Жимолость

Мартин вписался в расписание Роберта так органично, словно эти часы всегда существовали только для него, всю жизнь. Роберт заезжал к нему на работу, чтобы просто посидеть в уголке и посмотреть, как Мартин принимает пациентов, утром подвозил до клиники, а вечерами, если получалось, забирал домой - обычно к себе, и пусть от клиники до коттеджа было всего четыре недлинных автобусных остановки, Мартин не отказывался, и это очень радовало. Роберт чувствовал себя рядом с ним мальчишкой в самом хорошем смысле этого слова - "взрослая" скованность правилами приличия таяла и исчезала, и косые и заинтересованные взгляды, которые кидали на него другие работники клиники, он совсем не замечал. Поначалу его тянуло вырубиться почти сразу, стоило им оказаться в одной комнате, но с каждым днём ритм его сна приближался к давно забытой норме, и вскоре он наконец почувствовал, что может лежать рядом с Мартином просто так, без непреодолимого желания спать. В пятницу у них двоих совпал выходной. Студенты у Роберта как-то сами собой рассосались, экзамен перенёсся на понедельник, Мартину на работу нужно было только в воскресенье, и утро выдалось медленным и уютным. Оллфорд снова проснулся первым, долго лежал, нежась в тепле: Мартин во сне прижимался к нему спиной и даже ногами, то ли замёрз ночью, то ли просто удобно устроился, не разобрать. Где-то рядом посвистывала кошка, подхватившая насморк, по крыше тихонько стучал дождь... Это было ужасно здорово - просыпаться вот так, не одному. Наконец Мартин завозился, потянулся - Роберт никак не мог привыкнуть к тому, как вкусно он это делал, - потёр ладонями лицо, прогоняя остатки сна. - Сейчас я скажу тебе ещё одну околонаучную вещь, и ты снова будешь беситься, - сказал он, не открывая глаз, уверенный, что его слушают. - Иногда взгляд имеет вес, и иногда, когда он особенно пристальный, им можно будить. Роберт улыбнулся, радуясь, что Мартин этого не видит, и промолчал. - Твоим сейчас можно проводить хирургические операции. Всё ещё не в силах стряхнуть улыбку, Оллфорд повернулся на бок и слегка коснулся пальцем бледного предплечья: - Рука или взгляд? - Кошачий хвост? Палец переместился ниже. Впадина подмышки и череда рёбер, солнечное сплетение и кадык, ключица, мёртвая петля вокруг левого соска... Роберт старался сделать маршрут невинным, не просить слишком многого, но это было выше его сил, да и Мартин, кажется, включился игру. - Подумай ещё. - Откуда у тебя кисточка? - Я лунатик, крашу заборы ночами. Оказавшись над мышцами пресса, в самом низу, под пупком, Роберт неожиданно царапнул ногтями - несильно, но чувствительно, так, чтобы от этого места во все стороны растеклись мурашки. Мартин звучно выдохнул, дёрнулся всем телом и распахнул глаза, встречаясь взглядом с Робертом. И улыбнулся, так, что Оллфорда с головы до самых пяток будто окатило тёплой, доброй песней, впитавшейся в каждый атом. А Мартин тем временем дотянулся, закопался пальцами в волосы на затылке Роберта и надавил, заставляя наклониться к себе. И смотрел ему в глаза до тех пор, пока мужчина не коснулся губами его улыбки. Где-то на улице с лаем носились собаки и дети, звонил чей-то телефон, закопанный в одежде на кресле, Николсон в лаборатории уже, наверное, миллион раз посмотрел на часы - Роберта впервые в жизни не волновало совсем ничего. Вернее, волновало, и даже очень, но это чувство напоминало огонь, а не нудное ощущение где-то в желудке. Мартин уронил его на лопатки и сам склонился сверху, безмерно медленно и вдумчиво изучая его рот губами и языком. Роберт не мог удержать свои руки и гладил, гладил его спину, руки, плечи, так, как будто никогда раньше этого не делал, но ждал и хотел миллионы лет. Ещё он ждал чего-то вроде "какого хрена ты так долго соображал" или "я уж думал, не дождусь", но Мартин молчал, только дышал всё тяжелее с каждым новым поцелуем, перетекающим в следующий, и следующий... Роберт, не встретив нарекания, опустил руки ниже, прижимая бёдра парня к своим, позволяя жару вспыхнуть ещё сильнее. Мартин коротко простонал на выдохе, будто не справился с дыханием, прикусил подбородок Роберта, поцеловал плечо... В замке входной двери загремел ключ и одновременно с этим - истошно-счастливый кошачий вопль; Мартина это, кажется, ни капли не испугало. Он только поднял