Юное дарование

До Рико информация дошла чуть позже, и уже не напрямую от лейтенанта – Шкиперу пришлось заслонить собой проход в лабораторию, дабы не дать сержанту ворваться туда в ту же минуту, как Рико услышал все, что случилось утром. Отвлечь Ковальски один раз означало лишить их всех драгоценных минут его работы, и не менее драгоценных недель прожитой им жизни, за которые он мог когда-то прочитать именно ту книгу или прослушать именно ту лекцию, которая помогла бы ему сейчас восстановить работоспособность сломанного Хронотрона. И теперь Рико только утробно рычал, сидя напротив запертой железной двери прямо на полу, и не отрывал от нее тяжелого взгляда. Шкипер мог его понять – Ковальски был его напарником, они пережили вместе такие передряги, из которых люди частенько живыми не возвращались. А они вернулись, в частности, потому что вытаскивали друг друга едва ли не голыми руками из огня, воды и иных куда менее приятных субстанций. И меньше всего сержанту хотелось, чтобы все это стало лишь его воспоминанием, которое будет больше не с кем разделить. Именно поэтому он все еще не ворвался внутрь – знал, что пока нельзя. Ждал, когда напарник выйдет сам. И очень надеялся, что тот будет таким же, как прежде. Но Ковальски не вышел ни к ужину, ни к отбою. Шкипер уже и сам заволновался, но замечая, что в лаборатории что-то время от времени шумит, тарахтит, скрипит или щелкает, успокаивался, брал себя в руки и решал подождать еще. Если звуки есть, значит и процесс кое-как, но идет. Разве что Ковальски не сказал командиру, с какой скоростью будет протекать вся эта его временная заварушка, но на взгляд того это вряд ли было так уж важно. Все равно остановить эту лавину никто из них не в силах. Скомандовав всем разойтись по койкам, командир на своем месте лег на спину поверх одеяла и заложил руку за голову. Если Ковальски не выйдет утром, так уж и быть, он – Шкипер – сам пойдет к нему и проверит, что там и как. А сейчас следует угомониться и постараться уснуть. Если, конечно, нервы позволят. Рико ворочался, рычал, дышал громко и отрывисто – не мог просто так взять и спать, когда с напарником что-то произошло. Глаз теперь не сомкнет, пока все не разрешится, или хотя бы пока не будет какой-то определенности. Капитан прекрасно это знал на их совместном рабочем опыте: для Рико это была далеко не первая бессонная ночь. А уж разницы – операция или медленная потеря памяти – тот вовсе не видел. Плохо одно, плохо и другое. Шкипер перевернулся на бок – в окне отражалась лампочка, горящая над дверью закрытой лаборатории. Он и сам надеялся, что все обойдется. Это же Ковальски, у него всегда найдутся варианты… Сон командира был беспокойным. Подсознание реагировало на любой шорох, но мозг не давал окончательно проснуться и вернуться в реальный мир. Рико то ли успокоился, то ли просто притих, по крайней мере, хлопот не доставлял. Сквозь дрему Шкипер услышал отдаленный скрип железных петель и шаги, но тут же позабыл об этом. Еще не утро и еще не время. Пока, внезапно… – Что это, черт меня дери?! – воскликнул он, едва не свалившись с койки на пол. Рико соскочил со своей ниши, застыв на месте и глядя в дальнюю часть комнаты. Капитан продрал глаза, прищурился, высматривая в темноте то, что заинтересовало его сержанта – дверь в лабораторию была раскрыта настежь. Прапор завис на металлической вертикальной лестнице, помогавшей ему подняться на свою нишу, и теперь молча прижимал к груди игрушечного лунорога. Нет, дверь бы сама по себе никого не удивила. А вот орущие из лаборатории на весь квартал Pink Floyd – вполне. Оттого-то Рико и вытянулся весь в ту сторону, словно дикий зверь, уловивший знакомый запах. Вздохнув, Шкипер с трудом отодрал себя от спального места: подобное пробуждение, да еще и на целый час раньше подъема, никак не могло его обрадовать. Сослуживцы стояли на местах, ожидая распоряжений. Набрав в грудь побольше воздуха, капитан выпрямился и, что есть мочи, гаркнул ставшее уже для всех весьма привычным: – Ковальски! Никакого эффекта не последовало. То ли он так и не смог перекричать голос