узлы становились все сложнее. Как-то, после того, как Чуньмэй сделала барышне Сай укладку «Падение с гнедой лошади», та посмотрелась в зеркало и довольным голосом сказала: — А у тебя, похоже, талант к науке украшения волос, девица. И прилежание имеется. Пожалуй, я тебя награжу. Выдвинула ящик и достала коробку, завернутую в полуистлевший шелк. Встала и протянула Чуньмэй с таким милостивым видом, словно вручает нефритовую подвеску в виде знака «долголетие». — Вот, держи. Это мне сама сиятельная старшая принцесса подарила. Сказала — береги как зеницу ока! Я и берегла. Но потом она мне новую отдала, еще лучше, так что это тебе. Чуньмэй, оторопев, почтительно взяла старую коробку, и, вспомнив, что сказал хоу, когда варвары преподнесли ему связку соболей, поклонилась и произнесла: — Недостойная не вольна отказаться от дара. Барышня Сай удовлетворенно кивнула. — Вижу, недаром тебя учу. А теперь ступай. Чуньмэй, прижимая к груди коробку, вышла из покоев, и почти сразу наткнулась на Дансян. Та спросила: — Что это у тебя? Барышня выкинуть велела? И брезгливо ткнула пальцем в полуистлевший шелк. — Нет, подарок сделала. В награду за старание в учебе. Динсян фыркнула: — Какова наставница, такова и награда. Говорила я тебе — только время зря тратишь, да безумной потакаешь. Вот, убедилась сама! Чуньмэй осторожно развернула шелк. Под ним оказалась старая, исцарапанная и потертая лаковая шкатулка. Она приподняла крышку и тут же захлопнула: в нос ударила вонь. Динсян воскликнула: — Иди, выкини сейчас же! И как это я эту дрянь при уборке пропустила? Видно, барышня ее где-то прятала. Безумные, они хитрые! Чуньмэй кивнула — коробку всяко надо опорожнить, невозможно такую вонь в покоях держать. Приоткрыла еще раз, быстро глянула внутрь — так и есть, слежавшаяся рисовая пудра. Сопрела давно, оттого и вонь. Сказала Динсян: — Отнесу в отхожее место. — Ступай, ступай! И поторопись: мне на кухню пора. Барышня проснется — есть потребует. Чуньмэй, держа коробку на отлете, углубилась в кусты. Вытрясти пудру действительно надо, а коробку она сохранит: барышня Сай подарила от чистого сердца. Шла, повторяла про себя порядок укладки «Гнезда феникса», как вдруг ее схватили за ногу! Чуньмэй охнула, подскочила и оглянулась — из кустов выглядывал довольный Маогуань. Поохотиться решил, нашел себе добычу! Она сделала шаг вперед, Маогуань припал к земле и приготовился к прыжку, и тут Чуньмэй схватили за плечо и развернули с такой силой, что она не удержалась на ногах и плюхнулась на землю. Фэй Лю! Маогуань зашипел и подался назад, Фэй Лю бросился за ним, и оба скрылись в кустах. Чуньмэй медленно, опираясь руками о землю, поднялась на ноги. Ну вот, коробка выпала, пудра рассыпалась, теперь придется дорожку подметать. Уж лучше бы Фэй Лю не вмешивался. Маогуань попугал бы и убежал. Она вздохнула — надо возвращаться за метелкой и совком. Из кустов вылез Фэй Лю и гордо сказал: — Прогнал! Чуньмэй кивнула и совсем собралась идти, когда Фэй Лю наклонился и поднял что-то из горки пудры. — Это что? Чуньмэй прищурилась — на ладони Фэй Лю лежали маленький железный колокольчик и тонкое железное кольцо [6]. Это же… Чуньмэй рухнула на колени и стала рыться в старой вонючей пудре. Фэй Лю удивленно посмотрел на нее и принялся помогать. Нашел запорошенный пудрой камешек, обдул и протянул Чуньмэй: — Надо? Камень был небольшой, обколотый в нескольких местах и пестрый — темный с белыми пятнышками — словно голова лесной гадюки. * * * Чуньмэй, согнувшись в поклоне, разлила по чаркам сливовое вино. (Барышня Сай школила ее полдня, обучая, как подавать господам вино и закуски на небольшой дружеской пирушке.) Сияющая княжна подняла чарку и сказала: — За процветание рода Линь и победу над врагами явными и тайными! Государь и хоу тоже подняли чарки и выпили. Государь подцепил палочками кусочек трепанга, хоу стал задумчиво жевать стебель молодого бамбука, а княжна принялась за шарики из мяса змеи, тушеные с лилейным корнем [7]. Хоу сказал: — Матушка все продумала. Футляр, видимо, уничтожила, а листок с шифром спрятала на кухне Восточного павильона. Думаю, когда осталась одна: слуг уже увели, а ее тронуть побоялись. Реликвии заранее сунула в коробку с пудрой, отдала Сай Вэньдань и отправила ее в загородное поместье. Так что Ся Цзяну достался пустой тайник. — Ну хорошо, а Сай как избежала казни? Это спросила княжна. Хоу пожал плечами. — Сейчас уже не узнать: сама Сай ничего толком объяснить не может. То ли монахи ее схватили по дороге, то ли появились в загородном поместье и увели до того, как его прибыли опечатать. Но коробку она так и держала при себе, хотя позабыла, зачем и для чего. И из монастыря вернулась с ней. Государь сказал: — Небо правду видит и творит справедливость даже руками таких, как Сай. За тебя и удачу рода Линь! Снова выпили. Княжна вернулась к своим шарикам, государь потянулся к блюду с тушеными морскими ушками, а хоу взял следующий стебелек. — Реликвии мы нашли, что будем делать дальше? Возрождать Да Хуа? Государь хмыкнул. — Вот именно. С хуа и так хватает головной боли, без яньдая и его соправителя. Княжна посмотрела на государя. Тот откашлялся и сказал: — Чтобы ты мог выполнить долг перед предками [8], готов издать указ о помиловании. Хоу почтительно поклонился: — Благодарю за высочайшую милость! И продолжил с положенным вежеством: — Есть способ добиться цели без того, чтобы государю идти против справедливости и собственного нрава. Государь всегда относился к преступнику Цзинхуаню, как он того заслуживал, так что долг подданного — избавить Сына Неба от необходимости терпеть его рядом. Потом обычным голосом добавил: — Вернется, опять начнет интриги плести, собирать вокруг себя недовольных. И не поверит, решит, что опять принялись за варку бобов. — И что тогда делать? Опять княжна. — Выманим змея на змееныша. А если уж ему так хочется стать яньдаем, пусть будет — только не на границе с Юй. Тоба Ао ведь еще в Цзиньлине? Государь ответил: — Что ему сделается? Пьет и гуляет с Ебу-ганьбу. Ежели верить Юйцзиню, нынче ни одна пирушка в приличном веселом доме не обходится без буйноскачной пляски. Хоу неодобрительно покачал головой: — Вот так варварское влияние подрывает чтимые традиции и развращает нравы! Но в голосе его явственно звучала улыбка. Государь и княжна рассмеялись. Государь сказал: — Сам Цзи-ван на одном из пиров изволил подать пример и исполнил несколько фигур. И знаешь, под какую песню нынче пляшут? Хоу приподнял брови. — В буйном чаде чар хмельных Варвар северный ярится… [9] Хоу со стуком поставил чарку и заявил: — Вот еще и поэтому пора вытаскивать Цзинхуаня из Юй. Там он, как утонченный южный принц, обязан подавать пример образованности и заниматься стихотворством. Надо избавить его от этой обязанности! Все снова рассмеялись. Хоу подумал и добавил: — Указ все же понадобится. Именной, Чанлинь-вану на проведение ревизии пограничных гарнизонов. И решительно закончил: — А я с ним отправлюсь в качестве советника и наставника. О чем тоже объявим официально. Дожевал стебелек бамбука и потянулся за следующим: — Ежели посольство из Ся обратится в Ведомство ритуалов за разрешением покинуть столицу — отпустить без лишней волокиты со всеми, кого они успели навербовать. * * * Чуньмэй, кутаясь в ватный халат — синий, неношеный, с вышивкой по рукавам и подолу — стояла у ворот. Узел с прочими вещами поставила у ног. К