Жимолость

- На ночь ничего жирного, ничего сильно мучного, типа макарон, мяса тоже много нельзя, пицца там, чипсы-газировки... не смотри так на меня, ты не похож на любителя вредной еды, но мало ли! Мартин не затыкался. Он выбил из Роберта час его личного времени перед самым сном (исключительно в лечебных целях) - перед этим убедившись, что тот выполнил предназначенные ему физические упражнения, - и теперь, окончательно вжившись в роль доктора, вещал. Оллфорд морально приготовился к шквалу указаний и запретов, который будет длиться всю их часовую прогулку, но парень завершил длинный список того, что на ночь есть нельзя, повторил, как важно ложиться в одно и то же время, и главное - до полуночи, а потом вдруг умолк, будто завод внутри его говорилки внезапно закончился. Солнце давно село, по розовому небу на западе золотились мелкие облака, а вокруг был сельский пейзаж: Роберт и Мартин свернули с Мейн-авеню, и мимо них почти до горизонта тянулись зелёные поля, засеянные какой-то травой. Оллфорду хотелось домой. Длинные травинки сыро чиркали по брюкам, на носах ботинок оседала пыль; разговор был исчерпан, и время, которое он мог бы потратить на Серого или статью, бессмысленно утекало в никуда. - Почему мне не хочется спать сейчас, ведь у меня же всё ещё бессонница? - спросил он у Мартина только затем, чтобы не молчать. Тот что-то высматривал на небе, крутил головой, а потом вдруг дёрнул Роберта за запястье и указал куда-то вверх: Оллфорд проследил направление и успел заметить чёрный комок и быстрое трепетание крыльев, прежде чем существо унеслось. - Птица? - неуверенно предположил он. Парень сиял как светодиод: - Летучая мышь! Оллфорду захотелось домой ещё сильнее. - Между прочим, они полезные и уничтожают насекомых. А почему ты не засыпаешь - не знаю. Могу предположить, что эффект поля на свежем воздухе и в незамкнутом пространстве как-то рассеивается. Роберт фыркнул: - Поле не может рассеиваться, если только на его пути нет преград или не пропадает его источник. Преград нет, - он помахал рукой рядом с парнем, шагавшим по другой колее, - расстояние всё то же. Что же, у тебя есть специальная кнопка? Включил-выключил? - Слушай, кем ты работаешь? - Мартин сощурился. - Клиническая серьёзность, кирпичная фантазия... - Какая-какая? - Кирпичная. Прямоугольная, грубая и тяжеловесная. Скучная. Так кем? Где таким, как ты, её купируют? Оллфорд не подавал виду - уж владеть лицом он умел, - но злился так сильно, что совершил ошибку. - Угадай. И началось. Мартин с азартом пятиклассника перечислял профессии, следил за его лицом, стараясь уловить малейшее движение мышц и использовать это как подсказку, потом вспомнил их вчерашний разговор в баре - который Роберт, надо сказать, не помнил от слова вообще, - и начал перебирать всё, связанное с роботами... Роберт слушал предположения и качал головой, улыбался, хлопал ресницами, пытался насвистывать - в общем, делал всё, чтобы сбить приставучего парня с толку, и это его неожиданно забавляло. Не то, как он мучается, а сама игра в угадайку. - Всё, уймись, - наконец сказал он. - Лучше скажи, где Большая Медведица. Мартин не возразил, что сейчас слишком светло. Мартин не пожал плечами, не полез в Гугл, как сделали бы восемьдесят процентов парней его возраста, никогда не поднимавших головы от асфальта. Мартин вскинулся, снова прищурился и ткнул пальцем туда, где на небе, растерявшем розовый цвет, бледно загорелись семь звёзд. - Вот. Единственное созвездие, которое я знаю, - весело и гордо сказал он. - Я понял, кто ты. Ты звездочёт. - Я программист, отстань. Смотри. Соединяешь звёзды, которые образуют внешнюю стенку Большого Ковша, прямой линией, и смотришь выше, выше, примерно в пять раз больше этой стенки должно быть расстояние... вот, видишь звезду? Это Полярная. Ручка Малого Ковша, то есть - Малой Медведицы. Мартин