Найденка

После ужина, состоявшего из хлеба, мягкого козьего белого сыра и зелени Рыся отправился на сеновал — уговорился заранее с Милом и Бэлом и теперь маялся в темноте, прислушиваясь, не скрипнет ли дверь, не донесутся ли спаренные, крадущиеся шаги. Прождал он напрасно и довольно долго — любимые так и не пришли. То ли случилось что в деревне, то ли по дороге к шаманскому подворью застряли, завалились куда-нибудь в стог, охваченные гоном. Бежать искать? Нельзя, подозрительно слишком получится. Когда пропели вторые петухи*, отчаявшийся дождаться, расстроенный Рыся покинул свитое в сене гнездо и вернулся в избу. Прошмыгнув мышом на кухню, он, не зажигая света, на ощупь вытянул из-под стола бутыль с самогоном, нашарил на полке кружку и плеснул в нее на три пальца. Опрокинув огненную житкость в горло, беточка подавился, но справился с подкатившей рвотой и торопливо занюхал рукавом. — Фууу, — простонал, кривясь. — Ну ведь гадость… Поймай сейчас приемыша Мир, и не миновать Рысю еще одной порки. Строг был шаман, напрасной, без серьезного повода, выпивки не жаловал. А, плевать. Поркой больше, поркой меньше… Слишком пусто в душе. «Авось поймет и не прибьет», — решил парнишка. Зажевав самогон пучком листиков мяты из стоящего на столе, в кувшинчике с водой, травного букетика, беточка на цыпочках пробрался в спальную отца и прилег к нему, тихо похрапывающему, под одеяло. Весен с семи такого не делал — запрещали и Мир, и Дар. А тут будто накрыло, хоть вой и волосы из хвоста клоками выдирай. Мрачно, тревожно… Мир от возни рядом не проснулся, лишь вздохнул глубоко и, повернувшись на бок, обнял прильнувшего робко Рысю поперек туловища, притянул вплотную. — Дарик… — прошептал. И успевшему захмелеть Рысе сразу стало в стократ тоскливей и чернее. Не его искал отя в темноте, не к его уху прижался губами. Звал другого. Никому не нужен бедный Рыся. Даже любимому оте, единственному родному человеку в мире. Плакать у беточки получилось хорошо. И заснуть, совсем по-детски жалобно всхлипывая в подушку, тоже. Ууу… Горе.

***

Мир растолкал полночи проревевшего ученика с превеликим трудом. Рыся протестующе недовольно ворчал, бурчал и натягивал на голову одеяло, не хотел вставать. Вот только коровам с козами плевать на плохое самочувствие хозяина, они дойки требуют и еды. А еще кое-кто ленивый должен начинать собирать барахлишко для предстоящего переезда. Например, Рыся. Сами вещички, увы, не запакуются в тюки и в стоящий под окном фургон не перелетят. — Тамаэ, а откуда у нас фургон? — удивился выколупанный волоком, за ногу, из постели, отчаянно зевающий беточка, выглянув во двор, и кулаками, как маленький, затер не открывающиеся глаза. — Сгонял в деревню и привез, — развел руками шаман. — Пока ты дрых, пьянь бессовестная. «Значит, не помогла мята, учуял перегар», — печально подумал Рыся и понурился. Наказания парнишка не боялся, ему просто было стыдно перед учителем. — Ты оставил бутыль на столе, — вздохнул Мир и мягко потрепал шмыгнувшего носом приемыша по щеке. — Открытую. И кружку не сполоснул. Рыся сообразил, что отя не сердится, с огромным облегчением уткнулся лицом ему в плечо и замер, отогреваясь близостью тел. Вздрагивал, сопел сквозь подступающие к горлу слезы. — Зря ты влез между Бэлом и Милом, умо, — со скрытой тоской промолвил Мир, целуя льнущего в поисках поддержки юнца в растрепанную макушку. — Зря. Не место тебе там, мое сердечко. Настрадаешься… Беточка встрепенулся и немного отодвинулся. — А где тогда мое место, тамаэ? — возразил он глухо. — Здесь, у леса, вечно одному? Мне так не кажется… Мир ничего не ответил и поцеловал приемыша повторно, очень нежно, на этот раз в лоб. Мальчик уже влюбился по уши и поздно что-либо менять, пичкать его отворотными зельями, губя здоровье и мутя разум. Пусть любит, коли любится. Остальное приложится с помощью взрослых. И вольный край, где трое — альфа, бета и омега — смогут отстроить дом и спокойно, в мире и согласии, жить, воспитывая рожденных даруном детишек, найдется непременно. Главное — верить и искать. — Отя, — Рыся сине-влажно смотрел в упор, не мигая, жалко кривил яркие губы: — Расскажешь, почему ты ушел из своей деревни? Только правду, ладно? Мир невольно усмехнулся. — А что рассказывать-то, — мужчина нахмурился. — Чтобы не быть вечно одному, конечно, ну, и в Дара втрескался, на беду и на радость. Я ж сюда, к нему, несколько весен подряд приезжал на седьмицу — две просто погостить и уезжал обратно. А потом ты появился… Рыся продолжал пристально смотреть, будто выискивал в лице учителя нечто сокрытое. — А почему нас, бет, так мало? — спросил он почти шепотом. — Не знаешь? Мир вынырнул из воспоминаний о канувшем в прошлое семейном счастье и отвернулся. — Мы, беты, — ответил он довольно резко, — никому, кроме шаманов и друг друга, не нужны. Бесплодные семки. Годимся с духами разговаривать, по чащобам травки собирать да детей чужих нянькать. Потому и мало нас — земля кормить отказывается. Не удовлетворенный объяснением Рыся фыркнул и упрямо мотнул головой. — Чушь, — убежденно заявил парнишка. — Все сложнее, тамаэ, я уверен. Иначе бы невимидимое зрили не только беты, но и альфы, и омеги. Мир устроен слишком сложно, чтобы в нем что-либо происходило бесцельно. Рыся, Рыся. Найденка из леса с редкостным по силе даром, чудесный подарок судьбы. Утешение стареющему бете и надежда — на что? На еще найденок, подкинутых от того же неведомого, лесного, светловолосого дикого племени, не ценящего рождающихся бет? Просто Рыся. Живой, теплый. Сын. Хорошо, что он есть. — Завтракать-то будем, умо? Если да — расчешись и умойся. Лахудра лахудрой. Или тебя с похмелюги тошнит? Шаманчик хихикнул, окончательно расслабляясь, и впервые за утро улыбнулся отцу — доверчиво, светло и ясно. Парнишку вовсе не тошнило, его пустой желудок громко бурчал, требуя пищи. — Не тошнит, отя, — беточка разорвал объятие, вскочил на ноги и гибко, с хрустом потянулся, красивый, стройный, юный хищник. — Сейчас хвост завяжу, в курятник сбегаю, пошарю яйца, оладков нам быстренько замешаю на простокваше. От недавней грусти в нем не осталось и следа — стряхнул сонливость и был готов жить и бороться дальше.