груди прижимала большую кожаную коробку — прощальный подарок барышни Сай. Та сказала: «Раз ты возвысилась до личной горничной благородной госпожи, тебе понадобится дорожный набор для украшения лица и укладки волос». Сама отобрала все, что может пригодиться: пудру, помаду, тушь, щипчики, кисточки и ножницы, собрала в дорожную коробку и вручила Чуньмэй. Она приняла с земным поклоном, потом опустилась на колени и со слезами на глазах поблагодарила наставницу Сай за заботу и ласку. Та улыбнулась, и не милостивой улыбкой старшей принцессы, а собственной — довольной и польщенной: — Не у всех есть способности к благородным наукам. Но ты оказалась старательна и переимчива. Смотри же — не подведи меня, делай все, как я учила. Чуньмэй еще раз отбила полный поклон и поднялась. На галерее ее поджидала Дансян. — Уезжаешь, значит! Повезло тебе. Кто же знал, что наша безумная — такое сокровище? Может, и мне поучиться чему? C Хуннян Чуньмэй простилась уже поутру. Та сказала: — Удачи тебе! Говорят, госпожа Чжу не злая, но очень уж правила блюдет. Любую мелочь подмечает. И откуда успела вызнать! Хуннян успокаивающе продолжила: — Ну, после безумной Сай ты к кому угодно сумеешь примениться. Оглянулась и понизила голос: — Тетушку Жуйгу ночью увели люди хоу. Теперь жду, кого на ее место поставят. А господин Ли сказал, еще подучусь — отправит в Цзянху, в торговый дом господина Су[10]! Сказала так, словно это редкая удача. Чуньмэй не поняла: — В Цзянху же сплошь разбойные люди, что тебе там делать? Хуннян фыркнула: — Разбойные люди потому и нужны, что там большая торговля ведется, от Западной Ся до Восточной Ин. Караваны охранять, купцов защищать. Ежели выучусь, как такие дела делаются, меньше чем за цюйтанского купца [11] не пойду. А может, и сама… Она мечтательно вздохнула. Чуньмэй удивилась — мечтать стать хозяйкой торгового дела? Это сколько ж хлопот! Но, как известно, и убогий горбун нашел в себе талант ловить цикад. Главное — собрать помыслы воедино [12]. Хуннян, наверно, скучно было бы брови подводить и волосы в «Гнездо феникса» укладывать. Обнялись и расстались. Прощай, старшая сестрица Хуннян! И теперь Чуньмэй стояла у ворот и поджидала новую госпожу. Люди хоу нагружали повозки, рядом строилась конная дружина княжны. Сама княжна, в белом с голубым доспехе, на гнедом жеребце, раздавала распоряжения и о чем-то беседовала с Чанлинь-ваном. Тот соизволил пожаловать вместе с десятком гвардейцев, так что в переулке было не протолкнуться — еще и зеваки набежали поглазеть на отъезд светлейшего Линь-хоу. Чуньмэй глаз не могла отвести: что Чанлинь-ван, что княжна были чудо как хороши! Доспехи сияют, плюмажи на шлемах развеваются, кони перебирают копытами, а они сидят как влитые, смеются да шутками перекидываются. Из ворот показался сам хоу в голубом, подбитом белым соболем зимнем халате. За ним — младшая госпожа и господин Ли. Сейчас прощаться будут! А где… Чуньмэй огляделась по сторонам и заметила госпожу Чжу. Оказывается, та все время стояла чуть ли не у нее за спиной, у самой стены. И как барышня Сай ухитрилась ее за принцессу принять? В ватном халате — сером, без всякой вышивки, чтобы пыли дорожной не было заметно, волосы уложены самым простым узлом, ни единой заколки, лицо бледное, не накрашенное. Стоит, молчит, окружающей суеты словно не замечает. Как к такой применяться? Чуньмэй вздохнула, подошла и склонилась в глубоком поясном поклоне: — Недостойная назначена милостивой госпоже в личное услужение! Та чуть помедлила и кивнула. Подошел незнакомый слуга, поклонился и сказал: — Пойдемте, милостивая госпожа. Ваши вещи уже погрузили в повозку. И Чуньмэй, подхватив узел, двинулась следом за новой хозяйкой.