вопросительный взгляд на Роберта, а тот ответил одними губами, почти без звука: - Домработница. Парень опустил ресницы, показывая, что понял, сел на постели и, не отводя от Оллфорда глаз, потянул с себя боксеры. Смотрел пристально, как приоткрывается в молчаливом, предвкушающем стоне рот, как румянец спускается со скул на щёки, на шею и грудь, смотрел так, будто наслаждался каждой секундой этого неприкрытого любования. А потом, сжалившись, вплавился в судорожные объятия Роберта. Кажется, они всё-таки шумели. Потом они сидели вдвоём на крыльце, выходящем на задний двор, и завтракали. Любая еда вкуснее на свежем воздухе, а после определённых физических нагрузок - особенно, так что обоим было не до болтовни. Роберт, войдя в нормальный ритм сна, теперь отчаянно осваивал ритм нормального питания и старался воспринимать завтрак не как "поем в обед", а более серьёзно, и экспериментировал с яйцами. Омлет с цветной капустой и охотничьими колбасками удался так, что просто ах. - Между прочим, - пробубнил Мартин с набитым ртом, - одиннадцать дней истекли ещё в среду. - Роберт непонимающе поднял брови. - Наше пари, помнишь? Ты снова нормально спишь. Я выиграл. Он отсалютовал сам себе тостом. - И что же ты хочешь за свою победу? - Признания, - Мартин не раздумывал ни секунды. - Признания, что народная медицина - не сказки для для пенсионеров... - Народная медицина - это не сказки для пенсионеров, - покладисто согласился Оллфорд. - И? - Что - и? - Дальше! Ты веришь в целительную силу трав, в то, что правильный режим дня - это очень важно... Роберт подтолкнул к нему банку с вареньем. Ему ужасно хотелось дразнить парня. - Вообще-то эксперимент не был чистым, и нельзя так однозначно заявлять, что меня вылечили именно травы и режим, - Мартин от удивления даже перестал жевать. - Ещё биополе, забыл? Ты ночевал со мной все последние дни, и это, знаешь, очень сильно способствовало... чего ты смеёшься-то. - Ты в самом начале готов был меня загрызть, когда я о нём сказал, а сейчас произносишь без отвращения. И признаёшь, что оно тебе помогало, - парень солнечно улыбнулся, сощурился, делая вид, что не замечает вытянувшегося в возмущении лица Роберта. - Так что спасибо тебе, эти слова - просто мёд для моих ушей! Оллфорд спокойно допил остатки чая, деловито отставил в сторону чашки, чайник, тарелки и ложки, вынул из не сопротивляющихся пальцев Мартина банку с вареньем, и только потом, ринувшись на него, повалил на тёплые доски крыльца и сначала защекотал, пока парень не задышал тяжело и хрипло, извиваясь под ним и хохоча из последних сил, а потом склонился к нему и поцеловал. На него невозможно было обижаться. Потом они отнесли посуду на кухню; Мартин услышал, что на втором этаже звонит телефон, и сбегал за ним. При взгляде на дисплей у Роберта вытянулось лицо. Мартин не отрывал от него настороженного взгляда, и, чтобы не пугать его, Оллфорд легко кивнул и улыбнулся ободряюще, говоря, мол, всё в порядке. А потом, когда закончил, сказал: - Помнишь, я рассказывал тебе про своего друга, Джесси? - Помню. И что с ним? - Звонила его мама, - Роберт стянул с себя фартук и бросил его на стол. - Джесси вернулся из отпуска, но на работу не вышел. Заперся дома, никого не пускает, на звонки не отвечает. Это... совершенно на него не похоже. Его матушка собирается вызывать спасателей, но прежде хочет, чтобы я попробовал с ним поговорить. Мартин кивнул. - Я домою посуду, а ты иди. Роберт обернулся, уже схватившись за перила лестницы: - Не хочешь со мной? У тебя много опыта по общению с теми, кто разговаривать не может, и... по приручению. Мартин улыбнулся. - Не думаю, что он прислушается к человеку, которого не знает и которому не доверяет. Так что лучше тебе идти одному. С дороги Роберт звонил Джесси раз десять, без особой надежды, из чистого упрямства. Если ещё учесть, сколько ему названивала мама, и сколько названивали с работы, его телефон давно должен был разрядиться, но звонок всё ещё проходил, а это значило, что Джесси его заряжал и, следовательно, был жив. А может, просто не выдернул вилку из розетки. Оллфорд запрещал себе думать об этом, запрещал себе нервничать и строить догадки о том, что будет дальше. Джесси, сколько его знал Роберт (всю жизнь, с пелёнок, их мамы до сих пор лучшие подруги), был