солиста, ставшего на сегодня его невольным будильником, то ли еще что, но, сколько бы он ни ждал ответа, ничего не менялось. Рико хотел было шагнуть вперед, но командир жестом остановил его, натянул лежащие рядом брюки и, как был, босиком, прошлепал к лаборатории. Однако войти внутрь ему помешали. Вышедший ему навстречу остановился, стоя с командиром нос к носу – что было весьма удобно, так как ростом они были примерно равны – и взгляд его был недовольным и весьма вызывающим. – Чего? – нелюбезно буркнул он, мгновенно становясь претендентом на место «самого плохо воспитанного неизвестного лица года». Впрочем, неизвестного ли?.. Шкипер впервые увидел Ковальски, когда тому было около двадцати пяти. Высокий, тощий, мало подготовленный к возможному участию в боевых действиях, по стечению обстоятельств умеющий хотя бы относительно сносно стрелять – и то хлеб – помешанный на науке, жадный до знаний, как странник в пустыне до глотка воды – всеми этими фразами только и можно было описать попавшего к нему в руки парня. Шкиперу нужен был тот, кто сможет прикрыть спину, а заодно механик, умеющий чинить технику, и Ковальски подошел по этим параметрам. Чем дольше они работали вместе, тем больше капитан понимал, что попал в яблочко – сотрудник попался спокойный, исполнительный, но при этом не лишенный здравого смысла, что позволяло ему спорить с командиром, если тот, по его мнению, был не прав. Шкипер терпеть не мог, когда с ним спорили, но в то же время ему не хватало кого-то подобного. Время текло неспешно, размеренно, они привыкли друг к другу, Ковальски дослужился до звания старшего лейтенанта... А после поездка с напарником в Данию по специальному заданию, крупный просчет, совершенная Шкипером глупость, болезненное предательство, оставившее не зарастающий шрам на сердце, провал возложенной на него миссии. И, само собой, накрывшаяся медным тазом военная карьера. Уже бывший капитан вынужден был сорвать погоны с формы и отправиться в полную неизвестности обычную гражданскую жизнь, где люди просыпаются вне зависимости от положения солнца в небе, носят совершенно разную одежду, едят где попало и что попало. И, вопреки здравому смыслу, вопреки всей хваленой логике, всем произошедшим за годы совместной работы разговорам, всем убеждением – старший лейтенант, который его напарником никогда не был, отправился следом за ним, так ни разу и не объяснив причин. Но теперь не было никаких лет совместной работы. И двадцати пяти его «старшему лейтенанту», судя по всему, тоже не было. Ковальски был выше всего на несколько сантиметров, что позволяло Шкиперу больше не задирать голову. Для, по-видимому, удобства, рукава висящей на нем рубашки были завернуты до локтей. То же самое произошло и с брюками – те держались, кажется, на божьем слове и проковырянных в ремне дополнительных дырах. Все это, вкупе с нестриженными, спадающими до плеч жидкими волосами, делало капитанского зама похожим на чучело. Или на стандартного подростка, коим, в общем-то, тот сейчас и являлся. Зрелище никого из присутствующих не вдохновило. Если Ковальски в таком виде, значит, с Хронотроном все плохо. А если с Хронотроном все плохо, значит, сам ученый его уже вряд ли восстановит. Рычание Рико, и сопровождающий его удар кулаком о бетонную стену потонули в звуках бьющей по ушам музыки. Шкипер постучал себя по запястью, поняв, что неразумно пытаться перекричать сабвуфер. – Ну и? – последовавший вопрос говорил о том, что кое-кто прекрасно услышал, как из соседнего помещения его звали, но игнорирует этот факт. – Четыре утра! – какой уж там перекричать, Шкипер и мыслей-то своих не слышал, но молчать не мог. – Выруби! – Неа, – равнодушно отозвался Ковальски, и развернулся, собравшись удалиться обратно в лабораторию. Шкипера это демонстративное неповиновение буквально задевало за живое. – Я отрублю всю электрику к чертям! – пригрозил он без шуток. Стоящий перед ним Ковальски закатил глаза и, судя по движению его лицевых мышц, недовольно цокнул языком, после чего развернулся и скрылся в лаборатории. Шкипер шагнул следом. Из комнаты тянуло