Найденка

Ёла ждал на крыльце шаманской избы, сидел, понуренный, сгорбившись и уронив на колени скрещенные в запястьях, лишенные по трауру украшений руки. Пришел сам, возвращать загулявшего первенца и опору рода домой. К боку омеги жался Леси, что-то жевал из кулачка — ягоды, орехи, крошил хлебный мякиш? Завидев выбредшего из дверей сеновала Бэла, ребенок радостно пискнул и бросился обниматься. Альфа подхватил братишку на руки и закружил на месте. — Соскучился, — довольно мурлыкнул он, нежно целуя малыша в чумазые щечки. Поднявшийся следом за Леси Ёла стоял в нескольких шагах, смотрел на старшего сына с печальным укором — бледный и осунувшийся, веки опухшие. — Ты насквозь провонял течкой, брах*, — сказал он, нервно трепеща ноздрями: — Мил, да? Недовольный, что папа вмешивается, как считал Бэл, не в его дела, парень дернул уголком рта. — Нет, Мир, — буркнул без особой охоты и с легкой ехидцей. — Конечно, Мил течет, а кто же еще? Омега взгляда не отвел, лишь недобро сощурился. — Не повышай на меня голоса, — вымолвил и поджал губы в строгую нитку. — Или ты выбрал уже себе другого папу за последние четверо суток, а от меня решил отказаться? Щенок внутри Бэла тихонько взвизгнул и торопливо поджал хвост. Альфа любил своего папу подлинной сыновней любовью и боялся потерять до обморока. Грядущего разговора с ним он, впрочем, боялся не меньше. Потому и тянул время, прячась под крылышком у Мира. Эх, не помогло — не сбежишь от Ёлы и не спрячешься. Близко. Только руку протяни — дотронешься. Требует ответа, вцепился в лицо суженными от солнца в точки зрачками. Пока не получит, с места не сдвинется. Мил вынырнул откуда-то сзади, из-за дровяного сарая, с охапкой высохшего белья и замер столбиком, округлив припухший, яркий ротик. Испугался и не знал, убежать или остаться. Растерялся. Ёла повернул на шорох голову, увидел наложника и тепло улыбнулся, но тут же непонимающе нахмурился, заметив в косе омежки вплетенную, неширокую полосу голубого шелка. — Лента? — изумился мужчина в голос: — Но разве?.. Лгать не имело смысла, ну, Бэл и не стал. — Лента, папа, — подтвердил юноша весьма твердо, и добавил, быстро сглотнув: — Любимых берут не в рабы — в честное супружество. Мгновенно посеръезневший Ёла нахмурился пуще прежнего. — Брак? — омега очень нехорошо оскалился, продемонстрировав желтоватые, не везде целые зубы, явно не в восторге от новости: — Тебя в деревне засмеют, пальцами затыкают, заплюют: Мил — порченый, чужая подстилка. Бэл перевел дыхание и с деланым равнодушием пожал плечами. Приказной, хозяйский тон дался молодому альфе не просто: — Не засмеют, папа, обрыдаются — если узнают, что скоро останутся сразу без кузнеца и без шаманов. Ибо мы уезжаем, перебираемся в другие края. Все. И ты тоже. Спорить не смей. Ёла сморгнул и отпрянул, помертвев лицом. — Куда уезжаем?! — изумился он и залепетал, в ужасе заломив брови. — Зачем? Бэл!!! Неужто из-за Мила?! Так пусть твой… этот… ленты носит, коли любый, я… я не возражаю… Бэл стряхнул попытавшуюся приласкать локоть ладонь родителя и отступил на шаг. Заключайся проблема в одном Миле, парень бы мог считать себя победителем. Но что скажет папа, узнав про Рысю? Вряд ли обрадуется, скорее, в обморок хлопнется. — Не только из-за Мила, — альфа приложил огромное усилие, чтобы заговорить, слова застревали в сведенном спазмом горле колючими ежами, и их пришлось буквально выталкивать наружу. — Есть еще… кое-кто. Это… Рыся. Мы… в общем, у нас истинный союз на троих. Подхватить оседающего кучкой Ёлу он не успел. Омега вовсе не потерял сознание, просто у него ноги подкосились — моргал с земли, тер пальцами виски. Не верил в услышанное, бедный, похоже. Кинувшихся помогать Мила и Бэла мужчина оттолкнул и прижал к себе подбежавшего, ничего не понимающего Леси. — Яблочко от яблоньки, — прошептал горько-горько, ни на кого не глядя, — здравствуй, старый грех, я твоя расплата… Вот ты меня и настигла, проклятая… Крупная, прозрачная капля померцала на опущенных ресницах омеги драгоценным камушком и сорвалась, шлепнулась в пыль, превращаясь в обыкновенный, крохотный комочек грязи, за ней вторая, третья, четвертая… Ёла плакал беззвучно, но совершенно безнадежно. О чем? В принципе, и Бэл, и молнией метнувшийся звать Мира Мил догадывались. О прошлом и не состоявшейся в нем истинной любви. О запретном чувстве сразу к двум братьям, альфе кузнецу и бете шаману, и сделанном в угоду мировому уставу выборе в пользу альфы. Предложи тогда любимые переезд, и жизнь Ёлы сложилась бы иначе и не здесь. Не предложили. Поздно слезы ронять, вдовому, о не случившемся счастье — дети же смотрят. Перед ними и ради них необходимо успокоиться. И Ёла будто очнулся. Быстро промокнув рукавом влагу под глазами, старший омега рода принял протягиваемую Бэлом руку и встал. — В избу веди, брах, в общажную, — велел он холодно. — Сейчас сядем, вместе перетрем спокойно, о чем вы тут с шаманами надумали. Незачем на солнцепеке маяться.