* * * Кто незаконный «приговор из трех слов» произнес, Кто же разрушил стену вдоль наших границ? Глянешь на север — воистину горько до слез. Южные ветви полны перепуганных птиц. Ветер закатный тронул вершину сосны. Мнится — как прежде, звуки сражений слышны. Дун Юэ, из "Дополнения к "Путешествию на Запад", гл. 9, "Поминальное слово по генералу Юэ"

Примечания: 1. «Весеннее облачко» — метафора привлекательной служанки, которую господин может взять в наложницы. 2. Это считалось тогда неблагопристойным и варварским. Серьга подчеркивает «ветротекучесть» (вольный нрав, свободу от условностей, легкомыслие и т.п.) Линь Чэня. 3. Считалось, что трепанги укрепляют тело и обостряют умственные способности. Училища и государственные экзамены в Цзиньлине были уже тогда. 4. В некоторых случаях, если после казненного или убитого преступного принца оставалась беременная наложница, ей могли позволить родить, а потом казнили. Ребенку сохраняли жизнь. Так случилось с Юань Минъюэ, дочерью мятежного принца Юань Юя из Северной Вэй. 5. Согласно буддийским представлениям о десяти судилищах ада, в девятое судилище попадали души изготовителей ядов, в том числе для вызывания аборта. Судил их судья Пиндэн-ван, а в наказание удушали верёвками, отрубали головы и разрезали души на кусочки. 6. Перстень шэчжэнвана назывался по-китайски и на ханьхуа «Течжунъюй» («Яшма в железе»), но подобен твердой и чистой яшме должен был быть сам шэчжэнван, а перстень был просто железный, без камня. Название сознательно вводит в заблуждение. 7. Змеятина считалась полезной для укрепления «силы инь» и женского здоровья, а княжне оно скоро понадобится. Змеятина с древних времен также фирменное блюдо южнокитайской кухни. 8. Из всех видов сыновней непочтительности худшим считалось отсутствие потомства. Долг потомков — заботиться о душах предков (буддийская идея «кормления бесприютных душ» в ту эпоху только начала пробивать себе дорогу). Если род прервется, заботиться о них будет некому. Линь Шу и так сильно погрешил против долга, когда ради справедливой мести пошел на изменение данного предками облика. 9. Начало раннего стихотворения Сяо Цзинхуаня в стиле туйхуй «Моему единственному другу Тоба Ао». См. фик «Плач о полуседой голове». 10. О торговом доме господина Су читайте в макси «Семьдесят тысяч» AnnetCat: http://fk-2017.diary.ru/p213524555.htm. 11. Имеется в виду богатый оптовый торговец из Цзяннани — местности к югу от реки Янцзы, самой развитой и богатой в Китае и по сю пору. Цюйтан — одно из Трех ущелий на Янцзы. 12. Пословица, возникшая на основе притчи из «Ле-цзы»: «По дороге в царство Чу Конфуций вышел из леса и увидел Горбуна, который ловил цикад так ловко, будто подбирал их с земли. — Неужто ты так искусен? Или у тебя есть Путь? — спросил Конфуций. — У меня есть Путь, — ответил Горбун. — В пятую-шестую луну, когда наступает время охоты на цикад, я кладу на кончик своей палки шарики. Если я смогу положить друг на друга два шарика, я не упущу много цикад. Если мне удастся положить три шарика, я упущу одну из десяти, а если я смогу удержать пять шариков, то поймаю всех без труда. Я стою, словно старый пень, руки держу, словно сухие ветки. И в целом огромном мире, среди всей тьмы вещей меня занимают только крылатые цикады. Я не смотрю по сторонам и не променяю крылышки цикады на все богатства мира. Могу ли я не добиться желаемого? Конфуций повернулся к ученикам и сказал: «Помыслы собраны воедино, дух безмятежно-покоен...» Не об этом ли Горбуне сказано такое?» (перевод В.В. Малявина).