от старания чуть прислонился к его плечу, чтобы ничего не пропустить, и Роберта мгновенно качнуло в сон. - Теперь ты знаешь два созвездия и можешь этим гордиться. До пенсии. - После пенсии нельзя? - весело спросил Мартин, всё ещё щурясь на небо. - После пенсии ты подхватишь маразм и всё забудешь. - Старческий склероз, а не маразм, и подхватить можно только вирус. Роберт не заметил, докуда они дошли по полевой дороге и как возвращались обратно - они о чём-то болтали. Кажется, опять препирались, потом Роберт зачем-то рассказал про то, что собирается купить телескоп, за что был снова окрещен звездочётом, на сей раз безоговорочно, Мартин выспросил про его работу и потом нёс чушь про конец света и серую слизь [1], едва услышал о стае роботов, и пришлось убеждать его, что это глупости и выдумки паникёров-фантастов... Потом вдруг в очередном заборе Оллфорд узнал свой собственный. Парень спрятал руки в карманах и качался с пятки на носок. - Выпей чай по рецепту и ложись спать. Можешь почитать перед сном, только недолго. А если хочешь, - он вдруг сделал паузу и быстро куснул губу, будто на что-то решаясь, - могу помочь заснуть. Роберту отчего-то стало неуютно. Будто он чего-то не понял, или понял, но это ему не понравилось, - мерзкое ощущение, на самом деле, - и всё его лёгкое настроение, по капле набравшееся в болтовне с Мартином, так же по капле исчезало. Он ответил не слишком уверенно: - Попробую сам. Спасибо. Мартин пожал плечами: мол, не за что, и махнул рукой на прощание. Отмерив чайной ложечкой необходимое количество всех ингредиентов и ссыпав всё это сено в чашку, Роберт ждал, пока вскипит чайник, и неожиданно подумал о том, что не предложил хотя бы подбросить парня. Конечно, тот стал бы отнекиваться и наверняка выстроил бы теорию о том, как вождение на ночь влияет на качество сна, но хотя бы из вежливости это сделать стоило. Он отыскал на втором этаже телефон и быстро набрал сообщение - вдруг Мартин ещё не успел затеряться в переулках огромного коттеджного района, - и почти сразу получил ответ: - Сел в автобус. Спасибо :) Роберт выпил настой за главой Стендаля и лёг спать с чувством какой-то незавершённости. Уснуть ему удалось почти сразу, но около четырёх сон слетел с него как сорванный ветром. [1] - Серая слизь - вариант конца света, в который верят нанотехнологи: мол, насоздаём мы высокотехнологичных микроскопических роботов, станут они бесконтрольно сами себя создавать, и своими копиями завалят всё свободное место на Земле.

***

Новая неделя ознаменовалась началом сессии и большими переменами в обращении Роберта со своим телефоном (и окружающими его людьми, хоть и в меньшей степени). Если раньше он уделял ему внимание раз в неделю, чтобы прочитать сообщения от Джесси, рекламщиков и что-нибудь от мамы, то теперь в его жизни появился Мартин, и игнорировать его почему-то не получалось. "Постарайся придерживаться вчерашнего расписания" - написал он в понедельник утром. Роберт, скучавший в маленькой утренней пробке, ответил что-то колкое, парень в долгу не остался, и эта полусерьёзная перепалка растянулась на несколько дней. Мартин вызывал у Оллфорда противоречивые чувства. Он раздражал своим напором, острым языком и тем, что видел Роберта пьяным, побывал в его спальне, звал его по имени и на ближайшие полторы недели имел над ним власть большую, чем кто-либо за всю его взрослую жизнь. И в то же время с ним было интересно. Словесное фехтование так увлекало Роберта, что, сам того не желая, он ждал каждого нового сообщения, и это не надоедало. "Сдал билет, задерживаюсь ещё на три дня, не скучайте там" - такими словами в четверг Джесси сопроводил горячее фото из ночного клуба, и что-то подсказывало Оллфорду, что тремя днями всё это не ограничится. Он отправил в ответ бессодержательный смайлик, отогнал от себя размышления о том, как