запахом паленой проводки, плавленым припоем и, кажется, какой-то кислотой. Хронотрон стоял на месте совершенно нетронутый. Рядом примостился еще какой-то непонятного вида прибор, над которым, видимо, и корпел ранее его помолодевший на полтора десятка лет зам. Музыка значительно стихла, но все же не была выключена совсем – Ковальски стоял возле проигрывателя, скрестив руки на груди и ожидая дальнейших событий. Шкипер помассировал пальцами виски: ему такая побудка явно не понравилась, ровно как и остальному отряду. Парочка сонных сослуживцев подтянулась следом, и Прапор даже лунорога из рук не выпустил, так и прижимал к груди. Капитан раскрыл было рот, но понял, что понятия не имеет, что сказать. Велеть Ковальски доложить обстановку? Он вообще в курсе, что это значит? Шкипер понятия не имел, сколько его заму сейчас лет, какой уж там доклад о проделанной работе. В конце концов, окинув взглядом лабораторию, он остановился на Хронотроне. – Ты его так и не починил? – спросил командир о самом насущном, что волновало практически всех присутствующих – по крайней мере, тех, что были в своей нормальной возрастной категории. – А должен был? – Ковальски удивленно вскинул брови. – Ты за этим провел тут часов четырнадцать, – Шкипер нахмурился, предвидя грядущие неприятности. Уж что-что, а такие вещи он шкурой чуять умел. – Я спал, – оборвал его горе-ученый. Шкипер тихо застонал сквозь зубы. Он должен был это предвидеть. Должен был, но не предвидел: все же, даже необузданный научный энтузиазм и нависшая над головой нешуточная опасность не могли придать его заму сверхчеловеческих сил. Ковальски попросту вырубился прямо за столом. С ним подобное случалось с завидной регулярностью, и этого следовало бы ожидать. Закономерный итог полутора десятков часов напряженной работы. А после Ковальски проснулся и… и что? – А музыку в четыре утра какого черта врубил? – спросил командир о том, в чем разобраться мог прямо на месте: поутру до завтрака он обычно был весьма суров, а уж сейчас, когда его подняли раньше времени – тем более. – Потому что мог, – спокойно пожал плечами Ковальски. Тон командира его мало волновал. – У вас будильник стоит на пять, я проверил. Часом раньше, часом позже… А мне так лучше думается. У Шкипера пропал дар речи. Часом раньше?! Да Ковальски сам кому угодно готов был снести голову из дробовика, если его разбудить в неположенный час без причины. А тут он так запросто решает, да еще и за других… в это даже верилось с трудом. Хотя нет, конечно, все равно верилось: этот парень спокойно решал за всех, когда отрубить свет, когда его включить, когда пойти проверять систему безопасности, и ни у кого не спрашивал, однако это всегда – всегда! – касалось только его работы. Но из-за такой паршивой ерунды… – Вопрос, наверное, странный, – Ковальски задумчиво запустил пальцы в волосы, убирая их с лица. – Но вы кто? Прапор, маячащий позади Шкипера в одной футболке и домашних шортах, сдавленно охнул. Об этом ведь и говорил ученый прежде, чем процесс пошел дальше... Перед ними стоял подросток, о котором все они ничего не знали. А он, в свою очередь, ничего не знал о них. Ничегошеньки не знал, вероятно, даже имен их не помнил. Рико, тот, кажется, и вовсе перестал дышать после этих слов. Инициатива в очередной раз была в руках командира. – Твой отряд, – резко ответил он, не распаляясь на возможные версии. – Плевать, сколько тебе там сейчас лет. Ты – старший лейтенант Ковальски, заместитель капитана, командный тактик. Поэтому никакого больше шума в неположенное время, я понятно выражаюсь? – Шкипер, может, как-нибудь помягче? – тихонько произнес Прапор, опасаясь попасть под горячую руку. – Он же нас совсем не помнит. – Сам виноват, – рыкнул командир, разворачиваясь, и грузно ушлепал обратно, вон из лаборатории. – Раз все уже проснулись, построение на пятнадцать минут. Касается всех. Прапор просто не мог оставить сослуживца в полном неведении. Да еще и после столь внезапного выговора, свалившегося на Ковальски, как снег на голову. Когда юный зам командира проводил своего потенциального шефа