оптимистом. Легко переживал любые горести, умел не расстраиваться по пустякам и вообще был для Роберта недостижимым идеалом "лёгкого" человека, у которого для каждого случая найдётся доброе слово, конфетка в кармане или сотня взаймы, которому можно позвонить в три часа ночи и попросить помощи - и получить её. И вот такому солнечному, замечательному Джесси отчаянно не везло в любви, ну не умел он отличать ушлость в людях, и всё время мучился из-за этого. Роберт подозревал, что в этот раз причина его молчания тоже уходит корнями в дела сердечные, и не ошибся. - Вы заебали меня, - неожиданно раздалось вместо гудков. - Человеку нельзя спокойно пострадать в одиночестве, все сразу начинают дёргать и глумиться! - Я не собираюсь глумиться, - Оллфорд облегчённо выдохнул. - Нашёл в магазине самое сладкое из самых сладких вин, просто жидкий сахар, как ты любишь, не хочешь попробовать? - Ничего я не хочу, - огрызнулся Джесси, - совсем. - На бутылке даже написано "очень сладкое", а ещё тут есть слово "изабелла". - Всё ещё не хочу. - На второй, правда, просто "сладкое" и "мерло"... На том конце линии раздалось грозное сопение, и именно в этот момент Роберт понял, что всё будет хорошо. - Уже паркуюсь, - сказал он. - Открывай. Когда они были совсем юными и, как все подростки, впервые пробовали алкоголь, то ужасно гордились тем, что их не "уносит" с крепких напитков вроде виски или рома. Только с годами и опытом разобрались, что, оказывается, от вина пьянеешь быстрее, и голова после него болит гораздо сильнее. Джесси хватило двух бокалов, чтобы разговориться. Роберт ещё цедил первый - "очень сладкое" оказалось на вкус почти как варенье, - а мужчина, допив остатки прямо из бутылки, мастерски открыл вторую, налил в бокал и потянулся за сигаретами. Его уже слегка штормило. Он влез на подоконник с ногами, подтянул к себе пепельницу, затянулся неумело и коротко и конспективно рассказал о своих приключениях за морем. О том, как веселился ночи напролёт, а потом встретил Того Самого, и у них ничего не вышло. - Понимаешь, - в очередной раз кашлянул дымом он, - он действительно... ну... идеальный. Мой типа-а-аж, - Джесси стукнулся лбом об оконную раму, - и умный, и красивый, боже, Роберт, ты бы видел... а ещё он поёт! Под гавайскую гитару, просто как бог. Даже тебе бы понравилось. А я... такой дурак... - Что поёт-то? - спросил Роберт, наливая ему ещё. - Разное... что-то местное, а ещё эти всякие ла-ла-ла, я люблю тебя, и так далее... о-о-ох... Джесси встретил его на пляже, вечером, у костра, и влюбился в голос, бронзовую кожу под льняной рубашкой и всё, что к этому прилагалось, с первого взгляда и первой ноты. И всё бы было очень здорово, правда - "мы созданы друг для друга, понимаешь, я впервые в жизни такое почувствовал", - если бы грустное свойство отпуска: он закончился. - Он не хотел меня отпускать, - шептал Джесси, - а мне нужна эта работа, понимаешь, я наконец-то нашёл работу мечты, чёрт возьми, вот и как тут быть!.. - он уронил сигарету на футболку, с воплем подхватил её, стряхнул пепел, но было уже поздно: на серой ткани расплылось прожжённое пятно. Роберт понимал, что вопрос это риторический, и что ничем тут не поможешь - можно только выслушать и не забывать подливать вина. Джесси отмахнулся от протянутого бокала, стёк с подоконника и по стеночке дошагал до шкафа. Вернулся с гитарой. - Он мне такую песню пел, я ни разу её до этого не слышал, но вот сегодня всё-таки выучил! - в его голосе звучала такая гордость, что как бы Роберт ни относился к его пению, как бы терпеть не мог самодеятельность, сопротивляться было бесполезно и именно в этот момент - нельзя. Пришлось смириться. Уже под утро, обнявшись, они сидели на полу. Роберт катал по паркету пустую бутылку, Джесси, постанывая, растёкся по его плечу. - Он зовёт меня к себе, - пьяно бормотал он, мотая головой. - А у меня главред, и оклад, и ма-а-ма... - он всхлипнул, - и ты! И я.. не могу... Оллфорд тихонько погладил его по щеке и вздохнул. Слова "ты можешь" или любые другие тут помочь не могли. - А я с парнем познакомился, - сказал он. - И, знаешь, тоже думал, что не смогу, а оказалось... что всё замечательно. Джесси подскочил как ужаленный. - Ты? С парнем?! Рассказывай! Прям с парнем? Сколько ему лет? Как его зовут? Какого хрена ты молчал!!!