друг будет выкручиваться на работе, и снова погрузился в суматоху сессии. Он принимал экзамены, рычал на должников, пил всякую травяную дрянь из большущего термоса, приходил домой в девять, бегал по вечерам и изо всех сил старался выполнять рекомендации своего ветеринара. Словосочетание "мой ветеринар" доводило его до состояния неконтролируемого нервного смеха, и он не мог отделаться от желания поделиться всей этой историей с Джесси, когда тот приедет. Нужно будет вытащить его в бар и посмотреть на реакцию - Роберт был уверен, что он будет ржать до кровавых слёз. Впрочем, все эти танцы с бубном не особо помогали. То ли он стал меньше уставать, потому что лекции и семинары кончились, то ли шарлатанская методика не работала - Роберт, конечно же, склонялся ко второму пункту, - но спал он как прежде, урывками. Ночные периоды сна, правда, увеличились, но не настолько, чтобы назвать это полноценным отдыхом. Об этом он незамедлительно уведомил Мартина и получил в ответ тридцатисекундную запись чьего-то рычания - может, кошачьего, или собачьего, или самого Мартина, - и едкое "а одиннадцать дней тебе на что". "Чтобы с тобой болтать, конечно", - отослал Роберт и только через полчаса, когда ответа всё ещё не было, спохватился о количестве смыслов, в которых можно было истолковать эту фразу. Но вроде бы пронесло: Мартин не акцентировал внимание на Смысле №2, продолжая распинаться о том, что лечение - это долго, и что это понимает каждый ребёнок. Четверг выдался тяжким. С самого утра грезился кофе, к одиннадцати начала болеть голова, к двенадцати тупящих над билетами второкурсников хотелось растерзать в мелкие клочья. Успокаивающий чай не успокаивал, а своим сенным вкусом раздражал ещё сильнее, до конца пытки оставалось ещё около часа. Роберт из последних сил старался быть вежливым и терпеливым. С усилием, медленно дышал, чуть растягивал слова, задавая вопросы, и отправлял, отправлял, отправлял на пересдачи, потому что группа попалась уж слишком слабая. Очередной ответ, не дотягивающий до тройки, он оборвал на середине нетерпеливым взмахом руки, хотел выставить студента за дверь, но вдруг виски сдавило со страшной силой, и Роберт зачем-то спросил, прижимая к ним пальцы и жмурясь: - Какие созвездия видны в нашем полушарии? Квадратные глаза и невнятное блеяние были ему ответом, и он, возвращая зачётку и отбирая билет, подумал о том, что, во-первых, Мартин теперь знает целых два (и только во-вторых - что это было слегка непедагогично). Не то что бы он считал, что знания о звёздах ужасно важны. Но ходить под небом, полным тайн, загадок и красоты, и не интересоваться им казалось ему невежеством. Освободившись в час, он хотел было перенести свои дела на завтра, отложить работу в лаборатории и поехать домой, чтобы попробовать уснуть, но пробегавший мимо заведующий кафедрой свалил на него кучу бумажной работы. Лаборантов на этаже предсказуемо не оказалось, обезболивающее в аптечке закончилось, и Роберт, скрипя зубами от боли и злости, занимался журналами, ведомостями и списками до самого вечера. Мартин больше ему не писал - может, спал после суток, может, наконец угомонился, и ничто не скрашивало Роберту его бумажные посиделки. Потом всё-таки заехал в лабораторию, чтобы хоть чем-нибудь помочь Николсону. Николсон развлекался, заставляя Серого, уже ожившего, хоть и не дособранного, обдирать иголки с гигантского кактуса. Кактус стоял на подоконнике, был тощим и таким длинным, что его макушка упиралась в потолок, огибая карниз. Серый ходил по зелёному стволу боком, как краб, и неуверенными, медленными движениями ощипывал иголки. Кактус вздрагивал, карниз скрипел, иголки летели во все стороны, Николсон едва не пищал от восторга, и Роберт, поглядевший на всё это ровно тридцать секунд, вышел и неслышно прикрыл за собой дверь. И порадовался, что в лаборатории нет