насмешливым взглядом, младший член отряда тихонько подошел ближе, крепко сжимая в руках своего лунорога, словно надеясь почерпнуть в нем уверенности. Как сейчас лучше говорить с Ковальски, он не знал, но полагал, что молчание - не лучший вариант. Вероятно, следует познакомиться? Звучит, конечно, дико, но смысла не лишено. Переминаясь с ноги на ногу, Прапор остановился, боясь лишний раз взглянуть на лейтенанта, который сейчас годился ему в младшие братья. – Не сердись на него, он нервничает, – шепнул он, так, чтобы Шкипер его ненароком не услышал. – Мы все нервничаем, Ковальски. Как ты себя… чувствуешь? – Сюрреалистично, – ответил юноша, принимая чуть менее напряженную позу – неосознанно открывался перед более приятным ему собеседником. Прапор не сразу, но сообразил, что тот держится не так, как нормальный Ковальски, и у него нет – еще нет – военной выправки. – Мы вместе работаем, – улыбнулся ему младший член отряда, протягивая руку: главное вести себя естественно и дружелюбно, и ни за что не выдавать волнения, ведь не хватало еще, чтобы этот парень начал паниковать почем зря, хотя сам же предупреждал остальных, что нет поводов для паники. – Я Прапор, это вот Рико… а тот ворчун – Шкипер. Он всегда на тебя кричит… – Да, я заметил, – Ковальски помедлил, но ответил на рукопожатие – пальцы у него были слабыми, словно чужими, непривычными. – У меня есть пара вопросов. Сможешь ответить, не повышая голоса? Прапор нервно усмехнулся, но кивнул с готовностью. Впервые в жизни кто-то заподозрил его в том, что он может повысить голос – не считая, конечно, Леонарда, но тот все их племя сгребал в одну кучу, не делая различий между теми, на ком, не дай бог, была надета форма. Конечно, Ковальски ведь это по незнанию, да и после Шкипера о чем только не подумаешь, не стоит лишний раз переживать. Их так нежданно помолодевшему товарищу просто не хотелось, чтобы на него с утра пораньше кричали. Чтобы на него вообще кричали, если уж на то пошло. – Что это за место, я смутно представляю, – Ковальски окинул взглядом собственную лабораторию. – Но что я тут делаю? Учусь? Практикуюсь? Родители отправили меня в военное училище? Как будто из памяти выпало что-то… Я пил перед сном? – Представляешь, где находишься? – с надеждой переспросил Прапор. – Комнату представляю, – молодого лейтенанта больше интересовали ответы, а не встречные вопросы. – Я в ней работаю, работал… должен работать, остановимся на этом. Так я пил или нет? – Ты пьешь только в компании Шкипера, – неуверенно ответил Прапор, который за жизнью сослуживца не следил, и не мог быть до конца объективным в своих словах. – И то редко, раза три в год. – Глупый розыгрыш, – лицо Ковальски было более чем серьезным. – Не смешно. Я впервые его вижу. – Вы вместе уже более десяти лет, Ковальски, – попытался вразумить лейтенанта Прапор. – Он водил меня в школу за ручку? – губы юноши скептично скривились. – Не говори, если не хочешь, не стану тратить время на ерунду. – Ковальски!.. – воскликнул Прапор, но тот уже обогнул его, чтобы выудить необходимые ему ответы из кого-нибудь другого. Неподвижно стоявший все это время возле дверного косяка Рико вздрогнул, стоило напарнику к нему приблизиться. То же лицо, только моложе, тот же въедливый взгляд, походка, правда, другая, без следов постоянных тренировок и тяжести армейских сапог на ногах, и нет столь знакомых всем очков на переносице, но в целом, конечно, если отбросить все это – тот же самый человек, к которому он так привык за годы совместной работы и дружбы. Знакомый, и в то же время чужой. Никто не мог сказать, что творится в голове подрывника, а твориться там могло что угодно, но вот эмоции его всегда были ясны, как ясный день, отражаясь на лице до последней морщинки. И сейчас это лицо выражало растерянность. Остановившись, Ковальски смерил подрывника взглядом. – Может, вы мне нормально объясните, что происходит? – обратился он к напарнику, снова скрещивая на груди руки – опять закрывался. Рико почесал указательным пальцем сломанную переносицу, рыкнув, указал на Прапора и кивнул, подтверждая его