***

Знакомство Джесси и Мартина прошло как по маслу. Не сказать, что Роберт сильно волновался по этому поводу, потому что был уверен, что Мартин правильно поймёт такие "смотрины", а Джесси будет вести себя прилично. Так и вышло, и дружеские посиделки, затянувшиеся допоздна, были очень приятными. Мартин после суток в клинике был расслабленным и податливым, уставшим, но с удовольствием рассказывал о своей работе Джесси, который развесил уши, ахал, охал и восторгался. Роберт приготовил пасту - ему с каждым разом всё лучше удавались кулинарные шедевры, - откупорил вино, сел за стол с кошкой на коленях и уже через полчаса чувствовал, что не очень-то и нужен этим двоим, увлекшимся обсуждением собачьих стрижек, капельниц и ухода за ёжиками. Он сидел, почёсывая Багире шею, ковырялся вилкой в тарелке, вслушивался в беседу и чувствовал, что ему просто до невозможности уютно. Вот этот красивый мужчина напротив, что так серьёзно рассуждает о незаменимости сверчков в рационе домашних ежей, принадлежит Роберту, а Роберт принадлежит ему. Вот этот энергичный мужчина слева - его лучший друг, крепкое плечо и неиссякаемый источник позитива. Вот это всё вокруг - его дом, где ему хорошо, вот это - их общая кошка на его коленях. Из колонок льётся любимый джаз, аромат хорошего вина приятно щекочет ноздри... Когда доели пасту, Оллфорд как радушный хозяин собрал тарелки, чтобы отнести их в раковину, и достал из морозилки ведёрко мороженого. Пока он возился с блюдцами, на кухню проскользнул Мартин. - Хотел сделать вот что, - сказал он и легко поцеловал Роберта в нос. - Джесси замечательный. Теперь я точно могу быть уверенным, что ты всю жизнь был в хороших руках. - То есть, до этого дня ты сомневался в моей эмоциональной начинке? - сощурился Роберт, делая вид, что смертельно обижен. - Слышал поговорку: скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты? - Ну-ка, ну-ка, и кто же я? Мартин обнял его со спины, прижимаясь губами к шее над воротником рубашки. - Вы ведь вместе с возраста, когда ещё дерутся сосками? Тогда мне просто сказочно повезло. Оллфорд фыркнул, не особо стараясь замаскировать довольные нотки в голосе: - То есть, до этого момента ты сомневался. - До этого момента я едва дышал от счастья и не верил себе. Роберт развернулся к нему и сжал его локти. - Перестань, не то я расплачусь. Тоже от счастья. Мартин весело тряхнул головой и потянулся к блюдцам: - Пойдём, а то он подумает... что-нибудь не то. - Уже наверняка пишет об этом эротический рассказ, - вздохнул Роберт. Джесси просто-таки сканировал их взглядом, явно выискивая помятость одежды, сияющие глаза и мокрые губы, не находил, но всё равно готовил шуточку, - это было видно по ехидному выражению лица. И тут вдруг в дверь позвонили. Роберт ответил на заинтересованные взгляды пожатием плеч и пошёл в прихожую. Он точно никого не ждал этим вечером. На пороге стоял незнакомый парень. У него был несколько растерянный, настороженный вид, бронзовая от загара кожа и джинсовая, несерьёзная сумка через плечо. В руках он держал телефон. - Э-э-э, добрый вечер, - сказал он. - Прошу прощения, вы меня не знаете, но я уверен, что меня вспомнит некий Джесси Боудер, который находится в вашем доме. Он не отвечал на мои звонки, так что мне пришлось прибегнуть к крайним мерам... и отследить его по сигналу телефона. Ещё раз прошу прощения. Вы не могли бы его позвать? Роберт никогда не видел такого Джесси. В глазах друга стояли слёзы, перекошенные улыбкой и горечью губы дрожали, и если бы он мог удрать через окно в прихожей, он обязательно бы это сделал. - Роберт, - беспомощно сказал он, - пожалуйста, принеси мою сумку. И познакомься: это Том... Томас, я рассказывал тебе о нём. Когда за ними закрылась дверь - Томас, едва Джесси шагнул за порог, обнял его и не отпускал даже тогда, когда им пришлось садиться в такси, - Мартин и Роберт, глядя друг на друга, не сговариваясь рассмеялись. - Надеюсь, у них всё будет хорошо, - проворчал Оллфорд. Ему почему-то после пережитых волнений очень хотелось обниматься. Мартину, кажется, тоже, а может, он просто, как и всегда, считывал его настроение: он подошёл и повис на Роберте, дурашливо болтая руками, как большая макаронина. - Будет, - с уверенностью сказал он. - Если уж этот Томас примчался к нему с другого континента... то просто обязано быть.