мышей. С Патрика сталось бы - вооружил бы Серого вилкой и отправил бы на корриду. В начале двенадцатого Оллфорд заглушил мотор на своей подъездной дорожке и выпал из машины, держа в руке стаканчик с кофе. Сумерки пахли летом - что-то цвело, где-то покосили газон; ароматным воздухом было не надышаться, и Роберт, чувствуя себя немного глупо, долго стоял у машины, просто дыша. На ступеньках крыльца сидел Мартин с книжкой и зажигалкой в руках, и это было самое ужасное завершение вечера, которое только можно было представить. Парень с улыбкой поднялся навстречу, но, увидев выражение лица Роберта, улыбку погасил. - Я, наверное, не вовремя, - неуверенно сказал он. - Просто хотел спросить, как ты, и... - он помахал книгой. - Тогда потом. Придерживаешься расписания? В его глазах не было ни капли насмешки, и если бы у Роберта после дня мучений остались силы на стыд, он бы устыдился стакана в своей руке. Но у него всё ещё болела голова и ломило всё тело, поэтому он кивнул, чтобы побыстрее закончить этот разговор и наконец добраться до аптечки. - Не особо помогает. Сна всё ещё недостаточно, и твои травы... - Голова болит? - тихо спросил Мартин. - Вот сейчас. Роберт прикрыл глаза. - Да, и я очень хотел бы войти в дом и найти обезболивающее, если ты не возражаешь. Я приму таблетку, и потом можем поговорить. Парень поспешно отступил в сторону, давая ему дорогу к двери, и Роберт, коротко поблагодарив, зазвенел ключами. Мартин, помедлив, сказал ему в спину: - Это тоже можно поправить без таблеток. - Если опять травами, то, боюсь, я умру раньше, чем такое лечение подействует, - бросил Оллфорд через плечо и услышал в ответ: - Можно травами, а можно бесконтактным массажем. Ему показалось, что что-то совсем рядом звонко лопнуло и рассыпалось дребезжащими осколками - видимо, это было его терпение, лимит которого на сегодня был наконец исчерпан. Роберт захлопнул дверь, которую успел открыть, и развернулся к парню. - Знаешь что, - тихим и угрожающим тоном начал он, - я терпел твой бред про биополе и волшебную траву дольше, чем от кого бы то ни было, но честное слово, я больше не намерен слушать всю эту околонаучную чушь, которой ты забиваешь себе голову и пытаешься забить мне. Все эти теории не доказаны, нет никаких научных свидетельств, что биополе существует, а о бесконтактном массаже слухов больше, чем... Мартин, не дослушав злую тираду, быстро поднялся на крыльцо и, оттолкнув ладони, которые Роберт вскинул в попытке защититься, плотно прижал пальцы к его вискам. Роберт вцепился ему в запястья, силясь оторвать от себя чужие руки, но парень был неожиданно силён. - Какого чёрта ты творишь!.. - от висков к затылку медленно пробиралось тепло. - Если ты перестанешь дёргаться и сядешь, станет ещё лучше, - игнорируя его сопротивление, сказал Мартин. Роберт не сел из вредности, просто потому, что не хотел сдаваться так сразу, но сопротивляться перестал: пальцы Мартина, легко погладив, вдруг перестали касаться его, и вопреки всем законам физики (и, наверное, биологии) боль в голове, кружившая ураганом, стала стихать. Он не знал, сколько они простояли так, дыша друг другу в лицо, но когда Мартин наконец опустил руки, его в ночной темноте было почти не разглядеть. - Я не понимаю, почему ты отрицаешь очевидное. Ты видел и даже чувствовал, как работает биополе, - он нарочно выговорил это слово чётко, почти по буквам, и каждую из них Роберт почувствовал на своих губах - так близко они стояли, - так почему бы тебе просто мне не поверить? - Потому что всё это требует лабораторных исследований, многократных испытаний и комиссии из учёных, которые опишут механизм действия, причинно-следственный алгоритм и всё остальное, и только после этого... - Но результат видишь ты. Зачем тебе комиссия, чтобы поверить в увиденное собственными глазами? Вопрос был резонный, и Роберт не