слова. Ковальски снова удивленно вскинул брови, приоткрывая от непонимания рот. Прапор вздохнул: Рико следовало срочно спасать, у того и так от нервов уже вена на виске пульсировала – явный признак поднимающегося в крови уровня адреналина. У них через несколько минут построение, и лишних проблем им явно не нужно. – Рико не разговаривает, – пояснил младший член отряда, встревая в диалог – если тот вообще можно было назвать диалогом. – Ты его лучше других понимал… – Все еще не смешно, – отрезал Ковальски, поворачивая голову. – Дурдом какой-то… инфантил с плюшевым пони, немой громила, невротик, кто у вас еще есть? – Ты, – Шкипер стоял в дверях уже в полном обмундировании и с кружкой кофе, а на его лице читались все его эмоции по этому поводу. – Долбанный помешанный на науке фанатик, за один день превративший себя в какое-то чучело. В очередной раз. Последнее уточнение было весьма важным. Командир никогда не смог бы до конца привыкнуть к тому, что творит его офицер в своей лаборатории. Ковальски ставил опыты на себе, на других, на предметах, на животных и растениях – и это было проблемой, но на сей раз дело было не в опытах и экспериментах. Вышеназванное «чучело» мнения командира явно не одобряло. Да и Прапор не то чтобы был солидарен: ведь это сам Шкипер и послал Ковальски в лабораторию «доделывать» неработающие приборы. Так что долю его вины отрицать было нельзя. Но попробуй скажи командиру об этом, когда тот в подобном состоянии… в лучшем случае нарвешься на приказ «не пререкаться». – Построение отменяется, – видимо, после холодной воды из-под крана и кружки кофе Шкипер слегка подобрел, и, по крайней мере, ворчал, а не кричал. – Все на утреннюю планерку. – Сейчас? – удивленно спросил Прапор, дергая себя за край футболки. – А ты как думаешь? – округлил глаза командир. – Надевай штаны и вперед. Жду всех троих, юное дарование в том числе. Рико покинул лабораторию первым. Его все еще слегка трясло, черт его знает по какой конкретно причине. Ковальски вздохнул, снова убирая с лица вечно лезущие в глаза волосы. Вот уж для кого это утро действительно было насыщенным, так это для него. Остальные хотя бы были в курсе происходящего, а он попросту не верил. Да и с чего бы ему верить? Его воспоминания заканчивались старшей школой, и вдруг он оказался в незнакомом месте, среди незнакомых людей, без родных, без какой-либо информации о том, как это случилось и где он вообще находится. И тем более, почему это происходит. – Допустим, я соглашусь в это поверить, – выдал он Шкиперу, выходя из лаборатории. – Допустим. Что дальше? – Сможешь починить свой Хронотрон? – сходу спросил командир, поворачиваясь к юноше лицом, прекрасно зная, что ответ будет отрицательным. – Понятно… я не освобожу тебя от прямых обязанностей, даже если ты хамло малолетнее. – А вежливо говорить с людьми вас мама в детстве не научила? – Ковальски раздраженно прищурился. – Пока что хамло тут не я. – Отставить пререкания с командиром, боец, – воспитатель из Шкипера был явно никудышный. – Никакого договора я с вами не подписывал, – молодой лейтенант гнул свою линию спокойно, оперируя фактами – видимо, эта черта в нем была неизменной. – Я хочу выяснить, что тут… – Подпись! – воскликнул внезапно капитан, ставя на стол полупустую кружку. – Рико, тащи сюда документацию и картотеку! Сейчас мы его убедим… Рико не заставил себя ждать, бодрой рысью исчезая из поля зрения, чтобы выпотрошить стенной сейф, в котором они обычно хранили рассекреченные документы. Оттуда он вытащил пыльную папку и старый, видавший виды увесистый альбом, грохнув оба экземпляра на стол. Ругаясь про себя от того, что в этих бумажках сам черт ногу сломит, Шкипер выудил откуда-то древний листок, внимательно в него всмотрелся и положил перед своим излишне недоверчивым замом. Среди кучи аббревиатур, непонятных слов и выцветших чернил внизу стояла каллиграфическая, аккуратная подпись. При ближайшем рассмотрении документ оказался лишь частью бухгалтерского учета – оплаченным счетом за химическую посуду, но капитана этот факт волновал мало. – Твоя? – спросил