нашёлся, что ответить. На самом деле, конечно, нашёлся бы, и даже поспорил с пеной у рта, но сейчас на него впервые за весь день снизошло умиротворение. Поэтому вместо того, чтобы начать перепалку, отчего-то смущаясь и чувствуя прилив смелости одновременно, он протянул руку и вытащил из кармана чужой куртки книгу. Мартин, принимая молчание как капитуляцию, щёлкнул зажигалкой, давая свет. На обложке крупными белыми буквами было написано: "Астрономия для школьников". - Искал вчера Стрельца, - в ответ на немой вопрос пожал плечами парень. - Кассиопею нашёл, Цефея нашёл, Андромеду не вижу, хоть убей. Роберт смотрел в его лицо, освещённое язычком пламени, а видел плед на заднем дворе, двоих, лежащих плечо к плечу, прогулки по ночному небу, переплетённые пальцы... ему этого хотелось. Может быть, потому, что у него слишком давно не было отношений. Может быть, потому, что он всё ещё был молод, хоть должность профессора и не предполагала круглосуточного веселья и тинейджерских безбашенных тусовок. Может быть, потому, что этот мальчишка не боялся возражать, дерзить и гнуть свою линию, переть напролом или в обход, не считаясь с мнением Роберта, которому не смели возражать ни на работе, ни в лаборатории (в тех двух местах, где была сосредоточена его жизнь). Не рождается же симпатия к человеку просто оттого, что тот может найти Большую Медведицу. - Чаю хочешь? - спросил он. Мартин поколдовал и сотворил из трав что-то невообразимое: отыскал в холодильнике давно забытые лимоны, бросил по тонкому ломтику в кружки, добавил несколько листочков мяты, залил горячей водой, и получилось нечто, на вкус напоминающее мохито, только кислющее и горячее. - Кислятину переносишь? - спросил он, вручая Роберту кружку. После темноты крыльца свет включать на кухне не хотелось, только в прихожей неярко светилась люстра. - Мать в детстве всегда ругалась, если я при ней ел лимон из чая. Говорила, что у неё сводит зубы от одного моего вида. Мартин весело фыркнул: - А я макал лимон в сахарницу, и мне вечно влетало за слипшиеся сахарные комки. - Они ничего не понимают в деликатесах. - Именно. Этот слипшийся сахар грызть потом было вкусней всего. Когда они вышли на улицу, - Роберт отыскал в одном из шкафов сушки, о существовании которых не то что забыл, даже и не подозревал, - хрустя и прихлёбывая странный чай, небо потемнело до густой синевы и звёзды стали видны во всей своей красе. - Вообще лучше всего смотреть на них в августе, знаешь же? - спросил Оллфорд. - Персеиды или эти, вторые, никак не запомню. Ну, метеоритные потоки, сквозь которые каждый год проходит Земля. Много падающих звёзд? - Нет, это не причина, а так, приятный бонус. В августе и дальше, ранней осенью, ночи длиннее, солнце скрывается качественней, не как сейчас, и небо полностью чёрное. Звёзды на нём видно лучше, даже самые мелкие. Они давно поставили кружки на лавочку около дома и стояли, оперевшись на заборчик, за которым через дорогу темнело поле. Над ними тихонько дрожала в ночном ветре вишня, роняя с листьев росу, где-то в соседских кустах громко справляла свадьбу кошачья свора... в роще за полем пел соловей, и так же вдохновенно, как он, Роберт рассказывал о звёздах. А Мартин слушал. И созвездие Андромеды, как и Персей, а за ней и Псы, и Волосы Вероники, нашлись совсем нетрудно. Когда назавтра Мартин написал ему "Доброе утро" - просто так, без указаний, рецептов и прочих врачебных штук, Роберт понял, что увязает. Джесси - а его советам в плане отношений с людьми он доверял (в пятидесяти пяти процентах из трёх случаев за всю жизнь), - сказал бы ему что-нибудь очень вдохновляющее про YOLO, спел эту сопливую песню про то, как хочется быть вечно молодым, расплакался бы от чувств и выдал своё коронное "не прошляпь", и на этот раз Оллфорд был бы абсолютно с ним согласен. Вопрос был в том, как это осуществить.