он, самодовольно глядя на Ковальски. – Похожа, – тот взял листок в руки, рассматривая его ближе, а командир уже открыл альбом, перелистывая тяжелые страницы – в отличие от кипы старых счетов эта штука для него явно представляла большую ценность. – А это ты сам, этим летом, – он указал на фото на странице, после чего обратился к Прапору. – Вот уж не думал, что твоя идея делать снимки пригодится! Ковальски их уже не слушал. Отложив листок, он смотрел на фото, с которого сдержанно улыбался, заведя руки за спину, высокий, светловолосый мужчина, как две капли воды похожий на него самого. А если и не как две капли, то сходство было все равно слишком значительным, чтобы его оспаривать. Дата, написанная под снимком его же почерком, обозначала факт того, что тот сделан в июле две тысячи восьмого года. Проведя по надписи большим пальцем, юноша окинул взглядом остальные прикрепленные к толстому листу фотографии, после чего выпрямился и недоверчиво посмотрел на присутствующих. – Подпись, конечно, можно подделать, – неуверенно проговорил он, чем вызвал у Шкипера очередной недовольный вздох. – Но зачем так заморачиваться с фотографиями… ладно, я вам верю. Прапор захлопал в ладоши, Рико криво улыбнулся, убирая альбом и папку с документами обратно в сейф, и поднял вверх большой палец. Шкипер удовлетворенно выдохнул, едва ли не возведя руки к небу. – Наконец-то! – изрек он, опускаясь на стул. – Значит, я собрал прибор, – вновь прищурился Ковальски, опираясь ладонями на стол. – Влияющий на течение времени? – Ты собрал штуку, отправляющую в прошлое, – пояснил капитан так, как умел и понимал сам. – С точки зрения физики это невозможно, – юноша смотрел на него несколько удрученно-покровительственным взглядом, как на умалишенного. – Невозможно, – согласился Шкипер. – Но ты собрал. Ты существо за гранью фантастики, Ковальски. – А, то есть, уже не хамло малолетнее? – капитан от подобной фразы насупился, а самоуверенность Ковальски росла с каждой минутой. – Малолетнее хамло за гранью фантастики, – хмыкнув, выкрутился Шкипер. Рико похлопал напарника по плечу для моральной поддержки, но та ему не слишком-то требовалась. Подрывника весьма обрадовал факт того, что Ковальски их пусть и не мог вспомнить, то хотя бы принял тот факт, что он – часть отряда. Или будет частью отряда, если с его точки зрения. – Хорошо, и что вы будете с этим делать? – впервые в этом месте возникла ситуация, когда тактик сам задал вопрос, напоминающий по своей сути небезызвестное: «Ковальски, варианты?». – И вы все еще не объяснили, из-за чего это случилось. – Понимаешь, – начал Прапор, аккуратно кладя руки на стол, словно примерный ученик, отвечающий на вопрос учителя. – Вчера утром твой неисправный Хронотрон ударил тебя током, а через пару часов ты сказал нам, что… теряешь возраст. А вместе с ним знания, опыт и все остальное. – Ну, это логично, – сдвинул брови Ковальски, кивая, и ему сейчас только очков на переносице не хватало, чтобы их поправить. – Это же не омолаживающий эликсир, а работа с пространственно-временным континуумом. Вероятно, разряд образовал некое подобие кокона, ограниченного моей физической оболочкой на субатомном уровне, что не переместило меня в иной отрезок времени, а изменило саму оболочку внутри этого кокона. – А мозги у тебя все еще на месте, – с удивлением произнес Шкипер. – Сколько тебе сейчас лет? – Шестнадцать, – ответил ему юноша, снова глядя на командира тем взглядом, которым он смотрел на всех, когда объяснял что-то «элементарное» на его взгляд и чертовски сложное для окружающих. – Но принцип работы прибора я все равно не расскажу. Недаром мне, с ваших слов, на это понадобилось столько лет. Хоть Ковальски и не разбирался в устройстве собственного прибора, относительно его мозгов Шкипер оказался прав. Правда, вернувшись в лабораторию, юноша замер на пороге, не узнавая комнату, в которой только что ориентировался. Видимо, после сна у него еще оставались смутные представления о ней, которые теперь стерлись окончательно. Паял он, как оказалось, настольную лампу, пользуясь при этом обнаруженным фонариком, а запах кислоты доносился от разбитой вслепую колбы, содержимое которой было убрано тут же, как только включили свет. – И что я должен делать? – спросил Ковальски, облокачиваясь на спинку стула и закидывая ногу на ногу. – Чем я обычно занимался? Шкипера этот вопрос несколько поставил в тупик. Как объяснить самому умному члену отряда его самые умные штуки? Он знал, что во время миссий, к примеру, Ковальски заведовал тактикой, предлагал варианты из которых составлялся весь план, обеспечивал отряд исправным вооружением и, по необходимости, выполнял роль медика. Но чем его научник занимался все остальное время, капитан при всем своем желании не сумел бы рассказать. Разве что на пальцах, как Рико – тот шарил в этом, кажется, намного больше командира, так как частенько призывался в лабораторию, чтобы что-то сварить, разобрать или утилизировать. Что правда, пояснения Рико не выходили бы за рамки характеристики «большой кабум», но на безрыбье… – Рылся в книжках, – пожав плечами, начал перечислять командир. – Собирал что-то, на прошлой неделе, вон, тостер для этого разбомбил… хотя, тот все равно был сломан. – То есть, вы не в курсе? – тон Ковальски и сам его вопрос изрядно подняли градус недовольства Шкипера. – В курсе, я только на… – Вы понятия не имеете, чем занимался ваш… – юноша осекся, на секунду задумавшись. – Чем я занимался? Неудивительно, что вы проблему решить не можете. – Ты заведовал бухгалтерией, – рыкнул на него капитан. – Возьмешься сейчас перелопатить все свои бумаги? Нет? Вот и молчи. – Это все? – спокойствие молодого зама выводило Шкипера из себя даже больше, чем спокойствие зама взрослого. – Кислоту сам за собой убирал, – буркнул тот, оглядываясь. – Кстати, Рико, ты чего возишься? Подрывник, которому было доверено устранить последствия ночных бдений Ковальски, шикнул что-то в ответ, роясь в одном из настенных ящиков. Подняв руку, он продемонстрировал запястье, на котором даже издалека было заметно неестественное пятно небольших размеров. Судя по всему, Рико не слишком удачно расправился с лужей, как обычно, проигнорировав предложение надеть перчатки. Судя по тому, как время от времени менялось выражение его лица, лейтенант разлил поутру вовсе не склянку медицинского спирта. – Вот, и в таких случаях тоже ты разбирался, – махнул рукой Шкипер в сторону сослуживца, имевшего дело, видимо, лишь с механическими ожогами, и ничего не соображая в химических. Вопреки ожиданиям командира, Ковальски молча поднялся, подошел к удивленному его внезапными действиями подрывнику, взял его за здоровую руку и потащил за собой к раковине. Включив воду и убедившись, что та не навредит поврежденной коже, он осторожно сжал пальцами его запястье, не касаясь пятна – Рико с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы – и отстранился от потока света, чтобы получше все рассмотреть. – Азотная, – тихо проговорил он себе под нос и, не раздумывая, сунул руку сержанта под струю. Подрывник хмурился, глядя на собственную обожженную руку, но на Ковальски поглядывал с благодарностью. Имея огромный опыт в устранении последствий ожогов от огня или раскаленного металла, он понятия не имел, что делать, когда, не доглядев, угодил лапой в кислоту. Шкипер был прав, лейтенант был в их команде именно для подобных случаев. Когда другие не знали, что делать, он знал. И не важно, что это было: безвыходная ситуация во время очередного задания или какая-нибудь бытовая мелочь. Он знал, он объяснял, он предлагал варианты решения проблем. Шкипер эти решения принимал, Рико и Прапор действовали. Таков был стандартный план их командной работы. – Ты ее не вдыхал? – поинтересовался Ковальски и, получив отрицательный ответ, успокоился, повернувшись лицом к Шкиперу – руку Рико он так и не выпустил, удерживая ее под проточной водой. – Ну вот, никто не умер. Так что, это все, чем я занимался? – А с тебя пока и хватит, – командир поостыл после подобной молчаливой исполнительности. – Поищи на своем столе какие-нибудь бумаги, выясни, над чем трудился в последние дни. И продолжай с этим возиться. Всяко оно полезнее…